Угадывание слов по общему рисунку.

Всякое угадывание есть, собственно говоря, воспоминание. Чтобы угадать напечатанное слово, надо его знать заранее и помнить, какой оно имеет печатный рисунок, Собственно в чтении мы узнаем знакомые словесные рисунки. Ввиду того что русские слова (склоняемые и спрягаемые) изменяются в своем окончании, это угадывание распадается на две части - разглядывание «основы» слова и его «окончания». Этим объясняется, почему концы слов рассматриваются несколько внимательнее, чем начала. Здесь есть опасность угадать не то слово, которое напечатано. Это приводит к обычной подстановке слов более знакомых, скорее приходящих на память вместо менее знакомых или вовсе не знакомых, при условии, что общее начертание слов сходно (2). Так, вместо непривычной, устарелой формы «табатерка» (от «tabatiere») наборщик склонен прочесть знакомое «табакерка», вместо «следственно» - «следовательно» и т. п.

Так как наименее заметны внутренние буквы, то ошибаются обычно в глагольных суффиксах (например, «выдумал» вместо «выдумывал», «рассказал» вместо «рассказывал»; очень часто мешаются причастные окончания «щий» и «вший» («принадлежащий»-«принадлежавший»), особенно в возвратных глаголах (на «ся»), где буквы «вш» и «щ» запрятаны еще глубже в слово, еще дальше от его концов. Именно этим объясняется, например, появление в XIV главе «Дубровского» слова «педагогический» вместо прежнего «педантический». Так же в «Подростке» Достоевского (часть третья, глава седьмая, II) в большинстве позднейших (посмертных) изданий читаем: «Друг Аркадий, теперь душа моя утомилась» вместо прежнего, «умилилась» (3).

3.Запоминание фразы и обратное воспроизведение ее во внутренней речи. Здесь ошибки сравнительно редки, но приходится и здесь их учитывать. Наборщик запоминает смысл фразы, смутно представляя отдельные слова. Когда он произносит про себя прочитанное, то при некоторой рассеянности происходят следующие уклонения от истины:

• замена слов равнозначными словами (синонимами);

• замена непривычного оборота речи более привычным;

• замена формы слова грамматически равнозначной.

Во всех трех случаях в подавляющем большинстве наборщик от форм устарелых и редких переходит к формам более новым и более распространенным в разговорной и письменной речи.

Замена одного слова синонимом вовсе не такая редкость. Большею частью это происходит со словами, не особенно заметными во фразе, имеющими второстепенное значение. Так, подобная замена часто происходит в пояснительных к репликам действующих лиц словах, в глаголе, который все равно должен обозначать произнесение. Вот три опечатки из произведения Достоевского «Игрок» (заимствую эти опечатки из издания «Просвещения»):

«строго сказал немец» - в оригинале: «строго отвечал немец»; «обернулся и сказал «гейн!»-в оригинале: «обернулся и закричал «гейн!»»; наконец, следующая:

«- Тише! - заговорила она» - в оригинале: «- Тише! - предупредила она». Вот пример другого типа подобной же замены: «повернуть всю человеческую жизнь» - следует: «повернуть всю человеческую душу»; «без чувств»-следует: «без памяти».

Замена непривычного оборота более привычным очень распространена. Здесь наблюдаются два случая: 1) перестановка слов (очень часто); 2) дополнение сокращенных выражений. Не буду приводить примеры первого и отмечу лишь, что ошибочная перестановка слов обыкновенно захватывает только два соседних слова, меняющихся местами. Редко происходит более сложное перемещение слов.

Что касается второго, то это - обычные замены сокращенных «может», «должно» полными «может быть», «Должно быть», пополнение формы «во что бы ни стало» до «во что бы то ни стало» и т.п.

Еще типичнее замена одной грамматической формы равнозначной. Так, путаются в наборе формы в творительном падеже на «ою» и на «ой» («со мною» и «со мной»), окончания «ие» и «ье» («терпение» и «терпенье»), формы «же» и «ж» («однако же» и «однако ж»), «ее» и «ей» («сильнее» и «сильней»), «ию» и «ыо» («частию» и «частью»). При этом некоторые формы определенно вытесняют другие. Так, форма творительного падежа на «ию» систематически заменяется формой на «ыо».

Таковы опечатки, коренящиеся в «психологии» набора. Но имеются еще два момента, вызывающие опечатки: 1) необходимость время от времени отрывать глаза от набираемого оригинала, 2) техника разыскания нужной литеры.

Остановимся на первом.

Отрывая глаза от оригинала, наборщик запоминает последнее прочитанное слово. Затем, возвращаясь к чтению, он ищет глазами это же слово. Отсюда происходит два рода ошибок: пропуски и повторения.

Пропуски - типичная и трудно уловимая категория ошибок. Происходят они тогда, когда какое-нибудь слово встречается два раза. Наборщик останавливается на этом слове тогда, когда оно употреблено в первый раз, и заем, снова разыскивая его, попадает глазами на то место, где оно употреблено во второй раз. Весь промежуток между повторениями одного слова, таким образом, исчезает. Вот пример.

В оригинале: «все они любили, когда она им улыбалась. Они любили даже ее походку...». Набрано: «все они любили даже ее походку...». Причина ошибки - повторенное слово «любили».

Вот другой пример.

В оригинале: «От прежней ипохондрии почти и следов не осталось. От разных «воспоминаний» и тревог...» и т. д. Напечатано: «От разных «воспоминаний» и тревог...». Причина пропуска - два «От» с прописной буквы.

Иногда для пропуска достаточно неполное сходство двух слов, например: «всему уступить, со всеми поступить политично», напечатано: «всему уступить политично». Причина пропуска – сходство двух слов: «поступить» и «уступить».

Иногда происходит пропуск целой строки оригинала, бывают даже пропуски целых абзацев. Например, в издании «Просвещения» в томе V сочинений Достоевского на стр. 279 пропущен абзац:

«- И я был уверен, что вы останетесь, -одобрительно произнес мистер Астлей».

Возможно, что абзац этот был пропущен потому, что следующий за ним начинается тоже с прописного «И»:

«Идя к мистеру Астлею».

По этой же причине бывают повторения. Например, напечатано: «Если я вам скажу, что вы по дороге платок потеряли или что вы идете не в ту сторону, куда вам нужно, и т. п.,-это еще не значит, что вы идете не в ту сторону, куда вам нужно, и т. п.,-это еще не значит, что вы мой подсудимый» (Добролюбов, «Луч света в темном царстве»). Курсивом набрано здесь – неправильно напечатанное дважды. Причина повторения - в дважды встретившемся словосочетании: «что вы».

Как и в случае пропуска, иногда причиной повторения является дважды набранная строка оригинала.

Что касается ошибок, проистекающих от процесса вынимания литеры из соответствующего отделения кассы, то здесь может быть два случая.

По ошибке рука попадает не в то отделение. Так, не трудно взять «ц» вместо «п» или обратно.

Но чаще бывает ошибка, происходящая оттого, что в кассе оказывается неправильно положенная буква. По большей части это происходит при разборе, когда мелкие буквы по сходству очертаний принимаются одна за другую. Так, например, очень часто путаются буквы «с» и «е», «т» и «г», «и» и «н», «н» и «п», «ш» и «щ» (кстати, и буквы «ш» и «щ», как и пара «н» и «и», находятся в кассе рядом). Возможно также, что при той быстроте, с которой производится разбор, буквы вместо своего отделения падают в соседнее.

Ознакомившись вкратце с причинами опечаток, перейдем к классификации опечаток.

Чаще всего это бывают пропуски. Здесь мы имеем:

1. Пропуски отдельных букв.

Обычно пропускаются буквы внутри слова, особенно если этот пропуск не отражается значительно на смысле фразы. В этом отношении больше всего страдают глагольные формы. Например, вместо «ошибаетесь» печатают «ошибетесь» и т. п.

Эти пропуски иногда поддерживаются тем, что превращают форму менее употребительную в более употребительную, например вместо «уничижение» печатается «унижение», «белокудрой» - «белокурой».

Происходят пропуски в случае повторения в слове одинаковых букв, например вместо «попросил» - «просил», вместо «вовсе» - «все». В первом случае пропуску способствовало наличие двух «п», во втором - двух «в».

Впрочем, бывают случайные пропуски, например «поверить» вместо «проверить». Ср. «скромный водевиль» вместо «скоромный водевиль», «прочные сердца» вместо «порочные сердца».

2. Пропуск слов.

Систематически пропускаются короткие слова. Слова в три буквы и менее могут легко выпадать при наборе. Особенно в этом отношении страдает союз «и». Надо сказать, что слово это употребляется у нас в двух значениях: 1) как соединительный союз, 2) в значении наречий «также», «вот» и т. п. Во втором случае «и» меньше связано с контекстом и его выпадение может остаться незамеченным. Именно в этом значении «и» выпадает чаще всего в контекстах типа «он ей и говорит», «он и это сделает» и т. п. («приходила... с просьбой помочь ей [и] разрешить вопрос, который ей не давался»).

Так же легко выпадает местоимение «я», где оно недостаточно забронировано контекстом, т. е. где его отсутствие не слишком заметно.

Другая причина пропусков - тождество или сходство двух соседних слов.

Как говорилось выше, характеристичными частями слова являются его концы, первая и последняя буква. Достаточно, если два смежных слова начинаются на одинаковую букву или одинаково оканчиваются, чтобы одно из них имело шансы быть пропущенным. Происходит это по упомянутой выше причине отрыва, хотя бы мгновенного, глаз от оригинала. Вот примеры подобных пропусков (пропущенное слово в скобках): «сидите [сегодня]», «А [пусть] пришлют», «я [вам] там купил», «такое [большое] письмо». При этом пропуски по сходству окончаний бывают относительно чаще, чем по сходству начал. Что же касается пропускаемого слова, то, как показывают подсчеты, в случаях пропусков по сходству окончаний чаще выпадает второе из сходных слов, в случаях сходства начальных букв - первое (4).

Это поддается объяснению, если учесть «психологию» перескакивания взором через сходственные элементы. Ведь в случае сходства начал между сходственными буквами располагается первое слово, в случае сходства концов - второе. Однако преобладание этих случаев над обратными не особенно значительно. Еще проще пропустить одно из двух повторенных слов: «ну [какое,] какое мне дело».

3. Пропуски фраз по большей части вызываются наличием повторяющегося слова.

Примеры пропусков приведены выше. Вот еще пример такого пропуска. В первом издании «Бедных людей» Достоевского («Петербургский сборник», 1846) в письме 12 июня есть место: «Что, грех переписывать, что ли? «Он, дескать, переписывает!» «Эта, дескать, крыса-чиновник переписывает!» Да что же тут бесчестного такого?». В отдельном издании романа 1847 года это место читается: «Что, грех переписывать, что ли? «Он дескать переписывает!» Да что же тут бесчестного такого?». В таком же виде это место находится и в остальных трех позднейших изданиях, вышедших при Достоевском, и во всех посмертных изданиях. Между тем это - явная опечатка, вызванная повторением слова «переписывает», сходство которого усилено наличием в обоих случаях восклицательного знака и кавычек. Без опущенного непонятна находящаяся дальше фраза того же письма: «Ну, пожалуй, пусть крыса, коли сходство нашли».

Другая причина пропусков - выпадение строк (оригинала или набора).

Кроме приведенного выше примера укажу еще один пример. В «Подростке» Достоевского (часть третья, глава двенадцатая, V), в журнальном тексте, читается:

«я скользнул в спальню Татьяны Павловны - в ту самую каморку, в которой могла поместиться одна лишь только кровать Татьяны Павловны и в которой я уже раз [нечаянно подслушивал. Я сел на кровать и тотчас] отыскал себе щелку в портьере». В отдельном издании составляющие строку слова в прямых скобках [ ] выпали и получилась бессмыслица. Посмертные издания вполне основательно восстановили здесь текст первого издания. Второе место занимают замены разного рода.

4. Замена отдельных букв, объясняемая по большей части сходством очертаний букв.

В этом отношении особенно часты замены букв н-и-п-ц, например: «певница»-«цевница». Замена «н» буквой «и» и обратно по большей части дает бессмысленные опечатки; тем не менее эти замены, не замеченные в корректуре, можно найти в любой книге. Это отметил еще Гоголь в своих «Опечатках», сопровождавших 1-е издание «Вечеров на хуторе близ Диканьки»:

«Не доводилось никогда еще возиться с печатною грамотою. Чтобы тому тяжело икнулось, кто и выдумал ее! Смотришь, совсем как будто Иже; а приглядишься, или Наш или Покой».

Также меняются е - с - о – э, например: «опутал»-«спутал», «опросить»-«спросить», «исторический» - «истерический». Здесь особо надо оговорить постоянное смешение форм «даст» и «дает». Часто смешиваются префиксы «пре» и «про», например «пройдет» вместо «прейдет», что поддерживается незнакомством со старой формой «прейти» (например, в «Подростке» Достоевского в словах Макара Ивановича, говорящего церковным слогом, при перепечатке набрано: «и самое любопытство это прошло» вместо «прешло»).

Нередко путают «т» - «г», тем более, что в букве «т» левое плечо часто довольно слабо отпечатывается. Отсюда типичное смешение слов «запуган» и «запутан».

Иногда смешение букв объясняется их соседством в наборной кассе. Так, часто смешиваются т и м («кот» и «ком»). Это случается особенно часто при наборе с рукописи, где смешению способствует сходство начертания т и м. От этого смешения часто искажаются глагольные формы («знаем» - «знает»). По этой же причине соседства смешиваются р и н («признак»-«призрак»). Впрочем, смешиваются любые буквы. Например в и п: «вошел» - «пошел»; в и н: «звал»-«знал», «наш»-«ваш»; ш и м: «вам родной»-«ваш родной»; а с о: «дальше»- «дольше», «краток»-«кроток»; в и с: «девять»-«десять» (это-особенно часто встречающаяся опечатка); а и и: «маленький»-«миленький»; д и п: «доказывать»-«показывать», «до пяти»-«по пяти», и т. п. (5).

Приведенные примеры все объясняются простой ошибкой в литере. Ошибка эта тем меньше заметна наборщику, чем более схожи ножки соответствующих литер. Обыкновенно происходит замена одной буквы другой буквой той же толщины. Наоборот, крайне редки случаи замены одной буквы другой, неравной ей по толщине, например «г» буквой «ж» или «ш». Впрочем, довольно часто смешиваются слова «так» и «там».

Известен анекдот об опечатке, основанной на замене похожих друг на друга букв. В одной газете, при описании коронации, сообщалось: «впереди несли императорскую корову». На следующий день появилось «исправление», а именно - вместо напечатанного предлагалось:

«впереди несли императорскую ворону».

Этот анекдот близок к вероятности, так как слово «корона» легко может принять и ту и другую форму ввиду сходства литер «к» и «в», с одной стороны, «в» и «н» - с другой.

Анекдотами подобного рода богаты летописи типографского дела как в России, так и на Западе.

2. Иного рода замены, возникающее не от смешения литер, а от неверного чтения.

По природе своей они сильно отличаются от первых: первые обыкновенно обоюдны, т. е., если вместо «н» набирают «и», то и вместо «и» набирают «н». Кроме того, эти опечатки не зависят от формы слова (6).

Ошибки от прочтения сводятся или: 1) к смешению грамматических форм, или 2) к замене непонятного или непривычного понятным и привычным. В последнем случае замена всегда «направлена», т. е. Предполагает невозможной обратную опечатку. Кроме того, опечатка при механической замене литер в массе бессмысленна, а опечатка от ошибочного чтения всегда осмысленна.

Из первой категории случаев необходимо отметить постоянно встречающиеся смешения глагольных форм на «ав» и на «ал» (особенно часто это происходит тогда, когда в рукописном оригинале встречается начертание буквы «л», напоминающее латинское «h»); например:

«сказал» и «сказав». Не менее часты смешения причастий на «вший» и «щий»: «принадлежавший»-«принадлежащий».

Из других смешивающихся форм надо отметить постоянно смешивающиеся между собой три слова: «странный», «страстный» и «страшный», затем такие случаи, как «под руку» и «под руки» и т. п. Сюда же принадлежит масса опечаток типа «полемика» - «политика» и т. д.

Из второй категории можно отметить ряд архаических форм, которые обычно подновляются как корректорами, так и наборщиками. Так, старая форма «скрыпеть» заменяется «скрипеть», «гошпиталь» и «пашквиль» - «госпиталь» и «пасквиль» (первые формы в настоящее время рассматриваются как нелитературные). Систематически в корне многих глагольных форм на «ивать» и «ывать» старое «о» заменяется новым «а»; например: вместо «удостоивать» - «удостаивать», вместо «выработывать» - «вырабатывать». Точно так же вместо менее употребительного «брюзглив» набирается «брезглив», вместо разговорного «эдакий» - литературное «этакий».

В этом отношении наблюдается некоторая систематичность. Так, у Пушкина в новых изданиях совершенно вытравлена форма «приближился» и заменена везде формой «приблизился», уничтожен глагол «примолвить» (т. е. прибавить) и заменен глаголом «промолвить».

В поэме «Руслан и Людмила» в издании «Просвещения» (том III, стр. 72) читаем:

Над рыцарем иная машет

Ветвями молодых берез,

И жар от них душистый пышет...

Неожиданная рифма «машет» - «пышет» объясняется тем, что наборщик заменил непонятную для него форму «пашет» (не имеющую отношения к хлебопашеству, а связанную с корнем слова «опахало») более знакомой формой «пышет». Точно так же у Лермонтова и у Грибоедова наборщики систематически, в тесном союзе с корректорами, уничтожают архаические формы «раде» и «пьяни», заменяя их «рады» и «пьяны», хотя этим формам соответствовали определяющие произношение рифмы («пьяни» - «няни»).

Подобного типа опечатки характерны для определенных эпох. Если в одно время печатают вместо «нумер» - «номер», то в другое «номер» вместо «нумер». Точно так же «эксплуатация» одно время заменялась «эксплоатацией», после чего появилась обратная тенденция. В каждую эпоху существует свой репертуар неупотребительных слов. Некоторые из этих слов окончательно выходят из употребления, умирают, другие же возвращаются к жизни. То же можно сказать и про разные формы слов.

Что касается замены одного слова другим (за исключением слов однобуквенных: «я», «и» и т. п.), то это сравнительно редкий случай опечатки. По большей части это подстановка вместо одного слова его синонима (пример см. выше).

Как на особый тип замены слов следует указать на случай, когда набирается вместо нужного слова какое-нибудь находящееся по соседству. Хотя наборщик и старается читать последовательно набираемый текст, но в его поле зрения находятся слова, расположенные на сравнительно широкой площади. Очень часто, при ослабленном внимании, какое-нибудь слово, лежащее в поле зрения, механически набирается, особенно если при этом не теряется смысл. Вот примеры. В оригинале стояло: «привстал вдруг с своего места» («Братья Карамазовы»); в издании «Просвещения»: «привстал вдруг с своего кресла». Дело в том, что двумя строками ниже есть: «усадил его опять в кресла». Глаза наборщика забежали вперед, и он поставил вместо «места» бросившееся ему «кресла», так как слово это не противоречит общему смыслу. Так же вместо «мелкий разносчик с лотка» напечатано: «мелкий приказчик с лотка» («Братья Карамазовы», в издании «Просвещения», т. III, стр. 376), потому что через восемь строк есть слово «приказчик». Иной раз также по ошибке попавшиеся в глаза наборщика слова интерполируются в текст, образуя добавления. Например, в оригинале: «таков ли был бы я в эту ночь и в эту минуту»; в печати: «в эту проклятую минуту», потому что двумя строками выше читаем: «в эту проклятую ночь» («Братья Карамазовы», т. II, стр. 348). Здесь интерполяции способствовало повторение слов «в эту», но вместо обычного в таких случаях пропуска получилась вставка в текст лишнего слова. По той же причине в «Полтаве» в издании Брокгауза - Ефрона мы читаем: «Украина шумно зашумела» (Песнь третья, стих 42) вместо обычного (и правильного) «Украина смутно зашумела». Иногда эти «паразитные» влияния, сочетаясь с синонимической подстановкой, определяют направление в выборе синонима. Например, вместо «самым нетерпеливым и резким отказом» печатается: «самым решительным и резким отказом» («Братья Карамазовы», изд. «Просвещения», т. III, стр. 46): здесь «ре» слова «резким» предопределило выбор слова «решительным».

Пожалуй, не реже, чем замены, встречаются перестановки. Здесь мы имеем одинаково обильно представленные перестановки букв и перестановки слов.

Перестановка букв встречается гораздо чаще, чем это можно предполагать. Существует ряд слов, близких по значению, которые отличаются друг от друга порядком букв. Такие слова сплошь и рядом набираются одно вместо другого, например: «штука» и «шутка», «кончено» и «конечно», «поминать» и «понимать», «одобрять» и «ободрять», «провраться» и «прорваться», «большего им не дано» и «не надо». Иногда перестановка соединяется с заменой букв, их пропуском и т. д. Так «поминать» иногда переходит в «помнить». Постоянно путаются слова «благородный» и «благодарный». В соединении с более сложным искажением постоянно путают «всё» и «свое».

Ещё чаще происходит перестановка слов, особенно коротких.

Вообще надо отметить, что наиболее подвержены опечаткам слова короткие, слишком мало привлекающие внимание, и слова длинные - утомляющие внимание. Точнее всего передаются слова средние по размеру, т. е. содержащие шесть-семь букв.

Последний и самый редкий класс опечаток - это добавления (7). Если исключить повторения, о которых сказано выше, то большинство добавлений вызывается тем, что можно назвать фразеологической инерцией. Если в живом языке существует какая-нибудь поговорка или освященная употреблением формула, то появление ее в неполном виде иногда влечет пополнение при перепечатке. Так, если у автора сказано «имею право», есть шансы, что наборщик наберет «имею полное право». В этом порядке систематически наблюдается дополнение сокращенных форм «может», «должно», «стало» (например, «Стало, Васька и тать») при помощи «быть»: «может быть», «стало быть» (см. выше стр. 41), вместо «несколько лет тому» - «несколько лет тому назад» и т. п. Вот пример такого механического добавления. В речи Версилова в «Подростке» (часть третья, глава седьмая, III) имеется место: «каждый отдавал бы всем всё свое»; фраза эта казалась неполной, и в большинстве посмертных изданий читается: «каждый отдавал бы всем всё свое состояние».

Как особый класс добавлений отмечу повторение при наборе целых строк. Происходит это удвоение строк и по отношению к строкам оригинала (когда наборщик дважды читает одну строку) и к строкам набора. Принимая во внимание, что при верстке и правке корректуры бывают передвижения строк, очень часто такое удвоение строк замаскировывается тем, что удвоенный текст не начинается с новой строкой.

Отмечу еще некоторые типичные опечатки, не вошедшие в приведенную классификацию.

Довольно часто при наборе появляются или исчезают выделения абзаца красной строкой (т. е. происходит слияние двух абзацев в один). Иногда это делается даже сознательно, при верстке, чтобы выгнать нужное число строк на страницу, так как по укоренившемуся в типографской среде предрассудку абзац не считается знаком препинания, заслуживающим внимания. Чаще это происходит при следующих условиях:

• Абзац пропадает, когда последняя строка предыдущего абзаца оканчивается вместе с обычной строкой (т. е. когда абзац оканчивается полной строкой). Это явление столь обычно, что, очевидно, для восприятия абзаца недостаточно отступа в начале его, а требуется еще вид короткой строки предыдущего абзаца. Между тем полные строки в конце абзаца - явление весьма частое, так как при верстке нередко приходится «вгонять» лишнюю строку и метранпаж в таком случае довольствуется минимумом. Кроме того, дурно понимаемая эстетика книги требует ровных строк. Поэтому типографщики вообще рассматривают неполные строки как некоторый дефект. Меж тем неполная строка в конце абзаца - это опорная точка для глаза. Это следовало бы усвоить техникам книжного дела и стараться избегать в конце абзацев полных строк, оставляя в конце последней строки абзаца пробел не менее одного круглого *.

• Появляется абзац довольно часто тогда, когда новая строка начинается с прописной буквы. Такую строку иногда принимают за красную. Это случается сплошь и рядом при наборе с печатного оригинала, но еще чаще при печатании с рукописи, так как большинство авторов допускает у себя в рукописях очень неотчетливое обозначение абзаца.

Следует поэтому обратить внимание авторов на то, чтобы абзацы в оригинале были отчетливы, и лучше всего, если бы в начале каждого абзаца стоял корректурный знак абзаца (Z).

Другая типичная опечатка в знаках препинания - это появление точки перед прописной буквой. Наборщик настолько привыкает к тому, что с прописной буквы начинается новое предложение после точки, что самый вид прописной буквы вызывает у него представление о точке. Поэтому часто появляются неожиданные, противоречащие смыслу точки перед собственными именами.

Таковы основные типы опечаток, коренящихся в процессе набора. Это-первая цепь искажений, которым произведение подвергается в печати. Это - своего рода подводные камни, которые полезно знать и предусматривать. Вот почему я остановился с некоторой подробностью на классификации опечаток.

Полезно было бы, чтобы авторы заранее учитывали возможность искажения некоторых мест и обращали на них особое внимание. Так, в частности, совершенно необходима особая тщательность оригинала в случае слов, которые могут быть не поняты наборщиками, научных терминов, имен собственных и т. п. Что касается до форм непривычных (например, диалектных, разговорных, нелитературных, устаревших), то точность их в оригинале полезно оговаривать на полях. Вообще полезно отмечать (например, цветным карандашом) все места, «опасные» в смысле опечаток, чтобы при корректуре обратить на них особое внимание.

Вообще же надо заметить, что наиболее опасные опечатки - это те, которые дают смысл. Какая-нибудь перевернутая буква или бессмысленная замена букв почти не опасны для книги. Это - чисто внешний, технический дефект. Сколько-нибудь внимательное чтение их быстро обнаружит. Гораздо опаснее опечатки осмысленные, дающие в результате новый текст и новый смысл. С подобными опечатками бороться значительно труднее, а между тем они вовсе не так редки, как это вообще думают. В среднем в каждом печатном листе книги средней исправности найдется одна осмысленная опечатка, иначе говоря - одно искажение текста.

Ввиду того, что нет набора без опечаток, книга не может печататься в том виде, в каком она выходит из рук наборщика. Необходима вторая стадия работы над книгой - корректура.

Сперва остановимся на работе профессионального корректора, чтобы уяснить, какие опасности грозят точности текста от неудовлетворительной корректуры и в чем выражается неудовлетворительность ее.

В первую очередь тексту грозит то, что корректор не будет считывать корректуры с оригиналом. Таким образом, все опечатки, имеющие некоторое вероятие осмысленности, сохранятся. И действительно, существуют корректоры, которые справляются с оригиналом только в случае явной нелепости. Но что считать явной нелепостью?

Следует учитывать то, что наше внимание стремится идти по тексту как бы по инерции. Мы вообще в чтении далеко не все понимаем и, во всяком случае, далеко не во все вникаем.

Если синтаксическая правильность текста соблюдена, то мы можем пропустить нелепость смысловую, не заметив ее и даже не заметив, что прочли фразу, не поняв ее. Она просто скользнет по нашему вниманию и не заденет его. Нужна резкая нелепость, чтобы остановить наше внимание и заставить вдуматься в прочитанное. По другому поводу Виктор Шкловский писал: «Всем известно, как глухо мы воспринимаем содержание самых, казалось бы, понятных стихов; на этой почве иногда происходят очень показательные случаи. Например, в одном из изданий Пушкина было напечатано, вместо «Завешан был тенистый вход», «Завешан брег тенистых волн» (причиной была неразборчивость рукописи); получилась полная бессмыслица, но она спокойно, неузнанная и непризнанная, переходила из издания в издание и была найдена только исследователем рукописей. Причина та, что в этом отрывке при искажении смысла не был искажен звук» («Поэтика», 1919, стр. 22) (8). Таких примеров путешествующих из издания в издание нелепостей можно было бы насчитать очень много, и в свое время мы к ним еще вернемся. Эти примеры показывают, что без сверки с оригиналом, простым чтением корректуры, невозможно устранить искажений, не нарушающих общей связности речи, даже в тех случаях, когда в результате искажений получается смысловая невязка.

Еще хуже получается, когда корректор начинает править замеченную ошибку без справки в оригинале. Исправления по догадке дают еще худшие искажения.

Вот примеры таких искажений, зафиксированных изданиями. В одном месте у Достоевского говорится «о каторжных годах моей жизни». В одном издании в этом месте появилась опечатка: вместо «годах» - «домах». Эта опечатка впоследствии была исправлена без справки с первоисточником, просто по догадке: «о каторжных днях моей жизни». В другом месте («Скверный анекдот») было: «выпить чашу жолчи и оцта». При перепечатке славянское «оцта» («уксуса»-цитата из Евангелия Матф., гл. 27, ст. 34), не понятое наборщиком, превратилось в бессмысленное «потата». В дальнейших изданиях читаем: «выпить чашу жолчи и поташа». Подобных примеров в ежедневной нашей практике - сотни.

Практическое правило, которое можно отсюда извлечь. довольно скудно: необходимо сверять корректуру с оригиналом, причем лучше считывать вдвоем. Но, с другой стороны, учитывая эту корректорскую практику, мы получаем некоторые основания к критике текста.

Ошибки, пропущенные корректором, являются его пассивными ошибками; но есть целый класс ошибок, происходящих от некомпетентной корректуры и вызываемых активным вмешательством корректора в дело автора.

Теоретически корректор должен заботиться лишь о полной тождественности оригинала с набором. Всё, что вызывает у корректора сомнения, должно быть отмечено как в оригинале, так и в корректуре и предоставлено на усмотрение автора или редактора. Исправляется лишь очевидное. Вот в этом последнем и заключается лазейка для всяких неожиданных «исправлений». Очень часто корректор усматривает ошибку там, где на самом деле есть или непонятное для него место, или уклонение от общелитературной нормы.

Так, например, корректор считает себя вправе исправлять «орфографические ошибки». Это особенно чувствительно в журналах, где обычно проводится единая, весьма жесткая система правописания через весь журнал. Так, в журнале «Аполлон» в свое время применялось строгое правило замены в иностранных словах двойных согласных простыми. Так, вместо слов «классик», «классический» писалось «класик», «класический». Это проводилось во всех статьях, независимо от их автора.

К сожалению, тот, кто правит орфографию, обычно не знает, где находится граница собственно «правописания», т. е. способа передачи знаками известных языковых фактов, и где начинается нормализация самого языка. Правописанию учатся по школьной грамматике. А в грамматике говорится не только о том, как можно и как нельзя писать отдельные слова, но также указывается, какие формы считать правильными и какие неправильными (с точки зрения норм русского литературного языка). Так, грамматика бракует форму «пришодши», рекомендуя форму «придя». При перепечатке «Подростка» Достоевского корректору показалось неправильным одно место из рассказа Макара Ивановича: «а мальчик-то с лестницы прямо на него, невзначай, то есть посклизнулся». Не обращая внимания на своеобразие народной речи Макара Ивановича, это место исправляют, заменяя «нелитературное» «посклизнулся» литературным «поскользнулся». Грамматика, например, велит после отрицания «не» ставить родительный падеж («я не видел картины») и бракует винительный («я не видел картину»). Кроме писаной грамматики существует сложная нормализующая речь грамматическая практика, которой руководятся корректоры. Тот корректор, которому не ясна граница между правописанием и нормализацией языка и который в силу условий издательства (например, привыкший к журнальной практике) проявляет строгость в области орфографии, бывает жёсток и в области языка. Он твердо знает, что надо писать «рассказ», а не «расказ», «расчет», а не «рассчет», «гостиница», а не «гостинница» и т. п., и не отдает себе отчета, в каких случаях речь идет о начертании и в каких о самом языке. Всякое уклонение от грамматической нормы он трактует как «ошибку», одинаково свидетельствующую о «безграмотности» оригинала, которую он подправляет своей «грамотностью». Систематически исключаются вымершие в живом языке формы, например «организировать», «мистифировать», и заменяются новыми: «организовать», «мистифицировать».

Вот пример подобных вмешательств в текст автора. Пример этот, правда, говорит о вмешательстве редактора, а не корректора, но природа его совершенно одинакова с корректорским вмешательством в язык. П. В. Анненков в примечании к «Дубровскому» Пушкина пишет:

«В четвертой главе романа Пушкин написал: «отец его был не в состоянии дать ему нужные объяснения». В копии, приготовленной уже для типографии, кто-то исправил это место так: «отец его был не в состоянии дать ему нужных объяснений». Князь П. А. Вяземский сделал при этом случае на полях копии следующую заметку: «напрасно исправлено: разумеется дать нужные объяснения; ведь не сказано: не дать нужных объяснений. Отрицательная частица не здесь относится к объяснениям... Пушкин всегда следовал этому правилу». Слова князя П. А. Вяземского подтверждаются и заметкой Пушкина в критических его разборах (см. статью «Стих: Два века ссорить не хочу, критику показался неправильным»). В конце ее Пушкин прибавляет: «Неужто электрическая сила отрицательной частицы должна пройти сквозь всю эту цепь глаголов и отозваться в существительном? Не думаю». Несмотря на заметку князя П. А. Вяземского, посмертное издание, однако ж, напечатало «нужных объяснений»» (9).

Вот еще пример подобного же грамматического конфликта между автором и корректором. В русском языке существует форма «чего» в значении «что». Форма эта считается «неправильной», и корректорами исправляется.

У Островского в «Снегурочке» (действие III, явл. II) имеются слова:

Чего тебе угодно, все на свете Тебе отдам.

Эта форма «чего» показалась неправильной корректору, и в «Вестнике Европы» (1873, № 9) стихи эти, с нарушением размера (пятистопный хорей вместо пятистопного ямба), были напечатаны:

Что тебе угодно, все на свете Тебе отдам.

Так прошло сквозь все издания и при жизни Островского и после его смерти.

Совершенно аналогичную ошибку находим мы и в одном стихе «Воеводы» Островского. Во второй редакции пьесы (1885) последний стих: явления четвертого первой сцены первого действия читается:

Что тебе? - Шутило воеводин. Первая редакция (1864) дает в этом месте правильный стих:

Чего тебе? - Шутило воеводин. Ясно, что здесь мы имеем дело не с исправлением, а с искажением (10).

Данный случай относится к истории так называемых грамматических казусов. Подобные казусы возникали каждый раз, когда в языковой практике замечались колебания. Так, в пушкинское время существовал казус- следует ли писать «между ими» или «между ними». Победила последняя форма (в настоящее время единственная). Естественно, что присущая самому Пушкину форма «между ими» - была еще при Пушкине вытравлена в печати усердными корректорами. В наше время возник казус, надо ли говорить «об нем» или «о нем», и корректоры, склоняясь к последней форме, везде поуничтожали у писателей форму «об нем». Также возникли споры, следует ли писать и говорить «нумер» или «номер», «нуль» или «ноль», «цаловать» или «целовать», «эксплоатация» или «эксплуатация», «противуположный» и

⇐ Предыдущая12

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: