 |
Лексика в “Роман-газете” В. Виля как средство характеристики персонажей
|
|
|
|
1. Отличительной чертой современной литературы, литературы рубежа 20-21 вв. является внимание к форме произведения. О том, что авторы “бронзового век русской литературы” особенно внимательно относятся к языку в произведениях, о их стремлении “познать язык в его противоречиях и познать прежде всего себя в языке” (Зубова, с. 398.) пишет сегодня целый ряд исследователей и критиков – от М. Гаспарова и И. Сокоропановой до Эпштейна, Курицына, Кузьмина. Правда на сегодня большая часть исследователей акцентирует свое внимание на языковых аномалиях в текстах и связывает данное явление с некоторой “ревизией языка”, поиском альтернативного пути развития фонетики, семантики, грамматики. Приведем один из выводов работы Зубовой, автора монографии, рассматривающей современную поэзию в контексте истории языка: “наблюдается отчетливая тенденция к выведению слова, формы, морфемы из стандартной сочетаемости, идет активный процесс освобождения языковых единиц от любой синтагматической зависимости – параллельно с постоянной фразеологизацией языковых единиц и превращением словесных блоков в слова” (Зубова, с. 399). Применительно к лексическому уровню, который мы рассматриваем в данном сообщении, Зубова говорит о процессах связанных с “регенерацией” языка, когда появляются вновь утраченные слова, их свойства, значения. Упомянутое явление рассмотрено на лексических и семантических архаизмах, полисемии и омонимии, энантиосемии.
1.1 Деконструкцию языка, и прежде всего в связи с лексикой и стилистикой, находят у известного прозаика-концептуалиста Владимира Сорокина, которого Петр Вайль вообще рассматривает как собирателя и хранителя языковых единиц, прежде всего – различных штампов и клише. Русскому концептуализму, впрочем, всегда был свойственен особый интерес к использованию в текстах (точнее сказать – к столкновению в текстах) различных языковых единиц. Достаточно вспомнить прозопоэтические тексты Д. А. Пригова, где он соединяет книжную лексику, термины и просторечия:
|
|
|
Жили мы на улице Сиротской
Двор и школа – вот наш ареал
Мой товарищ, может быть, как Бродский
Талантлив был
Да по пьяни осенью попал
Под поезд
Так мы жили растворяясь тихо –
Армия, тюрьма, отъезд, семья
Вот она проходит – Вряяст Ихо
Смотрит:
А в живых остался только я
Самый бессмысленный, может, потому что
1.2 Языку русской культуры как 80-90-х гг., так и всего двадцатого века отводит в своей книге значительное место М. Безродный. Предлагая читателю свои записки о значимых фигурах русской культуры от Розанова до Рубинштейна, автор постоянно акцентирует внимание читателя на языке, на слове, на звуке. Приведем в качестве аргумента ряд цитат: “Из потока речи чужой выныривали отдельные слова” (Безродный, с. 75), “Важны не слова, а звуки – именно между ними, а не между словами все совершается и происходит” (Безродный, с. 147), “Любопытно было бы выяснить этимологию другого блатного именования работника милиции – “мильтон”. На первый взгляд, оно напоминает немецкое Mulltonne – урна для мусора (!). Но слово “мильтон” зарегистрировано еще в 1920-е (в работах Н. Виноградова, С. Копорского, А. Селищева и др.), тогда как Mulltonne – термин сравнительно новый”. (Безродный, с. 137). Складывается ощущение, что перед нами не художественное произведение писателя-постмодерниста, а лингвистическое исследование.
1.3 Потенциальные возможности русского словообразования и сочетания не сочетаемых на первый взгляд единиц во фразе на протяжении пятидесяти лет рассматривал один из крупнейших русских авторов второй половины XX в. Генрих Сапгир. К примеру, в его “ПСАЛМАХ” смысл рождается из столкновения языка Библии и советского быта (газетных статей, объявлений, вывесок, ценников магазинов).
|
|
|
1. Боже поспеши избавить меня
“от собственного корреспондента Правды”
2. Поспеши Господи на помощь мне
“новые происки империалистов”
3. Да посрамятся ищущие души моей
САЛАКА В ТОМАТЕ
желающие мне зла
САЛАКА В ТОМАТЕ
говорящие мне: хорошо хорошо
ЧЕЛОВЕК В КОСМОСЕ
4. Да возрадуются
“Легенды и мифы Древней Греции”
ищущие Тебя во мне
ДИЕТИЧЕСКИЕ ЯЙЦА 10 штук
спасение мое в Тебе
ПОВИДЛО И ДЖЕМ
ПОЛЕЗНЫ ВСЕМ
Таким образом мы констатируем тот факт, что современная литература, как никогда прежде внимательно относится к языку, процессам, происходящим в нем, его потенциалу и возможностям. Ряд авторов-формалистов (и прежде всего поэты-авангардисты) в новое время весь текст превращают в эксперимент с формой, в так называемую “языковую игру”. Причины этого очевидны – и полувековое насаждение “преобладания содержания над формой в русской литературе и литературоведении”, и развитие эстетики постмодернизма, и наконец, гуманитарное образование большей части современных авторов, среди которых чаще всего мы встречаем выпускников либо Лит. института им. Горького, либо “профессиональных” филологов.
2. Примером “филологического” произведения можно считать и книгу В. Виля “Роман-газета” – одно из самых “свежих” произведений русского постмодернизма. Книга заслуживает пристального внимания по целому ряду причин: необычен сюжет и его реализация, авторский состав, и наверное, наибольший интерес вызовет форма книги (причем на всех уровня: от лексики до внешнего вида книги). Кроме всего сказанного – это редкое на сегодняшний день “региональное” произведение подобного уровня.
2.1 Работа над книгой была завершена в конце 2000 г., а в виде печатного издания “Роман-газета” появилась уже в 2001 г. Издание представляет собой подшивку газет, переплетенную стандартными “библиотечными корками с наклеенным поверх белым листом (А6), на котором на печатной машинке напечатано: “В. Виль. Роман-газета”. Форма раскрывает главную идею создателя произведения – автор решил насколько только возможно превратить издание в пространство игры, и начал с того, что буквально прочитал название известного советского издания. “Роман-газета” у Виля – это роман, состоящий из газетных вырезок, которые мы и обнаруживаем, открыв издание. Часть материала – отдельные номера центральных и местных газет, часть – вырезки, встречается несколько ксерокопий. Последние - преимущественно с дореволюционных изданий. И ни одной страницы “собственно авторского текста”. Эта книга – уже не словарь Павича, не комментарии Безродного, ни центоны Сухотина. Перед нами произведение, обладающее и фабулой, и сюжетом, героями и персонажами, но все это читатель должен найти сам. Найти и соединить воедино, восстановить цепочку, пройти путь автора. Читатель получил совершенно новый уровень нелинейного текста, или как очень точно выразился критик Кузьмин, говоря о книге Виля, “это самая большая игра, которую когда-либо предлагал русскому читателю русский писатель”. Действительно, читатель получает набор газетных страниц, на которых его встречает самый разнообразный материал, и на первом этапе читатель даже не знает, о чем пойдет речь в этой книге, кто ее главный герой, где будут происходить события. В то же самое время, пространство и формат газеты позволяют привнести в текст то, о чем до сих пор авторы могли только мечтать. Уместно и оправданно в газете привести фотографии героев, появляется возможность дать погодные условия, описать особенности политической, нравственной и культурной ситуации городов, в которых происходит действие романа. Поместить в пространство текста художественные произведения (проза, стихи), которые по мнению автора, как бы являются контекстом произведения.
|
|
|
2.2 Переходя к рассмотрению особенностей лексики произведения, хотелось бы еще раз подчеркнуть одну из задач, которую перед собой ставил автор, работая над книгой. Виль стремился создать некую антологию современной литературы, ее форм и особенностей. В том числе касающихся и лексики. Выше мы уже говорили, что Зубова Л. В. отмечает (на материале поэтических текстов), что многие современные авторы эпатируют читателя “намеренно вызывающими языковыми аномалиями”. При этом за нарочитым нарушением норм на всех уровнях стоит потребность познать язык в его противоречиях стоит потребность вложить в форму нетривиальную информацию. Все это относится и к рассматриваемому произведению: мы встречаем и архаизмы “и ветр проносился мимо него” (Виль, с. 48), “скажи, не мыли зрели все, о чем ты глаголишь ” (Виль, с. 73), при этом употребление архаизмов в условиях намеренного соположения контрастно стилистически и эмоционально окрашенной лексики естественным образом приводит к ослаблению их прежнего, традиционного звучания, снятию литературного ореола. И использование природы полисемии слова: “она занималась переводами, и получая плату от авторов почтовыми переводами”. Работая с омонимией и полисемией, Виль моделирует ситуацию непонимания, что приводит не только и не столько к комическим ситуациям, сколько к необходимости еще раз проанализировать ситуацию, что позволяет в свою очередь автору показать применить очередной и отличный от первоначального языковой код, шаблон. Встречаем мы в тексте Виля и случаи энантиосемии. Явление это периферийное, и являясь самым крайним проявлением полисемии, не так часто встречается как в исследованиях, так ив текстах. Но постмодернизм в своем стремлении познать сущность языковых явлений и процессов, исследует не типичное, а удивительное; т. е. исследует не центр, а периферию, границы явлений и условия трансформаций, тем самым как бы примеряя маску историка языка.
|
|
|
Список литературы
А. В. Греб. Лексика в “Роман-газете” В. Виля как средство характеристики персонажей.
|
|
|
