 |
А.Жид. Поправки к «Возвращению из СССР» (1937)
|
|
|
|
Вопрос о "ликвидации неграмотности" стоял еще в 1923 году. "Историческое" (как говорилось) завершение этой ликвидации должно было совпасть с празднованием десятой годовщины Октябрьской революции (1927 г.). А в 1927 году Луначарский говорил уже о "катастрофе": смогли создать менее 50 тысяч начальных школ, в то время как до революции на значительно меньшее количество жителей их приходилось 62 тысячи. И в итоге - поскольку нас постоянно заставляют сравнивать нынешнее положение СССР с дореволюционным - мы вынуждены констатировать: во многих областях положение угнетенного класса не улучшилось. Но вернемся к школьному вопросу.
Луначарский (в 1924 г.) пишет, что зарплата сельским учителям выплачивается с опозданием на полгода, а иногда не выплачивается вовсе. Зарплата эта составляет иногда меньше 10 рублей в месяц (!). Правда, рубль в то время стоил дороже. Но, как говорит Крупская, вдова Ленина: "Хлеб подорожал, и на 10 - 12 рублей месячного жалованья учитель может купить хлеба меньше, чем раньше он мог купить на 4 рубля (зарплата учителя до ноября 1923 года)".
И в 1927 году, том самом, когда ее собирались одолеть, неграмотность продолжает существовать, 2 сентября 1928 года "Правда" пишет о ее "стабилизации".
Удалось ли с тех пор добиться какого-нибудь успеха? В "Известиях" от 16 ноября 1936 года читаем: "С первых дней нового учебного года из многих школ к нам поступают сведения о поразительной неграмотности учеников". Неспособных учеников особенно много в "новых" школах, до 75 процентов (по сообщению тех же "Известий").В Москве 64 тысячи учащихся обязаны пройти повторное обучение, в Ленинграде - 52 тысячи, и 1500 учащихся оставлены на третий год. В Баку количество русских учащихся, не справляющихся с программой, возросло с 20 до 45 тысяч, национальных учащихся - с 7 до 21 тысячи ("Бакинский рабочий" от 15 января 1937).
|
|
|
Кроме того, большое количество учащихся бросает школу. За три последних года по РСФСР таких "сбежавших" насчитывается 80 тысяч. Кабардино-Балкарский институт бросили 24 процента от общего состава, Чувашский педагогический институт - 30 процентов. Газета добавляет: "Студенты педагогических институтов обнаруживают удручающую безграмотность". При всем том, что институты РСФСР набирают только 54 процента от требуемого количества, Белоруссии - 42, Таджикистана - 48, Азербайджана - от 40 до 64 процентов и т. д.
"Правда" от 26 декабря 1936 года сообщает, что в Горьковской области 5 тысяч детей не посещают школу. Кроме того, 5984 ученика покинули школу после первого класса, 2362 - после второго и 3012 - после третьего. Те, кто выдерживает, наверное, становятся асами.
Чтобы предотвратить бегство, один директор рабочих курсов предложил штрафовать беглеца на 400 рублей! ("Правда Востока" от 23 сентября.) Не сказано, нужно ли платить всю сумму сразу, - это было бы весьма трудно при месячной зарплате родителей (а штраф платить именно им) в 100 – 150 рублей.
Школа испытывает большую нужду в учебниках. Те же, которые имеются, изобилуют ошибками. "Правда" от 11 января 1937 года возмущается тем, что государственные издательства Москвы и Ленинграда выпускают учебники, которыми нельзя пользоваться. Педагогическое издательство напечатало карту Европы, на которой Ирландия омывается Аральским морем, а Шотландские острова перенесены на Каспий. Саратов с берегов Волги переместился на побережье Северного моря и т. д.
На обложках школьных тетрадей печатается таблица умножения. Из нее узнаем, что 8 Х 3 = 18; 7 Х 6 = 72; 8 Х 6 = 78; 5 Х 9 = 43 и т. д. ("Правда" от 17 сентября 1936 г.). Понятно, почему бухгалтеры в СССР не расстаются со счетами.
|
|
|
В то время как разрекламированная кампания по "ликвидации неграмотности" еще не завершена, несчастные учителя часто не могут получить свое скудное жалованье и, чтобы прожить, вынуждены подрабатывать. "Известия" от 1 марта задержку жалованья учителям объясняют или бюрократическими проволочками, или использованием средств не по назначению, в результате чего долг государства учителям составляет полмиллиона только по Куйбышевской области. В Харьковской области он достигает 724 тысяч рублей и т. д. Невольно возникает вопрос, как учителя еще до сих пор живы и, прежде чем будет ликвидирована неграмотность, не будем ли мы свидетелями ликвидации учителей1. (1"Правда Востока" (от 20 декабря 1936 г.) с сожалением отмечает, что план "ликвидации неграмотности" не привел к ожидаемым результатам. Из 700 тысяч частично или полностью неграмотных соглашаются учиться только 30 или 40 процентов, а это означает, что стоимость обучения одного человека достигает 800 рублей вместо предполагавшихся 25. В одном из городов (Коканде), где рассчитывали совершенно покончить с неграмотностью до конца 1936 года, в мае было 8023 неграмотных, в августе - 9567, в сентябре - 11 014 и 1 октября - 11 645 человек. (Надо полагать, что население города увеличивается за счет миграции из деревень, не думать же, что грамотные разучиваются.) В большом городе Ташкенте насчитывается примерно 60 тысяч неграмотных. Но из 757 записавшихся только 60 человек посещают занятия. Именно ими и восхищаются путешественники.)
Я не хочу никого вводить в заблуждение - эти ужасные цифры я выписываю с сожалением. Можно только скорбеть по поводу столь плачевного положения. Но я протестую, когда вы по своей слепоте или умышленно пытаетесь представить эти жалкие результаты достойными восхищения.
I
V
Именно это пускание пыли в глаза так глубоко и болезненно омрачило мою радость, доверие и восхищение. Я упрекаю СССР не в том, что он не достиг большего. Мне объясняют теперь, что он не мог так скоро достичь большего и что я должен был бы это понять; предлагают учесть тот факт, что он начинал с крайне низкого уровня, который трудно даже себе представить, и что нынешняя нищета рабочих казалась бы до революции желанным достатком для угнетенных. Я, впрочем, думаю, что это все же преувеличение. Нет. Я упрекаю СССР в том, что он нас обманывает, выдавая положение своих рабочих за образец для всех. И я упрекаю наших коммунистов (разумеется, я не говорю об обманутых товарищах, а о тех, которые все знали или, по крайней мере, должны были бы знать) в том, что они лгали рабочим - бессознательно или умышленно (в последнем случае по политическим соображениям).
|
|
|
Советский рабочий привязан к заводу, а сельский житель - к колхозу или совхозу, как Иксион к своему колесу. И если он задумает искать лучшую долю, например, в другом месте - пусть поостережется: учтенный, сгруппированный, бесправный, он рискует нигде не найти пристанища. Даже если он захочет поменять завод в пределах города, он лишается жилья (не бесплатного, впрочем), доставшегося с таким трудом и право на которое ему дает работа. При увольнении рабочий теряет значительную часть заработка, колхозник - долю вознаграждения за свой труд в коллективе. С другой стороны, если рабочему предложат сменить работу или местожительство, он не может не подчиниться. Он несвободен в выборе места, не может ни уехать, ни оставаться там, где ему нравится, где его удерживает любовь или дружеские привязанности1. (1"Так же, как в экономическом производстве государство полновластно распоряжается материальными ресурсами, так же оно распоряжается и людьми. Трудящиеся не вправе распорядиться собственной рабочей силой по своему усмотрению - продать ее там, где они хотят, как они хотят. У них нет права свободного перемещения на территории СССР (внутренние паспорта!). Забастовки запрещены, и любая слабая попытка сопротивления стахановским методам сурово наказывается". (Lucien Laurat. "Coup d'oeil sur l'economie russe", in "L'Ноmme reel", № 38, fevrier 1937.))
Если он беспартийный, партийные товарищи переступят через него.
Вступить в партию, быть принятым в нее (что нелегко и кроме специальных знаний требует крайней ортодоксальности и ловкого приспособленчества) - первое и необходимое условие для успеха. Вступив в партию, выйти из нее уже невозможно 2, (2 И напротив, очень часто можно быть исключенным из партии в результате "чистки". И тогда - Сибирь.) не лишившись своего положения, места и всех привилегий, достигнутых прежним трудом, не испытав всеобщей подозрительности, не подвергшись репрессиям наконец. Да и зачем выходить из партии, где можно чувствовать себя так хорошо? Кто вам предоставит еще такие привилегии! И ничего не требуя взамен - только соглашаться со всем и ни о чем не задумываться. Да и зачем задумываться, когда решено, что все идет так хорошо. Задумался, значит, "контрреволюционер". Значит, созрел для Сибири 3. (3 Как отлично говорит Ивон: "Вступить в партию - это значит одновременно служить власти, стране и собственным интересам". Совершенная гармония, от которой зависит личное счастье.)
|
|
|
Отличный способ продвижения - это донос. Это обеспечивает вам хорошие отношения с полицией, которая тотчас начинает вам покровительствовать, одновременно используя вас. Потому что для человека, однажды вступившего на этот путь, ни честь, ни дружба не имеют значения: надо продолжать. Впрочем, вступить нетрудно. И доносчик в безопасности.
Когда партийная газета во Франции хочет кого-нибудь дискредитировать по политическим соображениям, подобную грязную работу она поручает врагу этого человека. В СССР - самому близкому другу. И не просят – требуют. Лучший разнос - тот, который подкреплен предательством. Важно, чтобы друг отмежевался от человека, которого собираются погубить, и чтобы он представил доказательства. (На Зиновьева, Каменева и Смирнова натравили их бывших друзей - Радека и Пятакова. Важно было их обесчестить сначала, прежде чем потом тоже расстрелять.) Не совершить подлости и предательства - значит погибнуть самому вместе со спасаемым другом.
Результат - тотальная подозрительность. Невинный детский лепет может вас погубить, в присутствии детей становятся опасными разговоры. Каждый следит за другими, за собой и подвергается слежке. Никакой непринужденности, свободного разговора - разве что в постели с собственной женой, если вы в ней уверены. X. шутил, что этим можно объяснить увеличение числа браков. Внебрачные отношения не обеспечивают такой безопасности. Подумайте только: людей арестовывают за разговоры десятилетней давности! И естественной становится потребность найти дома успокоение от этого ежедневного непрерывного гнета.
Лучший способ уберечься от доноса - донести самому. Впрочем, люди, ставшие свидетелями крамольных разговоров и не донесшие, подвергаются высылке и тюремному заключению. Доносительство возведено в ранг гражданской добродетели. К нему приобщаются с самого раннего возраста, ребенок, который "сообщает", поощряется. Чтобы быть допущенным в Болшево - этот образцово-показательный рай, - недостаточно быть раскаявшимся бандитом, для этого надо еще "выдать" сообщников. Вознаграждение за донос - одно из средств ведения следствия в ГПУ.
|
|
|
С момента убийства Кирова полиция еще теснее сомкнула свои ряды. Прошение, переданное молодыми людьми Эмилю Верхарну во время его путешествия в Россию еще до войны, которым восхищался Вильдрак и о котором он так замечательно рассказал, нынче было бы уже совершенно невозможным. Так же, как и революционная деятельность (контрреволюционная, если хотите) Матери и ее сына (из очень хорошей книги Горького): там, где были раньше взаимопомощь, поддержка, согласие, теперь только донос и слежка.
На социальной лестнице, сверху донизу реформированной, в самом лучшем положении наиболее низкие, раболепные, подлые. Те же, кто чуть-чуть приподнимается над общим уровнем, один за другим устраняются или высылаются. Может быть, Красная Армия 1(1В Севастополе я видел много моряков - офицеров и простых матросов. Отношения офицеров между собой и с людьми казались мне такими сердечными и братскими, что я не мог не растрогаться. В газетах промелькнула заметка: будто в большом московском ресторане я видел, как по прибытии группы офицеров присутствующие встали по стойке "смирно". Абсурдный вымысел, который я даже не посчитал нужным опровергать) остается в несколько более безопасном положении? Будем надеяться. Иначе вскоре от этого прекрасного героического народа, столь достойного любви, никого больше не останется, кроме спекулянтов, палачей и жертв.
Советский рабочий превратился в загнанное существо, лишенное человеческих условий существования, затравленное, угнетенное, лишенное права на протест и даже на жалобу, высказанную вслух; удивительно ли, что этот рабочий снова обращается к Богу и ищет утешения в молитве. На что человеческое может он еще рассчитывать?..
Когда мы читаем, что во время рождественского богослужения церкви были переполнены, в этом нет ничего удивительного. "Опиум" обездоленным.
Я только что заметил в углу клетки, в которой вот уже три месяца выхаживаю упавшую из гнезда горлицу, два проросших зерна. Они оказались рядом с поилкой, из которой вода иногда проливается через край. Этой влажности хватило зернам, запавшим в узкую щель между настилом и стеной клетки. Они вдруг (то есть я заметил вдруг) выбросили бледно-зеленые стебельки высотой четыре-пять сантиметров. И это, впрочем, совершенно естественное явление так меня изумило, что вот уже долгое время я ни о чем другом не могу думать. Верно: зерна считают, взвешивают, они легко перекатываются, как маленькие твердые, почти круглые шарики, которые могут по желанию и кувыркаться. И вдруг одно из этих зерен доказывает вам, что оно может быть живым. К великому изумлению склонившегося над клеткой хозяина, которому это уже не приходило в голову.
Некоторым теоретикам марксизма1, (1В целом деятельность Маркса и Энгельса продиктована исключительно состраданием, но еще в большей степени - необходимостью справедливости.) как мне кажется, не хватает именно этого человеческого тепла, необходимого для того, чтобы "прорастали зерна". Конечно, дело тут не в чувствах: не приходится рассчитывать на сострадание там, где справедливость должна обеспечиваться законом.
Проявлять жалость, проливать слезы по поводу бедственного положения человека - в этом нет реальной помощи, положение человека от этого не изменится. (Важно к тому же держать порох сухим, в нем еще нуждается революция.)
Можно сказать: сердце, в котором нет нужды, "отмирает"2. (2 Заимствую это слово из марксистского лексикона, как и Ленин, писавший в своей работе "Государство и революция": "Выражение "государство отмирает" очень удачно, потому что оно подчеркивает одновременно и продолжительность процесса и его непрерывность".) Отсюда и некоторая жесткость, легко возникающая сама собой, - обнищание личности в ожидании всеобщего благоденствия. Эти соображения увели бы меня слишком далеко, я их оставляю...
V
Фернан Гренье с одобрением цитирует фразу из моего "Возвращения из СССР": "По крайней мере, остается бесспорным: в СССР нет больше эксплуатации ради чьей бы то ни было выгоды. Это замечательно". И Гренье добавляет: "Это замечательно, товарищи", - под аплодисменты аудитории.
Действительно, это замечательно. Было замечательно. Теперь это уже не так. И я настаиваю на этом, потому что это - самое важное. Ивон говорит об этом очень точно: "Гибель капитализма не приносит обязательно рабочему освобождение". Хорошо, что французский пролетариат понимает это. Или, точнее, было бы хорошо, если бы он это понял. Что касается советского пролетария, то он начинает утрачивать иллюзию, будто работает на самого себя, и утверждает собственное свое достоинство.
Разумеется, там нет больше эксплуатирующих его труд капиталистических акционеров. И тем не менее его эксплуатируют, и таким ловким, изощренным, скрытым способом, что он не знает, за кого браться. Это за счет его низкой заработной платы непомерно раздута зарплата других.
Он не пользуется плодами своего труда, своего прибавочного труда, этим пользуются привилегированные, те, кто "на хорошем счету", сытые, приспособленцы. От его нищенской зарплаты урывают, чтобы платить зарплату в десять и более тысяч рублей привилегированным.
Для большей точности привожу выразительную таблицу, составленную М. Ивоном1. (1M. Yvon. "C'est qu'est devenue la Revolution russe".)
Повышенная зарплата Обычная зарплата
Рабочий 70 - 400 руб. 125 - 200 руб.
Мелкий служащий 80 - 250 руб. 130 - 180 руб.
Домработница 50 - 60 руб.,
плюс питание и жилье
Служащие и техники 300 - 800 руб.
Ответственные работники и специалисты, 1500 - 10000 руб. и более.
функционеры, ученые, артисты, писатели Говорят, бывает даже зарплата
в 20 -30 тыс. руб.
Сравнительная таблица пенсионного обеспечения не менее выразительна.
Пенсия рабочего - от 25 до 80 руб. в месяц и никаких льгот. Пенсия вдовы функционера или специалиста высокого ранга - от 250 до 1000 руб. в месяц, плюс дача или квартира пожизненно, стипендия для детей, а иногда даже для внуков.
Далее следуют вычеты из зарплаты (зарплата ниже 150 руб. в месяц частично освобождается от налога) - от 15 до 21 процента. Я не могу привести здесь всю главу, но брошюра стоит того, чтобы ее прочитать полностью.
Пять рублей в день, иногда даже меньше. Позволю себе сравнить с заработной платой у нас, и даже с пособием по безработице. Хлеб, правда, стоит дешевле, чем во Франции (килограмм ржаного хлеба в 1936 г.- 85 коп., белого - 1 руб. 70 коп.), но одежда, самая обычная, товары первой необходимости - за пределами возможного. Покупательная способность рубля была несколько меньше нашего франка до его "выравнивания"1. (1 В 1936 году на месячную зарплату можно было купить 225 килограммов хлеба. В 1914 году на 30 рублей, которые зарабатывал средний рабочий в месяц, можно было купить 600 килограммов этого же хлеба.) И пусть не говорят о дополнительных возможностях, которые имеет рабочий помимо зарплаты, - они чаще всего для тех, у кого она большая.
Возникает вопрос: почему так высоки цены на промышленную продукцию и даже на продовольствие (молоко, масло, яйца, мясо и т. д.), если само государство - производитель? Но до тех пор, пока будет нехватка товаров, пока спрос будет катастрофически превышать предложение, неплохо этот спрос немного сдерживать. Товары будут предлагаться тем, кто в состоянии платить за них высокую цену. Большинство же будет страдать от нехватки.
Это большинство может не одобрить режима, следовательно, лишить его возможности высказаться 2. (2 Отсюда недавние ужасающие репрессии. Сталин, впрочем, сам говорил несколько лет назад: "Из двух одно: или мы откажемся от оптимизма и бюрократических методов и позволим рабочим и беспартийным крестьянам, страдающим от наших ошибок, критиковать себя, или недовольство будет накапливаться, и мы столкнемся с критикой в форме бунта". (Выдержка из речи Сталина. В. Souvarine. "Staline", р. 350.))
Когда Жан Понс приходит в восторг от постоянного увеличения средней заработной платы3 (3 Фридман пытается рассматривать стахановское движение как один из хитроумных способов повышения жалованья. Боюсь, что в нем следует видеть способ добиться наибольшей производительности среднего рабочего.):
в 1934 году 180 (в среднем),
в 1935 году 200 (в среднем),
в 1936 году 360 (в среднем) руб.,
хочу обратить его внимание на то, что низкая заработная плата простого рабочего остается на том же уровне и "в среднем" означает увеличение жалованья большинству привилегированных.
Увеличение заработной платы не поспевает за ростом стоимости жизни и потерей покупательной способности рубля1. (1 Из официальной статистики видно, что в целом зарплата рабочих тяжелой промышленности с 1923 по 1925 год возросла на 52 процента. Но за то же время жалованье функционеров возросло на 94,8 процента, работников торговли - на 103,3 процента. Впрочем, в результате падения покупательной способности рубля увеличение заработной платы нисколько не улучшило благосостояние работников.) И происходит парадоксальная вещь: пять рублей в день за труд, а иногда даже и того меньше, этот минимум и доводит до крайней нищеты большинство трудящихся и вместе с тем гарантирует чудовищную зарплату 2 (2 Вопрос не в том, чтобы рабочий пользовался всеми результатами своего труда. Этого не имели в виду ни Маркс, ни Энгельс. Прибавочный труд, порождающий классовый антагонизм при капитализме и благодаря которому возможна праздность меньшинства, этот прибавочный труд, говорит Маркс, не может быть исключен. (Тем самым Маркс указывает на то, что рабочий не может рассчитывать на личную выгоду от всей совокупности своего труда.) "Некоторая часть прибавочного труда, - говорит он, - требуется для страхования от несчастного случая..." и т. д. Перечисление заведомо неполное. Сюда надо отнести некоторое накопление, необходимое не только для содержания техники, но и для "создания условий для дальнейшего развития прогресса". Добавим, кроме того, что несоциалистическое окружение требует (следствие победы социализма "в одной стране") расходов на содержание Красной Армии. Тут Маркс, я думаю, поддержал бы. Но он счел бы невозможной выплату непомерно большой зарплаты одним за счет добавочного труда других, представляющих большинство. Ибо все это способствует созданию привилегированного класса, а отнюдь не "сокращению затрат времени на материальное производство" ("Капитал", XIV)) привилегированным и позволяет расточать средства на массированную пропаганду, которая должна убедить наших рабочих в том, что русские рабочие счастливы. Мы бы предпочли знать об этом немного меньше, пусть бы это добавило им чуть-чуть счастья.
|
|
|
