Восемнадцатый день допроса

Стоменов: – С вами, такими учеными да начитанными, больно ой как не просто разговор весть. Говорю я тебе, Сергей Дмитрич, многое, а сам чую – если б ты вовсе не понимал, о чем толкую я, то и ладно, да вот только ты на свой манер все разумеваешь. Разъяснять мне скушно, да и горя не будет, если ты так и не уразумеешь ничего... Мы, Кривошеевского рода, не спорщиками будем, как многий люд ученый, а умельцами – хошь узнать если, то я поведаю, а твое своим сменять надобности не имею.

Ты вот со мной чего речи уважительные ведешь, а? Знаю, Сергей Дмитрич, знаю. В секретах предполагаемых нужду имеешь великую. Про шапку-невидимку говорил я? Говорил. Как хвори многие одолеть – говорил? Говорил. Как Силу Великую обрести – сказывал? Сказывал... Но только я многое уже сказал, а тебе все мнится – что вот-вот, еще чуточку – и я, глядишь, какой-никакой, а секрет тебе перескажу. Но говорю – многое поведано, да малое принято.

Нешто мне Никола, ты думаешь, сказывал, как до деревни своей добраться, когда в лес меня отвел, ослепил на время да и покинул? Как от зверя отбиться, как ориентир сообразить, как с голоду и жажды не помереть? Ничего из того не было сказано, а только бросил он меня в лесу – а я ему благодарен остался, потому как выжил и науку великую поимел... Ишь, как у людев все просто выходит: ты сказывай, а я исполню в точности. А ты пойди, как в сказке, туда – не знаю куда, да еще найди кое-что – тогда или Магом сделаешься, или разум утеряешь, или сгинешь вовсе... (следователь барабанит пальцами по столу). Есть карты одни для гаданиев – так вот, там первая карточка будет Маг, а последняя – дурак (имеются в виду карты ТАРОТ. – Примечание автора).

Ты, Сергей Дмитрич, не серчай, я тебе не для того это говорю, чтоб обиду тебе сделать, а лишь потому, чтоб слово мое проком тебе было, а не обузой...

Когда удерж я познавал голодом, сна лишение надобное, слово вслух не проговаривал да сдюживал тяги плотские – нет, не о том я думу имел, что, мол, удержусь да и стану Магом великим. Если ты за мыслею этой вслед пойдешь, то, конечно, сдержаться можешь, да только проку от этого будет негусто. Роду же Кривошеевскому да Никитовскому наказано было – удерж познавая, Силу в этом найти сумейте... Найдешь – не найдешь, дело хозяйское, бранить никто не станет, да только старайся все же найти ее. Коли не вышло, сорвался – всегда повтор можно сделать, да вот только хуже будет, если удерж имел, но Силу там не обнаружил. От того и выходит – чуешь, Сергей Дмитрич, – что удерж чаще всего есть цель, а важность вся – перетерпеть, и не более, но для нас до конца дойти не главное будет, а главное – найти пользу великую в процессе ентом. А посему и получается – мается баба весом грузным и голод несет справно, потому как шепнули ей на ушко, дескать, поголодаешь, так и похудеешь враз. Только баба эта дни свои удерживает, а сама – как грузной была, так и есть. Вот я и ведаю – если денькам счет ведешь, ждешь только, когда удерж твой закончится, то и Магом не сделаешься.

Следователь: – И впрямь, как в сказке про «Поди туда...»

Стоменов: – Когда мне девять лет было, или около того, игрались мы во дворе в полдень, а тут мамка моя приносит нам пирогов печеных с капустою. Каждому из ребят по пирогу вышло. Разобрали мы их, а они горячие больно, руки еще жгут... Пока я свой остужал, один из старших свой проглотил – да и хвать мой из рук – и бежать… Я, помню, заревел и за ним погнался, а навстречу мне Никола подвернулся с волком своим. Волк подле него семенит, пасть щерит, но глаз у него незлой. Никола мне допрос учиняет, пошто, мол, ревешь и чем обижен будешь, ну я ему все и выклал как на духу. Несправедливо, говорю ему, нечестно Федька наш со мной поступил. Думал, он за меня заступится. А он меня – цап! – за ухо, да больно так – и в лес поволок. Я ору дуром, слезами заливаюсь, да тут он ухо мое отпустил и толкнул меня легонько. Упал я на землю, головой тряхнул, слезы утер – гляжу: нос к носу лежу с муравейником огромным. Мураши снуют тыщами туда-сюда, в глазах мельтешат... Тут мне Никола и говорит: «А ну, Андрюха, кажь мне на муравейник ентот – увидеть хочу, где справедливость в ем обитается...» Посмотрел я на него, потом на муравьев опять поглазел: «Дядь Никола, дак это ж мураши!» – «Ну дак и что ж с того? Справедливость, Андрюха, – она или везде, где только можно, или нигде вовсе. Вот заляг здесь – и гляди в оба: как только справедливость учуешь, так беги ко мне в дом, что есть мочи, и докладывай. Растолкуешь мне все, как следует, тады я твою беду поправлю так, как захочешь... Ну а коли не найдешь справедливость енту – тогда, видать, и нема ее вовсе на белом свете... Но все равно доложи». Сказал – да и ушел восвояси, меня одного оставил. Глазел я, глазел, как мураши эти, значит, между собой организуются, но так никакой справедливости и не углядел...

Следователь (с досадою): – Ну и сволочь этот ваш Никола, ты уж извини меня!

Стоменов (спокойно): – Отчего же так, он мне правду показал, а я ее усвоил. Пришел я к нему опосля, а он

допрашивает: «Ну как, Андрюха, учуял справедливость природную?» – «Учуял, – говорю я досадливо, а сам чухаюсь, всего покусали мураши треклятые» (следователь улыбается). Дает он мне пряник медовый, видно, с ярмарки привезенный, говорит так серьезно: «Удержишь, Андрюха, если кус свой, против Федьки устоишь – так енто справедливость и есть, а коли не удержишь – так тоже справедливость выходит». – «Как же так, дядь Никола, – спрашиваю, – получается, что кус имею или не имею, а все одно по справедливости?» Только он ничего больше не сказал, а во двор меня вытолкал.

Следователь: – Ну как, не отобрал Федька пряник?

Стоменов (блаженно улыбаясь): – Не-е-а... (помолчав немного). Вроде и невелика наука будет, да только на всю оставшуюся жизнь крепко ее я запомнил. И вот еще чего сказать тебе желание имею: люди это так, для удобствов своих, магию то на Белую да Черную поделили… Магия – она магия и есть, не черная, и не белая, и не какая другая. Она ни цвету не имеет, ни добра или зла, а только лишь в силах разницу. Называющих себя магами много будет, да немногие магами являются... И если, по представлениям вашим, маг черный только черное творит – ни в жизнь ему более сильным не быть супротив того, кто и белое тоже деет. И белый без черного тоже слабоват будет...

Следователь: – И здесь выходит, что сила в противоположном?

Стоменов: – Сила в противоположном – и ты, Сергей Дмитрич, завсегда это помни. Когда инквизитеры эти (инквизиторы. – Так в тексте, примечание переводчика) неверных жгли, то и в Силу вошли великую. Чистая добродетель слабит, хотя многие людишки ей поклоны бьют. Зло исключительное слабит, даже если страх большой вокруг себя сеет. Оттого и дохтора этого, который детишек изводил по нужде необъясненной, – не только понять можно, но и в пример показать, как это делается… Зря гримасничаешь, Сергей Дмитрич, я верно калякаю, хоть и непросто принять будет науку мою...