Поп Сильвестр и его отношения с царем

 

Автор-редактор "Домостроя" Сильвестр - фигура колоритная, загадочная, противоречивая. Он сделал стремительную карьеру при дворе, став священником Благовещенского собора в Кремле и воспитателем молодого царя Ивана. Был одаренным литератором и владельцем крупнейшей келейной библиотеки. Проявил себя как дипломат, умел лавировать между "партиями" и группировками. Одни исследователи "просвещенным влиянием Сильвестра на царя объясняли счастливые перемены в характере Ивана Грозного, другие полагали, что Сильвестр привил молодому царю религиозный фанатизм"[16]. Высказывалось мнение, что Сильвестр был личным духовником царя, но оно достаточно спорно. Однако возможно, что у Ивана Грозного был не один духовник. Сильвестр был педагогом, но своеобразным: имея "видения", он пугал молодого царя Страшным Судом, внушал ему идею, что царь лично будет отвечать перед Богом за всю страну. Своей цели Сильвестр добился, однако результат был по-русски оригинальным: царь усвоил принцип своей неподотчетности людскому суду. Царя может судить только один Бог.

Веру в божественный авторитет царской власти можно отыскать во многих сочинениях той эпохи, но в "Домострое" она выражена Сильвестром по-своему. Царь - господин всех подданных, как хозяин дома - над своими домочадцами. Противовесом всевластию в наставлениях Сильвестра выступают мягкосердечие, вера, страх божий. Но напрасно было бы ожидать их от его царственного воспитанника. В 1564 году самого Сильвестра постигает немилость. По одним данным, царь прогоняет его, не желая слушать его наставлений (Грозный позже сердито охарактеризует Сильвестра "невежа поп"); по другим - это была "добровольная" отставка. След Сильвестра теряется. Курбский уверен, что его отослали в ссылку, а там убили. Царь возражает ему, говоря, что это - не более, чем слухи. Бесспорно одно: сын Сильвестра, Анфим Сильвестров, которого отец устроил на хорошую должность, продолжал пребывать в полном благополучии, служил в Смоленске, и его род попал в Синодик Успенского собора, чего трудно было бы ожидать в случае репрессий.

Отставка Сильвестра была закономерной. Он выступал против кабального холопства: лично "изодрах" кабальные записи своих холопов и "попущах" их на волю[17]. Иван Пересветов считал, что холопы должны стать постоянным войском. Сильвестр же стремился не к этому. Он укреплял торговое и посадское сословие. Освободившиеся рабы, по его мысли, должны были стать вольными хлебопашцами. Поэтому его считают иногда выразителем морали и обычаев "предбуржуазии" России - посадского, купеческого люда. Тут сказывались его новгородские корни. У Сильвестра было мало общего с "татарским", по генезису, Московским царем. Однако он понимал, что твердая власть для торговли, промышленности нужна. Он тяготел к твердым основам общественного договора. Получается, что в целом ментальность Сильвестра противоречила анархическому беспределу, с одной стороны, и беспредельному самодержавию власти - с другой. "Домострой" поэтому остался бумажной декларацией, памятником эпохи "брожения умов, идей и прожектов". Ни в коем случае его нельзя считать законодательным документом.

Преодолеть свои противоречивые интенции Сильвестр так и не смог. Он, новгородец, понимал, какой силой разрушения обладает ничем не нормированная Москва, пытался ограничить ее авторитетом Бога, но наделял властную фигуру царя почти божественными полномочиями. Решение его половинчато: он предлагал слабой половине человечества "спасение через смирение". Скорее всего, этот вариант был подсознательной установкой. Москва для него - муж, Новгород - жена. Сильвестр советует своей родине сидеть тихо и надеяться на милость победителя, чтобы не постигло "жену" худшее. Ту же модель (Москва женится на городах и окраинах) можно отыскать в народной сатире и фольклоре той эпохи, так что подсознание Сильвестра вполне репрезентативно.[18] Подоплека могла быть следующей.

Новгородчина знала образы сильных женшин-богатырок языческого типа. То, что юноша Спиридон (мирское имя Сильвестра) был зафиксирован на образе матери, доказывает тот факт, что его внимание в "Домострое" приковано к проблеме распределения ролей в доме. "Поучение отца к сыну" - послесловие Сильвестра к своему труду, куда он вложил много личного - рассказывает, как сделать, чтобы главное место в доме принадлежало не жене, а мужу. Следовательно, было с чем бороться. Вместе с тем "Домострой" любовно хранит рецептуру, мелочи быта, гастрономические тонкости, т. е. воспоминания о виденном в детстве укладе.

Неустойчивость русского права наследования[19] часто давала вдове высокий статус. Перед нами нечто двойственное: с одной стороны, классическое поучение к сыну в стиле византийской учительной литературы; с другой - ностальгические, беспомощные попытки вспомнить или сочинить мягкую "гармонию полов", основанную на мирном предусмотрительном послушании слабого пола и благодарной за это твердой сдержанности другого. В Сильвестре борется "мужское я" - государственника и политика жестокого времени - с чем-то материнским в его душе. Интересное подтверждение мне видится в том факте, что Сильвестр был, кроме "Домостроя", автором жития княгини Ольги, "первой христианки" Руси. Это единственное житие, вышедшее из-под его пера[20]. Обращение Ольги, видимо, символично для Сильвестра: это потеря женщиной языческого буйства и "опасности", "неукрощенности". Это образец "правильного поведения".

2.5 "Домострой" как литературный памятник

 

Имея множество источников[21] и редакций, "Домострой" Сильвестра кончается "послесловием" - "Словом отца к сыну" - и распадается на три части, первая из которых трактует о "духовном строении", вторая - о "мирском строении", третья - о "домовном строении". Намерение автора видно в плане сочинения: мир как тройственная иерархия подобий. Небо с его Господином (Богом), Государство (с Царем во главе) и Дом (с Хозяином его) "входят" друг в друга, копируя друг друга как при восхождении и нисхождении, так и во внутренней структуре.

Приложением идет "Чин свадебный" (его нет в редакциях Сильвестра, но он дошел до наших дней в других списках).

Стилистику памятника можно назвать "нормативно-перечислительной". Тип установления - упорядоченная ритуалом последовательность действий, предметов; норма (но не закон), работающая по модели: "перечисленное-существует". Не произнесенного как бы и нет. Эти умолчания красноречивее всего: нет абортов, разводов, супружеских измен, отхожих мест, проблемы экологической утилизации отходов, нет и смерти. О дурном не упоминают; если и говорят, то скупо, вскользь, как о примере, взывающем к искоренению.

"Домострой" дает застывший, статичный образ действительности, что подтверждается лингвистическими наблюдениями: в нем превалируют существительные, глаголы резко меняют путь мысли, играя роль скреп или "переключателей", членящих текст.

Конкретная действительность у Сильвестра описана с большим разнообразием, дифференцирование. Однако мир абстрактного мышления, мир государственно-богословских построений нерасчленимо целостен, тоталитарен (в понимании Н. Бердяева). Тут - основной нерв противоречия и внутренней неконгруэнтности авторского замысла и результата его литературного труда.

Подчеркнуто важно в "Домострое" выступает чин. В средневековом мышлении не находилось места случайности. Все стратифицировано. В обиходе тогдашней Руси у всякого места и у всякого человека наличествовала маркировка. К примеру, в избе наиболее почетным местом была лавка под образами (иконами) в "красном углу" и т. д. Однако традиционная система чинов и степеней, на которую опиралось родовое боярство, начинала мешать реформам Ивана IV. Целью власти было "переградуировать" модуль государственности, установить единоначалие и сквозную иерархию, и этой цели "Домострой" пытается по-своему соответствовать, но вязнет в ритуале, чине и норме. Правы те, кто считает, что "при взгляде на литературу XVI века можно отметить развитие в ней рационалистических тенденций (...) Отношение к природе изменилось. Она поддалась познанию и, как результат, оказалась в услужении человеку..."[22]. Если учесть, что мужчине традиция православия приписывала коннотацию разума, Логоса, а женщину характеризовала как существо природное, понятно, отчего идеалом для "Домостроя" оказывается тип "осваивающего" хозяйства, перемалывающего и перекраивающего природную данность. В нее "Домострой" включает и женщину, и ребенка.

Сильвестр искусно играет словом и лингвистическими средствами пытается закрепить свою схему. "Домострой" можно характеризовать как терминологическую реакцию тогдашней "интеллигенции" на тогдашние планы властей. Намеренно или несознательно Сильвестр совместил два значения слова "государь" (первое - царь, князь и второе - домохозяин, глава семьи) в одно[23]. Например, неясно, какое значение придать слову "государь" во фразе: "А служили бы государем своим верою и правдою, и добрыми делы и труды, а государь и государыни людей своих жаловали бы, и кормили, и поили, и одевали...". То же происходит со словом "наказание", которое он последовательно употребляет в значении "наставление" и в значении "расправа, порицание, кара". С одной стороны, "а плетью с наказанием бити, и разумно, а с другой - "...а не кается и не плачется о грехе своем и вине, то уж наказание жестко надобет, чтобы был виноватый в вине, а правой в правде..."[24].

2.6 Картина мира и основные ментальные модели "Домостроя"

Пространственные модели памятника тяготеют к традиционным. По горизонтали пространство делимо на внешнее (мужское) и внутреннее (женское). На первый взгляд кажется, что автор помещает женщину в центр, но это лишь первое впечатление. Цель автора - дать рецепт контроля за этим "центром", что осуществляется: 1) через контроль доходов и денежных сумм; 2) через подчинение себе, а не жене ключника - домоправителя; 3) через лишение женщины права принимать самостоятельные решения; 4) через присвоение мужской половине дома права вмешиваться в области, традиционно принадлежавшие женской половине (воспитание детей, контроль за продуктами питания, женскими рукоделиями и т. п.).

Другой идеей Сильвестра был замысел усилить начало моногамии, снизить "кочевой потенциал" российского мужчины, сделать его более оседлым и привязать к дому. Он полагал, однако, что начала взаимного соглашения в семье достигаются не разделением прав, но слиянием дома в единый организм под властью "господина".

По вертикали, как уже отмечалось, "Домострой" дает классическую средневековую трехчленную пирамидальную структуру с принципом "восходящей отчетности": чем ниже на иерархической лестнице стоит существо, тем меньше его ответственность, но также и свобода. Чем выше - тем больше власть, но и ответственность перед Богом. В модели Домостроя царь отвечает за всю страну разом, а хозяин дома, глава семьи - за всех домочадцев и их грехи; почему и появляется нужда в тотальном вертикальном контроле за их действиями. Вышестоящий при этом имеет право карать нижестоящего за нарушение порядка или нелояльность к его власти.

Время в "Домострое" образует архаический круговой цикл аграрной цивилизации. Круг намеренно, демонстративно замкнут. "Стояла вечность на дворе" - можно сказать, очутившись внутри космоса "Домостроя". Перед нами, скорее, не Утопия, но Пантопия: вечность и неотменимость универсальных норм, обязательных всегда и везде к применению. У природы, как и у женственности, отнимается собственный "источник движения": движителем всего оказывается универсальный мужской принцип - Логос. Христианская идея линеарности времени "Домостроем" еще не осознана[25]. Круг времени движется посезонно, год за годом, но еще и квантовыми переходами (дед - отец - сын - внук), выказывая себя в смене поколений, должных быть копиями или подобиями друг друга.

Идея экономии всего (напомним, что "домострой" - русская калька с греческого "эйкономия") применена и ко времени, но в своеобразном варианте: суть в том, чтобы максимально загрузить домочадцев и жену работами, не оставить ни секунды свободного времени. Праздность и предоставленность самому себе понимаются как зло, а несамостоятельность - как добро. Но однозначно оценивать такую "экономию" нельзя: впоследствии "Домострой" явился базисом для российского купечества и предпринимательства, так как многие именитые купцы и промышленники конца XIX - начала XX века были выходцами из старообрядческих семей, носителями иного этоса, чем жители безалаберно-созерцательной Москвы, набитой "гулящим людом", перебивающимся подачками от государевой службы, от боярских щедрот,

Но самое интересное в концепции времени в "Домострое - его "поедание". Круг времени задан исключительно рецептурой блюд и пищевыми рекомендациями: что, когда и из чего готовить. В акте поедания время осваивается и присваивается. Чрезмерность - сотни рецептов! - это еще и образ воздаяния, зримая плата за годовой труд: символический итог времени и "экономии".

Медиаторные процессы "Домострой" пресекает; причем особо обращает внимание на разрывание контактов женщин с женщинами. "Бабки-потворницы", слуги, подруги-сплетницы - со всеми ними жена не должна видеться. Поражает масса бытовых примеров, сценок из жизни: фольклорная черта в учительном памятнике. Первоосновой власти автор видит контроль, он, вероятно, и является "профессией", трудом домохозяина и государя.

К XVI веку совершенно смолкает женское слово в литературе. Принимая во внимание мнение академика Д. Лихачева - "никогда еще литература не играла такой огромной роли в формировании действительности, как в XVI веке", - это можно счесть важным симптомом. Но кроме Слова есть еще Дело. По мнению И. Забелина, последнее слово всегда остается за государем (мужчиной), но делом в доме занимается государыня ("делодержец дому"[26]; дело видится молчаливым, но действенным сопротивлением монополии на слово.

Поскольку фундаментализация общества связана с жестким табуированием медиации и медиатора, следует обратить внимание, что православие исторически не выработало ни концепции независимости Церкви от государства, ни удовлетворительной теории денег (деньги остались злом), ни учения о сакрально-нейтральной зоне, например Чистилище. И до сих пор в России, при ее поляризованной ментальности, нет традиции компромисса и терпимости, что в немалой мере влияет на положение женщины и практику женского протеста. По "Домострою" же, как и следует ожидать, терпимость и компромисс, вплоть до слепого подчинения, должна проявлять только одна сторона.

Доминирование, следовательно, есть основная модель отношений, по-разному варьируемая автором.

2.7 Взаимоотношения между "гендером" и "сексом" в русской истории

 

Разбираемая нами эпоха и анализируемый памятник отличаются следующими особенностями: во-первых, фиксацией и обездвиживанием природы и женского начала в модели мышления, которую стремятся перенести на общество; во-вторых, наложением до полного совпадения понятий "собственность" и "власть"[27]; в-третьих, новым типом рационализации и централизации с описанными ранее предпочтениями; в-четвертых, стремлением письменно, в слове зафиксировать тот или иной тип доминирования, иерархических отношений и через фиксацию объявить его вечным; в-пятых, разрушением местных укладов и архаических традиций; в-шестых, табуированием медиации (кроме властной вертикали) и отсутствием общественного (и семейного) договора; в-седьмых, подчеркнутым разделением мужского и женского начал по правам, обязанностям, ценности.

В любом обществе происходит та или иная социализация мужчины и женщины. В патриархальном - мужское сообщество ощущает себя монополистом в проведении социализации. "Домострой" устраняет все пережитки прежней (более языческой, чем христианской) независимой женской социализации, не гарантировавшей женщине (и ребенку) никакой правовой защищенности и безопасности, если она не принадлежит к верхушке княжеского сословия. Взамен, в обмен на зависимость и определенную несвободу, предлагается неформальное соглашение, суть которого - достижение автономии моногамной семьи с патриархальным доминированием, при этом семья понимается как ячейка государства, изоморфная ему. Тут женщина теряет многие (если не все) права, зато защищена авторитетом мужа, который понимается субъектом и объектом права и может как отвечать за жену перед законом, так и осуществлять закон внутри своего дома.

"Домострой" в сильнейшей степени повлиял на идеологию верхов, а затем и низов во всем, что касалось семейных отношений. Но законом не стал, во всей полноте никогда не был осуществлен.

Следует принять во внимание, что физический пол ("sex") и гендер (как система социо-полоролевых отношений) в славянском обществе никогда не совпадали, и несовпадение было временами особенно заметным. Так складывалась этнографическая реальность в России; женщинам на протяжении веков приходилось нести на своих плечах, как мужские работы, так и мужские роли, мужскую ответственность. И в низах, и в верхах России роль женщины была велика. Между тем многие свидетели отмечали женообразие русских мужских лиц, специфический тип эмоциональности и капризности русских бояр, пассивность и мягкость русской души, странно и взрывообразно переходящей в противоположное состояние...

Собственно половое поведение имело довольно широкие и не всегда оформленные рамки. Случалось, мужественность тела влекла за собой женственность души и наоборот. Был, однако, период, когда рамки гендера и секса стали сближаться почти до полного совмещения контуров - по крайней мере в городах и слободах, в среднем сословии. Это - XV-XVII века, частично первая половина XVIII века. Тогда рождается, оформляется и частично осуществляется концепция тотального совпадения таких понятий, как государь (домохозяин) и Государь (царь-самодержец), "приказание" и "наказание", власть и собственность, доминирование и порядок, чин. Зато были разведены на недосягаемую ранее дистанцию понятия мужского и женского. Общее усиление вертикали позволяет считать эту дистанцию также вертикальной. Мужское и женское начала утратили некую общую часть (травестийный элемент). "Домострой" настаивал на совпадении секса и гендера. Разделение функций стало абсолютным, разделение прав сделалось пустым понятием вследствие того, что у одной из сторон не стало никаких прав.

В XVIII веке произошел прорыв этого искусственного тотального "единства". Разрушение многих стереотипов, характерных для русской дворцовой жизни (например, возведение женщин на трон, устроение западных балов с травестийными элементами, куртуазией), однако, почти не коснулось низового русского быта империи и носило локально-столичный характер. Второй взрыв произошел в конце XIX - начале XX века и повлиял - как бы ни оценивать эти изменения - на все общество. Однако и в советское время изменения не были последовательными, скорее, волнообразными, циклическими колебаниями, 30-50-е годы показали, насколько живуча традиция российской государственности контролировать семью. Но все дальнейшее - уже предмет для других, специальных исследований.

Заключение

 

«Домострой» - это энциклопедия семейной жизни, домашних обычаев, традиций русского хозяйствования – всего многообразного спектра человеческого поведения.

«Домострой» имел цель научить каждого человека «благо-рассудливому и порядливому житию» и был рассчитан на широкие слои населения, и хотя в этом наставлении ещё много пунктов связанных с церковью, но в них содержится уже немало и чисто светских советов и рекомендаций по поведению в быту и в обществе. Предполагалось что, что сводом изложенных правил поведения, должен был руководствоваться каждый гражданин страны. На первом месте в нём ставиться задача нравственного и религиозного воспитания, которую должны иметь в виду родители, заботясь о развитии своих детей. На второе место выносилась задача обучения детей тому, что необходимо в «домашнем обиходе», и на третьем месте стояло обучение грамоте, книжным наукам.

Кроме того "Домострой" обнаруживает многие типологические признаки русской аграрной утопии. Основное его противоречие - несовместимость "осваивающего" хозяйства с автаркическими тенденциями, например с желанием навязать феодальный тип "натурального хозяйства" каждому, в том числе и городскому, дому. "Домострой" - утопия, обращенная, скорее, назад, чем вперед, но основанная на трудноискоренимых базовых моделях русского мышления, что объясняет его живучесть.

В наше время, разумеется, нельзя относиться к этому памятнику средневековья как к действующему своду правил: его миропонимание и практика отошли в вечность, и нет в современной России дома, где бы домостроевские нормы остались в быту. Но в первой половине XIX века, когда был опубликован текст «Домостроя», они еще жили, и не только у духовных лиц или в среде старообрядцев, но и в городском купечестве, и в зажиточном слое крестьянства. Вот почему интеллигенция того времени так ожесточенно реагировала на домостроевский быт, борясь со всяким проявлением отжившей, как тогда казалось, системы, отвергая вместе с тем и простые нравственные правила, и житейскую мудрость «Домостроя».

В настоящее время «Домострой» является ценным источником сведений об обычаях, порядках и укладе жизни XVI века.

Список литературы

 

1. Андреев Д.А. Роза мира, М.: "Прометей". 1991;

2. Альшиц Д.Н. Начало самодержавия в России. Государство Ивана Грозного. Л. Наука. 1988. 244 с.;

3. Буслаев Ф.И. О литературе: Исследования; Статьи // Сост., вступ. статья, примеч. Э. Афанасьева. – М.: Худож. лит., 1990. – 512с.;

4. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры, изд. 2-е. М.:Искусство, 1984;

5. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М.:Искусство, 1990;

6. Домострой. Сост., вступ. ст., пер. и коммент. В. В. Колесова, М.: Советская Россия, 1990;

7. Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия. поэзия. – М.: Наука, 1996;

8. Иваницкий В. Русская женщина в эпоху «Домостроя» // Общественные науки и современность, 1995, № 3;

9. Костомаров Н.И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа: Утварь, одежда, пища и питьё, здоровье и болезни, нравы, обряды, приём гостей. – М.: Просвещение, 1998;

10. Костомаров Н.И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. М.: Наука, 1992;

11. Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 годах. Харьков, 1956;

12. Личман Б.В. История России. – М.: Прогресс, 2005;

13. Орлов А.С. Древняя русская литература 11-16 веков. – М.: Просвещение, 1992;

14. Пушкарёва Н.Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (Х – начало ХIХ в.). – М.: Просвещение, 1997;

15. Пайпс Р. Россия при старом режиме. М.: Захаров, 1993;

16. Пресняков А.Е. - Княжое право в древней Руси. Лекции по русской истории. М.: Наука. 1993;

17. Терещенко А. Быт русского народа. – М.: Наука, 1997;

18. Ужанков А.Н. Истоки русской художественной прозы // Русская бытовая повесть XV-XVII вв.. М.: Сов.Россия, 1991, с. 15, 11;

19. Ужанков А.Н. Будущее в представлениях писателей Древней Руси XI-XIII вв. М.:Русская речь, 1988, № 6;

20. Щелгунов Н.В. Очерки русской жизни, СПб.:, 1895;

21. Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси Х-XIII веков. М.:Наука, 1989;

[1] Андреев Д.А. Роза мира, М.: "Прометей". 1991, с. 135.

[2] Щелгунов Н.В. Очерки русской жизни, СПб.:, 1895, с. 497-498.

[3] Андреев Д.А. Указ, соч., с. 135-136.

[4] Костомаров Н.И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. М.: Наука, 1992, с. 203.

[5] См. Костомаров Н.И. Указ. соч. с. 200, 202.

[6] См. Костомаров Н.И. Указ. соч. с. 200, 202.

[7] Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси Х-XIII веков. М.:Наука, 1989, с. 109.

[8] Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 годах. Харьков, 1956.

[9] Домострой. Сост., вступ. ст., пер. и коммент. В. В. Колесова. М.: Советская Россия, 1990, с. 286.

[10] Костомаров Н.И. Указ. соч., с. 200.

[11] Домострой. Сост., вступ. ст., пер. и коммент. В. В. Колесова. М.: Советская Россия, 1990, с. 17.

[12] Буслаев Ф.И. О литературе: Исследования; Статьи / Сост., вступ. статья, примеч. Э. Афанасьева. – М.: Худож. лит., 1990.

[13] Россия: критика исторического опыта, "Круглый стол" ученых. "Общественные науки и современность". 1992, № 6, с. 75.

[14] Пайпс Р. Россия при старом режиме. М.: Захаров, 1993.

[15] Лихачев Д. С. Объяснительный перевод и комментарий к "Слову о Полку Игореве". Цит. по: "Злато слово". М., 1986, с. 397.

[16] Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Ч. 2: Л–Я / АН СССР. ИРЛИ; Отв. ред. Д. С. Лихачев. – Л.: Наука, 1989. 528 с. - с.323.

[17] Альшиц Д.Н. Начало самодержавия в России. Государство Ивана Грозного. Л. Наука. 1988. 244 с. - с.71.

[18] "Когда Москва женилась..." Сатира XI-XVII вв. М., 1987, с. 334.

[19] А. Е. Пресняков - Княжое право в древней Руси. Лекции по русской истории. М .: Наука. 1993.

[20] Образ жестокой и властной женщины Ольги (после крещения носила имя Елена) был Сильвестром сильно смягчен и романтизирован для Степенной Книги.

[21] "Домострой" Ксенофонта (445-355 до н. э.), "Пчела", "Златая Чепь", "Измарагд", трактаты по домостроительству Егидия Колонны, Франческо да Барберини, Годдфруа де Лотур-Ландри, Леона Альберти, Бальтасарро Кастельоне, Рейнольда Лорихиуса и др. (в переводах на чешский и польский Фомы Щитного, Миколая Рея, Смиля Фляшки), а также новгородские "домострои".

[22] Ужанков А.Н. Истоки русской художественной прозы // Русская бытовая повесть XV-XVII вв.. М.: Сов.Россия, 1991, с. 15, 11.

[23] Пайпс Р. Россия при старом режиме. М.: Захаров, 1993, с. 108.

[24] Домострой. Сост., вступ. ст., пер. и коммент. В. В. Колесова. М.: Советская Россия, 1990 с. 109.

[25] В связи с этим см: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры, изд. 2-е. М.:Искусство, 1984; Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М.:Искусство, 1990; Ужанков А.Н. Будущее в представлениях писателей Древней Руси XI-XIII вв. М.:Русская речь, 1988, № 6.

[26] Домострой. Сост., вступ. ст., пер. и коммент. В. В. Колесова. М.: Советская Россия, 1990 с. 14.

[27] Пайпс Р. Россия при старом режиме. М.: Захаров, 1993.

⇐ Предыдущая12

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: