 |
Примечания к «бесконечному тупику» 35 глава
|
|
|
|
Вот такой Пыпин. Скромный, незаметный. (446) Со смешной неказистой фамилией. Рядовой работник «незримого фронта».
Вообще вся русская история разбита на «периоды» (период «декабристов», период «народовольцев» и т. д.) и на «дела» (дело Чернышевского, дело Нечаева). А не надо разбивать. Истина видна на стыках. Тут как в науке: «био-физика». Каждый конкретный стык, конечно, выглядит слишком неожиданно. Но вместе, если собрать, произойдёт переход количества в качество.
Примечание к №423
"А начнётся оттуда, откуда никто не ожидает (от сектантов, от раскольников – О.) ". (Вл.Соловьёв)
Раскол слишком опреснил православие. Его наиболее иррациональная и активная часть ушла в леса, в пустыни и скиты. Отсюда статичное благодушие русского православия. Благодушие, в общем, не адекватное русскому характеру. Церковь контролировала слёзы, умиление, а ярость, гнев не находили выхода в религии. Спектр эмоций сужался, не охватывался целиком церковью. И, в конечном счёте, не просветлялся.
Только, опять же, в юродстве громадный выход был.
Примечание к №432
Полная отдача себя «людям». Людям, в сущности, совсем незнакомым или «седьмая вода на киселе».
У Алексея Толстого в «Петре I» блестящая сцена встречи «ослабевшего» Миши с «сильненьким» Стёпой.
«(Вспомнил Михайла) про сверстника, сына крёстного отца, Стёпку Одоевского, и постучался к нему во двор. Встретили холопы недобро, морды у всех разбойничьи: „Куда в шапке на крыльцо прёшь!“ – один сорвал с Михайлы шапку.»
Это ещё вестибюль, вахтёры. Смелый (от нужды) Михайло идёт дальше:
"Однако – погрозились, пропустили. В просторных тёплых сенях, убранных по лавкам звериными шкурами, встретил его красивый, как пряник, отрок в атласной рубашке, сафьянных чудных сапожках. Нагло глядя в глаза, спросил вкрадчиво:
|
|
|
– Какое дело до боярина.
– Скажи Степану Семёнычу – друг, мол, его, Мишка Тыртов, челом бьёт.
– Скажу, – пропел отрок, лениво ушёл, потряхивая шёлковыми кудрями. Пришлось подождать. Бедные – не гордые. Отрок опять явился, поманил пальцем:
– Заходи.
Михайло вошёл в крестовую палату («кабинет»). Заробев, истово перекрестился на угол, где образа завешены парчёвым застенком с золотыми кружевами. Покосился, – вот они как живут, богатые…
– А, Миша, здорОво, – проговорил Стёпка Одоевский, стоя в дверях. Михайло подошёл к нему, поклонился – пальцами до ковра. Стёпка в ответ кивнул. Всё же, не как холопу, а как дворянскому сыну, подал влажную руку – пожать. – Садись, будь гостем."
Пока всё Азия идёт: «поклонился – пальцами до ковра», «подал руку – пожать».
"Он сел, играя тростью. Сел и Михайла. На стёпкиной обритой голове – вышитая каменьями туфейка. Лоб – бочонком, без бровей, веки красные, нос – кривоватый, на маленьком подбородке – реденький пушок. «Такого соплёй перешибить выродка, и такому – богатство», – подумал Михайла и униженно, как подобает убогому, стал рассказывать про неудачи, про бедность, заевшую его молодой век.
– Степан Семёнович, для Бога, научи ты меня, холопа твоего, куда голову приклонить… Хоть в монастырь иди… Хоть на большую дорогу с кистенём… – Стёпка при этих словах отдёрнул голову к стене, остеклянились у него выпуклые глаза. Но Михайла и виду не подал, – сказал про кистень будто так, по скудоумию…"
То есть намекнул, что, первое, готов на всё и, второе, знает куда идёт, о чём просит. Человек серьёзный. Но, конечно, тут Михайла по-русски переигрывает, слишком быстро, нагло начал. На настоящем Востоке такие вещи не проходят. Здесь уже прорывается Запад с его быстрой логической последовательностью. Также накал злобной зависти это существенное искажение Востока. Для чисто восточного человека Степан Семёнович уважаемый человек, и в его присутствии (да и вообще) думать о нём такое… Нет, Восток гораздо естественней, наивней. А тут напряжённо злорадная, чисто животная русская зависть. Способность к критическому анализу оборачивается пониманием релятивности всех этих китайских церемоний.
|
|
|
Однако вернёмся к диалогу:
"Помолчали. Михайла негромко, – прилично, – вздыхал. Стёпка с недоброй усмешкой водил концом (трости) по крылатому зверю на ковре.
– Что же тебе присоветовать, Миша… Много есть способов для умного, а для дураков всегда сума да тюрьма … бумаги, чернил купи на копейку у площадного подъячего и настрочи донос…
– Да в чём оговаривать-то? На что донос?
– Молод ты, Миша, молоко ещё не бросил пить (это он одногодке так – О.)… Вон, Лёвка Пусторослев пошёл к Чижову на именины, да не столько пил, сколько слушал, а когда надо, и поддакивал… Старик Чижов и брякни за столом: «Дай-де Бог великому государю Фёдору Алексеевичу здравствовать, а то говорят, что ему и до разговенья не дожить, в Кремле-де прошлою ночью кура петухом кричала»… Пусторослев, не будь дурак, вскочил и крикнул: «Слово и Дело!» – Всех гостей с именинником – цап-царап – в приказ Тайных дел. Пусторослев: «Так, мол, и так, сказаны Чижовым на государя поносные слова». Чижову руки вывернули и – на дыбу. И завертели дело про куру, что петухом кричала. Пусторослеву за верную службу – чижовскую усадьбу, а Чижова – в Сибирь навечно. Вот как умные-то поступают… – Стёпка поднял на Михайлу немигающие, как у рыбы, глаза."
А как же, проверочка. Не «оттуда» ли человек? Да и вообще не больно ли прыткий?
"Раздумав, Михайла проговорил, вертя шапку:
– Не опытен я по судам-то, Степан Семенович.
– А кабы ты был опытный, я бы тебя не учил… (Стёпка засмеялся до того зло, – Михайла отодвинулся, глядя на его зубы – мелкие, изъеденные.) По судам ходить нужен опыт… А то гляди – и сам попадёшь на дыбу".
Так, походя, припугнуть. Как и Михайла про «кистень». Ведь насчёт кистеня это и угроза была. Намёк на угрозу.
«– Так-то, Миша, с сильным не связывайся, слабого – бей… Ты вот, гляжу, пришёл ко мне без страха».
|
|
|
Начинает доворачивать. Собеседника надо ломать до конца теперь.
"– Степан Семёныч, как я – без страха…
– Помолчи, молчать учиться надо… Я с тобой приветливо беседую, а знаешь, как у других бывает?.. Вот, мне скучно… Плеснул в ладоши… в горницу вскочили холопы… Потешьте меня, рабы верные… взяли бы тебя за белы руки, да на двор – поиграть, как с мышью кошка… – Опять засмеялся одним ртом, глаза мёртвые. – Не пужайся, я нынче с утра шучу.
Михайла осторожно поднялся, собираясь кланяться. Стёпка тронул его концом трости, заставил сесть.
– Прости, Степан Семёныч, по глупости что лишнее сказал.
– Лишнего не говорил, а смел не по чину, не по месту, не по роду, – холодно и важно ответил Стёпка. – Ну, Бог простит. В другой раз в сенях меня жди, а в палату позовут – упирайся, не ходи. Да заставлю сесть, – не садись. И кланяться должен мне не большим поклоном, а в ноги…"
Это психологически наиболее важный момент беседы, её русская изюминка. Вся азиатская форма мгновенно разрушена, и в глаза собеседнику прямо, по-европейски, высказано, что вёл он себя неправильно. То есть всё их общение сразу же квалифицировано как придуривание, как комедия и маскарад. Наполеон сказал: «Поскреби русского и увидишь татарина». Но эту поговорку следуют дополнить: «Поскреби татарина и увидишь француза». Азиатская форма общения тут же оценивается, и этой оценкой разрушается. Это суть русского спохватывания, русского «заднего ума», создавшего в конце концов крайне эстетское государство – страну писателей. При этом господством в беседе овладевает тот, кто быстрее и лучше её дешифрует (439), и наоборот, правом «дешифровки» и «учёбы» обладает лидер. Принятие же «урока» означает смирение и подчинение воле собеседника. Поэтому здесь кульминация всей беседы.
«У Михайлы затрепетали ноздри, – всё же сломил себя, униженно стал благодарить за науку». (447)
А дальше уже формальности «приёма в члены РСДРП». Роли зафиксированы по-новому и окончательно. Человек «пристроен»:
"Стёпка зевнул, перекрестил рот.
|
|
|
– Надо, надо помочь твоему убожеству… Есть у меня одна забота… Молчать-то умеешь?.. Ну, ладно… Вижу, парень понятливый… Сядь-ка ближе… (Он стукнул тростью, Михайла торопливо сел рядом. Стёпка оглянул его пристально.) Ты где стоишь-то, в харчевне? Ко мне ночевать приходи. Выдам тебе зипун, ферязь, штаны, сапоги нарядные, а своё, худое, пока спрячь. Боярыню одну надо ублаготворить. (468)
– По этой части? – Михайла густо залился краской.
– По этой самой, – беса тешить. Без хлопот набьёшь карман ефимками. Понял, Мишка? Будешь ходить в повиновении – тогда твоё счастье… А заворуешься – велю кинуть в яму к медведям, – и костей не найдут".
Так было, так будет.
Впрочем, есть и ещё вариант: подыхать на улице. (474)
Примечание к №406
Отец с 5 лет внушал мне мифологию Лесной Школы.
Когда я начинал шалить, он начинал рассказывать про Школу. Но не пугая, а наоборот, ласково уговаривая. Расписывая прелести жизни в ней. Он понимал, что сама по себе идея «отдачи» («отдадим тебя») настолько невыносима. что и не следует её оснащать дополнительными ужасами. Наоборот, радушное предложение, уговоры лишь подчеркнут реальность перспективы. Отцовская «школа» мне нравилась, но именно вообще. Как только он о ней заговаривал, я сразу становился как шёлковый и только тихо намекал, что мне и тут хорошо. А отец: «Ну, только на одну недельку. Увидишь, тебе там понравится, сам попросишь оставить.» А потом постепенно «забывал». И я боялся ему напомнить и никогда об этой загадочной школе не распрашивал.
Примечание к №402
Мысль «есть Люди» при органической неспособности к минимальным обобщениям
Ленин писал своей возлюбленной Инессе Арманд в последние, предреволюционные месяцы 15-летнего эмигрантского прозябания:
«Перечитывал „К жилищному вопросу“ Энгельса с предисловием 1887 г. Знаете? Прелесть! Я всё ещё „влюблён“ в Маркса и Энгельса, и никакой хулы на них выносить не могу спокойно. Нет, это – настоящие люди! У них надо учиться».
Тема «настоящие люди», как и у всякого русского, дополнилась темой «я думал, это люди» – «сговорились, сволочи». Овладение темой «сволочизма» произошло сразу после сибирской ссылки, когда Ленин уехал в Европу и снова встретился с Плехановым. Душевный надлом прекрасно передан в статье «Как чуть не потухла „Искра“», никогда при жизни Ленина не печатавшейся. (Пожалуй, это у Ленина единственный опыт создания некоего дневника.)
«Мою „влюблённость“ в Плеханова … как рукой сняло, и мне было обидно и горько до невероятной степени. Никогда, никогда в моей жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением и почтением, veneraton, ни перед кем я не держал себя с таким „смирением“ – и никогда не испытывал такого грубого „пинка“. А на деле вышло именно так, что мы получили пинок: нас припугнули, как детей, припугнули тем, что взрослые нас покинут и оставят одних, и, когда мы струсили (какой позор!), нас с невероятной бесцеремонностью отодвинули. Мы сознали теперь совершенно ясно, что утреннее заявление Плеханова об отказе его от соредакторства было простой ловушкой, рассчитанным шахматным ходом, западнёй для наивных „пижонов“».
|
|
|
И далее следует вывод:
«Раз такой человек пускает в ход по отношению к товарищам шахматный ход, – тут уже нечего сомневаться в том, что это человек нехороший, именно нехороший, что в нём сильны мотивы личного, мелкого самолюбия и тщеславия, что он – человек неискренний.»
Тут бы впору и задуматься, задаться вопросом – что это за дело, если его ОСНОВАТЕЛЬ ТАКОВ. «Если это сливки, то что же молоко?» Но мысль Ленина, приземлённая, крайне близорукая, не смогла сделать даже столь простого обобщения. А сказано было им тогда так:
«Надо ко всем людям относиться „без сентиментальности“, надо держать камень за пазухой».
«Сговорились, сволочи» перешло в такое же русское «мы вам сделаем». Процесс превращения в насекомое был закончен. (441) Русский окончательно оторвался от почвы и вышел в мир. (450) Тогда произошло второе, окончательное рождение Ленина. Искра дьявола не потухла:
"Точно проклятье какое-то! Всё налаживалось к лучшему – налаживалось после таких долгих невзгод и неудач, – и вдруг налетел вихрь – и конец, и всё опять рушится. Просто как-то не верилось самому себе (точь-в-точь как не веришь самому себе, когда находишься под свежим впечатлением смерти близкого человека) – неужели это я, ярый поклонник Плеханова (458), говорю о нём теперь с такой злобой и иду, с сжатыми губами и с чертовским холодом на душе… До такой степени тяжело было, что ей-Богу временами мне казалось, что я расплачусь … Я сжал молча губы: хорошо, мол, ты так – ну а ля герр ком а ля герр, но дурак же ты, если не видишь, что мы теперь уже не те, что мы за одну ночь совсем переродились. По внешности – как будто бы ничего не произошло, вся машина должна продолжать идти, как и шла, – только внутри порвалась какая-то струна…"
Своё нравственное перерождение – а точнее, до-рождение до логического конца – Ленин описывает буквально в мифологических образах. Вот о первой реакции его и его товарищей после встречи с Плехановым:
«Как только мы остались одни, сойдя с парохода, мы прямо-таки разразились потоком выражений негодования. Нас точно прорвало, тяжёлая атмосфера разразилась грозой. Мы ходили до позднего вечера из конца в конец нашей деревеньки, ночь была довольно тёмная, кругом ходили грозы и блистали молнии».
Тут осмысление происходящего как крушения мира, космической катастрофы. Это «Гамлет», «Король Лир». Подобных откровений ни до, ни тем более после в произведениях Ленина не найти. Сама лексика – относительно ясная и почти без газетных штампов – резко отличается от обычного ленинского стиля.
Примечание к №420
Это некий гибрид Ленского и Онегина
Другой возможный вариант – Волжский, псевдоним большевика и пролетарского поэта Александра Алексеевича Богданова. (443)
А вот Михаил Зальманович Лурье, старейший деятель российской социал-демократии, взял псевдоним Ларин. Просто и мило. И похоронили Ларина-Лурье не где-нибудь, а на Красной площади.
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
"Смиренный грешник, Миша Ларин (448),
Господний раб и бригадир
Под камнем сим вкушает мир".
Своим пенатам возвращенный,
Владимир Ленский посетил
Соседа памятник смиренный,
И вздох он пеплу посвятил…
Примечание к №421
в последнем пределе и последний, несчастный царь не ошибся
Розанов с горечью писал в конце 17-го года:
«Да, уж если что „скучное дело“, то это – „падение Руси“. Задуло свечку. Да это и не Бог, а… шла пьяная баба, спотыкнулась и растянулась».
Но смерть Николая это уже не «шла баба и свечку уронила». Это Трагедия. Его мученичество смысл и ритм дало России. (466) Он единственный из «Деятелей» не только сохранил достоинство, и даже не просто погиб на поле боя, а умер СВЯТО.
Митрополит Анастасий сказал на освящении в 1950 году брюссельского храма-памятника мученикам российским:
«Когда гнев Божий возгремел над Русскою землёю и власть тьмы водворилась в ней, дыша неистовою злобой против всего, что пыталось встать на её пути, – тогда лучшие русские люди принесли себя в жертву во искупление Отечества. Господь потребовал прежде всего такой жертвы от Государя как первого сына и верховного вождя России – и Государь безропотно принёс её вместе со всей своей Семьёй. Государь мужественно взошёл на свою Голгофу и в кроткой покорности воле Божей вкусил мученическую смерть, оставив после себя в наследие ничем не омрачённое монархическое начало».
Не риторика ли это, не пустозвонство? Редчайший случай в русской истории – нет. Уже из одного факта это видно. В одном из последних писем великая княжна Ольга Николаевна передала последний завет царя русским людям:
«Отец просит передать всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет ещё сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь».
Примечание к №434
господством в беседе овладевает тот, кто быстрее и лучше её дешифрует
Так на дешифровке построены все отношения между Раскольниковым и Порфирием Петровичем. Они постоянно друг другу объясняют допрос и своё поведение на допросе. Причём объяснение ведётся на заглушках. Раскольников прозрачно намекает, что старуху убил он, чтобы Порфирий Петрович понял, что он невиновен. А следователь, в свою очередь, чтобы усыпить бдительность подследственного, откровенничает с ним о своих подозрениях. Оба объясняют ситуацию и хотят там самым взять верх, право.
«– А знаете что, – спросил он (Раскольников) вдруг, почти дерзко смотря на него и как бы ощущая от своей дерзости наслаждение, – ведь это существует, кажется, такое юридическое правило, такой приём юридический – для всех возможных следователей – сперва начать издалека, с пустячков, или даже с серьёзного, но только совсем постороннего, чтобы, так сказать, ободрить или, лучше сказать, развлечь допрашиваемого, усыпить его осторожность и потом вдруг, неожиданнейшим образом огорошить его в самое темя каким-нибудь самым роковым и опасным вопросом; так ли?»
А Порфирий Петрович:
«Совершенно вполне с вами согласен-с. Ну кто же, скажите, из всех подсудимых, даже из самого посконного мужичья, не знает, что его, например, сначала начнут посторонними вопросами усыплять (по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат в самое темя, обухом-то-с, хе-хе-хе! в самое– то темя, по счастливому уподоблению вашему, хе-хе!»
Причём ни тот, ни другой, собственно, в ходы эти не верят, и именно чтобы доказать и показать это неверие делают их слишком явно и грубо. И тот и другой специально переигрывают, так как это прежде всего РИТУАЛ, а суть ритуала именно и заключена в НАРОЧИТОЙ игре. Форма соблюдается, но смысл находится за формой. Смысл беседы Раскольникова и следователя не в установлении истины (это абсурдно, так как у Порфирия Петровича нет никаких фактов), а в психологическом соперничестве, внешне принимающем форму допроса. Допрос становится чем-то наносным, стилем, и поэтому форма-то его и не соблюдается:
«Одно словцо другое зовёт, одна мысль другую вызывает, – вот вы о форме тоже давеча изволили упомянуть, насчёт, знаете, допросика-то-с… Да что ж по форме! Форма, знаете, во многих случаях, вздор– с… Дело следователя ведь это, так сказать, свободное художество, в своём роде-с или вроде того… хе-хе-хе!..»
Примечание к №413
«Для возбуждения в нижних чинах своего полка неудовольствия против императора Александра I он подвергал их жесточайшим наказаниям»
(из воспоминаний о Пестеле)
Розанов вспоминал о своём детстве:
«В тогдашней подлой Симбирской гимназии, при Вишневском и Кильдюшевском, с их оскверняющим и оскорбляющим чинопочитанием, от которого душу воротило, заставляли всей гимназией перед портретом Государя петь КАЖДУЮ СУББОТУ „Боже, Царя храни“ … Нельзя каждую субботу испытывать патриотические чувства и все мы знали, что это „Кильдюшевскому с Вишневским нужно“, чтобы выслужиться перед губернатором Еремеевым: а мы, гимназисты, сделаны орудиями этого низменного выслуживания. И, конечно, мы „пели“, но каждую субботу что-то улетало с зелёного дерева народного чувства в каждом гимназисте: „пели“ – а в душонках, маленьких и детских, рос этот жёлтый, меланхолический и разъярённый нигилизм. Я помню, что именно СИМБИРСК был родиной моего нигилизма. А я там был во II и III классе; в IV уже переехал».
Отозвалась же нам эта «Симбирская гимназия». Но не стояло ли за примитивным чиновничьем карьеризмом и нечто иное? Ведь три великих симбирца – братья Ульяновы и Керенский – были детьми кильдюшевских и вишневских (отец Керенского – директор Симбирской гимназии), причём детьми прилежными.
Вот любопытный документ. В музее 1-ой Ульяновской ордена Ленина средней школы имени В.И.Ленина хранится ученический билет опять же Ленина, в котором напечатаны «Правила относительно соблюдения порядка и приличия учениками вне стен учебного заведения». Правила весьма интересны, и их стоит привести полностью:
"1. На основании распоряжения г. министра народного просвещения от 14 июля 1879 г. вне дома каждый ученик обязан иметь всегда при себе настоящий билет, выданный за подписью начальника заведения с приложением казённой печати, и беспрекословно предъявлять его по требованию как чинов учебного ведомства, так и чинов полиции.
2. Вне дома ученики всегда обязаны быть в одежде установленной формы, и положенные для них полукафтаны и зимние блузы должны быть застёгнуты на все пуговицы. В летнее время, приблизительно с 1 мая по 1 сентября, при тёплой погоде и по желанию родителей, ученикам дозволяется носить парусиновые блузы с чёрным ременным кушаком, парусиновые брюки и белые фуражки с установленными буквами. Но и в летнее время ношение зимней формы не воспрещается; смешение же некоторых частей летней формы с принадлежностями зимней формы не дозволяется. Отправляясь для занятий в учебное заведение, а равно и возвращаясь из оного, ученики обязаны все классные принадлежности иметь в ранцах, которые должны носить не в руках, а непременно на плечах.
3. Платье должно быть содержимо в полной исправности и чистоте, а потому ученик всякий раз, прежде выхода из дома, должен тщательно осмотреться, всё ли на нём в надлежащем порядке, крепко ли, например, держатся на полукафтане пуговицы, не разорвано ли где платье, и все недостатки своего костюма исправить.
4. Ношение длинных волос, усов, бороды, а равно излишних украшений, не соответствующих форменной одежде, например колец, перстней, высоких воротничков рубашек, выставленных наружу часовых цепочек и проч., а также тросточек, хлыстов, палок, – воспрещается.
5. На улицах и во всех публичных местах ученики обязаны держать себя скромно, соблюдая порядок, благоприличие и вежливость и не причиняя никому никакого беспокойства.
6. Ученикам строжайше воспрещается посещать маскарады, клубы, биллиардные, так называемые пивные и другие тому подобные заведения.
7. Прогулка за черту города или за городские заставы, равно как посещение садов, находящихся вне городской черты, дозволяется лишь под условием надзора со стороны родителей или заступающих их место.
8. Хождение по улицам, тротуарам и садовым аллеям дозволяется летом до 9 часов, а зимой до 7 часов вечера, причём строго воспрещается хождение во всех этих местах гурьбой и вообще более чем по два в ряд.
9. При встрече с Государем Императором и членом Императорской фамилии ученики обязаны останавливаться и снимать фуражки, а при встрече с гг. министром народного просвещения и товарищем его, а также губернатором и архиереями – ученики обязаны отдавать им должное почтение, снимая фуражки и вежливо кланяясь.
10. Во время сбора учеников перед началом учения воспрещается им толпиться на улице или на тротуаре перед зданием гимназии, и точно так же, расходясь из гимназии, они обязаны идти каждый в свою сторону не гурьбою и не большими группами и не затевая между собой ни игр, ни тем более ссор и драк.
Примечание: За нарушение вышеизложенных правил ученик подвергается по постановлению педагогического совета строгому взысканию, а в более важных случаях даже немедленному увольнению из учебного заведения. Кроме вышеупомянутых правил, ученики обязаны также соблюдать общие правила относительно поведения, изложенные в «Дневнике для записывания уроков».
Нет, я понимаю: ХIХ век, отсутствие культуры детской жизни, бюрократия, русские «учителя». Это всё понятно. Но не было ли и более тонкой игры? Вот я прочёл эти «Правила», и мне первое, что пришло в голову, – провокация. Но и в то время жили русские люди, цепочка умозаключений, слух были те же. Изменились детали, частности. А ощущение мира, ощущение слова было то же. И ведь действительно писаревы утверждали, что классическое образование это провокация царизма, призванная отвлечь подрастающее поколение от реальной жизни, а следовательно, и от революционной борьбы. (В эпоху Николая I был уклон в сторону точных наук – упрекали задним числом и его, говоря, что геометрия н физика тоже «отвлекают».)
И неслучайно Достоевский в «Братьях Карамазовых» вложил в уста уже «наученного» подростка Коли Красоткина следующую тираду:
«– Классические языки, если хотите всё моё о них мнение, – это полицейская мера, вот для чего единственно они заведены, – мало-помалу начал вдруг опять задыхаться Коля, – они заведены потому, что скучны, и потому, что отупляют способности. Было скучно, так вот как сделать, чтоб ещё больше было скуки? Было бестолково, так как сделать, чтобы стало ещё бестолковее? Вот и выдумали классические языки. (Характерно, что Коля первый в классе по латыни. Как Володя – латынь тоже его коньком была. – О.) … Да помилуйте, ведь классики все переведены на все языки, стало быть, вовсе не для изучения классиков понадобилась им латынь…»
И тут же Красоткин указал источник «информации»:»
Знаете, вот это же самое, что я вам сейчас толковал про переведённых классиков, говорил вслух всему третьему классу сам преподаватель Колбасников".
И не надо Валленродов Кильдюшевских, свои Колбасниковы объяснят, щёлкнут ногтём по «Правилам»: «за людей вас не считают, хотят совсем в дебилов превратить». Нет, не случайно после революции слово появилось – «вредительство». Это Красоткины к власти пришли.
Их лексика, их уровень понимания. Их воспитание:
«На одном крупном заводе рабочий-токарь Л. заметил что-то неладное в работе смазчика. Смазчик зачастую оставлял несмазанными подшипники моторов, отчего происходила порча машин. Л. стал внимательнее приглядываться к смазчику. Однажды он увидел, что смазчик, задержавшись по окончании рабочего дня в цехе, забивает гвозди в подшипники и ослабляет гайки в шкивах трансмиссий. Л. сообщил о замеченном органам государственной безопасности. Оказалось, что „смазчик“ является участником шпионско-диверсионной шайки, готовившей уничтожение завода».
Разве марксизм и не зародился как вредительство? «Чем хуже, тем лучше» – вот лозунг основной первых русских марксистов. Но Пестель дошёл до этого на 60 лет раньше. С этого и началось. Ну а в министерстве просвещения поумнее головы сидели, они получше сделали. Всё-таки директор гимназии потоньше командира полка.
Розанов об истоках нигилизма писал:
"В основе просто:
Учась в Симбирске – ничего о Свияге, о городе, о родных (тамошних) поэтах – Аксаковых, Карамзине, Языкове; о Волге – там уже прекрасной и великой.
Учась в Костроме – не знал, что это имя – ещё имя языческой богини; ничего – о Ипатьевском монастыре. О чудотворном образе (местной) Феодоровской Божьей Матери – ничего.
Учась в Нижнем – ничего о «Новгороде низовые земли», о «Макарии, откуда ярмарка»; об Унже (река) и её староверах.
С 10-ти лет, как какое-то Небо и Вера и Религия: «Я человек, хотя и маленький, но у меня 24 ребра и 32 зуба» … И в 15 лет эти дети – мёртвые старички".
Писарев сказал о недостатках русской школы: спе-ци-аль-но. Действительно, подсудимый Писарев, специально.
Примечание к №436
Процесс превращения в насекомое был закончен.
В той же статье "Как чуть не потухла «Искра» "Ленин писал о Плеханове:
«По вопросу об отношении нашем к Еврейскому союзу (Бунду) Георгий Валентинович проявляет феноменальную нетерпимость, объявляя его прямо не социал-демократической организацией, а просто эксплуататорской, эксплуатирующей русских, говоря, что наша цель – вышибить этот Бунд из партии, что евреи – сплошь шовинисты и националисты, что русская партия должна быть русской, а не давать себя „в пленение“ „колену гадову“ и пр. Никакие наши возражения против этих неприличных речей ни к чему не привели, и Георгий Валентинович остался всецело при своём, говоря, что у нас просто недостаёт знаний еврейства, жизненного опыта и ведения дел с евреями».
Ничего, Ленину хватило и опыта ведения дел с Плехановым. А там покатилось колесо – «от простого к сложному». И вот уже Владимир Ильич пишет:
«Формально, по-моему, с Бундом надо быть корректным и лояльным (в зубы прямо не бить), но в то же время архихолодным, застёгнутым на все пуговицы и на законной почве припирать его неумолимо и ежечасно».
Или:
«Мы его высечем так, что до новых веников не забудет. Эти бундовцы такие тупицы и самохвалы, дурачки и идиоты, что просто терпения нет … Неужели (конференция – О.) без протоколов будет?? Да разве можно с этими проститутками без протоколов конферировать?»
Своего же первого учителя называл так:
«Некий неприличный писатель, который считается основателем русского марксизма».
Примечание к №420
Нерусский, но именно не русский, и следовательно порождённый русской культурой.
Ленин был абсолютно безлик, абсолютно сконструирован. (462) У него не было никаких «предрассудков». Это оживший персонаж гоголевского бреда. Все эти чернышевские и михайловские были марионетками, но иногда дёргались не в ту сторону, по своей воле. Они были не совсем предсказуемы, это были несовершенные, недоделанные куклы. Ленин же абсолютно ясен, хрустален. У муравья около лужицы сиропа нет выбора. Если он муравей, он должен ползти к сиропу. Во все учебники судебной психиатрии вошла история слабоумного, которого упросили зарезать человека за 150 гр. дешёвых леденцов. Это кукольный бихевиоризм: стимул-реакция. Ленин это абсолютная марионетка, которую хвостатому пуппенмейстеру и не нужно было дёргать за ниточки – «Сама пойдёт!» Это абсолютная кукла, окончательно ожившая кукла, тряпичный Гоголь, совсем оторвавшийся от клейкого текста и колесом пошедший по городам и весям обречённого государства (464). В Ленине окончательно материализовалась идея русского языка. Набоков уподобил советскую Россию исполинскому плакату «с орущим общим местом в ленинском пиджачке и кепке». Ленин это орущая пустота нашего языка. (484)
|
|
|
