154 различие между натурфилос. Демокрита и натурфилос. Эпикура

154 РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ НАТУРФИЛОС. ДЕМОКРИТА И НАТУРФИЛОС. ЭПИКУРА

не признают человеческое самосознание высшим божеством. Ря­дом с ним не должно быть никакого божества.

А в ответ заячьим душам, торжествующим по поводу того, что положение философии в обществе, по-видимому, ухудши­лось, она повторяет то, что Прометей сказал слуге богов, Гермесу:

Знай хорошо, что я б не променял Своих скорбей на рабское служенье: Мне лучше быть прикованным к скале, Чем верным быть прислужником Зевеса *.

Прометей — самый благородный святой и мученик в фило­софском календаре.

Берлин, март 1841 г.

• Эсхил. «Прикованный Прометей». Ред.

[ 155

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие.

О РАЗЛИЧИИ МЕЖДУ НАТУРФИЛОСОФИЕЙ ДЕМОКРИТА И НАТУРФИЛОСОФИЕЙ ЭПИКУРА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ НАТУРФИЛОСОФИЕЙ ДЕМОКРИТА II НАТУРФИЛОСОФИЕЙ ЭПИКУРА В ОБЩЕМ

I. Предмет исследования.

II. Суждения о взаимоотношении между физикой Демокрита и физикой Эпикура.

III. Затруднения, возникающие при отождествлении натурфилософии Демокрита с натурфилософией Эпикура.

IV. Общее принципиальное различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура.

V. Результат.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ НАТУРФИЛОСОФИЕЙ ДЕМОКРИТА И НАТУРФИЛОСОФИЕЙ ЭПИКУРА В ЧАСТНОСТЯХ

Глава первая. Отклонение атома от прямой линии.

Глава вторая. Качества атома.

Глава третья. Неделимые начала и неделимые элементы.

Глава четвертая. Время.

Глава пятая. Небесные явления.

ПРИЛОЖЕНИЕ КРИТИКА ПОЛЕМИКИ ПЛУТАРХА ПРОТИВ ТЕОЛОГИИ ЭПИКУРА

Предварительное замечание.

I. Отношение человека к богу

1. Страх и потустороннее существо.

2. Культ и индивидуум.

3. Провидение и униженный бог.

II. Индивидуальное бессмертие

1. О религиозном феодализме. Ад для черни.

2. Вожделение толпы.

3. Гордыня избранных.

156 ]

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ НАТУРФИЛОСОФИЕЙ ДЕМОКРИТА И НАТУРФИЛОСОФИЕЙ ЭПИКУРА В ОБЩЕМ

I. ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ

Греческая философия, на первый взгляд, закончилась так, как не должна кончаться хорошая трагедия, а именно: бесцвет­ной развязкой. Кажется, что с Аристотелем, этим Александром Македонским греческой философии, прекращается объективная история философии в Греции, и даже мужественно сильным стоикам не удается то, что удалось спартанцам в их храмах: крепко приковать Афину к Гераклу, чтобы она не могла убе­жать.

Эпикурейцев, стоиков, скептиков рассматривают чуть ли не как неуместный придаток, ни в какой мере не соответствую­щий своим величественным предпосылкам. Эпикурейская фило­софия представляет собой будто бы синкретический агрегат из физики Демокрита и морали киренаиков; стоицизм является будто бы соединением гераклитовской философии природы, нравственного мировоззрения киников и, пожалуй, еще аристо­телевской логики; наконец, скептицизм есть якобы необходимое зло, выступающее против этих догматических систем. Превра­щая, таким образом, эти философские учения в односторонний и тенденциозный эклектизм, их бессознательно связывают с александрийской философией. Наконец, александрийская философия рассматривается как полнейшее фантазерство и хаос, как путаница, в которой, самое большее, можно-де при­знать универсальность намерения.

Существует, правда, очень избитая истина, которая гласит, что возникновение, расцвет и гибель образуют тот железный круг, в который заключено все человеческое и который оно должно пройти до конца. В таком случае не было бы ничего

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

удивительного, если бы греческая философия, достигнув в лице Аристотеля высшего расцвета, затем увяла. Но смерть героев по­добна закату солнца, а не смерти лягушки, лопнувшей с натуги.

Кроме того, возникновение, расцвет и гибель — совершенно общие, совершенно смутные представления, в которые, правда, можно вложить все, но с помощью которых нельзя ничего по­нять. Сама гибель заложена уже в живом, и присущую ей форму следовало бы поэтому рассматривать — точно так же, как и данную форму жизни, — в ее специфической особенности.

Наконец, если бросить взгляд на историю, то представляют ли эпикуреизм, стоицизм и скептицизм частные явления? Не представляют ли они основные тины римского духа, ту форму, в которой Греция перекочевала в Рим? Пе являются ли они по своему существу настолько характерными, мощными, вечными, что даже современный мир должен был признать за ними полное духовное право гражданства?

Я указываю на это лишь для того, чтобы напомнить истори­ческую важность этих систем. Но здесь речь идет не об их общем значении для образования вообще; речь идет об их связи с более древней греческой философией.

Не должно ли было бы это отношение побудить, по крайней мере, к исследованию того, каким образом греческая философия закончилась двумя различными группами эклектических сис­тем, одна из которых составляет цикл эпикурейской, стоиче­ской и скептической философии, а вторая известна под общим именем александрийской спекулятивной философии? Разве, далее, не замечателен тот факт, что после платоновской и аристо­телевской философских систем, приближающихся к завершен­ности по широте своего охвата, появляются новые системы, которые опираются не на эти богатые духовные формы, а воз­вращаются гораздо дальше назад, к самым простым школам: в области физики — к натурфилософам, в области этики — к сократовской школе? Чем, далее, объясняется тот факт, что системы, выступающие после Аристотеля, словно находят в прошлом свою основу как нечто готовое, что Демокрит соеди­няется с киренаиками, а Гераклит — с киниками? Случайное ли это явление, что у эпикурейцев, стоиков и скептиков пол­ностью представлены все моменты самосознания, но каждый момент представлен здесь как нечто существующее в отдель­ности? Является ли случайным, что эти системы, вместе взятые, образуют законченную структуру самосознания? Наконец, разве это случайность, что указанные системы признают дейст­вительностью истинной науки тот образ, который, в лице семи мудрецов, знаменует мифологическое начало греческой фило-

458 РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ НАТУРФПЛОС. ДЕМОКРИТА Й НАТурФиЛОС. ЭПИКУРА

Софии и который, словно в фокусе, воплотился в Сократе, этом демиурге философии, я имею в виду образ мудреца — оо^б;?

Мне кажется, что если более ранние системы представляют больше интереса и значения в смысле содержания греческой философии, то послеаристотелевские системы, и преимущест­венно цикл эпикурейской, стоической и скептической школ, более значительны и интересны со стороны ее субъективной формы, ее характера. Однако эта-то субъективная форма — духовный носитель философских систем — до сих пор была почти совершенно забыта из-за их метафизических определений.

Изложение эпикурейской, стоической и скептической фило­софий в их совокупности и во всей полноте их отношения к более ранней и более поздней греческой философской мысли я предполагаю дать в более подробном исследовании.

Здесь достаточно развить это отношение на одном как бы примере и с одной только стороны, именно со стороны связи этих философий с более ранней философской мыслью.

В качестве такого примера я беру отношение натурфилософии Эпикура к натурфилософии Демокрита. Я не думаю, чтобы оно было наиболее подходящей исходной точкой. Ибо, с одной сто­роны, это старый, глубоко укоренившийся предрассудок — отождествлять физику Демокрита и физику Эпикура и видеть в изменениях, внесенных Эпикуром, только произвольные фантазии; с другой стороны, я вынужден, что касается частно­стей, вдаваться в то, что может показаться мелочами. Однако именно потому, что этот предрассудок так же стар, как история философии, и различия так глубоко скрыты, что их можно обна­ружить как бы только с помощью микроскопа, — именно поэ­тому особенно важно будет указать существенное, доходящее до мельчайших подробностей различие между физикой Демо­крита и физикой Эпикура, несмотря на связь между ними. То, что можно проследить на деталях, еще легче выявить там, где отношения эти выражены в более крупном масштабе, — между тем как, наоборот, совершенно общие соображения оставляют сомнение в том, подтвердится ли общий вывод в каж­дом отдельном случае.

⇐ Предыдущая52535455565758596061Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: