Увертюра для оркестра мировых держав 7 глава
Возникали и пропагандировались планы "Великой Германии" или "Срединной Европы", в которую должны были войти Австро-Венгрия, Балканы, Малая Азия, Прибалтика, «родственная» Скандинавия, Бельгия, Голландия, часть Франции. Все это соединялось с "Германской Центральной Африкой" — ее предполагалось создать за счет присоединения португальских, бельгийских, французских, части британских колоний. Предусматривалось создание обширных владений в Китае, распространение влияния на Южную Америку — в противовес США. Одна за другой выходили книги идеологов пангерманизма: профессора Г. Дельбрюка "Наследство Бисмарка", генерала П. Рорбаха — "Немецкая идея в мире", "Война и германская политика", Т. фон Бернгарди — "Германия и следующая война". А надо отметить, что в кайзеровской Германии подобного рода пропаганда могла быть только официальной. Массированное и легальное распространение идей, противоречащих взглядам государственной верхушки, в милитаризованной и очень дисциплинированной стране было просто невозможно. Ну а содержимое таких изданий было весьма впечатляющим. Так, Дельбрюк доказывал, что от Северного и Балтийского морей до Персидского залива и Красного моря должен простираться будущий "район приложения немецких экономических сил". А книга Бернгарди, вышедшая в 1911 г., стала настоящим бестселлером и неоднократно переиздавалась огромными тиражами. Кстати, и сам он был лицом вполне официальным — возглавлял военно-исторический отдел германского Генштаба. Он писал: "Война является биологической необходимостью, это выполнение в среде человечества естественного закона, на котором покоятся все остальные законы природы, а именно закона борьбы за существование. Нации должны прогрессировать или загнивать. Германия в социально-политических аспектах стоит во главе всего культурного прогресса", но "зажата в узких, неестественных границах". Откуда вытекали следствия — не надо избегать войны, а наоборот, надо готовиться к ней, чтобы доказать свое право на существование в "естественном отборе". Характерны даже названия глав "Право вести войну", "Долг вести войну", "Мировая держава или падение"…
А вот некоторые выдержки из его труда: "Мы должны обеспечить германской нации и германскому духу на всем земном шаре то высокое уважение, которое он заслуживает… и которого он был лишены до сих пор". Каким способом? Разумеется, военным. "Мы должны сражаться за то, чего мы сейчас хотим достигнуть", "завоевание, таким образом, становится законом необходимости". А за что сражаться? Он и это указывал однозначно: "В штормах прошлого Германская империя претерпела отторжение от нее огромных территорий. Германия сегодня в географическом смысле — это только торс старых владений императоров. Большое число германских соотечественников оказалось инкорпорированным в другие государства или превратилось в независимую национальность, как голландцы, которые в свете своего языка и национальных обычаев не могут отрицать своего германского первородства. У Германии украли ее естественные границы; даже исток и устье наиболее характерного германского потока, прославленного Рейна, оказались за пределами германской территории. На восточных границах, там, где мощь германской империи росла в столетиях войн против славян, владения Германии ныне находятся под угрозой. Волны славянства все ожесточеннее бьются о берег германизма". Именно поэтому "требуется раздел мирового владычества с Англией. С Францией необходима война не на жизнь, а на смерть, которая уничтожила бы навсегда роль Франции как великой державы и привела бы ее к окончательному падению. Но главное наше внимание должно быть обращено на борьбу со славянством, этим нашим историческим врагом". "Славяне становятся огромной силой. Большие территории, которые прежде были под германским влиянием, ныне снова подчиняются славянам и кажутся навсегда потерянными нами. Нынешние русские балтийские провинции были прежде процветающими очагами германской культуры. Германские элементы в Австрии, нашей союзнице, находятся под жесткой угрозой славян…Только слабые меры предпринимаются, чтобы остановить этот поток славянства. Но остановить его требуют не только обязательства перед нашими предками, но и интересы нашего самосохранения, интересы европейской цивилизации". При этом автор призывал не ограничивать "германскую свободу действий предрассудками международного права". "Мы должны постоянно сознавать, что ни при каких обстоятельствах не должны избегать войны за наше положение мировой державы и что задача состоит не в том, чтобы отодвинуть ее как можно дальше, а напротив, в том, чтобы начать ее при наиболее благоприятных условиях". "На нас лежит обязанность, действуя наступательно, нанести первый удар". А на миролюбивые инициативы царя не следовало обращать внимания: "Политика выигрыша времени, проводимая Россией, может быть только временной".
Последователей у подобных идей было множество. Другой идеолог пангерманизма, Гибихенфельд, утверждал: "Без войны не может существовать общественная закономерность и какое-либо сильное государство". Профессор Фукс в своей газете "Ди Пост" вопрошал: "Кто же возвышается и прославляется в национальной истории? Кому отдана глубочайшая любовь немца? Может быть, Гете, Шиллеру, Вагнеру, Марксу? О, нет… Барбароссе, Фридриху Великому, Бюхнеру, Мольтке, Бисмарку…, ибо они в свое время сделали то, что мы должны сделать сегодня". Фельдмаршал фон дер Гольц (кстати, тоже пребывавший на действительной службе) в книге "Нация с оружием" доказывал: "Мы завоевали наше положение благодаря остроте наших мечей, а не умов". А в 1912 г. на заседании "Пангерманского союза" в Эрфурте один из его руководителей генерал-лейтенант фон Врохем провозглашал: "Оружие надо постоянно держать в готовом состоянии и неустанно испытывать разящую силу германского клинка… Теперь же мы обязаны подготовить нашу молодежь к военным походам, к будням великих испытаний, когда судьба Германии будет решаться на полях брани". Годом позже он же говорил: "Нации, которая быстрее развивается и мчится вперед, подобно нации немцев, нужны новые территории, и если их невозможно приобрести мирным путем, остается один лишь выход — война". А в берлинских магазинах пользовались большим спросом фотографии кронпринца с его изречением: "Только полагаясь на меч, мы можем добиться места под солнцем. Места, принадлежащего нам по праву, но добровольно нам не уступленного".
В итоге пангерманизм начала ХХ в. сводился к формуле: "Пруссия под руководством короля, Германия под руководством Пруссии, мир под руководством Германии". По всей стране создавались и функционировали соответственные «общественные» организации — "Пангерманский союз", "Военный союз", "Немецкое колониальное товарищество", "Флотское товарищество", "Морская лига", "Союз обороны", ведущие пропаганду этих идей. Министр образования Пруссии в 1891 г. давал указания вести обучение таким образом, чтобы "сердца молодых людей могли облагораживаться энтузиазмом за германский народ и за величие германского гения". И под теми же лозунгами возникали студенческие, молодежные, даже детские организации. Например, движение «Wandervogel». В 1910 по указу кайзера возник «Югендвер» ("юношеская армия"), затем появился еще и "Юнгдойчланд бунд", призванный сочетать усиленную физическую подготовку с пропагандистскими задачами. В воззваниях этой организации детям внушалось: "Война прекрасна… Мы должны встречать ее мужественно, это прекрасно и замечательно жить среди героев в церковных военных хрониках, чем умереть на пустой постели безвестным". Сплошь и рядом повторялось известное высказывание Мольтке: "Вечный мир некрасивая мечта"; ходовые выражения, вроде "кровь и железо", "сверкающая броня". Провозглашалось, что на немцах лежит "историческая миссия обновления дряхлой Европы", и утверждалось "превосходство высшей расы".
Да-да, еще тогда. В работах упоминавшегося Бернгарди, Рорбаха, в газетных статьях. Франция объявлялась «умирающей», а славяне — "этническим материалом" и "историческим врагом". И Мольтке (действующий начальник Генштаба!) писал: "Латинские народы прошли зенит своего развития, они не могут более ввести новые оплодотворяющие элементы в развитие мира в целом. Славянские народы, Россия в особенности, все еще слишком отсталые в культурном отношении, чтобы быть способными взять на себя руководство человечеством. Под правлением кнута Европа обратилась бы вспять, в состояние духовного варварства. Британия преследует только материальные интересы. Одна лишь Германия может помочь человечеству развиваться в правильном направлении. Именно поэтому Германия не может быть сокрушена в этой борьбе, которая определит развитие человечества на несколько столетий". "Европейская война разразится рано или поздно, и это будет война между тевтонами и славянами. Долгом всех государств является поддержка знамени германской духовной культуры в деле подготовки к этому конфликту". Как нетрудно увидеть, антирусская направленность пангерманизма вообще была преобладающей. Сам кайзер заявлял австрийскому представителю: "Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Но я не могу не ненавидеть их". В 1912 г. он писал: "Глава вторая Великого переселения народов закончена. Наступает глава третья, в которой германские народы будут сражаться против русских и галлов. Никакая будущая конференция не сможет ослабить значения этого факта, ибо это не вопрос высокой политики, а вопрос выживания расы". Идеолог К.Кранц требовал расстаться с "наивным наследием Бисмарка" и послать войска на Варшаву, Ригу и Вильно. А пангерманист В.Хен утверждал, что "русские — это китайцы Запада", их души пропитал "вековой деспотизм", у них "нет ни чести, ни совести, они неблагодарны и любят лишь того, кого боятся… Они не в состоянии сложить два и два… ни один русский не может даже стать паровозным машинистом… Неспособность этого народа поразительна, их умственное развитие не превышает уровня ученика немецкой средней школы. У них нет традиций, корней, культуры, на которую они могли бы опереться. Все, что у них есть, ввезено из-за границы". Поэтому "без всякой потери для человечества их можно исключить из списка цивилизованных народов".
Была популярна идея Бернгарди, как надо поступать с этим "этническим материалом": "Мы организуем великое насильственное выселение низших народов". А в период Балканских войн германская пресса начала кричать о "резком оживлении расового инстинкта" у славян, что "пора всех славян выкупать в грязной луже позора и бессилия", и о том, что грядущая война будет расовой, станет "последним сражением между славянами и германцами". Ну а Рорбах в своей книге "Война и политика" призывал поднять на эту битву все антироссийские силы и рассуждал: "Русское колоссальное государство со 170 миллионами населения должно вообще подвергнуться разделу в интересах европейской безопасности, ибо русская политика в течение продолжительного времени служит угрозой миру и существованию двух центральных европейских держав, Германии и Австро-Венгрии". Нет, конечно, не все немцы были пангерманистами. В стране были очень сильны и позиции социалистов, на выборах в 1913 г. им досталась треть мест в парламенте. Однако и германская социал-демократия была явлением довольно специфическим и брала на вооружение те стороны марксистского учения, которые, как казалось, подходили к требованиям текущего момента. А Маркс еще в 1870 г. горячо поддержал Франко-прусскую войну как «прогрессивную» и писал: "Французам нужна взбучка. Если пруссаки выиграют, централизация государственной власти послужит объединению германского рабочего класса… Кроме того, желания германцев являются самыми сильными, и это перемещает центр притяжения европейского рабочего класса из Франции в Германию. Превосходство воли германского пролетариата означает в то же время превосходство нашей теории над теорией Прудона". Нужно еще добавить, что и Маркс, и Энгельс были ярыми русофобами и главным препятствием для победы социализма в Европе считали «реакционную» Россию. А потому полагали, что любая война против нее заслуживает безусловной поддержки. Во времена Крымской кампании Энгельс доказывал, что даже режим Турции в данном случае не имеет значения, так как "субъективно реакционная сила может во внешней политике выполнять объективно революционную миссию". А о будущей войне он писал в 1887 г.: "Абсолютно можно быть уверенным только в одном: всеобщее разрушение создаст условия для победы рабочего класса". И лидеры социал-демократии А.Бебель и В. Либкнехт теперь тоже выступали за то, чтобы "встать на защиту европейской цивилизации от разложения ее примитивной Россией". А левые провозглашали Германию… лидером "мировой революции против плутократического Запада". Так что стремление к войне в начале ХХ в. в Германии стало в полном смысле слова общенародным. И даже будущий великий гуманист Т. Манн в то время считал, что война должна быть "очищением, освобождением, великой надеждой. Победа Германии будет победой души. Германская душа противоположна пацифистскому идеалу цивилизации, поскольку не является ли мир элементом, разрушающим общество?" Вероятно, при другом раскладе сил в государственном руководстве подобные настроения не получили бы столь широкого развития и остались достоянием узкого круга прожектеров. Но во главе Германии стоял Вильгельм II со своими комплексами, невыдержанностью и склонностью к аффектации. Юридически — будучи конституционным монархом, а фактически — неограниченным. И как раз такие теории соответствовали его личным взглядам, поощрялись императором. Но с другой стороны — и сам он со всеми крайностями своей натуры попадал в струю "общественных чаяний", так что воинствующий пангерманизм и культ кайзера оказывались двумя сторонами одной медали. Генерал Вальдерзее писал: "Я считал кайзера Фридриха крайне тщеславным государем — он любил драпироваться и позировать; но нынешний государь превзошел его во много раз. Он буквально гонится за овациями, и ничто не доставляет ему такого удовольствия, как «ура» ревущей толпы… так как он чрезвычайно высокого мнения о своих способностях — что, к сожалению, зиждется на самообмане, — то лесть доставляет ему весьма приятные ощущения". Да, о себе он был очень высокого мнения. Еще будучи ребенком, удивлял всех высказываниями вроде: "Горе тем, кому я буду приказывать". А став императором, заявлял: "Немецкую политику делаю я сам, и моя страна должна следовать за мной, куда бы я ни шел". К министрам мог порой обратиться "старые ослы", адмиралам сказать: "Вы все ни черта не знаете. Что-то знаю только я, и решаю здесь только я". В путешествиях на яхте заставлял "старых перечниц" генералов делать зарядку, подбадривая тумаками. Но тем не менее перед ним пресмыкались и слушались беспрекословно. В парламенте «правые» и «левые» могли как угодно ругаться между собой, но стоило высказать мнение кайзеру — и вопрос решался почти единогласно. Культ кайзера пронизывал всю жизнь Германии. Он красовался на портретах не только в общественных местах, но и в каждой «приличной» немецкой семье, изображался в статуях, аллегориях, о нем слагались стихи и песни. Художники, поэты, музыканты соревновались в самой низкопробной лести. Известный ученый Дейсен провозглашал, что "кайзер поведет нас от Гете к Гомеру и Софоклу, от Канта к Платону". Историк Лампрехт в одном из трактатов утверждал, что Вильгельм — это "глубокая и самобытная индивидуальность с могучей волей и решающим влиянием, перед которым… раскрывается все обилие ощущений и переживаний художника". А выдающийся физик Слаби выводил доказательства, что не было случая, когда кайзер бы ошибся. И о натуре Вильгельма можно судить хотя бы по тому, что с доводами Слаби он вполне согласился, заявив: "Да, это правда, моим подданным вообще следовало бы попросту делать то, что я им говорю; но они желают думать самостоятельно, и от этого происходят все затруднения". Перед войной вышла и книга "Кайзер и молодежь. Значение речей кайзера для немецкого юношества", где в предисловии указывалось, что император — это "источник нашей мудрости, имеющий облагораживающее влияние"… Стоп… а вам, случайно, не кажется, что все это напоминает нечто гораздо более близкое нам по времени и более широко известное? В принципе исторические параллели — штука довольно зыбкая, чреватая подгонками и ошибками. Но все же в некоторых исследованиях можно встретить осторожные высказывания, что пангерманизм очень уж смахивал на «репетицию» нацизма, как и сам кайзер — на более бледный, еще не доведенный до завершенности «эскиз» фюрера. И с подобными оценками вполне можно согласиться. Хотя бы потому, что они не случайны. Достаточно вспомнить, что нацизм родился на идее реванша, восстановления кайзеровской империи — и смог быстро завоевать популярность именно из-за такой схожести. Переняв положения пангерманизма, полвека внедрявшиеся в сознание народа, а культ кайзера подменив культом фюрера, достигавшего популярности такими же приемами, как Вильгельм, но более умело и целенаправленно. В обоих случаях все это дополнялось и культом военной силы. Еще в начале своего правления Вильгельм провозглашал: "Солдат и армия, а не парламентские большинства и их решения объединили империю. Я надеюсь на армию". И военные имели в империи высочайший статус. И школьники, и студенты оценивали сами себя главным образом с точки зрения способности стать военными. Сталелитейные магнаты, фирмы Тиссена, Круппа, Сименса вкладывали огромные средства в пропаганду армии и флота. В дела армии не позволялось вмешиваться никому, ее представители были неподсудны для гражданских властей. Все ключевые решения принимал сам Вильгельм, и начальник Генштаба имел к нему прямой доступ в любой час дня и ночи. Но и армию он воспитывал по-своему. Если еще во Франко-прусской войне немцы отличились чрезмерной по тому времени жестокостью, то эти качества культивировались и дальше. В 1891 г. в речи перед новобранцами кайзер поучал: "Может случиться так, что я отдам вам приказ стрелять в своих родственников, братьев, знакомых, и даже тогда вы должны выполнять мои приказы безропотно". Когда случилась забастовка трамвайщиков, он выразил пожелание подавлявшим ее частям: "Я рассчитываю, что при вмешательстве войск будет убито не менее 500 человек". А в 1900 г., отправляя в Китай экспедиционный корпус, призвал солдат вести себя "как гунны": "Пощады не давать, пленных не брать. Тот, кто попадет к вам в руки, в вашей власти". И они приучались действовать именно так. В 1904 — 1907 гг. произошло восстание племен гереро в Юго-Западной Африке. Германские войска под командованием Лотера фон Тротта «подавили» их таким образом, что из 200 тыс. чел., составлявших народ гереро, в живых осталось около 15 тыс., да и тех загнали в малопригодные для обитания пустыни Намибии… Да, нацизма еще не было, а вот это уже было. Только протестов это еще не вызывало, так как по «цивилизованным» понятиям начала ХХ в. «дикари» за людей не считались. Но постоянная агрессивная пропаганда в адрес соседей, конечно, не оставалась без внимания. Вызывала ответные антигерманские настроения, вынуждала к укреплению обороноспособности. Однако в Берлине все это старательно подтасовывалось в пропагандистское русло, газеты вопили об «окружении», и государство оправдывало этим дальнейшие военные приготовления. Правда, при этом возникало вопиющее противоречие. Армия готовилась для войны с Францией и Россией — для чего желательным был нейтралитет Англии. А флот нацеливался для борьбы с Британией. И ряд деятелей во главе с адмиралом Тирпицем так и считали, что для достижения германского господства воевать надо с Англией причем заключив союз с Россией и Японией. Но во-первых, это было нереально — Япония со своим самурайским кодексом чести свято держалась за союз с Британией, в то время как германские дипломаты то и дело наносили тяжкие оскорбления «дикарям». Да и Россия на участие в колониальных войнах не клюнула бы. А во-вторых, Тирпиц и его сторонники были в явном меньшинстве. И кайзер, и правительство Бетмана-Гольвега, и армейское командование, и промышленники, и общественное мнение нацеливались против России и Франции. Что же касается любимой игрушки кайзера — флота, вышедшего на второе место в мире и достигавшего 238 боевых кораблей, то его наращивание обосновали теорией "разумной достаточности". Чтобы заставить Англию сохранить нейтралитет и не позволить ей потом захватить французские колонии. Мол, британцы поймут, что даже при гипотетической победе над немцами их флот понесет огромные потери и уступит первенство на морях американцам. Вот и не вмешаются. Однако и против русских с французами Германия в одиночку воевать не решалась и должна была держаться за союзников. А главным из них являлась Австро-Венгрия. На немецкую часть ее населения тоже распространялись веяния пангерманизма. Но основная проблема империи Габсбургов была другая, внутренняя. Постоянной угрозой для нее были собственные межнациональные противоречия. Если в Российской империи различные народы слились в более-менее прочный симбиоз, и татары, якуты, мордва были одновременно и «русскими», то в Австрийской империи подобного единения не происходило, венгры оставались только венграми, а чехи — только чехами, что и приводило к конфликтам. В 1867 г., казалось бы, удалось упрочить государство введением дуализма — и действительно, прекратились самые серьезные восстания, венгерские. Наоборот, венгры стали верной опорой Франца Иосифа. Да только это обострило противоречия с другими народами. Ведь Австрия (Остеррайх) в переводе — всего лишь "Восточная империя", в которой сосуществовали разные нации. А превращение ее в Австро-Венгрию сразу выделило из этих наций две «главных», немцев и венгров, остальных же низвело в положение «второсортных». И хотя в дальнейшем удалось достичь некоторого примирения путем уступок славянам, но юридическое неравенство все равно сохранялось. А среди славян, итальянцев, румын, соответственно находили благодатную почву сепаратистские и панславистские идеи. Выход из тупика предлагал наследник престола Франц Фердинанд — путем преобразования дуалистической Австро-Венгрии в триалистическую Австро-Венгро-Славию. Хотя и неизвестно, что получилось бы из его планов, так как немцы, а особенно венгры отчаянно цеплялись за сохранение неравенства, блокировали все попытки реформ и крайне болезненно воспринимали саму мысль об уравнении себя со «второсортными» нациями. И главным кошмаром для немецко-венгерской верхушки империи Габсбургов считалась Сербия. Опасались не только ее подрывных акций или пропаганды среди подданных Вены — католики-хорваты и боснийские мусульмане теплых чувств к сербам не испытывали. Но опасались и того, что само по себе усиление Сербии подаст "плохой пример" для южных славян. Причем и угроза восстания где-нибудь в Боснии рассматривалась не в качестве местной, а глобальной. Боялись, что такое восстание станет детонатором цепной реакции среди чехов, поляков, галицийских русинов, словаков, словенцев, хорват, румын, итальянцев — и приведет к распаду всей империи. И когда в Балканских войнах главный территориальный выигрыш достался Сербии, это сразу подтолкнуло Австро-Венгрию к дальнейшей конфронтации. "Партия войны" в Вене окончательно взяла верх над "партией мира", и идея превентивного удара считалась жизненной необходимостью. Не присоединять Сербию, чтобы еще больше не «ославяниться», но разгромить, посадить на престол верную себе династию, обкорнать территориально, ограничить армию. Вроде устранить угрозу. Однако Австро-Венгрия хотела только короткой и локальной войны, а большой, общеевропейской, опасалась по тем же самым причинам — как бы она не стала толчком для процессов внутреннего распада. А Германия, стремившаяся именно к большой войне, учла уроки Агадира, где Австрия ее не поддержала, и теперь целенаправленно подталкивала союзницу на Балканы. Туда, где сами австрийцы были заинтересованы в войне. И Вильгельм поручил своему пропагандистскому аппарату "разъяснять народу жизненные потребности Австрии, иначе, когда начнется война, никто не будет знать, за что борется Германия". Впрочем, Берлин и по другим причинам был заинтересован в австрийской экспансии на Балканы. Ведь таким образом этот регион попадал и под германское влияние. И наконец, через Балканы вела дорога в Турцию. А она занимала очень важное место в планах пангерманизма. И в качестве объекта колонизации, и в качестве базы для дальнейшего проникновения на Восток, и в качестве союзницы. Еще Бисмарк говорил: "Тот, кто желает враждовать с Россией, должен дружить с Турцией". И такая «дружба» установилась. Хотя обе стороны полагали, что лишь используют друг друга. В планах немцев предусматривалось внедрение в Турции "германского духа" и ее "мирное экономическое завоевание". Так, германский востоковед Шпрингер писал: "Из всех областей земного шара нет более пригодной для колонизации, чем Сирия и Месопотамия… Это единственная территория, еще не захваченная какой-либо великой державой… Если Германия не упустит удобного случая и воспользуется им раньше, чем казаки протянут сюда свои руки, она получит при разделе мира лучшую долю". А идеолог пангерманизма П. Рорбах говорил, что будущность немцев лежит не только в Европе, но и в Малой Азии, Сирии, Палестине — "тут мы имеем большую часть нужного нам сырья, причем сконцентрированного в одном месте". И это "мирное завоевание" уже шло вовсю. В Турции организовывались представительства германских фирм, банков, немецкие школы, приюты, миссионерские общества. Был создан и Германо-армянский комитет под руководством доктора И. Лепсиуса — тоже при поддержке правительства, считавшего, что если симпатии турецких армян повернуть от России к Германии, этот народ может стать хорошими проводниками немецкого влияния на Востоке. Кроме того, еще в 1898 г. объявив себя "покровителем мусульман", кайзер намеревался использовать огромные человеческие ресурсы исламского мира для борьбы за собственное мировое господство. Как пишет в своем дневнике его адъютант фон Ильземан, Вильгельм заявлял: "Я наконец понял, какое будущее ожидает нас, немцев, в чем состоит наша миссия! Мы станем вождями Востока в борьбе против Запада…" И в 1913 г. в Берлине было сформировано особое делопроизводство, которому поручалось закрепление германского влияния в Османской империи, руководителем этого учреждения стал кронпринц Вильгельм. Но и лидеры «Иттихада» тоже считали, что смогут использовать германскую техническую, организационную и финансовую помощь в собственных целях. Потому что в постреволюционной Турции господствующей идеологией стало сочетание пантюркизма и панисламизма. Что, в принципе, очень противоречило одно другому. Младотурецкий пантюркизм, во многом перенявший уроки пангерманизма, был по своей сути теорией расовой, провозглашая превосходство "тюркской расы" над другими и обосновывая ее права на господство. А ислам расового и национального неравенства не признает негр, китаец или славянин, принявший эту религию, становится полноценным мусульманином. Кстати, и среди лидеров «Иттихада», если уж строго говорить, почти не было «чистокровных» турок. Большинство их было родом из Салоник (как говорили их противники — " из македонского котла, в котором плавает расовое крошево со всех Балкан") и происходило от принявших ислам славян, греков, евреев. Много было среди них и эмигрантов с российского Кавказа. Однако подобное несоответствие их, похоже, не смущало (точно так же, как впоследствии главарей нацизма не будет смущать их собственное не совсем «нордическое» происхождение). А что касается противоречий между идеями пантюркизма и панисламизма, то оно преодолевалось примерно так же, как у немцев — "Пруссия над Германией, Германия над миром". Иттихадисты провозглашали, что в мире должно установиться господство мусульман, а внутри исламского сообщества — господство "тюркской расы". То есть, панисламизм играл подчиненную роль для достижения целей пантюркизма. Турецкая газета "Сиратель Мустагим" в 1910 г. писала, что "ислам уже покорял половину Европы", но могущество его рухнуло из-за внутренних противоречий. Этим воспользовались европейские страны, захватившие Марокко, Тунис. Египет, Закаспийские области, Индию, Туркестан, Дагестан. Доказывалось, что вся мировая наука и культура вышли из стран ислама, и покорение тех или иных стран арабами и турками сопровождалось их просвещением. То же самое провозглашал идеолог панисламизма Сами Заде Сурея: "Цивилизация до ХХ в. принадлежала только мусульманам; европейцы украли ее у мусульманского мира, присвоили себе, а мусульмане на определенное время, благодаря своей беспечности, отстали от них". Отсюда следовал призыв к мусульманам Азии, Африки и Европы объединиться вокруг халифа, т. е. турецкого султана (который был всего лишь марионеткой в руках лидеров "Иттихада"). По утверждению той же "Сиратель Мустагим", "когда мы достигнем этой цели, мы, без сомнения, станем нацией, господствующей над всем миром". Общеисламской объявлялась задача воссоздания турецкого флота. За 10 лет младотурки наметили приобрести 6 линкоров, 12 эсминцев, 8 подводных лодок и другие суда. И для сбора средств на это среди мусульман всего мира продавались книжечки из папиросной бумаги с изображением дредноута. В Стамбуле подкармливали лигу арабских политиков, в рядах которой были представители от Египта, Туниса, Йемена, Индии — чтобы, когда потребуется, поднять население этих стран на "священную войну". Российский военно-морской агент в Константинополе еще в 1913 г. предупреждал, что "иттихадисты хотят взорвать Магрибинскую бомбу в тылу западных держав". Но главное направление своей экспансии младотурки видели в Азии — что было особенно актуально после того, как в Балканских войнах были потеряны почти все европейские владения. И возникла идея создания Великого Турана. Суть ее состояла в том, что идеологи пантюркизма производили свой народ от древних тюрок — алтайских племен, создавших в VI в. огромный каганат, простиравшийся от Черного до Желтого морей. Конечно, с научной точки зрения это являлось совершенной чепухой. Древние тюрки — родственные монголам, туркмены — потомки среднеазиатских скифов, перенявшие тюркские языки, и османские турки — исламизировавшееся население Малой Азии, были совершенно разными этносами (см., напр.: Гумилев Л. Н. "Древние тюрки", "Тысяча лет вокруг Каспия" и др. работы).
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|