Культурные причины уязвимости европейских («христианских») постсоветских государств.

Главным фактором консолидации общества и легитимизации его государства является мировоззрение (картина мира) и неосознаваемое людьми мироощущение. На их основе складывается представление о благой жизни («образ истинности») — система координат, позволяющая человеку различать добро и зло. Когда эта духовная основа переживает кризис, культурное ядро общества разрыхляется или даже разваливается, и в любой ситуации выбора люди чувствуют себя неуверенно, они затрудняются в различении добра и зла. Общество становится беззащитным против манипуляции сознанием.

В таком положении победителем в политическом столкновении становится тот, кто владеет лучшими средствами манипуляции (техническими, технологическими и интеллектуальными). Известно, что манипуляция опирается на реально имеющиеся в обществе противоречия и стереотипы. Но ее цель заключается в том, чтобы посредством духовного воздействия на граждан нужным образом изменить представления людей о реальности и об их собственных интересах — гипертрофировать одни элементы, приглушить другие, нарушить способность «взвешивать» явления и угрозы, отключить память и навыки рефлексии. Образ человека, которого надо «создать» посредством манипуляции, вырабатывается технологами для каждой конкретной программы, а затем в «лаборатории» подбираются технические и идеологические средства для превращения людей-мишеней в существа, соответствующие шаблону.

Как показал опыт, в таких революциях при наличии даже весьма слабых предпосылок (которых было бы совершенно недостаточно для революции по Ленину или Грамши) манипуляторы могут быстро сплотить большую массу людей очень сильной солидарностью. На ее основе удается на короткий срок организовать толпу иной природы, чем описанная Лебоном, — толпу целеустремленную, сложно структурированную, обладающую коллективным разумом и ответственностью. Ее отличие от классических революционных масс в том, что и цели, и разум, и структура, и действия этой «оранжевой» толпы задаются извне, манипуляторами.

Все эти атрибуты революционной массы имеют встроенный механизм саморазрушения, так что после выполнения поставленной задачи у массы не остается ни целей, ни организации — в ходе революции не возникает политической воли и проекта (в отличие, например, от русской революции 1905-1907 гг.). Анализируя опыт Украины, А. Головков пишет: «При должной постановке дела ограбленные массы идут за своим ограбителем против других ограбителей, ничуть не более виновных в бедствиях народа. Масс-психологические особенности организованной толпы позволяют ситуативно объединять усилия самых разномастных деятелей, невостребованных официальной политической средой. Так произошло в Грузии, где под карточными крестовыми знаменами Саакашвили соединились правые и левые, демократы и „авторитеты“. Соединились, чтобы разойтись сразу же после „пира победителей“. Так происходит и на Украине, где в нынешней тусовке Ющенко сошлись элементы, идейно несовместимые в обычных условиях: рафинированные киевские интеллигенты и шпана из винницких и уманских подворотен, идейные последователи украинского „Яблука“ и откровенные нацисты из УНА-УНСО, политические выдвиженцы киевских олигархов и как бы левые социалисты из партии Мороза. По российским меркам, это как будто смесь из явлинцев и баркашовцев с жириновцами в одном флаконе»[163].

«Оранжевые» революции не порождают революционной элиты, которая могла бы выработать свой проект и развивать революцию вопреки целям манипуляторов. «Оранжевые» революции безопасны для их организаторов, из бутылки выпускают джинна-однодневку. Более того, после завершения такой революции и роспуска толпы власть может отобрать по своему усмотрению и интегрировать в систему ценные кадры активистов революции — россыпью, на индивидуальной основе, без всякой опасности для системы[164].

Политические технологи Запада вынесли эти уроки уже из событий 1968 г. во Франции — стихийно вспыхнувшей революции этого нового типа. Советские и постсоветские обществоведы и политики этих уроков не вынесли и не поняли. Ни элита, ни власть советского общества не освоили уроков Красного мая, поскольку они были еще полностью погружены в рациональность Просвещения, находящуюся в СССР в сложном взаимодействии с рациональностью традиционного общества. Столкновение с рациональностью (или иррациональностью) постмодерна казалось тогда неактуальным. Эта культурная ситуация не изменилась в постсоветских европейских республиках до сих пор.

Р.Шайхутдинов пишет: «Этот новый народ (народ новой власти) ориентирован на иной тип ценностей и стиль жизни. Он наделён образом будущего, который действующей власти отнюдь не присущ. Но действующая власть не видит, что она имеет дело уже с другим — не признающим её — народом!.

Мы стали свидетелями и участниками столкновения двух принципиально разных способов строительства и оформления власти — и при этом продемонстрировали себе и миру полное бессилие, проиграв в ситуации украинских выборов по всем статьям. Тот способ власти, то её понимание, которое реализуется сегодня в России, а до недавнего времени реализовалось на территории Украины, Грузии, Аджарии, а ранее Сербии, оказался неспособен противостоять иному — современному и эффективному»[165].

Красноречива растерянность избирательного штаба и политтехнологов Януковича на Украине. Они не понимали, что происходит — настолько, что даже попытались имитировать приемы своих оппонентов (тоже надели цветные шарфы), что было признаком полной беспомощности. Речь действительно идет об искусственно созданной на сравнительно короткое время культурной катастрофе. В нее была втянута почти половина политически активного населения, имевшая для этого некоторые объективные предпосылки в сфере рациональных интересов. Но столь глубокое расхождение со второй половиной было достигнуто средствами воздействия на духовную сферу. И друг друга обе половины понять не могли — люди из обеих частей общества казались друг другу помешанными или злонамеренными.

Пресса писала, что в те короткие два месяца стало модным красить волосы и бороды в оранжевый цвет — из магазинов даже исчезла хна. В лавках на видных местах висят оранжевые женские трусики и такого же цвета презервативы. По официальным данным, с начала «оранжевой» революции на Украине подано около 40 тыс. заявлений о разводе по политическим разногласиям. И причина только одна: жена — «бело-голубая», а муж — «оранжевый». В одном из киевских загсов мужчина рассказывал, едва не плача: «Тридцать лет прожили! А недавно жена словно с ума сошла — проголосовала за Януковича. Не могу я в одной постели с врагом спать!»

«Оранжевые» на Украине говорили на новом, непривычном для людей «прежней эпохи» языке. Этот язык был необычным и привлекательным для половины населения, идиотским и бессодержательным — для другой половины. Коммунисты Украины, которые пытались разглядеть в этом столкновении классовые интересы, не смогли определить свою позицию в непривычных понятиях — и просто вышли из боя, представив дело как «схватку двух олигархических кланов». Неадекватность рациональности КПУ выявилась с полной очевидностью: при глубоком общенародном конфликте коммунистическая партия даже не нашла слов для определения его природы. Мало того, в критический день 27 ноября фракция КПУ в парламенте подлила воду на мельницу «оранжевых»: в условиях, когда ситуация организованного из-за рубежа переворота была очевидной, лидер партии Симоненко вдруг заговорил о массовых фальсификациях в обоих турах голосования, а фракция проголосовала за постановление, выгодное «оранжевым».

Слова, которые Ющенко бросал в толпу, не имели жесткого конкретного содержания. Их функция была — сплотить людей в толпу общей идентификацией («мы — не быдло»), наэлектризовать привлекательным магическим словом свобода. В столкновении с запрограммированным сознанием этой толпы проиграла типичная русско-советская рациональность — и элиты, и массы шахтеров и рабочих. И Янукович, и его избиратели говорили о тех ценностях, которые были для них очевидными и самыми важными и, как им казалось, должны были быть самыми важными для всех. Эти ценности — восстановление украинского хозяйства, рост производства угля и стали, повышение пенсий и зарплаты, политическая стабильность и порядок.

Та «постсоветская» часть населения Украины, которая не присоединилась к революции, была парализована непривычным типом поведения своих оппонентов. Это было «поведение постмодерна», лишенное и закона, и «понятий». Дело не в разной степени аморальности, а в несоизмеримости стилей двух сообществ, принадлежащих к двум разным культурным эпохам (неважно, что эта «принадлежность к постмодерну» у толпы на Майдане была краткосрочной, наведенной режиссерами спектакля).

Что могли ответить постсоветские люди на непрерывно повторяемый «оранжевыми» лозунг: «Все нормальные люди с нами, всё быдло уркаганное — с ними»? Они просто остолбенели. Огульное поливание грязью Януковича и его сторонников, обвинение их во всех грехах тоже вызвали замешательство. Янукович — сепаратист, хочет отделиться (хотя именно «оранжевые» первыми отказались повиноваться властям, приведя страну к расколу)! 96% голосов за Януковича в Донецке — подтасовка (а 93% во Львове за Ющенко — выбор народа), Люди Януковича насильно гонят студентов на митинги, нанимают спецпоезда для перевозки пьяных шахтёров из Донецка в Киев (хотя все знали, что на западе Украины на митинги насильно гонят всех, вплоть до младших школьников, и все в Киеве видели, что улицы и переулки рядом с площадью Независимости забиты автобусами с западноукраинскими номерами). Спорить было глупо — пространства для диалога не существовало. Господствовал постмодернистский спектакль, и зрителям слова в нем не давалось.

Беззащитно оказалось постсоветское сознание и против манипуляции — причем с использованием методов, которые уже применялись во время перестройки. Не вызвали они иммунитета в сознании, катастрофа 90-х годов оказалась недостаточна, чтобы произвести катарсис, заставить людей «починить» сознание. Выше уже говорилось, что на Украине был применен тот же миф, что и в РСФСР при избрании Ельцина — «оппозиция против номенклатуры».

Вообще, антигосударственный синдром перестройки оказался на удивление живучим — у очень большой части населения Украины вызывала ненависть сама власть, те хозяйственные структуры и даже трудящиеся, которые эту власть поддержали. Вот что писал в редакционной статье журнал, целиком посвященный «оранжевой» революции: «Удивительны свойства постсоветского образованного класса — нетерпение и пугливость. Едва только развернётся хоть вполсилы государственная конструкция, как вступает хор: авторитаризм наступает! Геть! Долой! Довольно! Едва консолидируется массовое политическое представительство неких значимых экономических интересов, как звучат испуганные охи: коли дадим им победить, так всё, конец, эти — ни с кем не делятся, они всех слопают! Разве не так твердили украинцам „оранжевые“ агитаторы о „донецких“, развернув неслыханную по беспардонности антивосточную кампанию»[166].

Опыт Украины показал, что постсоветская власть почти полностью утратила инструменты рационализации конфликта, то есть возможность обратиться к обществу с изложением сути выбора, который надо сделать населению, наблюдающему за столкновением власти и оппозиции. Методы рационализации, то есть представления противоречий в разумных терминах с применением разумной меры, вырабатываются соответственно типу и культуре данного общества. В культуре с православными или мусульманскими корнями власть ведет с обществом разумный и реалистичный разговор на ином языке, нежели в культуре «свободных индивидов». Переход к языку, не соответствующему типу общества, ведет к пресечению диалога и взаимопонимания. Происходит отчуждение населения от власти, растет недоверие к ней. С другой стороны, и власть (шире — весь правящий слой) перестает понимать процессы, происходящие в массовом сознании. Одной из главных причин резкого ослабления власти в СССР и стало то состояние, которое Ю.В.Андропов определил так: «Мы не знаем общества, в котором живем».

В СССР расхождение между языком власти и языком населения увеличивалось начиная с середины 50-х годов. К 80-м годам образовался разрыв, накопившиеся социальные противоречия, которые вовсе не были антагонистическими, не находя выхода, превратились в призраки, которые бродили по Союзу. Горбачев эксплуатировал эти призраки и привел к катастрофе советской государственности, оставшись в коллективной памяти как изменник Родины.

Представителем власти, потерявшей общий язык с обществом, на Украине оказался В.Янукович. Он, будучи премьер-министром правительства Кучмы, утратил возможность говорить на близком обществу языке земных понятий, а вынужден был, защищаясь от нападок Ющенко, обращаться к категориям «прав человека» и «демократической законности», которые давно утратили всякий смысл и авторитет, да и попросту надоели людям. Он не имел возможности и навыков для того, чтобы изложить людям суть исторического выбора, представленного двумя кандидатами, личные достоинства и недостатки которых несущественны по сравнению со значением этого выбора. В.Янукович проиграл, имея разумные основания для победы.

«Постсоветская» часть украинского общества, на которую и опирался Янукович, ждала от него разумного реалистичного проекта. Но он, в принципе имея возможность ответить на этот запрос, вел себя как «западный» политик, пытаясь переиграть Ющенко на его поле и вторя оппоненту о «европейском выборе» Украины. Ю.Громыко пишет: «Янукович не заявил проекта национального масштаба, в котором каждому украинцу есть место. Выступив прорусским политиком, он опёрся на… “пустоту” В.В.Путина, который тоже не выступил с проектом цивилизационного масштаба, определяя роль и функции Украины в этом проекте… Но никакого содержательного проекта у Януковича в процессе избирательной компании не оказалось. В этих условиях Янукович был обречён».

В. Осипов пишет о состоянии избирателей на востоке Украины: «Там люди в большинстве своём поддерживали Януковича, но без энтузиазма, так, спокойненько. Ходили и голосовали. В обычной ситуации этого оказалось бы достаточно. Но в революционной — нет… Таксист из Энергодара рассказал, что у них в городе почти все были за Януковича. А хозяин автопарка — за Ющенко. И вот, угрожая шофёрам увольнением, он потребовал, чтобы они надели на машины оранжевые ленточки. Они надели. Работать стало невозможно — никто не хотел ехать. Как-то ночью наш герой подъехал к ресторану, откуда вышли три здоровенных мужика в сине-белых шарфах, заставили бесплатно возить их по городу, а потом чуть не разнесли машину. И всё за оранжевые ленточки. Он — к шефу: пиши бумагу, что если машину разобьют, то мне ничего не будет. Шеф — в отказ. Тогда ребята ленточки сняли. Вот такой накал страстей».

Беззащитным оказалось и сознание значительной части населения Украины и против другого мощного средства манипуляции — активизации и раскручивания национализма (в данном случае антироссийского). Этот фактор требуется рассмотреть особо.