Глава 3. Алтарь Великого Червя.

Аннотация

 

Их называют сталкерами. Искателей приключений и наживы, которые сквозь полосы препятствий и кордоны вооруженных до зубов миротворцев проникают в запретную аномальную Зону, в начале XXI века образовавшуюся вокруг Чернобыльской АЭС, – на территорию, где обитают чудовищные существа и подстерегают людей смертельные ловушки. Хемуль – один из них. Правда, в отличие от прочих он умеет не только проникать в Зону, но и возвращаться оттуда. Неудивительно, что именно ему поручили организовать в Зоне сафари для богатых интуристов. Удивительное началось потом. Когда за группой Хемуля начали активно охотиться и военные, и сталкеры-полумутанты, и просто мутанты, и даже мифические Хозяева Зоны. Да и его туристы, похоже, явились сюда вовсе не за острыми ощущениями...

Василий Орехов
Зона поражения

 

Глава 1. Свалка

 

Безвыходных положений не существует в принципе. Согласно одной из легенд Зоны, именно это сказал Рэд Шухов своим спутникам за несколько мгновений до того, как они замуровали его живьем у основания бетонного саркофага Четвертого энергоблока.

Я лежал на склоне полуразмытой ливнями железнодорожной насыпи и сосредоточенно прислушивался к шелесту падающей с неба воды. Это было нечестно. Сволочной дождь мешал слушать Свалку, а значит, бессовестно подыгрывал преследователям. Уже дважды я резко вскидывался, уловив изменение тональности звука тонущих в лужах капель, но оба раза виноваты оказывались вороны, встряхивавшие мокрыми перьями в ветвях почерневших деревьев неподалеку. А вот едва уловимые шумы, которые производят крадущиеся по Зоне люди, дождь заглушал начисто.

Я осторожно приподнял голову над рельсом и снова пристально посмотрел на глубокий котлован, вырытый с противоположной стороны железнодорожной насыпи. Спускаться туда не хотелось абсолютно. Дерьмово там было, в котловане. Неприятно. Несмотря на то что солнце пряталось среди туч, мерцал в котловане одинокий световой зайчик, что-то периодически взблескивало среди травы, в переплетении ржавой арматуры и металлического лома, словно выцеливая меня оптическим прицелом. И еще оттуда устойчиво и неуютно тянуло жутью, тем паскудным чувством, которое возникает, когда входишь один в незнакомую темную комнату. Мысль о том, что придется спускаться в котлован, царапала сознание, словно писк гвоздя, скребущего по стеклу.

Дима Шухов по кличке Рэд действительно нашел выход из безвыходной ситуации. Он стал Черным Сталкером – духом Зоны, ночным призраком, демоном для одних и ангелом для других. Он мог жестоко наказать любого за нарушение неписаных законов Зоны, а мог спасти, указав заблудившемуся сталкеру невидимую ловушку или безопасный обратный маршрут. Рассказывали, что некоторых он даже выводил ради каких-то своих соображений на особенно редкие и ценные артефакты. Однако меня такой исход дела не устраивал. Ну его к монахам. Мучительная смерть и дальнейшее призрачное существование не вписывались в мои ближайшие планы. Из создавшегося безвыходного положения мне необходим был другой, более приемлемый выход.

Я расстегнул камуфляжную куртку и бережно вытащил из внутреннего кармана небольшой серебряный портсигар. Эта штука беспокоила меня больше всего, даже больше сложившейся ситуации. Интересно, мне мерещится или портсигар действительно ощутимо нагрелся? А то, что сердце, возле которого я несу эту дрянь, время от времени куда-то проваливается и порой омерзительно замирает на мгновение – это последствия переутомления и выпитого накануне термоса крепкого кофе, или лучше все-таки переложить портсигар от греха подальше в рюкзак?..

Нет. Рюкзак запросто можно потерять, особенно когда приходится драпать без оглядки. Я потрогал портсигар кончиками пальцев, так и не решившись открыть его, и снова спрятал за пазуху. Ради этой штуки уже погибли двое сталкеров и в самое ближайшее время должны погибнуть еще трое. Или один – это уже как карта ляжет. Хотя для меня, конечно, предпочтительнее трое.

Оттянув обшлаг рукава, я бросил взгляд на экран ПДА. Датчик движения зафиксировал метрах в ста к северо-западу хаотические перемещения какого-то некрупного объекта – скорее всего, отбившаяся от стаи слепая собака рылась в развалинах в поисках еды. Живые организмы размером с человека в окрестностях обнаружены не были – или просто не двигались, затаившись в кустах и наблюдая железнодорожную насыпь через прорези прицелов.

Заодно я проверил пришедшую на приемопередающее устройство почту. Так, для порядку. На почту мне сейчас по большому счету было накласть; на самом деле я просто оттягивал на несколько мгновений момент, когда мне все-таки придется спуститься в котлован.

ПДА принял только одно слово: «Договоримся?»

Я снова прислушался, пытаясь среди шороха дождевых струй разобрать подозрительные шумы. Не было вокруг никаких шумов. Смахнув с экранчика портативного компьютера дождевую воду, я одним пальцем неуклюже отпечатал, куда следует пойти адресату; указание это уложилось в три коротких слова и вряд ли могло помочь посланному обнаружить точный адрес, зато прекрасно отражало мое отношение к предложению о переговорах и к личности самого переговорщика. В принципе, письмо, отправленное преследователем, могло быть просто хитрым тактическим приемом: приняв почту, виброзвонок ПДА обычно издавал негромкое жужжание, и это могло меня демаскировать. Однако я уже давно знал все эти штучки и последний час включал портативное средство связи лишь время от времени, по мере необходимости. Безнадежное это дело – ловить старую опытную щуку на голый крючок.

Адски зачесался левый глаз, и я безуспешно попытался потереть его рукавом куртки. Пальцами, перемазанными свежей глиной, лезть в глаза я не рискнул. К чему там у нас чешется левый глаз?.. Если долго глаз тереть, очень можно умереть. Шутка юмора, родил Енот. Убить бы гада за такой юмор.

Обостренным звериным чутьем я улавливал гуляющие по Зоне запахи. Все здесь пахло не так, как за пределами Периметра. Запахи обжигали носоглотку, въедались в кожу, проникали во внутренности. Кислая гарь – сгорела бывшая подстанция возле бывшего завода «Росток». Озоновые оттенки – искрят мясорубки в долине. Вонь протухших яиц, смешанная с уксусными миазмами, – ядовитый туман с Болота ползет в сторону армейского блокпоста. Запахи ружейного масла, пропитанных креозотом шпал, гниющей плоти, дождевой сырости, преющей одежды. Запах тревоги. Запах страха. Запах напряжения.

Как и следовало ожидать, детектор радиации показал, что котлован накрыт свежим пятном цезия. Ну, разумеется. Пятно было небольшим, около сорока метров в длину, и вытянутым к северу. Оно явно возникло после вчерашнего выброса, поскольку еще позавчера Вазелин прошел здесь беспрепятственно. И это было весьма паршиво. В принципе, кратковременное воздействие повышенной радиации особой трагедией для меня не являлось, – практически вся Свалка представляла собой радиационно загрязненную территорию с умеренным гамма-фоном, а свою годичную норму я еще не выбрал, – однако в этом пятне могли обитать какие угодно твари. Каждый выброс до неузнаваемости преображал Зону, превращая знакомые маршруты в полосы препятствий со смертельно опасными ловушками.

Но другого пути не было – уходить по голым холмам и просматриваемой со всех сторон долине невозможно. Отмычки только и ждут, когда я выберусь на открытое место. Поганые твари. Шакалы. Если даже они не прикончат меня сами, то загонят на колючую проволоку армейского блокпоста возле полуразрушенного железнодорожного моста. А армейская пуля со смещенным центром тяжести мало чем отличается от контрабандой ввезенных в Зону боеприпасов сталкеров.

Однако время поджимало, следовало двигаться. Движение – это жизнь, как метко подметил видный физиолог Павлов. Впрочем, если и не Павлов, то все равно сказано архиверно.

Я быстро перекатился через рельс, и тут же перед моим лицом вжикнула пуля, а затем в районе соседнего холма словно бы нехотя раскатился звук короткой автоматной очереди.

Оп-паньки! Я вжался в прогнившие шпалы.

Утверждают, что пуля из «калашникова» легко пробивает металлический рельс. Эта не пробила: звонко срикошетировав, она скользнула в заросли кустарника на краю котлована, разорвав полотнище порыжелой листвы. Видимо, была на излете.

Наступила гнетущая тишина. Отзвуки выстрелов медленно растворялись в пространстве, расплывались огромной полусферой, расползающейся к горизонту. Через несколько мгновений шорох дождя окончательно поглотил их.

ПДА тревожно завибрировал: слепая собака, учуяв свежее мясо, бросила свою тухлятину и рысцой приближалась ко мне. М-мать, как вовремя! Я попытался перекатиться через второй рельс, но стоило мне чуть приподняться, как очередная пуля навылет пронзила рюкзак. Я снова распластался между рельсов, чувствуя, как острый гравий впивается в тело. В рюкзаке что-то радостно захлюпало, и куртка на спине промокла насквозь: фляга с водкой приказала долго жить. Вечная память тебе, верная фляга.

Собака, сообразив, что мясо не двигается, осмелела и прибавила ходу. Выбравшись из кустарника на насыпь, она скакала по шпалам тяжелым галопом, явно собираясь сытно отобедать. Это была светло-коричневая тварь размером с ньюфаундленда, с вылезающей клоками шерстью и похожая на омерзительную помесь дворняги с обезьяной. На бегу она далеко выбрасывала задние ноги, ее раскачивало из стороны в сторону, и вообще она передвигалась так, будто в ее теле переломана добрая треть костей. Однако слепая собака не была ранена: такая походка присуща всему ее мутировавшему племени. Морда у собаки была морщинистая, среди глубоких складок кожи прятались едва заметные щелочки глаз. Глаза этим тварям без надобности – они ориентируются на запах, звук и мысли жертвы и ориентируются, к сожалению, превосходно.

Я попытался дотянуться до ножа на поясе, но короткая очередь с соседнего холма разбросала гравий у меня перед носом, заставив с проклятиями вжаться в трухлявые шпалы. Стрелял определенно один – следовательно, остальные сейчас обходят меня с двух сторон. Отмычки, среди которых как минимум двое – бывшие военные, явно имели некоторые познания в тактике ведения боевых действий на открытом пространстве.

Четырех отмычек подобрал мне Бубна, и еще одного молодого нашел в лягушатнике я сам – здоровяка Володю Шпака по кличке Резаный, бывшего десантника со шрамом во всю щеку, которого после демобилизации, наобещав золотые горы, сослуживец на один сезон притащил в Зону. Отмычки или мясо – так называли молодых, необстрелянных сталкеров, которые нанимались лазить за Периметр в команде с опытными ветеранами и, выходя на маршрут, в опасных местах обязаны были работать «мясом», «отмычками» для аномалий – идти впереди, чтобы не подвергать лишнему риску жизнь ведущего. Безымянный сослуживец Резаного сгинул еще весной, послужив отмычкой Мухе, а Резаному довелось погибнуть только вчера. На него полностью разрядилась огромная мясорубка, превратив его в дымящийся кусок дерьма, хотя за мгновение перед этим я готов был поклясться, что коридор полуразрушенной фабрики чист из конца в конец. Проклятие. Жаль Резаного, он был толковый малый, и рано или поздно я сделал бы из него человека. А потому, что не таскай мясо из котла поперед батьки! Нечего было соваться без команды, ведь он отлично знал, что в незнакомом месте расслабляться нельзя, это я им всем вдалбливал с самого начала. А еще более нельзя расслабляться в знакомом месте, потому что это опаснее всего. В Зоне все нестабильно, все меняется быстрее, чем успеваешь запомнить и привыкнуть. Именно этим обусловлено первое правило сталкера: никогда не возвращаться тем же путем, каким пришел. Благополучно преодолев ловушки аномалий и охотничьи угодья мутировавших тварей, сталкер на обратном пути невольно расслабляется, начинает ощущать себя в безопасности, однако в течение нескольких часов на чистых ранее местах возникают новые мясорубки, на металлических предметах нарастают ржавые волосы, ветер наметает жгучий пух, из подземных коллекторов выбираются кровососы и бюреры, в котлованах и на кладбищах брошенной техники устраивают засады зомби, мародеры и безумные сталкеры из темных группировок.

Выброс застал нас вчера на обратном пути. Выброс, как обычно, совершенно неожиданный – прогноз Че обещал катаклизм лишь к вечеру следующего дня, когда мы давно уже должны были добраться до Чернобыля-4. Нашей команде пришлось срочно искать укрытие в полуразрушенном подвале, где мы и обосновались. Переждав выброс и устроившись на ночлег, отмычки еще долго едва слышно шушукались в своем углу, и это меня сразу насторожило. Не о чем им было шушукаться. Вымотанные сложным, почти суточным переходом по Милитари, они должны были уснуть как убитые, едва опустившись на пол. Да и дисциплину я в своей команде поддерживал суровую – при помощи убедительного кулака. И тем не менее отмычки оживленно что-то обсуждали – неразборчивым шепотом, осторожно, стараясь не разбудить ведущего, то есть меня. А бунт на корабле всегда начинается с перешептываний за спиной капитана.

Старательно прикидываясь спящим, я пристально вглядывался в чернильную темноту, чтобы ненароком не уснуть на самом деле, и пытался не пропустить ни малейшего шороха с противоположной стороны подвала. Однако отмычки наконец угомонились, и я, выждав еще около часа, позволил себе расслабиться. Это была ошибка. Если бы я не заснул в ту ночь, возможно, все пошло бы по-другому. Скорее всего, я без дальнейших проблем привел бы всех троих целыми и невредимыми к торговцу, получил причитающиеся деньги и отправился отсыпаться к Динке. Нападать открыто они бы не рискнули даже втроем. Однако я был страшно утомлен, поскольку вылазка оказалась гораздо сложнее, чем я рассчитывал. А отмычки логически рассудили, что, убрав командира, они вполне смогут вернуться самостоятельно по уже достаточно безопасным нижним уровням и получить за артефакт меньше, конечно, чем получил бы на руки я сам, но больше, чем если бы я явился к торговцу лично и самостоятельно делил выручку на всех.

Не исключено, что главную ошибку я допустил еще раньше. Не следовало принимать их сразу так жестко в оборот. Однако Кислый откровенно борзел, и необходимо было наглядно продемонстрировать ему, кто здесь главный медведь в берлоге. Что я и сделал. А потом погиб Резаный. Погиб глупо, на ровном месте, и отмычки заметно напряглись, хотя Резаный был виноват сам. А потом навернулся Сухарь – и тоже исключительно по собственной дурости: я предупреждал, чтобы след в след. Навернуться, когда тебя ведет Хемуль, – это надо очень постараться. Однако Сухарю удалось. На мгновение он ступил в сторону – и угодил ногой в невидимую на бетонном полу гравитационную плешь. Его тут же распластало по полу, а ногу, попавшую в аномалию, просто расплющило. Мы ничем не могли помочь – костыль Сухарю можно было только отрезать, однако это пришлось бы сделать так высоко, что никак не получилось бы наложить жгут. Пару минут мы ковырялись вокруг орущего благим матом Сухаря, а потом я без разговоров пристрелил его одиночным, чтобы не мучился и не привлекал к нам внимание местных тварей, и погнал уцелевших отмычек дальше. Сухарь все равно умер бы от болевого шока или от потери крови, но морда у Обоймы вытянулась так, словно я стрелял именно в него. Наверное, следовало объяснить им, что к чему, что Сухаря уже не спасти, но я устал, как собака, психовал из-за Кислого и обжег себе шею жгучим пухом. Мне было не до того, чтобы щадить чувства щенят.

В результате первой фразой на их военном совете, после того, как мы расположились на ночлег, наверняка стало классическое:

– Он положит нас всех.

Помню, как же. Сам говорил такое своим молодым коллегам, когда потерявший от жадности последний ум Стервятник, земля ему пухом, гнал нас через горячие пятна за Золотым шаром. Умение пресекать подобные настроения в зародыше – очень ценное умение для ветерана-ведущего, позволяющее ему прожить дольше положенного. Стервятник вот не сумел. Мне казалось, что я внушаю отмычкам достаточный ужас, чтобы не повторить его судьбу.

Классическую первую фразу наверняка сказал Кислый. Дрянь человек. Мечет понты, что твоя мясорубка, жаждет по-любому вылезти наверх, а внутри у него – труха. Ковырнуть только, и посыплется. Нет, такое говнецо долго Зону не топчет. Подминают под себя слабых, карабкаются по трупам. Поняв, что быть вольным сталкером – целое искусство вроде самурайского и что им, соответственно, ни хрена не светит, становятся мародерами, что караулят сталкеров с добычей за Периметром, или шестерками у главарей кланов. Если повезет, сами становятся главарями каких-нибудь бродяг-отморозков. Если очень повезет – для этого кроме наглости еще и мозги нужны.

Китаец наверняка согласился из стервятниковской жадности. Идея сократить количество пайщиков не могла ему не понравиться. Я сразу, еще у торговца, обратил внимание на его мелочность и скупердяйство. А слабовольный Обойма просто не стал отрываться от коллектива. Он всегда примыкал к большинству, и Кислый ездил на нем, как хотел.

Они договорились напасть на меня глубокой ночью. Завалить ветерана-сталкера наверняка казалось им парой пустяков. Выбраться с окраины Свалки без опытного ведущего, особенно сразу после выброса, – раз плюнуть. Определенно, когда бог раздавал земным тварям ум, мои отмычки стояли в очереди за креветками. Разумеется, все у них пошло как обычно – наперекосяк.

Скорее всего, они на мгновение включили фонарик в дальнем конце комнаты, чтобы убедиться, что я никуда не делся, и в то же время ненароком меня не разбудить. Среди новичков и патрульных солдат ходят самые фантастические легенды о невероятной чувствительности опытных сталкеров, поэтому отмычки решили перестраховаться и не светить мне в лицо. По крайней мере, только этим я могу объяснить то, что произошло потом. И это уже была их ошибка. Убедившись, что под моей камуфляжной курткой смутно угадывается человеческий силуэт, они погасили фонарик и начали осторожно приближаться.

Я проснулся оттого, что мои ноги туго стянула удавка. Кто-то навалился мне всем весом на плечи, но я резким ударом сложенных в замок рук сломал придурку нос. Судя по всему, они собирались без лишнего шума задушить меня во сне, а потом, если у моего клана возникнут неудобные вопросы, списать это дело на какого-нибудь вылезшего из дыры в стене бюрера. Наверное, так бы все и произошло, если бы перед тем, как заснуть, я не перевернулся головой к двери: крысы за стеной у изголовья скреблись так яростно, что уснуть было совершенно невозможно.

Я резко подтянул стянутые шнурком колени к груди, а потом ударил обеими ногами в темноту и попал во что-то упругое и мягкое. Китаец вскрикнул, и удавка ослабла. Кто-то ослепительно засветил мне по уху каблуком – судя по всему, случайно, просто не туда ступил. Вслепую я произвел подсечку и сбил с ног еще одного нападавшего. Вообще они больше мешали друг другу, взявшись топтаться вокруг меня втроем, нежели помогали. Кто-то сунул мне ногой в бок – и снова случайно, судя по всему. Потом, не разобравшись в темноте, кто-то из них нокаутировал кого-то из своих, а я, не поднимаясь на ноги, ужом скользнул вдоль стены в направлении выхода.

А потом я ухватился за ремень автомата, который вечером поставил у изголовья, и, еще только начав делать кувырок вперед, уже понял, что лоханулся. Вместо оружия я зацепил свой тощенький рюкзак. Поскольку ночью я перевернулся ногами к изголовью, автомат теперь следовало искать в ногах.

Вспышка автоматной очереди распорола темноту. В ее мерцающем, дергающемся свете я определил черный прямоугольник двери и метнулся к нему, волоча рюкзак за собой. Без оружия шансов против трех вооруженных противников у меня было не больше, чем у быка на бойне.

– Не стрелять! – крикнул с пола Кислый, в то время как кто-то – судя по всему, единственный оставшийся на ногах Обойма – яростно дергал заклинивший затвор автомата. – Перебьешь нас всех к черту!..

Я выкатился из подвала и кинулся в густые утренние сумерки. Автоматные пули яростно рубили сучья и листья справа и слева от меня.

Немного оторваться от преследователей я сумел только возле шоссе. Выбираться на дорогу не стал: слишком очевидно, да и окажусь я на шоссе как на ладони. От шоссе вообще лучше держаться подальше, особенно в тех местах, где оно ныряет в тоннель или под мост – там прячется много аномалий, которые трудно заметить в полумраке. Слишком много идиотов оставили там свои кости, послужив отличными маяками для умных людей.

Что касается аномалий, образовавшихся на пересеченной местности, то я сейчас без особого труда определял их на расстоянии и огибал по широкой дуге. Мясорубки слегка искрили от утренней сырости, крошечными сиреневыми молниями очерчивая возле земли призрачные полусферы. Гравиконцентратные плеши выделялись внушительными кругами вмятых в сырую глину растений, стволы деревьев, оказавшихся рядом, были заметно выгнуты в сторону центра аномалии. Жарки можно было засечь по длинным полосам пожелтевших травы и кустов. Ржавые волосы свисали с нижних ветвей деревьев, лениво покачиваясь на ветру, словно подстерегающие добычу актинии. Мне оставалось только молиться Черному Сталкеру, чтобы я не влетел в какую-нибудь невидимую дрянь. Ну и, разумеется, не соваться туда, куда слепая собака хрен не сунет – между близко расположенными контактными кочками, где запросто может долбануть разрядом, или в лужи, на дне которых может быть полно студня, или в заросли гигантской крапивы…

Я с опаской пересек длинную, убегавшую в холмы асфальтированную дорогу и под прикрытием лесополосы устремился к железнодорожной насыпи, где и залег. Полотно железной дороги на Свалке проходит перпендикулярно шоссе, и как раз в этом месте они пересекаются. Оставалось только миновать пути, а за ними уже виднелся густой лес, в котором я мог довольно быстро стряхнуть погоню с хвоста – вот только между путями и лесом у нас имелась полоса отчуждения шириной в триста метров, голое пространство в обе стороны вплоть до соседних холмов, с проржавевшей опорой ЛЭП посередине и огромным извилистым котлованом в низине к западу.

Уходить по открытому пространству было самоубийством. Особенно теперь, когда отмычки обнаружили мое местоположение, а небо стремительно светлело.

Уходить по котловану, скорее всего, также было самоубийством. Особенно после того, как я обнаружил в нем свежее пятно радиоактивного осадка.

Оставаться на месте было самым верным способом самоубийства. Особенно сейчас, когда прямо на меня, истекая ядовитой слюной, летела по шпалам отвратительная гиена Зоны, а стрелок на холме не давал мне поднять головы.

Для того чтобы отпугнуть одинокую слепую собаку, достаточно пистолета. Но у меня не имелось даже пистолета. У меня имелись старый штык-нож в насаженных на ремень ножнах, несколько фальшфейеров, осколочная граната и серебряный портсигар за пазухой. Полчаса назад у меня еще был «калашников». М-да. Полчаса назад у меня было много всяких полезных вещей.

Невидимый стрелок выпустил по мне еще одну короткую очередь. Вроде как предупредил: я тебя вижу, браток. Только рыпнись. Он явно видел также скачущую по железнодорожной насыпи собаку и был уверен, что теперь-то мне окончательная и бесповоротная хана. Одна пуля ударила в рельс с таким оглушительным звоном, что я временно оглох на одно ухо.

Коричневое чудовище размером с хорошую овчарку, распространяя вокруг себя нестерпимое зловоние гниющей плоти, бросилось на лежащего между рельсов меня – и с размаху напоролось пастью на широкое зазубренное лезвие штык-ножа.

До самого последнего мгновения я тупо и настойчиво думал о том, как сейчас рывком откачусь в сторону и попытаюсь пропустить разогнавшуюся собаку мимо себя, поскольку у меня нет оружия и я совершенно беззащитен. Со слепыми псами этот трюк обычно срабатывал – по сравнению с телепатами-бюрерами, обладающими сравнительно развитым мозгом, примитивной речью и даже зачатками религии, они просто безмозглые твари. Когда собака попалась на уловку и, приблизившись ко мне, быстро присела на задние лапы, чтобы прыгнуть вслед за откатившейся в сторону жертвой и впиться ей зубами в глотку, я внезапно отпустил на волю рефлексы, резко перевернулся на спину, молниеносно выхватил из ножен штык-нож и плашмя выставил его перед собой. Это стало для зверя неприятным сюрпризом. Отмычка на соседнем холме, видимо, уже предвкушавший славное зрелище, на мгновение запоздал с выстрелом, и я успел ножом отклонить лобастую голову собаки вниз, к рельсам, чтобы стрелок не прострелил мне руку.

Отвратительный мутант, утробно рыча и упираясь в грунт мускулистыми лапами, напирал на меня, яростно пытаясь перекусить острую полосу стали, перекрывшую ему пасть, но зазубренное лезвие лишь глубже вонзалось между обоюдоострыми зубами хищника, не собираясь ломаться. Челюсти слепой собаки смыкались все туже и туже, из углов ее пасти побежали ручейки мутно-бурой крови с прозеленью: тварь отличалась не только тупостью, но еще и редкостным упорством. Случайно зацепив мне плечо уродливой лапой с кривыми, торчащими в разные стороны когтями, собака оцарапала его до крови, и я тоже зарычал от бешенства.

Рука уже начала затекать от напряжения, однако я медленно и неумолимо выворачивал животному шею, орудуя штык-ножом словно рычагом и с удовлетворением ощущая, как у собаки крошатся зубы. Почувствовав нарастающую боль, пес попытался высвободиться, но зазубрины на обратной стороне ножа уже глубоко вошли в его черные десны и застряли там. Собака заплясала возле меня; ее больше не интересовала добыча, она поняла, что раскрыла пасть на слишком большой кусок, и теперь ей хотелось только одного – вырваться невредимой и сбежать в холмы. Однако я не собирался отпускать ее бесплатно, понимая, что это мой единственный шанс.

Выбрав момент, когда подвывающий, обезумевший от боли и страха зверь в очередной раз переступил через меня и оказался слева, я отпустил рукоять штык-ножа, обеими руками обхватил слепого пса за шею и вместе с ним кувыркнулся через второй рельс. Страшные челюсти лязгнули у самого уха, кожу на виске разодрала жесткая, словно проволока, шерсть мутанта. На сей раз стрелок на холме не зевал, и две пули, предназначенные мне, с влажными шлепками вошли в прикрывший меня бок собаки. Раненая тварь истошно заголосила и задергалась в моих объятиях: она окончательно уяснила, что неизвестное чудовище просто подманило ее вкусным запахом и теперь схватило и пожирает ее, причиняя нестерпимую боль. В панике слепой пес попытался схватить меня зубами, но сумел только распороть лямку рюкзака.

Мертвой хваткой вцепившись друг в друга, мы скатились с насыпи в высокие заросли мокрого от дождя топинамбура. Автоматные пули свистели над нами, вдребезги разнося верхушки стеблей. Только здесь я наконец отпустил потерявшего голову пса и двинул его коленом в здоровый бок, чтобы не вздумал кусаться. Тот и не собирался: почувствовав свободу, он тут же вскочил на ноги и, тяжело проломившись через заросли, метнулся в котлован. Низко пригибаясь, пачкаясь в нечистой собачьей крови, которая хлестала из развороченного автоматными пулями бока животного, я бросился за ним.

По глиняному откосу я съехал на заднице в искусственный овраг. Котлован был глубоким, и в нем находилось множество всякой брошенной техники: ржавые остовы микроавтобусов, несколько «ЗИЛов», изъеденный коррозией и разрушившийся под собственным весом автокран, покрытые ободранной желтой краской решетчатые фермы, оставшиеся, видимо, от разобранного башенного крана. Пространство между ними было щедро усыпано всяким мусором. Наверное, когда-то здесь пытались вырыть могильник для грязной техники. Некоторые машины, находившиеся тут, действительно здорово фонили, радиационное же загрязнение других было даже ниже общего фона Свалки. Однако теперь котлован оказался накрыт «горячим пятном», и задерживаться в нем не стоило в любом случае.

Котлован имел сложный профиль. Нет, вряд ли в нем хотели устроить могильник: для этого не нужна такая разветвленная структура. Через несколько десятков метров он изгибался под прямым углом, потом, насколько я помнил, еще трижды вилял в разные стороны и раздваивался. В центре котлован расширялся в глубокую яму примерно тридцать на двадцать пять, посреди которой располагались какие-то полуразрушенные металлические конструкции, давно потерявшие форму и заросшие рыжей мочалкой ржавых волос до такой степени, что теперь совершенно невозможно было сказать, чем они были раньше. Какие-то решетчатые пустотелые столбы из массивных стальных уголков, крест-накрест приклепанных друг к другу.

На краю этой ямы располагался один из феноменов Зоны – тяжелый гусеничный экскаватор, который с годами, видимо, понемногу сползал по оплывающему от дождей глинистому склону и теперь опасно навис над котлованом. По всем законам физики, он вообще не должен был держаться на склоне – ему давно полагалось соскользнуть и присоединиться к груде металлического лома, разбросанного среди мутных луж на дне котлована. Огромный тяжелый ковш экскаватора уже давно отржавел от стрелы, отвалился и лежал днищем вверх прямо под ним. Однако что-то невидимое удерживало экскаватор на краю ямы под углом почти в шестьдесят градусов, не давая силам притяжения одержать верх. Я уже давно научился не удивляться абсолютно невозможным вещам, встречавшимся в Зоне на каждом шагу.

И вот там, в этой центральной яме котлована, неподалеку от экскаватора, было плохо. Там было так плохо, что у меня от напряжения даже заломило зубы.

Имею ярко выраженное дурное предчувствие, как говорит в подобных случаях один мультяшный страус.

Всадив себе в оцарапанное плечо одноразовый инъектор с противостолбнячной сывороткой, я поднял с земли штык-нож, который вывалился из пасти у слепой собаки, промчавшейся здесь несколько мгновений назад, вытер его о куртку и сунул в ножны. Затем активизировал ПДА. В котловане не было никакого движения. А вот со стороны железнодорожного полотна в мою сторону быстро перемещалась светящаяся точка. Пока я смотрел на нее, она заметно сбросила скорость – видимо, преследователь тоже контролировал мои перемещения и, заметив, что я остановился, пошел осторожнее, закономерно ожидая подвоха.

Я двинулся по котловану, старательно огибая заросшие рыжим мочалом завалы металлического лома и внимательно глядя по сторонам. Я так и не смог установить, что взблескивало в котловане, и это меня нервировало. Скорее всего, это был какой-то безобидный феномен, появившийся после выброса, однако всякое новое явление необходимо считать потенциально опасным – по крайней мере, до тех пор, пока ученые его не изучат как следует. Ученые или неосторожные идиоты, которые проверят воздействие феномена на собственной шкуре.

У поворота, который выводил в центральную яму, я замешкался. Мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы заставить себя осторожно выглянуть из-за поворота. Мой организм отчаянно вопил: туда – не надо! Лучше назад, в объятия преследователей!..

Организму я привык доверять.

Впрочем, рассудку я привык доверять тоже. А рассудок флегматично сообщал, что у меня только одна дорога – вперед, потому что сзади – верная смерть, а впереди – черт его знает.

В центральной яме, равномерно устланной слоем бытового мусора, брошенной техники почти не было. Высились ржавые решетчатые конструкции, валялись какой-то металлический лом, со временем совершенно утративший какую-либо форму, ковш от экскаватора и два насквозь прогоревших автомобильных остова. На осыпающихся склонах росли уродливые кусты, похожие на растопыренные пальцы. Никаких признаков аномалий я здесь не обнаружил. Мне оставалось только пересечь яму по диагонали, сделать еще два поворота и выбраться из котлована прямо на опушке леса.

Все было бы совсем просто, если бы аккурат на намеченной диагонали не сидел на корточках здоровенный кровосос и не пожирал слепую собаку, с которой я только что сражался на рельсах.

А вот теперь, похоже, полная хана.

Кровососы – одни из самых смертоносных тварей Зоны, по силе уступающие только псевдогигантам, а по степени опасности – только контролерам и химерам. Кровосос всегда убивает больше, чем может сожрать. Когда он не спит и не ест, он рыщет по своим охотничьим угодьям и убивает все живое, что имеет неосторожность вторгнуться на его территорию. Подступы к логовам кровососов обычно усеяны изувеченными телами людей и мутантов, и это всегда один из признаков того, что чудовище рядом. На запах тухлого мясца понемногу подтягиваются падальщики Зоны и, в свою очередь, попадают монстру на обед. Однако этот кровосос появился тут совсем недавно, скорее всего, после вчерашнего выброса, так что окружить свое логово трупами он еще не успел. И пришел он почти наверняка из-за свежего радиоактивного пятна. Мутанты получают дополнительную энергию от распада активных веществ. Утверждают, что в окрестностях Саркофага, фонящего, словно эпицентр ядерного взрыва, твари кишмя кишат.

И раз вокруг нет трупов, этот кровосос наверняка страшно голоден.

Несмотря на устрашающую внешность типичного инопланетного хищника, какими их изображают в голливудских фантастических боевиках, кровосос не пожирает плоти. Это не делает его менее опасным – он высасывает из тела схваченной жертвы все питательные жидкости. Начинает он обычно со спинного мозга (чаще всего в это время жертва с переломанным хребтом еще дышит), затем при помощи мощного ротового аппарата, создающего настоящий технический вакуум, отжимает из тела всю кровь, затем полупереваренное содержимое желудка; если голоден, не брезгует содержимым мочевого пузыря, хотя последнее, скорее всего, одна из дурацких сталкерских легенд. После основательной трапезы кровососа трупы его жертв становятся похожими на египетские мумии, туши негуманоидных же мутантов зачастую превращаются в бесформенные груды вяленой плоти.

Попавшийся мне кровосос был не слишком активен: сразу после выброса твари Зоны ведут себя спокойнее обычного, словно некоторое время приходят в себя. Казалось, он целиком поглощен своей жертвой и не обращает на меня никакого внимания, однако это, разумеется, было не так.

Я замер. Меня словно оплеснули на морозе ледяной водой из ведра. Однако выбора не оставалось. Судя по показаниям датчика движения, преследователь с автоматом был уже совсем близко. Я медленно двинулся вперед. Нож против двух центнеров переплетенных жил, мышц, крепких костей и сухожилий – все равно что зубочистка. В лучшем случае им можно поцарапать кровососу шкуру. Поэтому о ноже можно сразу забыть. Главное – не выказывать страха или агрессии. Возможно, тогда мне удастся обойти занятого трапезой монстра стороной…

Кровосос поднял голову и посмотрел прямо на меня.

Я не ощущал ни ужаса, ни паники, ни отчаяния – только холодную сосредоточенность: необходимо во что бы то ни стало миновать опасное место. Пока эта тварь ест, она не агрессивна. Мне казалось крайне важным не отрывать взгляда от внимательных глаз чудовища. Внимательных и – печальных? Да, у кровососа был печальный взгляд. Точно такой же, какой бывает у орангутанга, когда тот поднимает брови домиком. Почему-то казалось, что если я отведу взгляд, кровосос расценит это как признак слабости и немедленно атакует.

Я осторожно шагнул в сторону – медленно, размеренно, аккуратно. Тираннозавр внешним видом и повадками тоже напоминал цыпленка. Смотрел я как-то по телевизору одно кино. Однако такой цыпленок вполне способен был откусить от меня половину.

Кровосос опустил брови, и наваждение исчезло. Не было в его взгляде ничего печального, ничего осмысленного. Тупая, агрессивная, кровожадная тварь. Я крепче сжал влажную от пота рукоять штык-ножа. Если он бросится, можно попробовать попасть ему острием в глаз. Хотя баловство, конечно: скорее всего нож сломается о крепкий лоб или надбровные дуги, которые тверже черепашьего панциря.

Внезапно чудовище опустило голову и вновь занялось п<

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: