Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Самое жуткое приключение

Роберт Лоуренс Стайн

Самое жуткое приключение

Ужастики – 26

«Р.Л. Стайн «Самое жуткое приключение»»: ООО Росмэн‑Издат; M.; 1999

ISBN 5‑8451‑0087‑9

Перевод с английского У. В. Сапциной

Оригинал: Robert Stine, “My hairiest adventure”

Аннотация

С ним случилось самое страшное…

Ларри Бойд нашел в мусорном баке классную штуку – старый флакон с надписью «Мгновенный загар». На этикетке значилось:

«Втирая это средство в кожу, вы приобретете бронзовый загар за считанные минуты!» Так и сделали Ларри и его друзья, но загар у них не появился. Ничего не вышло.

По крайней мере, так думал Ларри, пока не заметил волоски.

Темные, колючие волоски, покрывавшие ладони и лицо.

Точнее, не волоски, а блестящую черную шерсть. После каждого бритья шерсть вырастала еще быстрее…

Роберт Лоуренс Стайн

Самое жуткое приключение

Почему в нашем городе так много бродячих собак?

И почему собаки всегда бросаются именно на меня?

Как будто они сидят в засаде и наблюдают за проходящими мимо людьми. И перешептываются: «Видишь вон того белобрысого парня? Это Ларри Бойд. Давай напугаем его!»

Я мчался со всех ног. Но с гитарой в громоздком футляре бегать трудно. Футляр бился о мою ногу.

Поскользнувшись, я упал в снег.

Собаки приближались. Они выли и лаяли, – наверное, чтобы напугать меня до смерти.

Они не просчитались – я и вправду испугался. Так, что сердце ушло в пятки!

Наверное, собаки сразу отличают тех, кто их боится. Но вообще‑то я собак не боюсь, я даже люблю их.

Мне становится страшно только тогда, когда за мной гонится целая стая псов, жадно щелкающих зубами и готовых разодрать меня в клочья. Как сейчас.

Барахтаясь в снегу, я с трудом поднялся на четвереньки и оглянулся. Собаки настигали меня.

«Так нечестно, – с горечью подумал я. – У них четыре ноги, а у меня всего две!»

Как всегда, вожаком стаи был огромный черный пес со злобными глазами. Он вечно скалил зубы и рычал. Сейчас он был так близко, что я видел его острые клыки.

– Кыш! Фу! Идите домой!

Что за чепуху я несу? Разве у них есть дом?

– Идите домой, слышите?

Подошвы ботинок скользили по снегу, тяжелый футляр с гитарой тянул меня вниз. Я оступился, с трудом сохранил равновесие и побежал дальше.

Сердце колотилось, как сумасшедшее. Мне казалось, что я весь горю, хотя день выдался холодный.

Прищурившись, я взглянул на слепящий диск солнца. Я пытался прибавить шагу, но ноги не слушались.

Все пропало, с ужасом понял я.

Тяжелый футляр снова ударил меня по ноге.

Я оглянулся. Собаки возбужденно махали хвостами и громко лаяли, стараясь догнать меня.

Стая быстро приближалась.

– Идите домой! Фу! Говорю вам, кыш! Почему они выбрали именно меня?

Я никому не сделал ничего плохого. Честное слово! Спросите кого угодно – любой скажет вам, что Ларри Бойд – самый примерный двенадцатилетний мальчик в городе.

Так почему же собаки всегда преследуют меня?

В прошлый раз я успел открыть дверцу припаркованной машины и спрятаться внутри. Но сегодня стая следовала за мной по пятам, а машины, стоящие вдоль тротуара, занесло снегом. К тому времени, как я открою дверцу, собаки наверняка растерзают меня!

До дома Лили было уже рукой подать. Вон он на углу улицы. Это был мой единственный шанс.

Если мне удастся добежать до дома Лили, я…

– Ой!

Не заметив под снегом камень, я споткнулся. Футляр вылетел у меня из рук и глухо стукнулся о землю.

Я упал ничком. Лицом в снег.

– Все пропало! – простонал я. – Они разорвут меня!

Снег залепил мне глаза.

Кое‑как поднявшись, я смахнул снег с лица.

Собаки неистово лаяли.

– Прочь отсюда! А ну, убирайтесь! – послышался знакомый голос. – Противные собаки! Прочь!

Лай постепенно утихал. Я протер глаза ладонями и вскрикнул от радости:

– Лили! Как ты здесь очутилась?

Она швырнула в собак увесистым снежком.

– Убирайтесь прочь!

Собаки заскулили и опасливо попятились. Когда большой черный пес, опустив голову, медленно побрел прочь, остальные последовали за ним.

– Лили, они послушались тебя! – благодарно воскликнул я.

– Само собой, – усмехнулась она. – А не то я бы им показала. Ты же меня знаешь, Ларри.

На самом деле Лили Вонн вовсе не драчунья. Ей двенадцать лет, как и мне, но выглядит она моложе. Лили невысокая, худенькая и симпатичная. У нее короткие белокурые волосы и челка до самых бровей.

Самое странное во внешности Лили – это ее глаза: один голубой, а другой зеленый. Никто не верит, что у нее глаза разного цвета, пока не увидит их сам.

Я отряхнул куртку и джинсы. Лили протянула мне футляр с гитарой.

– Надеюсь, он не промок, – пробормотала она.

Я огляделся. Собаки вновь громко залаяли, заметив белку на дереве.

– Я увидела тебя в окно, – сказала Лили и потянула меня за рукав. – Почему они всегда гоняются за тобой?

Я пожал плечами.

– Сам не знаю, – ответил я.

Под ногами скрипел снег. Лили шла первой, а я – по ее следам.

Мимо проехала машина, колеса скользили на обледенелой мостовой. Мы повернули и направились по подъездной дорожке к дому Лили.

– Почему ты опоздал? – спросила она.

– Папа попросил меня помочь расчистить двор, – объяснил я.

Когда я упал, снег забился мне в капюшон, и теперь по шее и спине текли ледяные струйки. Я поежился. Мне не терпелось оказаться в теплом доме.

Ребята ждали нас в гостиной. Я помахал рукой Мэнни, Джереду и Кристине. Стоя на коленях, Мэнни возился с усилителем для гитар. Усилитель громко загудел, от неожиданности все вздрогнули.

Мэнни – рослый, тощий, глуповатый на вид парень с кривой улыбкой и шапкой черных растрепанных волос. Джереду двенадцать, как и всем нам, но на вид ему дашь лет восемь. Я еще ни разу не видел его без черной бейсболки с серебристой эмблемой спереди. Кристина немного полновата. У нее кудрявые рыжие волосы, на носу очки в голубой пластмассовой оправе.

Я стащил сырую куртку и повесил ее в прихожей. По телу разлилось приятное тепло. Одернув свитер, я присоединился к ребятам.

Мэнни поднял голову и вдруг рассмеялся.

– Смотрите, у Ларри волосы стоят дыбом! Скорее несите фотоаппарат!

Все расхохотались.

Ребята вечно смеются над моими волосами. Только я не нахожу тут ничего смешного: с волосами мне здорово повезло. Они темно‑русые, волнистые и длинные, почти до самых плеч.

– Лохматый Ларри! – воскликнула Лили. Остальные подхватили нараспев:

– Лохматый Ларри! Лохматый Ларри!

Я сердито нахмурился и провел ладонями по волосам, приглаживая их и убирая со лба. Я чувствовал, что краснею.

Терпеть не могу, когда меня дразнят. Мне становится досадно, и краска приливает к лицу.

Наверное, поэтому мои друзья так любят поддразнивать меня. То их потешают мои волосы, то уши, то еще что‑нибудь.

А я всякий раз злюсь. И краснею. А это только раззадоривает их.

– Лохматый Ларри! Лохматый Ларри! Друзья, называется!

Вообще‑то друзья у меня отличные. Мы часто веселимся вместе. Мы, все пятеро, – рок‑группа. На этой неделе мы придумали название – «Циркачи». А на прошлой неделе группа называлась «Сорвиголовы». Мы часто меняем название.

Лили носит на шее золотую монету на цепочке. Монету подарил ей дедушка, сказав, что это настоящее золото пиратов.

Поэтому Лили хотела назвать нашу группу «Золото пиратов». Но по‑моему, это слишком банально. Мэнни, Джеред и Кристина согласились со мной.

По крайней мере, «Циркачи» – гораздо круче, чем название группы Хью «Крикуны». Хью с друзьями предложил нам устроить в школе конкурс рок‑групп.

Хью Хервин сам выбрал для своей группы название, хотя он в ней всего‑навсего ударник. А его сестра‑зазнайка Марисса – певица.

– Почему бы тебе не назвать группу в честь сестры? – однажды спросил я Хью после уроков.

– Еще чего! Марисса ни с чем не рифмуется.

– Да? А с чем рифмуются «Крикуны»? – удивился я.

– Со «звездами первой величины!» – рассмеялся Хью и взлохматил мне волосы.

Болван!

Хью и его сестру никто не любит. Мы, «Циркачи», не можем дождаться дня, когда победим «Крикунов».

– Жаль, что у нас нет басиста, – уже в который раз заметил Джеред, когда мы настроились.

– Или саксофониста, или трубача, – добавила Кристина, доставая из открытого футляра медиатор.

– А по‑моему, и так здорово, – заявил Мэнни, который по‑прежнему возился на полу, подключая шнуры к усилителю. – Три гитары звучат классно – особенно когда мы проходим снизу вверх по всему грифу.

Кристина, Мэнни и я играем на гитарах, Лили поет. А Джеред бацает на клавишных. У него есть синтезатор ударных с десятью разными ритмами. Он заменяет нам барабаны.

Как только Мэнни подключил усилитель, мы заиграли песню группы «Роллинг Стоунз». Подобрать ритм ударных Джеред не смог, поэтому мы обошлись без них.

Едва мы закончили, я крикнул:

– А теперь еще раз! Все застонали.

– Ларри, все и так вышло здорово! – воскликнула Лили. – Зачем повторять одно и то же?

– Мы сбились с такта, – возразил я.

– Это ты сбился! – уточнил Мэнни и скорчил гримасу.

– Мэнни, разве ты забыл? Ларри во всем стремится к совершенству, – вмешалась Кристина.

– Как я мог забыть? – притворно возмутился Мэнни. – Ведь он не дает нам доиграть до конца ни одной песни!

Я вновь почувствовал, что краснею.

– Я просто хочу, чтобы все было как надо, – буркнул я.

Что плохого в стремлении к совершенству?

– Конкурс через две недели, – напомнил я. – Вы хотите опозориться на сцене?

Не выношу, когда меня выставляют на посмешище. Это я ненавижу больше всего на свете – даже больше, чем отварную брокколи!

Мы заиграли вновь. Джеред нажал на синтезаторе кнопку саксофона, и получилось, будто нам подыгрывает саксофон. Мэнни вел первое соло, я – второе.

Правда, в одном аккорде я сбился и хотел было предложить ребятам начать заново. Но я знал: стоит мне прекратить игру, меня съедят живьем. Пришлось продолжать.

На высокой ноте у Лили сорвался голос. Но вообще‑то она поет неплохо.

Мы играли без перерыва почти два часа, пока песня не зазвучала по‑настоящему здорово. А когда Джеред подобрал ритм ударных, все завизжали от восторга.

Наконец мы убрали инструменты в футляры, и Лили предложила выйти на улицу. Солнце стояло еще высоко в сияющем голубом небе. Толстое снежное одеяло искрилось.

Мы поиграли в догонялки вокруг заснеженных вечнозеленых кустарников во дворе Лили. Мэнни слепил огромный снежок и сбил с головы Джереда бейсболку. Вспыхнул бой снежками и продолжался до тех пор, пока мы не запыхались и не изнемогли от хохота.

– Давайте слепим снеговика! – предложила Лили.

– Похожего на Ларри, – добавила Кристина. У нее совсем запотели очки.

– Разве бывают белобрысые снеговики? – возразила Лили.

– Хватит дразниться! – возмутился я.

Мы начали скатывать огромные снежные шары. Джеред толкнул Мэнни на снеговой ком и попытался закатать в него. Но Мэнни был слишком тяжелым, и ком развалился.

Пока вся компания трудилась над снеговиком, я огляделся. Мое внимание привлек соседний дом, где возле огромного мусорного бака виднелась куча старых вещей.

Похоже, в этом доме недавно закончился ремонт. А хлам вынесли, чтобы увезти на свалку.

Я бросился к мусорному баку и начал рыться в куче барахла. Мне нравятся старые вещи. Я люблю копаться в никому не нужном хламе.

Отодвинув в сторону битый кафель и скомканную занавеску для ванной, я обнаружил под ветхим ковриком белую эмалевую аптечку.

– Ого! Вот это находка! – воскликнул я. Вытащив аптечку из бака, я открыл ее.

К моему удивлению, внутри оказались разные пузырьки и пластмассовые тюбики.

Я начал перебирать их, и вдруг мое внимание привлек оранжевый флакон.

– Ребята! – крикнул я друзьям. – Смотрите, что я нашел!

Я принес оранжевый флакон во двор Лили.

– Смотрите, что у меня есть! – крикнул я, размахивая находкой.

Но никто не обернулся. Мэнни и Джеред пытались поставить один огромный снежный ком на другой, чтобы получилось туловище снеговика. Лили подбадривала их криками. Кристина протирала перчаткой запотевшие очки.

– Ларри, что это? – наконец спросила Кристина, надев очки.

Ребята обернулись и увидели флакон у меня в руке.

Я прочел надпись на этикетке:

– «Мгновенный загар. Втирая это средство в кожу, вы приобретете бронзовый загар за считанные минуты!»

– Класс! – восхитился Мэнни. – Давайте попробуем!

– Где ты его нашел? – спросила Лили, щеки которой раскраснелись от холода. На челке блестели крупные снежинки.

Я указал на соседский мусорный бак.

– Этот флакон выбросили твои соседи. Он полный.

– Давайте попробуем! – повторил Мэнни, криво усмехаясь.

– Да, и в понедельник придем в школу загорелыми! – подхватила Кристина. – Представляете, какое лицо будет у мисс Шиндлинг? Скажем ей, что ездили все вместе во Флориду!

– Нет, лучше на Багамы! – возразила Лили. – Скажем Хью Хервину, что давали концерты на Багамских островах!

Все расхохотались.

– Как думаешь, средство подействует? – спросил Джеред, поправляя бейсболку и разглядывая флакон.

– Само собой! – отозвалась Лили. – Иначе его не пустили бы в продажу. – Она выхватила у меня флакон. – Он почти полный. Здесь хватит на всех. Давайте попробуем! Вот будет здорово!

Мы двинулись к дому вслед за Лили. Под ногами скрипел снег, изо рта вылетал белый пар.

Я снял куртку и повесил ее на вешалку. По дороге в гостиную меня вдруг стали одолевать тревожные мысли. А если средство не подействует? Что, если мы станем не загорелыми, а ярко‑желтыми или зелеными?

Ни за что не пойду в школу с зеленой кожей! Просто не смогу. Придется прятаться в шкафу, пока краска не смоется.

Но, похоже, моим друзьям такое и в голову не приходило.

Мы втиснулись в ванную комнату. Флакон «Мгновенного загара» по‑прежнему держала в руках Лили. Она отвинтила крышку и плеснула жидкость из флакона себе на ладонь. Жидкость оказалась сливочно‑белой.

– Приятный запах, – заметила Лили, поднеся ладонь к лицу. – Такой сладкий!

И она начала мазать жидкостью сначала шею, затем щеки и лицо. Наклонив флакон, она налила на ладонь еще немного жидкости и намазала ею руки.

Следующим флакон взял Мэнни. Он смело налил себе пригоршню лосьона и умылся им.

– Какая‑то прохладная и маслянистая жидкость, – заметила Кристина, когда ей передали флакон.

Следующим был Джеред. Он почти полностью опустошил флакон и старательно втер средство для загара в кожу лица и шеи.

Наконец пришла моя очередь. Я наклонил флакон над ладонью.

Но что‑то остановило меня. Я колебался. Друзья внимательно наблюдали за мной, ожидая, что я тоже натру лицо и руки неизвестной жидкостью.

Вместо этого я повернул флакон и прочел мелкую надпись на этикетке.

И громко ахнул.

– В чем дело, Ларри? – удивилась Лили. – Просто плесни немного жидкости на ладонь и втирай в кожу…

– Но… – Я осекся.

– Я уже потемнела? – спросила Кристина у Лили. – Средство подействовало?

– Пока нет, – ответила Лили и обернулась ко мне. – Что случилось, Ларри?

– Смотри, что написано на этикетке, – дрожащим голосом произнес я. – «Годен до февраля 1991 года».

Все засмеялись. Смех эхом отразился от кафельных стен маленькой ванной.

– Ничего с тобой не сделается, – заявила Лили. – Подумаешь, срок годности истек. Это еще не значит, что теперь у нас облезет кожа!

– Не бойся, – подбодрил меня Мэнни, хватая флакон и переворачивая его вверх дном над моей ладонью. – Подожди, пока не выльется жидкость. Мы все уже натерлись, Ларри. Теперь твоя очередь.

– Кажется, загар уже начал проступать, – сообщила Кристина, которая вместе с Джередом разглядывала себя в зеркале над раковиной.

– Действуй, Ларри, – поторопила меня Лили. – Дата на этикетке ничего не значит, – Она подтолкнула меня. – Что с тобой может случиться?

Все выжидательно уставились на меня. Мои щеки стали горячими, я понял, что опять краснею.

Не хватало еще, чтобы меня считали трусом! И без того надо мной вечно потешаются. Набравшись смелости, я вылил последние капли жидкости на ладонь.

Я старательно размазал средство по лицу, шее и рукам. Оно и вправду оказалось маслянистым и прохладным и пахло приятно, как папин лосьон после бритья.

Друзья радостно загомонили.

– Так держать, Ларри! – Джеред хлопнул меня по спине так сильно, что я чуть не выронил пустой флакон.

Толкаясь и хихикая, мы пялились в зеркало над раковиной. Мэнни так отпихнул Джереда, что тот отлетел к душевой кабинке.

– Когда же оно подействует? – нетерпеливо спросила Кристина. Яркая лампа отражалась в стеклах ее очков.

– А по‑моему, оно вообще не подействует, – разочарованно вздохнула Лили.

Я снова принялся изучать этикетку.

– Здесь говорится, что бронзовый загар появляется почти мгновенно, – сообщил я и покачал головой. – Так я и знал: эта штука слишком старая. Напрасно мы…

Меня прервал пронзительный вопль Мэнни. Обернувшись, мы увидели, что его лицо искажено ужасом.

– Мое лицо! – выкрикнул Мэнни. – Оно облезло!

Он протянул к нам дрожащие руки. И я увидел, что он держит на ладони лоскут собственной кожи!

У меня вырвался слабый крик.

Остальные в ужасе смотрели на руки Мэнни.

– Моя кожа! – стонал он. – Что с ней?

Внезапно его губы растянулись в усмешке.

Присмотревшись, я увидел, что у Мэнни в руках вовсе не кожа, а влажная скомканная бумажная салфетка!

Запрокинув голову, Мэнни расхохотался и швырнул ее на пол.

– Балбес! – сердито выпалила Лили.

Мы закричали, обступили Мэнни и затолкали его в душевую кабинку, а Лили стала вертеть кран, чтобы включить воду.

– Не надо! – взмолился Мэнни, стараясь вырваться. – Я просто пошутил!

Лили сжалилась над ним и закрутила кран. В последний раз взглянув на себя в зеркало, мы вышли из ванной.

Наша внешность ничуть не изменилась. Загар так и не проступил. Средство не подействовало.

Схватив куртки, мы побежали во двор доделывать снеговика. Я прихватил с собой пустой флакон «Мгновенного загара» и зашвырнул его в снег. Лили и Кристина скатали голову снеговика и водрузили ее на туловище.

Я нашел два темных камушка для глаз, Мэнни нахлобучил на голову снеговику бейсболку Джереда. Получилось отлично, но Джеред вскоре забрал бейсболку.

– Он больше похож на тебя, Мэнни, – заявил Джеред. – Только гораздо умнее.

И все захохотали.

От сильного порыва ветра, налетевшего откуда‑то из‑за дома, голова снеговика свалилась, покатилась по снегу и рассыпалась.

– Вот теперь он точно похож на тебя! – выкрикнул Джеред, обращаясь к Мэнни.

– А ну, бери свои слова обратно! – потребовал Мэнни, подхватывая большой комок снега и швыряя его в Джереда.

Джеред попытался увернуться, но не успел. Стремительно наклонившись, он тоже слепил снежок и запустил его в Мэнни.

Вскоре уже вся компания включилась в игру, снежки летели в разные стороны. В конце концов нам с Лили пришлось отбиваться от Мэнни, Джереда и Кристины.

Сдаваться мы не собирались. Лили лепит снежки так быстро, как никто другой. Она успевает скатать комок и метнуть его в противника, пока я нагибаюсь за новой горстью снега.

Игра быстро переросла в яростную схватку. Мы перестали даже лепить снежки – просто бросали друг в друга комьями снега. А потом побежали в соседний двор, где снег был свежим. Там бой вспыхнул с новой силой.

Отлично порезвились! Мы смеялись, крича ли и обливались потом, несмотря на порывы холодного ветра.

Внезапно меня затошнило.

Я упал на колени и сглотнул слюну. Снег вдруг заискрился слишком ярко, слепя глаза. Земля покачнулась и словно поплыла.

Мне становилось все хуже.

С чего бы это?

Доктор Меркин поднял длинную иглу. Она поблескивала. Крошечная зеленая капелька скатилась с острия.

– Сделай вдох и задержи дыхание, Ларри, – негромко посоветовал врач. – Это совсем не больно.

Он каждый раз повторяет одни и те же слова.

Я знал, что он обманывает меня: укол будет очень болезненным. Мне делают такие уколы раз в две недели.

Врач мягко взял меня за предплечье свободной рукой и придвинулся вплотную, так что я ощутил запах мятного эликсира у него изо рта.

Глубоко вздохнув, я отвернулся. Не могу видеть, как игла вонзается в кожу.

От укола я вздрогнул.

Доктор Меркин крепче сжал мою руку.

– Совсем не больно, правда? – спросил он, понизив голос.

– Да уж… – простонал я и оглянулся на маму.

Она кусала нижнюю губу, на лице застыла тревога. Казалось, укол делают не мне, а ей!

Наконец доктор Меркин вынул иглу и протер место укола ватным тампоном, смоченным прохладным спиртом.

– Теперь все будет в порядке, – пообещал он, похлопав меня по спине. – Можешь надеть рубашку.

Он обернулся и ободряюще улыбнулся маме.

Доктор Меркин похож на настоящего аристократа. По‑моему, ему лет пятьдесят. Свои седые волосы он тщательно зачесывает назад. За стеклами квадратных очков‑хамелеонов дружелюбно поблескивают синие глаза, на губах вечно играет улыбка.

Хотя он обманывает меня, уверяя, что укол – это совсем не больно, мне кажется, что он хороший врач. Он мне нравится. После осмотров мне всегда становится легче.

– Все та же проблема с потовыми железами, – негромко объяснил он маме, делая какие‑то записи в моей карточке. – Он перегрелся. Ты же знаешь, Ларри, это тебе вредно.

Я согласно кивнул.

Мне давно известно, что с потовыми железами у меня не все в порядке. Они работают не так, как полагается. Я никогда не потею, а когда перегреваюсь, мне становится дурно.

Вот почему мне приходится ходить к доктору Меркину каждые две недели. От уколов мне становится лучше.

Бросаться снежками было здорово. Но я так увлекся, что не заметил, как перегрелся, несмотря на снег и холодный ветер.

Потому‑то меня и затошнило.

– Теперь тебе лучше? – спросила мама по дороге домой.

Я кивнул.

– Да, теперь все в порядке, – заверил я, остановился и повернулся к ней. – Мам, тебе не кажется, что я… изменился?

Мама встревоженно оглядела меня.

– Изменился? О чем ты говоришь?

– Может, у меня появился загар или что‑нибудь вроде того? – с надеждой спросил я.

Мама пристально вгляделась мне в лицо.

– Ларри, я так волнуюсь за тебя! – призналась она. – Попробуй вздремнуть, когда мы вернемся домой, ладно?

Значит, никакого загара она не заметила.

Я так и знал, что «Мгновенный загар» не подействует. Средство было слишком старым. А может, мгновенного загара вообще не бывает.

– Зимой трудно загореть, – сказала мама, когда мы шли к машине по заснеженной стоянке.

Еще бы, мысленно согласился я, закатывая глаза.

После ужина мне позвонила Лили.

– Мне тоже нездоровится, – призналась она. – А как дела у тебя?

– Прекрасно, – отозвался я. Держа радиотелефон в одной руке, я продолжал переключать телевизионные каналы с помощью пульта дистанционного управления.

Дурацкая привычка. Иногда я часами переключаю каналы и толком ничего не успеваю посмотреть.

– Когда ты ушел, заявились Хью и Марисса, – сообщила Лили.

– И вы прогнали их? – встрепенулся я. – Закидали снежками?

Лили засмеялась.

– Нет. К тому времени мы насквозь промокли и выбились из сил. Мы просто болтали с ними, пока не замерзли.

– Хью что‑нибудь говорил о своей группе? – спросил я.

– Сказал, что купил сборник песен Эрика Клэптона, – известила меня Лили. – И разучил на гитаре несколько новых композиций, которые сразят нас наповал.

– Напрасно Хью взялся за гитару, лучше бы сидел на ударных. На гитаре он играет так, что слушать тошно, – отозвался я. – Вечно у него визжат струны! Ума не приложу, как это у него получается. Скажи, ты, случайно, не знаешь, как заставить гитару визжать?

Лили засмеялась.

– Марисса тоже визжит, а думает, что поет! Мы оба расхохотались, но смех вскоре оборвался.

– Скажи честно, у «Крикунов» что‑нибудь получится?

– Не знаю, – задумчиво ответила Лили. – Хью так любит хвастаться, что ему нельзя верить. Он говорит, что их группа давно могла бы записать компакт‑диск. А еще – что его отец будто бы хотел записать кассету и послать ее в крупную компанию звукозаписи.

– Да что ты говоришь! – саркастически воскликнул я. – Надо будет как‑нибудь подкрасться к дому Хью, когда его группа репетируем _ предложил я. – Мы послушаем и сами решим, чего они стоят.

– А Марисса и вправду неплохо поет, – вздохнула Лили. – У нее красивый голос.

– Подумаешь! У тебя еще лучше.

– Да, пожалуй, мы все‑таки играем лучше «Крикунов», – решила Лили и добавила: – Жаль только, что у нас нет настоящего ударника.

Я согласился.

– Синтезатор Джереда иногда выдает такие коленца!

Мы с Лили еще немного поговорили о предстоящем конкурсе рок‑групп. Затем я пожелал ей спокойной ночи, выключил телефон и уселся за стол, чтобы сделать домашние задания.

Я закончил работу к десяти часам вечера. Позевывая, спустился вниз и сообщил родителям, что ложусь спать. У себя в комнате я переоделся в пижаму и направился в ванную, чтобы почистить зубы.

В ванной, при ярком свете, я внимательно оглядел свое отражение в зеркале над раковиной. Никаких признаков загара. Мое лицо казалось таким же бледным, как прежде.

Я взял щетку, выдавил на нее из тюбика немного голубой пасты, поднес щетку ко рту и остолбенел.

Присмотревшись, я невольно вскрикнул и уронил щетку в раковину.

Сначала мне показалось, что на руку падает тень. Но когда я поднес ее к лицу, выяснилось, что это вовсе не тень.

Я громко ахнул, во все глаза уставившись на тыльную сторону своей ладони.

Она была покрыта густой черной шерстью.

Я изо всех сил затряс рукой, словно надеялся стряхнуть черную поросль.

Затем я попытался выдернуть один волосок и ойкнул. Шерсть и вправду росла у меня на руке.

– Не может быть! – воскликнул я и поднес дрожащую руку поближе к свету, чтобы как следует рассмотреть ее.

Длина волосков уже достигала одного сантиметра. Волоски были темными, блестящими, жесткими и очень колючими. Когда я провел по ним ладонью, мне показалось, будто я глажу жесткую щетку.

«Лохматый Ларри»…

В голове у меня вдруг всплыло это глупое прозвище, которое придумала Лили.

«Лохматый Ларри».

Взглянув в зеркало, я увидел, что у меня покраснели щеки. Меня будут дразнить лохматым Ларри до конца жизни, если увидят эту черную щетину на руке!

Ее никто не увидит, решил я, чувствуя, как сердце сжимается от горя. Какой позор!

Я осмотрел левую руку, но кожа на ней была гладкой и чистой, как прежде.

– Слава Богу! – вырвалось у меня.

В отчаянии я принялся дергать жесткую щетину, пока не заболела рука. Но мне не удалось выдернуть ни единого волоска.

Внезапно у меня пересохло во рту. Я схватился за край раковины обеими руками, чтобы сдержать дрожь.

– Что же мне делать? – пробормотал я. – Неужели придется до самой смерти носить перчатку? Если друзья увидят мою руку, они меня совсем задразнят. Все будут звать меня лохматым Ларри!

У меня вырвался всхлип.

Успокойся, уговаривал я себя, и подумай, как быть дальше.

Я вцепился в раковину так, что у меня свело пальцы. Осторожно разжав их, я закатал оба рукава пижамы.

А если черные волосы растут по всей руке, до самого плеча?

Нет.

У меня вырвался протяжный вздох облегчения.

Похоже, густая поросль появилась только на тыльной стороне правой руки.

Но что же мне делать? Что делать?

Я услышал, как родители поднимаются по лестнице к себе в спальню, и поспешно заперся в ванной.

– Ларри, ты еще здесь?! А я думала, ты давно в постели! – крикнула из коридора мама.

– Я причесываюсь! – ответил я. Обычно я расчесываю волосы каждый вечер перед сном.

Конечно, это бесполезная трата времени – я давно понял, что стоит мне коснуться подушки, как волосы сбиваются в ком.

Но привычка – вторая натура.

Я перевел взгляд на свои волосы – темно‑русые, мягкие и волнистые.

Совсем не похожи на отвратительную колючую шерсть на руке.

Меня затошнило. Содержимое желудка подкатило к горлу.

С трудом подавив тошноту, я открыл дверцу аптечки и принялся торопливо перебирать тюбики и пузырьки.

Я искал на этикетках надпись «Средство для удаления волос».

Такое наверняка существует.

Но в нашей аптечке ничего подобного не нашлось. Я прочел надписи на каждом флаконе, каждом пузырьке. Средства для удаления волос нигде не оказалось.

Я вновь уставился на густую шерсть. Неужели волоски немного выросли? Или мне просто показалось?

Неожиданно меня осенило.

Я схватил папину бритву и нашел на полочке под зеркалом крем для бритья.

Волосы надо сбрить, решил я, и поскорее.

Я миллион раз видел, как бреется папа – ничего сложного. Я пустил в раковину горячую воду, смочил правую руку и натер ее куском мыла, взбив густую пену поверх шерсти.

Мои ладони стали такими скользкими, что тюбик с кремом чуть не выскользнул на пол. Мне удалось отвинтить крышку и выдавить немного белого крема на тыльную сторону ладони.

Я нанес крем на омерзительные черные волоски. Затем зажал в левой руке бритву и немного подержал ее под струей горячей воды, как это делал папа.

А потом начал бриться. Держать бритву левой рукой было неудобно.

Лезвие заскользило по густой шерсти, срезая колючие волоски.

Я наблюдал, как вода уносит их в сток раковины. Тщательно сбрив все волосы, я подставил руку под кран и смыл с нее остатки мыльной пены и крема.

Теплая вода смягчила кожу. Я досуха вытер руку и тщательно осмотрел ее.

Совершенно гладкая кожа. Гладкая и чистая.

Ни единого волоска.

Воспрянув духом, я положил папину бритву и крем на полочку и прокрался по коридору к себе в комнату.

Потирая тыльную сторону ладони и радуясь ее гладкости, я выключил свет и забрался в постель.

Голова тяжело упала на подушку. Я зевнул – меня вдруг начало стремительно клонить в сон.

И все‑таки отчего у меня на руке выросли волосы? Этот вопрос мучал меня с тех пор, как я обнаружил темную поросль.

Неужели во всем виноват старый флакон средства для загара?

Интересно, выросли ли волосы у кого‑нибудь из моих друзей? Я хихикнул, представив себе Мэнни сплошь заросшим шерстью – он напоминал гориллу.

Но на самом деле мне было вовсе не до смеха. Страх не проходил.

Я провел пальцем по правой руке. Она по‑прежнему была гладкой. Шерсть исчезла.

Снова зевнув, я начал засыпать.

Но не смог: мешал странный зуд по всему телу.

Неужели это пробиваются черные волоски?

– Ты выспался? – спросила мама на следующее утро, когда я вошел в кухню, сонно щурясь. – Что‑то ты слишком бледный.

Папа отложил газету и внимательно оглядел меня. Перед ним на столе дымился кофе в белой кружке.

– Да нет, с ним все в порядке, – заключил папа и снова взялся за газету.

– Не волнуйся, я выспался, – заверил я маму, садясь за стол и косясь на правую ладонь.

Никакой шерсти. Кожа абсолютно гладкая.

Сегодня я вскочил с постели в тот же миг, как из‑за двери послышался мамин голос. Включив свет, я бросился к зеркалу в дверце шкафа.

Нигде ни следа черных волос.

От радости мне хотелось запеть, обнять с папой или заплясать на кухонном столе.

Но я постеснялся.

Я с удовольствием позавтракал кукурузными хлопьями с сахарной глазурью и апельсиновым соком.

Мама сидела напротив, очищая сваренное вкрутую яйцо. Она варит себе яйца каждое утро, но ест только яичный белок, а желток выбрасывает – говорит, что в нем слишком много холестерина.

«Мама и папа, я должен сказать вам что‑то важное. Вчера я сделал глупость. В мусорном баке я нашел флакон, на этикетке было написано: «Мгновенный загар». Мы с друзьями натерлись этим средством – ну, чтобы загореть. А потом обнаружили, что срок годности уже истек. И вот… Словом, вчера вечером я вдруг заметил, что на правой руке у меня растет шерсть».

Так мне хотелось сказать родителям.

Мне не терпелось поведать им всю правду. Я даже открыл рот, но промолчал.

Мне было стыдно и боязно.

Родители наверняка рассердятся и скажут, что я поступил глупо. И потащат меня к доктору Меркину, чтобы я рассказал ему, в чем дело. И он тоже назовет меня болваном.

Поэтому я решил держать язык за зубами.

– Что‑то ты сегодня все молчишь, – заметила мама, отправляя в рот ложку яичного белка.

– Просто мне нечего сказать, – отозвался я.

По пути в школу я зашел за Лили. Она вышла из дома в теплой куртке с высоко поднятым воротником и красно‑синей шерстяной шапочке, надвинутой на лоб.

– Ты что, мерзнешь? – удивился я.

– Мама сказала, что сегодня обещали похолодание, – объяснила Лили. – И велела мне одеться потеплее.

Солнце еще висело над самыми крышами домов, напоминая красный мяч на фоне серого неба. Резкий ветер дул в лицо, заставляя нас щуриться и отворачиваться. Снег покрылся коркой льда, который громко хрустел под ногами.

Я глубоко вздохнул, решив задать Лили чрезвычайно важный вопрос.

– Лили… – смущенно начал я. – Скажи, вчера у тебя не появилась на руках шерсть?

Лили остановилась и уставилась на меня. Ее лицо стало серьезным и хмурым.

– Появилась, – призналась она хриплым шепотом.

Я ахнул, мое сердце сбилось с привычного ритма.

– На руках?

Лили мрачно кивнула и придвинулась ближе, глядя на меня своими разноцветными глазами из‑под отворота шерстяной шапочки.

– И не только на руках, – уточнила она, выпустив изо рта белое облако пара, – но и на ногах, и на спине…

Я сдавленно вскрикнул.

– А потом мое лицо превратилось в волчью морду, – продолжала Лили, не сводя с меня глаз. – Я бросилась в лес и завыла на луну – вот так. – Она запрокинула голову и издала протяжный тоскливый вой. – А потом нашла в лесу троих людей и сожрала их! Потому что стала волком‑оборотнем!

Она зарычала и оскалила зубы, а потом разразилась хохотом.

Я почувствовал, что стремительно краснею.

Лили шутливо толкнула меня в бок. Я потерял равновесие и чуть не упал.

Лили покатилась со смеху.

– Ага, поверил! – закричала она. – Поверил в глупую выдумку!

– Еще чего! – возразил я. Мои щеки горели. – Буду я верить в такую чепуху!

Но на самом деле я принял все за чистую монету, пока она не сказала, что съела трех человек.

Только тут я догадался, что меня разыгрывают.

– Лохматый Ларри! – нараспев произнесла Лили. – Лохматый Ларри!

– Прекрати! – сердито оборвал я. – Это не смешно. Совсем не смешно.

– Еще как смешно! – не унималась она. – Можно умереть со смеху!

– Ха‑ха‑ха! – иронически захохотал я, повернулся и перешел на другую сторону улицы.

– Лохматый Ларри! – повторяла Лили, увязавшись за мной. – Лохматый Ларри!

Я поскользнулся на льду, зашатался и замахал руками. Рюкзак свалился с моего плеча и упал на землю.

Пока я поднимал его, Лили догнала меня.

– Ларри, у тебя что, действительно выросла щетина? – спросила она.

– Что? – Я сделал вид, будто не расслышал.

– У тебя на руках выросла щетина? Потому ты и расспрашивал меня? – допытывалась Лили.

– Еще чего! – буркнул я, забросил рюкзак на плечо и зашагал прочь.

Лили рассмеялась.

– Может, ты волк‑оборотень? Я фальшиво засмеялся.

– Нет, я вампир, – заявил я, жалея, что не могу сказать Лили правду. Мне хотелось рассказать ей про жесткую шерсть.

Но я помнил, что Лили не умеет хранить тайны. Она наверняка разболтает мой секрет всей школе. И тогда меня уж точно задразнят лохматым Ларри!

Обманывать Лили мне было стыдно – ведь я считал ее своим лучшим другом.

Но разве я мог сказать правду?

До школы мы шли молча. Я искоса поглядывал на Лили: по ее лицу блуждала странная улыбка.

– Все подготовили доклады о прочитанных книгах? – спросила мисс Шиндлинг.

Тишины в классе как не бывало: задвигались стулья, зашуршала бумага, послышались шепот и покашливание.

Рассказывать о прочитанной книге, стоя перед всем классом, – занятие не из приятных. Терпеть не могу, когда на меня таращится столько людей.

Стоит мне сбиться, как я тут же заливаюсь краской. И тогда все смеются надо мной.

Вчера я репетировал свой доклад перед зеркалом. Получалось отлично, если не считать нескольких мелких оговорок.

Конечно, стоя перед зеркалом в собственной спальне, я ничего не боялся и не волновался. А теперь у меня тряслись колени, хотя меня еЩе даже не вызвали!

– Хью, ты сделаешь доклад первым, – велела мисс Шиндлинг и жестом подозвала Хью Хервина к доске.

– Почему лучшие ученики всегда должны отвечать первыми? – проворчал Хью.

Кое‑кто засмеялся. Кто‑то пренебрежительно фыркнул.

Однако Хью не шутил: он всерьез считал себя лучшим учеником в классе.

Он встал и уверенным шагом направился к доске. Хью – рослый широкоплечий парень с густыми каштановыми волосами, которые он никогда не расчесывает, и круглым лицом, усыпанным веснушками.

На лице у него вечно играет ехидная ухмылка. Он словно заявляет всем вокруг: «Я лучше всех, а вы – просто жалкие букашки!»

Обычно Хью носит мешковатые джинсы, которые ему велики размеров на пять, тенниску с длинными рукавами и черный блестящий жилет поверх нее. Он показал классу книгу, о которой собирался рассказать, – одну из книг Мэтта Кристофера о бейсболе.

Я поморщился, заранее зная, как Хью начнет доклад: «Эту книгу я советую прочитать всем, кто любит бейсбол…» Он всегда начинает с этой фразы. Зануда!

Но, несмотря на это, Хью получает отличные оценки. Не понимаю, почему его доклады так нравятся мисс Шиндлинг.

Хью прокашлялся и улыбнулся учительнице. Затем он повернулся к классу и заговорил громким, уверенным голосом:

– Эту книгу я советую прочитать всем, кто любит бейсбол…

Ну, что я говорил?

Я громко зевнул, но никто не обратил на меня внимания. Хью продолжал:

– Это очень увлекательная книга с умело построенным сюжетом. Если вы знаете толк в спорте, она непременно понравится вам – особенно любителям бейсбола…

Дальше я не слушал. Я вновь и вновь перечитывал свой доклад.

Через несколько минут мисс Шиндлинг объявила:

– А следующим будет Ларри! У меня перехватило дыхание.

Сделав глубокий вдох, я поднялся из‑за парты.

«Спокойно, Ларри, – уговаривал я себя. – Ты много раз репетировал свой доклад. Ты не собьешься».

Громко прокашлявшись, я направился к доске. Я был уже на полпути, когда Хью вдруг поставил мне подножку.

Я видел, как он ухмыляется, но его ногу не заметил.

– Ой! – вскрикнул я, споткнувшись и растянувшись на полу.

Класс взорвался хохотом.

С гулко бьющимся сердцем я начал подниматься. И похолодел, взглянув на свои руки.

Обе руки были покрыты густой черной шерстью.

– Ларри, ты не ушибся? – послышался взволнованный голос мисс Шиндлинг.

Но я был слишком ошеломлен, чтобы ответить.

– Ларри, что с тобой?

– Я… – Мне было нечего сказать. Я не мог ни пошевелиться, ни придумать что‑нибудь вразумительное.

Сидя на корточках, я в ужасе уставился на свои волосатые руки.

Вокруг смеялись мои одноклассники, восхищаясь тем, как ловко Хью подставил мне ногу. Сосед Хью по парте одобрительно хлопнул его по плечу.

Ничего себе шуточки!

В другое время я был бы готов провалиться сквозь землю от стыда. Но сейчас меня охватила паника.

Заметил ли кто‑нибудь мои волосатые руки?

Не поднимаясь, я быстро огляделся. Но никто не указывал на меня пальцем и не кричал от ужаса.

Должно быть, никто ничего не заметил.

Я быстро сунул руки в карманы джинсов. Убедившись, что они надежно спрятаны, я поднялся на ноги.

– Смотрите, а Ларри краснеет! – крикнул кто‑то с задних парт. Мои одноклассники вновь захохотали.

Я покраснел еще гуще. Но главная беда была совсем в другом.

Я просто не мог выйти к доске, где мои волосатые руки наверняка заметит весь класс. Уж лучше умереть!

Не раздумывая, я направился прямиком к двери класса. Идти, засунув руки в карманы, было неудобно.

– Ларри, в чем дело? – окликнула меня мисс Шиндлинг. – Ты куда?

– Сейчас вернусь, – пообещал я.

– С тобой все в порядке? – насторожилась учительница.

– Да, в полном, – пробормотал я. – Я скоро. Все смотрели мне вслед, но мне было все равно – лишь бы поскорее улизнуть из класса и подумать о том, как быть дальше.

Уже у двери я услышал, как мисс Шиндлинг стыдит Хью:

– Ларри мог разбиться! Запомни раз и навсегда, Хью: ставить подножки нельзя. Я уже однажды предупреждала тебя.

– Мисс Шиндлинг, это вышло случайно, – солгал Хью.

Я выскользнул за дверь, в длинный пустой коридор. Оглядевшись, я убедился, что вокруг никого нет, и лишь после этого вынул руки из карманов.

В глубине души я надеялся, что руки уже стали прежними. Но надежда улетучилась, едва я поднес ладони к глазам.

Обе руки были покрыты густой черной шерстью длиной в целых три сантиметра! Когда же она успела вырасти?

Волосатыми были не только тыльные стороны рук, но и ладони. Шерстью обросли суставы пальцев, целые клочки волос торчали между ними.

Я потер рука об руку, словно пытаясь избавиться от мерзкой шерсти. Но разумеется, у меня ничего не получилось.

– Нет! Только не это! – вырвалось у меня.

Что же мне делать?

Возвращаться в класс с такими страшными волосатыми руками нельзя. Я перепугаю всех до смерти!

И буду опозорен на всю жизнь. На меня станут показывать пальцами и кричать: «Вон он, лохматый Ларри Бойд! Помнишь, как у него ладони обросли шерстью?»

Убегу домой, решил я, подальше от школы.

Нет, так дело не пойдет. Разве можно удирать из школы посреди урока? Мисс Шиндлинг ждет, когда я вернусь и сделаю доклад о прочитанной книге.

Я стоял столбом, прижавшись к выложенной кафелем стене и глядя на свои кошмарные руки.

И вдруг понял, что в коридоре я не один.

Подняв голову, я ахнул, увидев неподалеку директора школы мистера Фосберга.

Он нес стопку учебников.

В нескольких шагах от меня директор остановился, во все глаза глядя на мои волосатые руки.

Я быстро опустил руки и спрятал их за спин» Но было поздно. Мистер Фосберг заметила их и прищурился, глядя на меня. Я вздрогнул. Что теперь будет? Что он скажет мне?

– Разве здесь холодно? – спросил директор.

– Что? – Я не понял, о чем он спрашивает.

Я заложил руки за спину и прижал их к стене. Шерсть колола спину даже сквозь рубашку.

– Может, включить отопление, Ларри? – продолжал расспросы мистер Фосберг. – Тебе холодно? Наверное, поэтому ты и надел перчатки?

– Перчатки? – неуверенно повторил я. Он решил, что на мне перчатки!

– Да, я… Видите ли, мне стало зябко, – подтвердил я, немного успокоившись. – Потому я и отпросился с урока, чтобы сходить к своему шкафчику за перчатками.

Директор задумчиво посмотрел на меня, повернулся и направился прочь, балансируя высокой стопкой учебников.

– Сейчас включу отопление, – пообещал он через плечо.

Когда директор скрылся за поворотом коридора, я облегченно вздохнул: на этот раз меня пронесло.

Кроме того, директор подал мне удачную мысль: перчатки!

Я бросился к своему шкафчику и набрал комбинацию цифр на замке, неловко двигая волосатыми пальцами. Открыв шкафчик, я вытащил из карманов куртки черные кожаные перчатки.

Через несколько секунд я вошел в класс. У доски стояла Лили. Она с любопытством проводила меня взглядом.

Когда Лили закончила доклад, мисс Шиндлинг вызвала меня.

– Ты готов отвечать, Ларри?

– Да, – кивнул я. – Просто у меня… замерзли руки.

Я встал и вышел к доске. Кое‑кто из ребят захихикал, увидев перчатки, но мне было наплевать.

По крайней мере, теперь никто не заметит уродливую черную шерсть у меня на пальцах!

Я глубоко вздохнул и приступил к докладу.

– Я расскажу вам о книге Брюса Ковилла, – начал я. – По‑моему, она понравится всем, кто интересуется научной фантастикой…

После урока я бросился к своему шкафчику и сделал вид, будто что‑то ищу. Лишь бы ко мне не приставали.

Перчатки я не снимал весь день. В них было жарко и неудобно, с каждым часом они становились все теснее.

Неужели шерсть продолжает расти? Я терялся в догадках, но снять перчатки и осмотреть руки не решался.

Наконец уроки кончились. Я набросил куртку и повесил рюкзак на плечо. Надо поскорее удрать отсюда и как следует поразмыслить, твердил я себе.

Лили окликнула меня, когда я уже был возле самой двери. Обернувшись, я увидел, что она догоняет меня. На Лили был мешковатый желтый свитер поверх ярко‑зеленых облегающих брюк.

Я не остановился.

– Я спешу! – крикнул я через плечо. – Позвоню потом!

Но она догнала меня и преградила путь.

– Ты не придешь на репетицию? – удивленно спросила она.

От волнения я забыл обо всем на свете.

– Мы же договорились собраться у меня сегодня днем, или ты забыл? – продолжала Лили, пятясь передо мной.

– Не могу, – пробормотал я. – Мне нездоровится.

Я сказал сущую правду. Лили нахмурилась, пристально глядя на меня.

– Да что с тобой стряслось, Ларри? Ты сегодня весь день будто сам не свой…

– Плохо себя чувствую, – повторил я. – Извини, но прийти на репетицию не смогу. Может, перенесем ее на завтра?

– Пожалуй, – отозвалась Лили и добавила что‑то еще, но я не расслышал.

Открыв дверь, я выбежал из школы.

Всю дорогу до дома я бежал. Снег сверкал в лучах солнца, словно жидкое серебро. Зрелище было красивым, но не радовало меня. Меня не покидали тревожные мысли.

Я думал о волосах. О густой жесткой черной шерсти.

Ворвавшись в дом, я бросил рюкзак на пол и направился было наверх, к себе в комнату, но остановился, услышав, что мама произнесла мое имя.

Я нашел ее в гостиной, в кресле у окна. На коленях у мамы сидела наша кошка Джеспер. Мама сказала что‑то в телефонную трубку, отложила ее и перевела взгляд на меня.

– Ты что‑то сегодня слишком рано, Ларри. А как же репетиция?

– Ее отменили, – солгал я. – Нам задали кучу уроков, вот я и пришел прямо домой, – снова ложь.

Мне не хотелось говорить маме правду. Не хотелось признаваться, что я натерся «Мгновенным загаром» и теперь у меня растет отвратительная черная шерсть.

Я собирался промолчать, но меня вдруг прорвало. Я выложил все сразу – мне не терпелось поделиться своей бедой.

– Мама, ты не поверишь, – начал я сдавленным голосом, – но у меня растет шерсть. Настоящая черная шерсть! На ладонях. Понимаешь, мы с друзьями нашли старый флакон лосьона для загара. И сделали глупость – натерлись им. Я намазал им лицо, руки и шею. И теперь у меня растет шерсть. Сегодня в школе я упал и вдруг увидел, что мои руки покрылись волосами. Мне стало так стыдно и страшно! Мне и теперь страшно…

Закончив свою печальную повесть, я перевел дух. Рассказывая, я смотрел в пол, а теперь поднял голову и заглянул маме в глаза.

Что она скажет? Сможет ли помочь мне?

Мама что‑то пробормотала, но я не понял ни слова.

И вдруг обнаружил, что она обращается вовсе не ко мне.

Мама прижимала к уху радиотелефон!

Пока я рассказывал о том, что со мной случилось, она продолжала говорить по телефону и так увлеклась, что не слушала меня!

От досады я застонал, развернулся и поспешил наверх, в свою комнату. Захлопнув за собой дверь, я сорвал тесные, неудобные перчатки.

Джеспер взбежала наверх вместе со мной и устроилась на подоконнике у меня в комнате. Это ее любимое место. Здесь она проводит целые дни, глядя во двор.

Когда я швырнул перчатки в кресло, кошка обернулась ко мне. Ее ярко‑желтые глаза сверкнули.

Я взял Джеспер на руки, сел на подоконник и прижал ее к себе.

– Джеспер, ты мой единственный настоящий друг, – прошептал я, поглаживая ее по спине.

К моему удивлению, кошка недовольно мяукнула, выгнула спину и спрыгнула на пол. На полпути к двери она обернулась и уставилась на меня желтыми глазами.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, в чем дело. Во всем виноваты мои руки.

– Тебя напугали эти волосатые лапы? Да, Джеспер? – печально спросил я.

Кошка склонила голову набок, словно пытаясь понять меня.

– Мне они тоже не нравятся, – признался я. Вскочив, я бросился в ванную, схватил папину бритву и принялся сбривать густую шерсть.

Это было нелегко – особенно сбривать пучки волос между пальцев, куда не доставала бритва.

Шерсть была жесткой и колючей, как щетина щетки. Я дважды порезался, на ладони и на тыльной стороне кисти появились царапины.

Смывая пену, я поднял голову и увидел, что на пороге ванной стоит Джеспер.

– Не говори родителям, – шепотом попросил я.

Кошка сощурила желтые глаза и зевнула.

На следующее утро я проснулся задолго до того, как встали мама с папой. Обычно я нежусь в постели, ожидая, когда мама крикнет, что пора вставать.

Но сегодня я мгновенно вскочил, включил все лампочки и бросился к зеркалу.

Неужели шерсть снова выросла?

Первым делом я осмотрел руки. Глаза еще не совсем привыкли к свету, но я отчетливо видел: кожа на руках чистая и гладкая.

– Ура! – шепотом воскликнул я.

Порезы на правой руке еще болели, но мне было все равно. Главное – на кистях не осталось ни единого волоска!

Долго я разглядывал руки, поворачивая их то так, то этак, и с радостью убеждался, что они выглядят абсолютно нормально.

В ту ночь мне снилась шерсть. Сон начался с того, что я сидел в кухне перед огромным блюдом спагетти. Но как только я начал наматывать длинные тонкие макаронины на вилку, они вдруг превратились в волосы. Длинные черные волосы.

Я наматывал их на свою вилку. На блюде возвышалась целая гора черных волос.

Наконец я поднес Вилку к лицу, открыл рот, приготовился отправить туда отвратительное кушанье… и проснулся.

Фу, гадость! Какой омерзительный сон!

Меня чуть не стошнило. Я заснул с трудом.

Поэтому утром я старательно осмотрел все свое тело: сначала ступни, потом ноги, туловище, руки и лицо. Но от черной шерсти не осталось и следа.

Больше она нигде не выросла.

Значит, можно идти в школу, радостно подумал я. Но перчатки следовало держать при себе – на всякий случай.

После завтрака я надел куртку, схватил рюкзак и вышел из дома.

Стоял ясный теплый день. Снег влажно поблескивал, начиная таять под солнцем. Я старательно обходил лужи, то и дело попадающиеся на тротуаре.

У меня поднялось настроение. Сказать по правде, я чувствовал себя превосходно.

Пока не оглянулся и не увидел собачью стаю. С рычанием псы неслись в мою сторону.

Внутри у меня все похолодело. Собаки мчались прямо на меня, встряхивая головами и не спуская с меня глаз. Они заливались яростным лаем.

Мне вдруг показалось, что ноги вросли в землю. Но я сумел развернуться и броситься наутек.

Если они меня догонят, то разорвут в клочки! Должно быть, собаки учуяли запах Джеспер, решил я. Потому и гонятся за мной.

Я люблю свою кошку, но не понимаю, почему она доставляет мне столько хлопот.

Хотелось бы знать, чьи это собаки? Почему они вечно болтаются по улицам без присмотра?

Эти вопросы вертелись у меня в голове, пока я бежал вдоль домов, а затем пересекал улицу.

Сигнал автомобиля раздался внезапно. Послышался визг тормозов.

Машину занесло.

Перебегая через дорогу, я совсем забыл посмотреть, нет ли рядом машин.

– Простите! – крикнул я водителю и помчался дальше.

От быстрого бега у меня нестерпимо закололо в боку. Я оглянулся и увидел, что свирепые собаки приближаются. Они уже пересекли дорогу. Расстояние между нами сокращалось.

– Ларри! – послышался знакомый голос.

– Бегите! – крикнул я, увидев впереди на тротуаре двух своих друзей. – Там собаки!

Но Лили и Джеред не сдвинулись с места.

Держась за бок, я встал рядом с ними. Я задыхался.

Лили уставилась на собак, Джеред шагнул навстречу им. Стая была уже совсем рядом.

Увидев, что мы не убегаем, собаки перестали лаять. Некоторые остановились. Они тяжело дышали, их розовые языки свешивались чуть ли не до земли.

– Идите домой! – скомандовала Лили и топнула ногой.

Вожак стаи, большой черный пес, заскулил и опустил голову.

– Уходите прочь! – в один голос крикнули мы.

Боль в боку начала утихать, я немного успокоился. Теперь мне стало ясно, что собаки не нападут на меня: вступать в схватку сразу с тремя противниками они не решались.

Развернувшись, псы побрели прочь за своим вожаком.

Вдруг Джеред расхохотался.

– Вы только посмотрите на него! – закричал он, указывая на тощего кудлатого пса.

– Что в нем смешного? – удивился я.

– Он страшно похож на Мэнни! – сказал Джеред.

Лили тоже засмеялась.

– И верно, похож!

Мы залились смехом. Шерсть у пса действительно походила на курчавые волосы Мэнни, а глаза были темными и влажными, как у нашего приятеля.

– Пойдем, а то опоздаем, – наконец спохватилась Лили и пнула большой ком снега.

Мы с Джередом направились следом за ней к школе.

– Почему собаки погнались за тобой? – спросил Джеред.

– Похоже, унюхали кошачий запах.

– Какие злые собаки, – заметила Лили. – Напрасно их отпускают бегать без присмотра.

– Это точно, – согласился я.

Нас подгонял по скользкому тротуару резкий ледяной ветер. С головы Джереда слетела бейсболка. Проезжавшая мимо машина чуть не раздавила ее.

Джеред выскочил на дорогу и схватил бейсболку.

– Не могу дождаться, когда кончится зима, – пробормотал он.

Кристину мы встретили возле школьного крыльца. Ее рыжие волосы растрепались от ветра.

– Сегодня будем репетировать? – спросила она, жуя «Сникерс».

– Какой питательный завтрак! – съехидничал я.

– Моей маме некогда варить яйца, – отозвалась Кристина, не переставая жевать.

– Репетицию устроим у меня дома, – предложила Лили. – Нам надо как следует поработать, иначе на конкурсе победит Хью.

Кристина обернулась ко мне.

– Почему ты вчера не пришел?

– Я… мне нездоровилось, – ответил я. Этот вопрос напомнил мне о «Мгновенном загаре». Интересно, растет ли шерсть у кого‑нибудь из моих друзей? Мне не терпелось выяснить это.

Но если я спрошу и узнаю, что шерсть досаждает только мне, тогда меня совсем задразнят.

– Помните то средство для загара? – нерешительно начал я.

– Нечего сказать, отличное средство! – хмыкнул Джеред. – От него кожа становится только бледнее!

Кристина тоже усмехнулась.

– Оно совсем не подействовало. Ты был прав, Ларри. Все дело в том, что срок годности давно истек.

– Посмотри на нас, – вмешалась Лили. – Мы все белые как снег. Никаких следов загара.

«Ау вас, случайно, не растет черная шерсть?» – вертелось у меня на кончике языка.

Но никто из ребят ни словом не упомянул о шерсти.

Может, им, как и мне, стыдно признаться?

Или шерсть растет только у меня?

Я сделал глубокий вдох. А если все‑таки спросить?.. Но как? Кто по своей воле признается, что у него на руках появилась шерсть?

Я открыл рот и осекся, вдруг заметив, что ребята сменили тему разговора. Всех волновал предстоящий конкурс.

– Может, принесешь ко мне свой усилитель? – спрашивала Лили у Кристины. – Мэнни пообещал принести свой. Но у него только две розетки для подключения гитар.

– Лучше я принесу… – начал я, и тут ветер сорвал с моей головы капюшон куртки.

Я вскинул руку, чтобы снова надеть его, коснулся шеи и ахнул. Сзади вся шея заросла густой шерстью.

– В чем дело, Ларри? – удивилась Лили. Я не знал, что ответить.

– Что случилось с твоим шарфом? – вмешался Джеред. – Слишком туго затянут? – И он потянул за концы шерстяного шарфа, которым я закутывал шею.

Этот кусачий шарф мне приходится носить только потому, что его связала моя двоюродная бабушка Хилди.

Я совсем забыл, что сегодня надел шарф! Прикоснувшись к нему рукой, я подумал…

– Как ты побледнел! – воскликнула Лили. – Что с тобой, Ларри?

– Ничего, – пробормотал я, чувствуя, что опять краснею. – Шарф меня чуть не задушил! – Шутка получилась неуклюжей.

Но я должен был придумать хоть какое‑то объяснение. Не мог же я сказать, что принял шарф за шерсть, растушую на шее!

«Ларри, прекрати думать о шерсти! – приказал я себе. – Иначе ты сойдешь с ума!»

Меня передернуло.

– Идем в класс, – предложил я, разматывая мохнатый шерстяной шарф.

Перед началом уроков я забежал в туалет, чтобы причесаться. Пока я смотрел в зеркало на свои волнистые светлые волосы, мне в голову вдруг пришла кошмарная мысль.

Что, если у меня выпадут волосы? И вместо них вырастет чудовищная колючая черная шерсть?

Что будет, если однажды утром я проснусь и увижу, что вся моя голова покрыта отвратительной шерстью?

Я долго смотрел на себя в зеркало. Кто‑то измазал его мылом, и я видел собственное отражение сквозь грязно‑белые мазки.

– Хватит! – приказал я себе и направил на свое отражение указательный палец. Гладкий, безволосый палец. – Перестань думать о шерсти, Ларри! – посоветовал я отражению. – Просто перестань думать о ней. И все будет в порядке.

«Мгновенный загар» давно уже сошел с кожи.

Прошло уже несколько дней после того, как мы с товарищами намазались этим сомнительным средством. С тех пор я трижды принимал душ и дважды – ванну.

Лосьон давно смылся, уверял я себя. Все кончено, и хватит волноваться.

Я в последний раз оглядел себя в зеркало. Волосы опять отросли. Вот и хорошо: мне не нравятся короткие стрижки. Я люблю, чтобы боковые пряди прикрывали уши.

Пожалуй, стоит отпустить их еще подлиннее, решил я, сунул расческу в рюкзак и отправился в класс.

Все шло прекрасно, пока мисс Шиндлинг не раздала нам тетради с сочинением по истории.

Нет, меня расстроила вовсе не оценка. Я получил девяносто четыре балла из ста возможных – совсем неплохо. Правда, Лили наверняка будет хвастаться, что получила девяносто восемь или даже девяносто девять баллов. Но Лили отлично пишет сочинения.

А мне хватит и девяноста четырех баллов.

Так что с этим все в порядке. Но когда я стал листать тетрадь, чтобы просмотреть замечания, то на третьей странице обнаружил черный волос.

Неужели это мой волос? Может, один из тех, что росли у меня на ладонях?

Но у мисс Шиндлинг тоже черные прямые волосы. В тетрадь вполне мог попасть один из них.

А может…

Я смотрел на волос, боясь прикоснуться к нему.

Это какое‑то наваждение! Я помнил про свою торжественную клятву больше не думать о шерсти, но ничего не мог с собой поделать.

Мне хватило одного вида короткого черного волоска, прилипшего к третьей странице тетради, чтобы испытать новый приступ страха. Я поднес тетрадь к лицу и сдул волос.

Мисс Шиндлинг что‑то объясняла классу, но я не слышал ни слова. Когда прозвенел звонок, я сорвался с места и побежал в спортивный зал.

Мне не помешает как следует размяться.

– Сегодня играем в баскетбол! – объявил тренер Рафферти. – Надевайте шорты, и на площадку!

Я не очень‑то люблю баскетбол – в этой игре приходится слишком много бегать туда‑сюда по всему залу. А еще я редко попадаю мячом в. корзину. Поэтому всегда смущаюсь, когда товарищи по команде пасуют мне мяч, а мне не удается сделать точный бросок.

Но сегодня баскетбол пришелся как раз кстати. Вот она, возможность набегаться до упаду!

Вместе с остальными ребятами я направился в раздевалку. Мы открыли шкафчики и вытащили шорты и футболки.

Где‑то в другом углу раздевалки кричал Хью Хервин:

– На себя посмотри! На себя посмотри! Кто‑то из ребят лупил его полотенцем. «Так ему и надо, – подумал я. – Болван!»

– На себя посмотри! – надрывался Хью. Кто‑то велел ему заткнуться, но Хью не унимался.

Я присел на скамью и стащил ботинки, а потом принялся снимать джинсы.

Сп