г. Критика мирного договора. д. Замечания о роли президента Рузвельта

г. Критика мирного договора

Как только мир между Россией и Японией был восстановлен, началась критика условий мирного договора. Уверяли, что Портсмутский мир был заключен преждевременно и что японская армия должна была дойти до озера Байкал или по крайней мере занять Харбин. Этот взгляд, однако, был основан на ошибочном представлении о положении дел. Это ясно уже по одному тому, что генерал Кодама, начальник штаба манчжурской армии, был самым ярым во всей империи защитником мира. Генерал был раздражен медленным ходом мирных переговоров в Портсмуте и несколько раз увещевал делегатов поторопиться. Среди членов кабинета морской министр, адмирал граф Гомпей Ямамото, ревностнее всех выступал за мир. Военному министру было неловко стоять за мир, когда главный театр военных действий был на суше, но адмирал Ямамото занимал после Цусимской битвы более удобную позицию в вопросе о мире. Как истинный политический деятель он взял на себя неприятную обязанность перед лицом разгневанного и неосведомленного общественного мнения добиваться мира. Смелость и патриотизм адмирала в этом деле вызывают у автора величайшее восхищение, хотя нужно признать, что адмирал чересчур ревностно выступал за мир. Впоследствии премьер Капура рассказал автору, что, когда он сообщил кабинету секрет о возможности получения южной части Сахалина, адмирал Ямамото встревожился и воскликнул: «Исии все портит. А что, если его сведения неправильны. Мы потеряем возможность заключить мир, и никакое харакири мелкого чиновника нам не вернет эту возможность». Адмирал продолжал выражать беспокойство, пока премьер не уверил его, что на полученные сведения можно полагаться. Говорят, что, узнав о приобретении южной половины Сахалина и о заключении мира, он был безгранично рад. Это, конечно, рассеивает всякие сомнения относительно его патриотизма.

Горячие головы критиковали действия японских делегатов в Портсмуте. Но были также и пессимисты, которые боялись, что в случае разрыва мирных переговоров сила и численность русских войск под командованием генерала Линевича будут расти, японская армия не сможет больше им сопротивляться, и Япония вынуждена будет уйти из Манчжурии. Многие английские и американские друзья Японии разделяли эту тревогу. В свете исторических событий со времен Портсмутской конференции нельзя наверняка сказать, что опасения пессимистов были обоснованы. Конечно, все имеют право строить предположения о том, что случилось бы, если бы война продолжалась еще два, три года или больше, но нет достаточных оснований утверждать, что в конце концов счастье повернулось бы против Японии. Правда, японские солдаты измучились, но их моральное состояние все еще было хорошим. В случае наступления Линевича они могли бы его остановить. Но кроме военной стороны вопроса, надо учитывать, что в то время в России начались революционные волнения. Если бы война продолжалась еще несколько месяцев, эти волнения могли бы разрастись и, уничтожив империю Романовых, привести к власти человека вроде Керенского или вроде Ленина. Конечно, Япония могла бы очутиться в отчаянном финансовом положении. Может быть, потеряв всех солдат действительной службы, она вынуждена была бы призвать пожилых резервистов, и тогда города и деревни наполнились бы вдовами и сиротами. При таких обстоятельствах, даже если бы Япония смогла добиться мира, подобного Брест-Литовскому, она не смогла бы получить ни копейки контрибуции от России, разоренной революцией. Она оказалась бы в еще более тяжелом финансовом положении, чем Франция и Бельгия после мировой войны. Другими словами, могло бы создаться положение, сходное с положением кайзеровской Германии. В общем и целом можно сказать, что случилось бы следующее: Япония и Россия погибли бы вместе. Тяжело и думать о таком трагическом конце.

д. Замечания о роли президента Рузвельта

Теперь вернемся к рассказу о том, как был заключен мир. Надо полагать, что Майер, американский посол в Петербурге, немедленно сообщил президенту Рузвельту о фразе, как бы случайно брошенной царем), относительно возможности уступки южной части Сахалина. Принимая во внимание пятичасовую разницу во времени между Петербургом и Вашингтоном, надо предполагать, что телеграмма Майера, по-видимому, дошла до президента поздно ночью 23-го или рано утром 24 августа. Господин Рузвельт не дал ни одному слову из этого сообщения просочиться на японскую сторону. Он продолжал советовать Японии отказаться от требования возместить убытки. Его доводы были убедительными. Япония уже добилась основной цели в войне, ибо Россия согласилась на японские требования в отношении Манчжурии и Кореи. Если Япония будет дальше продолжать войну, тогда весь мир увидит, что она делает это и в корыстных целей; она тогда опровергнет свои неоднократные заявления о том, что она воюет в интересах всеобщего мира. Американцы, симпатизирующие Японии, будут вынуждены пересмотреть свое отношение к ней. Подобными рассуждениями Рузвельт пытался убедить японских делегатов изменить их условия мира. Если объективно рассмотреть эти доводы, то станет ясно, что они не совсем последовательны. Если можно сказать, что Япония хочет продолжить войну ради корыстных целей, то же можно сказать и о России, что она намеревается воевать, чтобы не платить контрибуции. Таким образом, Россия не меньше Японии была бы виновата в кровопролитии ради денег. Во всяком случае, не одна Япония будет ответственна за продолжение войны. В лучшем случае эти доводы бьют мимо цели.

Важно, чтобы в Японии поняли действительную позицию президента Рузвельта. Рузвельт взял на себя труд добиться мира исключительно в интересах горячо любимой им Японии. Его целью было как можно скорее восстановить мир и прекратить бессмысленное кровопролитие. Если бы он сообщил Японии о готовности царя, высказанной последним американскому послу Майеру, отдать южную часть острова Сахалина, он, несомненно, завоевал бы вечную благодарность Японии. Однако такой поступок с его стороны не способствовал бы скорому установлению мира. Если человеку дают палец, он может пожелать оторвать всю руку. Если бы Япония узнала об уступке царя, ей, возможно, вздумалось бы потребовать еще большего, чем царь готов был отдать: таким образом, мир мог бы быть сорван. По мнению автора, президент правильно поступил, что не сообщил японским делегатам известный ему драгоценный секрет.

Автор считает, что президент Рузвельт поступил также правильно, посоветовав Японии отказаться от контрибуции, Симпатии президента были на стороне Японии, и именно поэтому он был глубоко, даже излишне заботлив, в отношении интересов Японии. Ввиду решительных побед в Манчжурии и в Цусимском проливе Япония, несомненно, имела право на контрибуцию. С другой стороны, Япония имела дело со страной, которая за всю свою историю никогда не платила контрибуций после войны. Даже Великобритания, Франция и Италия не смогли получить от нее ни одной копейки после Крымской войны. Таким образом, настойчивое требование денежного вознаграждения со стороны Японии означало бы неминуемый провал мирных переговоров. Видимо, Рузвельт понял это в самом начале переговоров и поэтому, с одной стороны, настаивал на том, чтобы царь отдал Сахалин, а с другой — советовал Японии отказаться от контрибуции. Тот факт, что Рузвельт утаил от Японии сведения относительно склонности царя уступить Южный Сахалин и что он посоветовал Японии отказаться от своих денежных требований, не дает никакого основания сомневаться в честности и справедливости его поступков, которые руководились исключительно желанием восстановить мир. Автор уверен, что поведение Рузвельта во время мирных переговоров было безупречно.