Эдгар Аллан По. Черный кот
Перевод В.ХинкисаOCR: Alexander D. JerinssonSpellcheck: Анастасия Я не надеюсь и не притязаю на то, что кто-нибудь поверит самойчудовищной и вместе с тем самой обыденной истории, которую я собираюсьрассказать. Только сумасшедший мог бы на это надеяться, коль скоро я самсебе не могу поверить. А я не сумасшедший - и все это явно не сон. Но завтраменя уже не будет в живых, и сегодня я должен облегчить свою душу покаянием.Единственное мое намерение - это ясно, кратко, не мудрствуя лукаво, поведатьмиру о некоторых чисто семейных событиях. Мне эти события в конце концовпринесли лишь ужас - они извели, они погубили меня. И все же я не стануискать разгадки. Я из-за них натерпелся страху - многим же они покажутсябезобидней самых несуразных фантазий. Потом, быть может, какой-нибудь умныйчеловек найдет сгубившему меня призраку самое простое объяснение - такойчеловек, с умом, более холодным, более логическим и, главное, не стольвпечатлительным, как у меня, усмотрит в обстоятельствах, о которых я не могуговорить без благоговейного трепета, всего только цепь закономерных причин иследствий.С детских лет я отличался послушанием и кротостью нрава. Нежность моейдуши проявлялась столь открыто, что сверстники даже дразнили меня из-заэтого. В особенности любил я разных зверюшек, и родители не препятствовалимне держать домашних животных. С ними я проводил всякую свободную минуту ибывал наверху блаженства, когда мог их кормить и ласкать. С годами этаособенность моего характера развивалась, и когда я вырос, немногое в жизнимогло доставить мне более удовольствия. Кто испытал привязанность к верной иумной собаке, тому нет нужды объяснять, какой горячей благодарностью платитона за это. В бескорыстной и самоотверженной любви зверя есть нечтопокоряющее сердце всякого, кому не раз довелось изведать вероломную дружбу иобманчивую преданность, свойственные Человеку.Женился я рано и, по счастью, обнаружил в своей супруге близкие мненаклонности. Видя мое пристрастие к домашним животным, она не упускаласлучая меня порадовать. У нас были птицы, золотые рыбки, породистая собака,кролики, обезьянка и кот.Кот, необычайно крупный, красивый и сплошь черный, без единогопятнышка, отличался редким умом. Когда заходила речь о егосообразительности, моя жена, в душе не чуждая суеверий, часто намекала настаринную народную примету, по которой всех черных котов считали оборотнями.Намекала, разумеется, не всерьез - и я привожу эту подробность единственнодля того, что сейчас самое время о ней вспомнить.Плутон - так звали кота - был моим любимцем, и я часто играл с ним. Явсегда сам кормил его, и он ходил за мной по пятам, когда я бывал дома. Онноровил даже увязаться со мной на улицу, и мне стоило немалого трудаотвадить его от этого.Дружба наша продолжалась несколько лет, и за это время мой нрав ихарактер - под влиянием Дьявольского Соблазна - резко изменились (я сгораюот стыда, признаваясь в этом) в худшую сторону. День ото дня я становилсявсе мрачнее, раздражительней, безразличней к чувствам окружающих. Я позволялсебе грубо кричать на жену. В конце концов я даже поднял на нее руку. Моипитомцы, разумеется, тоже чувствовали эту перемену. Я не только пересталобращать на них внимание, но даже обходился с ними дурно. Однако к Плутону явсе же сохранил довольно почтительности и не позволял себе его обижать, какобижал без зазрения совести кроликов, обезьянку и даже собаку, когда ониласкались ко мне или случайно попадались под руку. Но болезнь развивалась вомне, - а нет болезни ужаснее пристрастия к Алкоголю! - и наконец дажеПлутон, который уже состарился и от этого стал капризнее, - даже Плутонначал страдать от моего скверного нрава.Однажды ночью я вернулся в сильном подпитии, побывав в одном из своихлюбимых кабачков, и тут мне взбрело в голову, будто кот меня избегает. Япоймал его; испуганный моей грубостью, он не сильно, но все же до кровиукусил меня за руку. Демон ярости тотчас вселился в меня. Я более не владелсобою. Душа моя, казалось, вдруг покинула тело; и злоба, свирепеедьявольской, распаляемая джином, мгновенно обуяла все мое существо. Явыхватил из кармана жилетки перочинный нож, открыл его, стиснул шеюнесчастного кота и без жалости вырезал ему глаз! Я краснею, я весь горю, ясодрогаюсь, описывая это чудовищное злодейство.Наутро, когда рассудок вернулся ко мне - когда я проспался после ночнойпопойки и винные пары выветрились, - грязное дело, лежавшее на моей совести,вызвало у меня раскаянье, смешанное со страхом; но то было лишь смутное идвойственное чувство, не оставившее следа в моей душе. Я снова стал питьзапоем и вскоре утопил в вине самое воспоминание о содеянном.Рана у кота тем временем понемногу заживала. Правда, пустая глазницапроизводила ужасающее впечатление, но боль, по-видимому, утихла. Он все также расхаживал по дому, но, как и следовало ожидать, в страхе бежал, едвазавидя меня. Сердце мое еще не совсем ожесточилось, и поначалу я горькосожалел, что существо, некогда так ко мне привязанное, теперь не скрываетсвоей ненависти. Но вскоре чувство это уступило место озлоблению. И тогда,словно в довершение окончательной моей погибели, во мне пробудился духпротиворечия. Философы оставляют его без внимания. Но я убежден до глубиныдуши, что дух противоречия принадлежит к извечным побуждающим началам всердце человеческом - к неотторжимым, первозданным способностям, иличувствам, которые определяют самую природу Человека. Кому не случалось сотнюраз совершить дурной или бессмысленный поступок безо всякой на то причины,лишь потому, что этого нельзя делать? И разве не испытываем мы, вопрекиздравому смыслу, постоянного искушения нарушить Закон лишь потому, что этозапрещено? Так вот, дух противоречия пробудился во мне в довершениеокончательной моей погибели. Эта непостижимая склонность души ксамоистязанию - к насилию над собственным своим естеством, склонностьтворить зло ради зла - и побудила меня довести до конца мучительство надбессловесной тварью. Как-то утром я хладнокровно накинул коту на шею петлюи повесил его на суку - повесил, хотя слезы текли у меня из глаз и сердцеразрывалось от раскаянья, - повесил, потому что знал, как он некогда менялюбил, потому что чувствовал, как несправедливо я с ним поступаю, - повесил,потому что знал, какой совершаю грех - смертный грех, обрекающий моюбессмертную душу на столь страшное проклятие, что она оказалась бынизвергнута - будь это возможно - в такие глубины, куда не простирается дажемилосердие Всеблагого и Всекарающего Господа.В ночь после совершения этого злодейства меня разбудил крик: "Пожар!"Занавеси у моей кровати полыхали. Весь дом был объят пламенем. Моя жена,слуга и я сам едва не сгорели заживо. Я был разорен совершенно. Огоньпоглотил все мое имущество, и с тех пор отчаянье стало моим уделом.Во мне довольно твердости, дабы не пытаться изыскать причину иследствие, связать несчастье со своим безжалостным поступком. Я хочу лишьпроследить в подробности всю цепь событий - и не намерен пренебречь ниединым, пусть даже сомнительным звеном. На другой день после пожара япобывал на пепелище. Все степы, кроме одной, рухнули. Уцелела лишь довольнотонкая внутренняя перегородка посреди дома, к которой примыкало изголовьемоей кровати. Здесь штукатурка вполне противостояла огню - я объяснил этотем, что стена была оштукатурена совсем недавно. Подле нее собралась большаятолпа, множество глаз пристально и жадно всматривались все в одно место.Слова: "Странно!", "Поразительно!" и всякие восклицания в том же родевозбудили мое любопытство. Я подошел ближе и увидел на белой поверхностинечто вроде барельефа, изображавшего огромного кота. Точность изображенияпоистине казалась непостижимой. На шее у кота была веревка.Сначала этот призрак - я попросту не могу назвать его иначе - повергменя в ужас и недоумение. Но, поразмыслив, я несколько успокоился. Явспомнил, что повесил кота в саду подле дома. Во время переполоха, поднятогопожаром, сад наводнила толпа - кто-то перерезал веревку и швырнул кота черезоткрытое окно ко мне в комнату. Возможно, таким способом он хотел меняразбудить. Когда стены рухнули, развалины притиснули жертву моей жестокостик свежеоштукатуренной перегородке, и от жара пламени и едких испарении наней запечатлелся рисунок, который я видел.Хотя я успокоил если не свою совесть, то, по крайней мере, ум, быстрообъяснив поразительное явление, которое только что описал, оно все жеоставило во мне глубокий след. Долгие месяцы меня неотступно преследовалпризрак кота; и тут в душу мою вернулось смутное чувство, внешне, но тольковнешне, похожее на раскаянье. Я начал даже жалеть об утрате и искал вгрязных притонах, откуда теперь почти не вылезал, похожего кота той жепороды, который заменил бы мне бывшего моего любимца.Однажды ночью, когда я сидел, томимый полузабытьем, в каком-тобогомерзком месте, внимание мое вдруг привлекло что-то черное на одной изогромных бочек с джином или ромом, из которых состояла едва ли не всяобстановка заведения. Несколько минут я не сводил глаз с бочки, недоумевая,как это я до сих пор не замечал столь странной штуки. Я подошел и коснулсяее рукой. То был черный кот, очень крупный - под стать Плутону - и похожийна него как две капли воды, с одним лишь отличием. В шкуре Плутона не былони единой белой шерстинки; а у этого кота оказалось грязно-белое пятно чутьли не во всю грудь.Когда я коснулся его, он вскочил с громким мурлыканьем и потерся о моюруку, видимо, очень обрадованный моим вниманием. А ведь я как раз искалтакого кота. Я тотчас пожелал его купить; но хозяин заведения отказался отденег - он не знал, откуда этот кот взялся, - никогда его раньше не видел.Я все время гладил кота, а когда собрался домой, он явно пожелал идтисо мною. Я ему не препятствовал; по дороге я иногда нагибался и поглаживалего. Дома он быстро освоился и сразу стал любимцем моей жены.Но сам я вскоре начал испытывать к нему растущую неприязнь. Этого яникак не ожидал; однако - не знаю, как и почему это случилось, - егоочевидная любовь вызывала во мне лишь отвращение и досаду. Мало-помалу этичувства вылились в злейшую ненависть. Я всячески избегал кота; лишь смутныйстыд и память о моем прежнем злодеянии удерживали меня от расправы над ним.Проходили недели, а я ни разу не ударил его и вообще не тронул пальцем: номедленно - очень медленно - мною овладело неизъяснимое омерзение, и ямолчаливо бежал от постылой твари как от чумы.Я ненавидел этого кота тем сильней, что он, как обнаружилось в первоеже утро, лишился, подобно Плутону, одного глаза. Однако моей жене он стал отэтого еще дороже, она ведь, как я уже говорил, сохранила в своей душе тумягкость, которая некогда была мне свойственна и служила для менянеиссякаемым источником самых простых и чистых удовольствий.Но, казалось, чем более возрастала моя недоброжелательность, тем крепчекот ко мне привязывался. Он ходил за мной по пятам с упорством, котороетрудно описать. Стоило мне сесть, как он забирался под мой стул или прыгалко мне на колени, донимая меня своими отвратительными ласками. Когда явставал, намереваясь уйти, он путался у меня под ногами, так что я едва непадал, или, вонзая острые когти в мою одежду, взбирался ко мне на грудь. Втакие минуты мне нестерпимо хотелось убить его на месте, но меня удерживалодо некоторой степени сознание прежней вины, а главное - не стану скрывать, -страх перед этой тварью.В сущности, то не был страх перед каким-либо конкретным несчастьем, -но я затрудняюсь определить это чувство другим словом. Мне стыдно признаться- даже теперь, за решеткой, мне стыдно признаться, - что чудовищный ужас,который вселял в меня кот, усугубило самое немыслимое наваждение. Жена нераз указывала мне на белесое пятно, о котором я уже упоминал, единственное,что внешне отличало эту странную тварь от моей жертвы. Читатель, вероятно,помнит, что пятно это было довольно большое, однако поначалу оченьрасплывчатое; но медленно - едва уловимо, так что разум мой долгое времявосставал против столь очевидной нелепости, - оно приобрело наконецнеумолимо ясные очертания. Не могу без трепета назвать то, что оно отнынеизображало - из-за этого главным образом я испытывал отвращение и страх иизбавился бы, если б только посмел, от проклятого чудовища, - отныне, дабудет вам ведомо, оно являло взору нечто мерзкое - нечто зловещее, -виселицу! - это кровавое и грозное орудие Ужаса и Злодейства - Страдания иПогибели!Теперь я воистину был несчастнейшим из смертных. Презренная тварь,подобная той, которую я прикончил, не моргнув глазом, - эта презренная тварьпричиняла мне - мне, человеку, сотворенному по образу и подобию Всевышнего,- столько невыносимых страданий! Увы! Денно и нощно не знал я болееблагословенного покоя! Днем кот ни на миг но отходил от меня, ночью же я чтони час пробуждался от мучительных сновидений и ощущал горячее дыхание этогосущества на своем лице и его невыносимую тяжесть, - кошмар во плоти, которыйя не в силах был стряхнуть, - до конца дней навалившуюся мне на сердце!Эти страдания вытеснили из моей души последние остатки добрых чувств. Ялелеял теперь лишь злобные мысли - самые черные и злобные мысли, какиетолько могут прийти в голову. Моя обычная мрачность переросла в ненависть ковсему сущему и ко всему роду человеческому; и более всех страдала отвнезапных, частых и неукротимых взрывов ярости, которым я слепо предавался,моя безропотная и многотерпеливая жена.Однажды по какой-то хозяйственной надобности мы с ней спустились вподвал старого дома, в котором бедность принуждала нас жить. Кот увязалсяследом за мной по крутой лестнице, я споткнулся, едва не свернул себе шею иобезумел от бешенства. Я схватил топор и, позабыв в гневе презренный страх,который до тех пор меня останавливал, готов был нанести коту такой удар, чтозарубил бы его на месте. Но жена удержала мою руку. В ярости, перед которойбледнеет ярость самого дьявола, я вырвался и раскроил ей голову топором. Онаупала без единого стона.Совершив это чудовищное убийство, я с полнейшим хладнокровием сталискать способа спрятать труп. Я понимал, что не могу вынести его из домаднем или даже под покровом ночи без риска, что это увидят соседи. Многовсяких замыслов приходило мне на ум. Сперва я хотел разрубить тело на мелкиекуски и сжечь в печке. Потом решил закопать его в подвале. Тут мнеподумалось, что лучше, пожалуй, бросить его в колодец на дворе - или забитьв ящик, нанять носильщика и велеть вынести его из дома. Наконец я избрал,как мне казалось, наилучший путь. Я решил замуровать труп в стене, какнекогда замуровывали свои жертвы средневековые монахи.Подвал прекрасно подходил для такой цели. Кладка стен была непрочной, ктому же не столь давно их наспех оштукатурили, и по причине сыростиштукатурка до сих пор не просохла. Более того, одна стена имела выступ, вкотором для украшения устроено было подобие камина или очага, позднеезаложенного кирпичами и тоже оштукатуренного. Я не сомневался, что легкосумею вынуть кирпичи, упрятать туда труп и снова заделать отверстие так, чтосамый наметанный глаз не обнаружит ничего подозрительного.Я не ошибся в расчетах. Взяв лом, я легко вывернул кирпичи, поставилтруп стоймя, прислонив его к внутренней стене, и без труда водворил кирпичина место. Со всяческими предосторожностями я добыл известь, песок и паклю,приготовил штукатурку, совершенно неотличимую от прежней, и старательнозамазал новую кладку. Покончив с этим, я убедился, что все в полном порядке.До стены словно никто и не касался. Я прибрал с полу весь мусор до последнейкрошки. Затем огляделся с торжеством и сказал себе:- На сей раз, по крайней мере, труды мои не пропали даром.После этого я принялся искать тварь, бывшую причиной столькихнесчастий; теперь я наконец твердо решился ее убить. Попадись мне кот в товремя, участь его была бы решена; но хитрый зверь, напуганный, как видно,моей недавней яростью, исчез, будто в воду канул. Невозможно ни описать, нидаже вообразить, сколь глубокое и блаженное чувство облегчения наполнило моюгрудь, едва ненавистный кот исчез. Всю ночь он не показывался; то былапервая ночь, с тех пор как он появился в доме, когда я спал крепким испокойным сном; да, спал, хотя на душе моей лежало бремя преступления.Прошел второй день, потом третий, а мучителя моего все не было. Я вновьдышал свободно. Чудовище в страхе бежало из дома навсегда! Я более его неувижу! Какое блаженство! Раскаиваться в содеянном я и не думал. Было учиненокороткое дознание, но мне не составило труда оправдаться. Сделали даже обыск- но, разумеется, ничего не нашли. Я не сомневался, что отныне будусчастлив.На четвертый день после убийства ко мне неожиданно нагрянулиполицейские и снова произвели в доме тщательный обыск. Однако я был уверен,что тайник невозможно обнаружить, и чувствовал себя преспокойно. Полицейскиевелели мне присутствовать при обыске. Они обшарили все уголки и закоулки.Наконец они в третий или четвертый раз спустились в подвал. Я не повел ибровью. Сердце мое билось так ровно, словно я спал сном праведника. Япрохаживался по всему подвалу. Скрестив руки на груди, я неторопливовышагивал взад-вперед. Полицейские сделали свое дело и собрались уходить.Сердце мое ликовало, и я не мог сдержаться. Для полноты торжества я жаждалсказать хоть словечко и окончательно убедить их в своей невиновности.- Господа, - сказал я наконец, когда они уже поднимались по лестнице, -я счастлив, что рассеял ваши подозрения. Желаю вам всем здоровья и немногоболее учтивости. Кстати, господа, это... это очень хорошая постройка (внеистовом желании говорить непринужденно я едва отдавал себе отчет в своихсловах), я сказал бы даже, что постройка попросту превосходна. В кладке этихстен - вы торопитесь, господа? - нет ни единой трещинки. - И тут, упиваясьсвоей безрассудной удалью, я стал с размаху колотить тростью, которую держалв руке, по тем самым кирпичам, где был замурован труп моей благоверной.Господи боже, спаси и оборони меня от когтей Сатаны! Едва смолклиотголоски этих ударов, как мне откликнулся голос из могилы!.. Крик, сперваглухой и прерывистый, словно детский плач, быстро перешел в неумолчный,громкий, протяжный вопль, дикий и нечеловеческий, - в звериный вой, вдушераздирающее стенание, которое выражало ужас, смешанный с торжеством, имогло исходить только из ада, где вопиют все обреченные на вечную муку излобно ликуют дьяволы.Нечего и говорить о том, какие безумные мысли полезли мне в голову.Едва не лишившись чувств, я отшатнулся к противоположной стене. Мгновениеполицейские неподвижно стояли на лестнице, скованные ужасом и удивлением. Нототчас же десяток сильных рук принялись взламывать стену. Она тотчасрухнула. Труп моей жены, уже тронутый распадом и перепачканный запекшейсякровью, открылся взору. На голове у нее, разинув красную пасть и сверкаяединственным глазом, восседала гнусная тварь, которая коварно толкнула меняна убийство, а теперь выдала меня своим воем и обрекла на смерть от рукипалача. Я замуровал это чудовище в каменной могиле.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
