 |
Беспокойное сердце
|
|
|
|
31 мая 1961 года в подмосковном городе Мытищи открывался парк Мира. На митинге, посвященном его открытию, выступала ветеран Великой Отечественной войны Нина Максимовна Распопова.
— Завтра — Международный день защиты детей. Пусть он будет теплым и солнечным, — говорила она. — Но я хочу сказать о завтрашнем дне наших детей в самом широком смысле этого слова. Судьба его, судьба будущего в наших руках. Люди должны отстоять мир на планете, мир для всех детей. Мы помним войну. В те огненные годы мне довелось пройти фронтовыми дорогами от Кавказа до Берлина. На этом пути мы оставили немало могил, в которых лежат наши подруги. Они не стали матерями... Горе везде горе. Не могу забыть изможденные лица детей Смоленска и тех, кого мы видели в развалинах польских или немецких городов. Пусть это страшное время никогда не повторится... Пусть для детей раскроется широкий мир науки, искусства, созидательного труда и пусть они всегда живут под мирным небом...
В Мытищи Распопова вернулась сразу после войны — здесь начиналась ее летная биография, отсюда она уехала осенью 1941 года к месту формирования женского авиаполка. Мытищинский городской комитет партии направил ее на работу в городское отделение общества «Знание». Предложение было по сердцу Нине — она умела и любила работать с людьми. На фронте была парторгом эскадрильи.
Нина Максимовна не умеет жить без забот. Депутат Мытищинского горсовета Распопова всегда с людьми, всегда готова прийти на помощь и словом, и делом. «Человек с отзывчивым сердцем» — так отзываются о Нине Максимовне все, кто ее знает. Услышав как-то, что [59] у двух врачей поликлиники тяжелые жилищные условия, Распопова взялась помочь женщинам. Обратилась в городские организации, несколько раз ездила в город Бабушкин, где жила заболевшая врач Кореннова, старалась ободрить попавшего в беду человека... Комнаты врачам были предоставлены.
|
|
|
По инициативе Распоповой появилась в Мытищах детская музыкальная школа. Как-то Нина Максимовна узнала, что в школе, где она была председателем родительского комитета, много ребят, увлекающихся музыкой, а заниматься им негде. Тогда было решено создать фортепианный кружок. Он и стал началом музыкальной школы. Но не сразу Москва строилась. Много пришлось похлопотать Нине Максимовне, не раз обращаться с просьбой к руководителям предприятий, в исполком. Горсовет дал деньги на инструменты, директор школы отвел для занятий музыкой весь пятый этаж. Сейчас в Мытищинской музыкальной школе занимается около 500 человек. Каждый год Распопову приглашают на отчетный концерт участников музыкальной школы. Она слушает выступления маленьких скрипачей, пианистов, и теплом загораются ее глаза — ведь во всем этом есть и ее доля труда.
С такой же настойчивостью помогала Распопова и строительству в своем городе Дома быта. Да и парк Мира, с которого начался наш рассказ, тоже вырос на пустыре и не без участия Нины Максимовны... И первые цветы в нем посажены ее руками.
... Как открывается человеку небо? Для всех по-разному, наверно. Нина родилась на Дальнем Востоке, а селе Магдагаг. Родилась в пути — отец работал в то время на строительстве железной дороги. И отец, и мать были неграмотными, жилось трудно: семья большая, а заработок у отца случайный. Когда Нине исполнилось десять лет, умерла мать. Перед смертью, прощаясь с детьми, прижала Нинину кудрявую голову к груди и сказала: «Ну, а эта лохматая голова не пропадет! » Знала мама, какой отчаянный и твердый характер был у ее дочки.
Потом была работа на приисках, комсомол, учеба в Благовещенском горнопромышленном техникуме. Нина уж закончила третий курс, когда ее вызвали в горком комсомола и предложили идти на учебу в авиационную школу. Шел 1932 год. [60]
|
|
|
Нелегко доставались комсомолке Распоповой учеба в Хабаровской авиашколе. Среди курсантов было всего две девушки. Доказать во что бы то ни стало, что справляются с учебой не хуже парней, — это было для них делом чести. Но вот сданы теоретические дисциплины, наступило время летной практики.
— Ах, как помнится первый ознакомительный полет! — вспоминает Нина Максимовна. — Ощущение высоты, полета, удивительной какой-то свободы захватило меня. Я обо всем забыла... Сели, инструктор спрашивает: «Ноги-то до педалей достают у тебя? » — «Достают», — говорю. Да где там! Роста не хватало, приходилось сдвигаться на край сиденья. Очень боялась, что из-за роста отчислят.
Самостоятельный вылет, который Нина выполнила одной из первых в группе, был оценен на отлично.
После окончания Хабаровской авиационной школы Распопова работала в Омском аэроклубе летчиком-инструктором. Здесь она летала не только на самолете, но и на планере, прыгала с парашютом. За четыре года работы в Омске Нина подготовила не один десяток летчиков, выросло и ее собственное мастерство. Как одного из лучших инструкторов ее направили в Москву, в Центральный аэроклуб на курсы по совершенствованию летчиков-инструкторов. После успешного их окончания Нина получила назначение в Мытищинский аэроклуб.
Война поломала все планы. Уходят на фронт товарищи. Каждый день Нина ждет, что наступит наконец-то ее черед. Пасмурным снежным днем 6 октября, как всегда, продолжались полеты. Нина произвела очередную посадку, когда к ее самолету подошел инженер аэроклуба с телеграммой.
— Тебе вызов в Москву. Быть в теплой одежде. Сборы были быстрыми. Друзья с завистью проводили Нину: каждый в те дни рвался на фронт...
Одно из первых испытаний, выпавших на долю летчицы Нины Распоповой, пришлось выдержать еще в дни нашей учебы при формировании полка. Нина пришла в полк, имея уже немалый летный стаж по сравнению с другими девушками. Ей казалось, что она в совершенстве владеет самолетом. «Зачем тянуть время, скорее бы на фронт». Так думала не только она. [61]
|
|
|
Но когда начались полеты в закрытой кабине по приборам, Нина убедилась, что тренировка необходима, — в аэроклубе таких полетов выполнять почти не приходилось. Вместе со всеми Распопова летала по маршруту, в прожекторах, на учебное бомбометание, упорно овладевала техникой вождения самолета в ночных условиях.
Учеба подходила к концу. Полк выполнял последние вылеты по маршруту ночью и на бомбометание. Нина со своим штурманом Ларисой Радчиковой вылетела по маршруту — этот полет чуть не стоил им жизни. Испортилась погода. Сели в поле близ села, сломали винт и шасси. Переночевали в крестьянской избе.
На другой день привезли винт. Местные жители помогли экипажу подготовить площадку для взлета, и девушки вернулись на аэродром. Командир звена Женя Крутова рассказала им, как она выполняла полет. В ту страшную ночь экипаж Крутовой вышел к аэродрому и совершил посадку лишь благодаря случайно увиденному прожектору. После приземления выяснилось, что Женя долетела буквально на последних каплях горючего...
Летние месяцы сорок второго, жаркие и душные, насыщенные грозами, пропитанные горечью отступления. Мы бомбили укрепления гитлеровцев, войска противника, то и дело меняя место базирования, что вносило большие трудности в боевую работу.
С Ниной Распоповой мы летали в одной эскадрилье. Она была опытнее большинства наших девушек и летала, как настоящий боевой летчик. Я часто обращалась к ней за помощью, да и не я одна...
— Марина, а ты помнишь ту ночь, когда мы перелетали в Чалтырь? — спрашивает меня Нина.
Еще бы не помнить! Чалтырь — это был аэродром подскока. Мы прилетели сюда и должны были, заправившись, лететь ближе к линии фронта. Но началась сильная гроза и ливневый дождь. Ветер с силой кидал потоки воды в стороны. Самолеты с уже подвешенными бомбами трясло от этих диких порывов. А черное небо то и дело раскалывали ослепительные зигзаги молний, за которыми почти без перерыва следовали раскаты грома. Мы безуспешно прятались от дождя под плоскостями наших «ласточек». Взлетать же в такую погоду было нельзя. [62]
|
|
|
А совсем недалёко от нашей площадки проходила дорога, по которой шли в наступление фашисты. Шум грозы перекрывал и грохот канонады, и лязг танковых гусениц.
Что может быть хуже чувства бессилия? Мы не могли ни улететь к фронту, ни вернуться на основной аэродром. Любой немецкий танк мог свернуть на нашу площадку, и мы для него были бы отличной мишенью... Только на рассвете гроза и ливень стихли. Мы взлетели чуть не на глазах у противника. Маскируясь, на бреющем полетели на точку базирования, опасаясь нарваться в воздухе на вражеские истребители. Внизу дымилась поруганная, истоптанная фашистскими сапогами земля. Сердца сжимались от боли и ярости... Да, такие ночи не забываются!
Каждую ночь наши маленькие фанерные самолетики бомбили наступающие части врага, и чуть не каждое утро нам приходилось перебазироваться все дальше на восток. Чувство бессилия изменить это положение, чувство вины перед теми, кто оставался, делали нас раздраженными, злыми. Помнится, на хуторе Воровском мы замаскировали самолеты в садах, вышли на улицу и присели на скамейку у палисада. В очень ясном, просветленном утреннем небе вставало такое красочное, такое мирное солнце. За спиной под легким утренним ветерком шептались вишни. И к этой сказочно-красивой земле приближались ненавистные фашисты.
Мимо нас шагал высокий пехотинец, запыленный, усталый. Наши отступающие части уже прошли, а он, видимо, отстал и догонял своих. Неожиданно Нина со злым блеском в глазах едко сказала:
— Эй, пехота, сапоги смазали и так драпаете, что мы на самолетах за вами не успеваем гнаться!
Солдат съежился, как от удара.
— Нина, зачем ты так? — негромко сказал кто-то из девушек в неловкой, напряженной тишине.
Распопова виновато и зло вскинула глаза, махнула рукой и, резко повернувшись, молча ушла в дом. На глазах у нее блестели слезы...
В одном из боевых вылетов на самолете Нины был поврежден винт — отбит конец лопасти. Все экипажи срочно вылетали на новую точку базирования. Тоня Рудакова, техник машины Распоповой, со слезами обратилась к летчице: [63]
— Неужели бросим самолет? Ведь весь исправный... Что делать?
— Тоня, давай отпилим конец и у второй лопасти, ведь мне лишь бы до Эльхотова дотянуть, а там сменим винт. Рискнем, Тонечка, неужели же безлошадными оставаться! Утри слезы и за работу, — сказала Нина.
Так и сделали. Опробовали мотор. Машину трясло, как в приступе лихорадки. А улетать надо срочно. Противник был уже совсем близко. В задней кабине с Распоповой вызвалась лететь техник звена Мария Шелканова. Она села в машину с инструментами, словно могла чем-то помочь в полете.
|
|
|
Самолет взлетел, набрал высоту. Вибрация не прекращалась. Маша, привстав в кабине, все время оглядывала узлы и расчалки. Так с горем пополам долетели до Эльхотова. Экипажи других самолетов с готовностью уступили дорогу поврежденной машине. К вечеру доставили новый винт, Нинину «ласточку» ввели в строй. Ночью наша боевая подруга снова бомбила наступающего врага.
Через несколько дней самолету Распоповой снова крепко досталось. В одном из вылетов Нина с Лелей Радчиковой попали под такой обстрел, какого еще ни разу не испытывали. Да ведь и боевой опыт у них был еще невелик. Цель на этот раз у нас была общая с летчиками соседних полков. В воздухе творилось что-то страшное.
Несколько минут, показавшихся очень долгими, Нине не удавалось вырваться из-под обстрела. Тогда она решила пикировать на большой скорости и буквально над самой землей вышла из зоны огня. Противник решил, что самолет сбит.
— Нина, у нас по правой плоскости что-то течет, — услышала летчица тревожный голос штурмана.
— Похоже, масло, наверно, маслобак пробит... Несмотря на это, Нина набрала высоту. Они вышли на цель, сбросили бомбы и только после этого взяли курс на восток. «Хватит ли масла долететь? » — не давала покоя мысль. А тут как назло встречный ветер гасит и без того небольшую скорость машины. Чуть не на месте стоит самолет. Если вынужденная — так в самое пекло попадешь, внизу по дорогам идут фашистские танки. [64]
До своего аэродрома дотянули. Приземлились и увидели, что на поле только один самолет — командира полка майора Бершанской. Все уже улетели на новую точку. Доложили командиру о выполнении задания и о случившемся. Бершанская осмотрела самолет Распоповой: трубки маслосистемы перебиты, масла в баке осталось на одну треть. И все-таки нужно было сразу подниматься в воздух: в любой момент мог подойти враг.
Бершанская взлетела следом за Распоповой. Счастье сопутствовало Нине и на этот раз.
В ночь на 9 сентября Распопова со штурманом Радчиковой получила задание на бомбардировку скопления войск противника близ Моздока. Это был самый укрепленный пункт у фашистов в этом районе. Отсюда ни один экипаж не возвращался не обстрелянным. Вернулся с Моздока благополучно — уже счастливчик.
Почти у самой цели под яростный перекрестный огонь попал самолет Ольги Санфировой. Самые отчаянные маневры не могли вывести машину из-под обстрела, спрятать от слепящего света прожекторов. Подходя к цели и увидев самолет подруги в перекрестии лучей, Нина бросилась на помощь. Снизившись до предельной высоты, она направила свою машину на вражеские прожекторные установки.
Воспользовавшись замешательством врага, Ольга сумела вырваться из зоны огня. Зато самолет Распоповой оказался словно в кипящем вулкане. Подлетая к цели, мы увидели, что «ласточка» Нины стала резко снижаться и планировать в сторону нашей территории. Было невозможно понять, что с Ниной и Лелей — подбиты, ранены? Неужели за жизнь подруг им пришлось заплатить своей жизнью? Один за другим экипажи полка били по зенитным точкам, по прожекторам, по живой силе и технике противника. Первый вопрос по возвращении у всех был один: «Вернулись Распопова и Радчикова? »
Нины и Лели не было.
Только гораздо позже мы узнали, что им пришлось пережить.
Штурман сбросила бомбы на прожектор, и он погас. Но самолет попал в перекрестие лучей других прожекторов. При обстреле был пробит бензобак. Мотор заглох. В любую минуту мог начаться пожар. Нина была [65] ранена, но молчала, ничего не говорила Леле. Остановился винт. Сквозь гарь и дым девушки чувствовали сильный запах бензина.
— Отверни влево! — командовала Радчикова. — Теперь вправо!
— Леля, мы подбиты, — наконец позволила себе сказать Нина. Ее заливало бензином. Одной рукой она держала штурвал, а другой зажимала рот, боясь задохнуться парами бензина.
Лелю тоже ранило. Она продолжала давать курс.
— Нина, нам бы только через Терек перетянуть, только через Терек, — повторяла Леля. По Тереку в те дни проходила линия фронта.
Самолет быстро терял высоту. «Только бы не потерять сознания и не попасть к немцам», — лихорадочно билось в голове тяжело раненной Нины. Истекая кровью, собрав последние силы, она резко развернула падающую машину в сторону Терека: лучше утонуть, чем попасть живыми к фашистам, а до наших передовых частей не дотянуть — на самолете не только остановился мотор, но и были перебиты рули управления.
И тут, когда надежды у измученных девушек уже не оставалось, случилось невероятное. Случайный восходящий поток подхватил «ласточку». Неожиданно с перебоями заработал мотор. И хотя через две минуты он заглох окончательно, но самолет пролетел еще несколько километров вперед.
Наконец машина в полной тишине и темноте коснулась земли. Сразу же вспыхнул прожектор и открылась стрельба. Самолет приземлился на нейтральной полосе.
Нина и Леля забрали планшеты, выбрались из машины и поползли в сторону своих окопов.
— А «ласточка» наша как же, Нина? — приглушенно сказала Леля.
— Ничего не поделаешь, придется оставлять. Давай в сторону вон тех кустов двигаться.
Отползли, залегли в бурьяне, тревожно прислушиваясь к шорохам ночи. Встали, медленно двинулись вперед, Нина впереди, за ней Леля. Шли, преодолевая слабость и боль. В сапогах кровь, осколки в руках и ногах. Услышат шорох, замрут, переждут — и дальше.
— Нам бы только до подножья горы добраться, там укроемся, сделаем перевязку, — настойчиво твердила Нина. [66]
А идти становилось все тяжелее — наваливалась слабость, сил совсем не оставалось. Вдруг Нина остановилась:
— Леля, больше не могу. Оставь меня, иди дальше сама.
— Ты что, с ума сошла! Как это я тебя оставлю? Так, по очереди поддерживая друг друга, двигались вперед. Когда вышли на проселочную дорогу, им стало казаться, что сапоги слишком громко стучат. Сняли их и пошли в носках.
Шли часа два, Нина совсем обессилела. Документы и планшет отдала Леле, только пистолет продолжала держать в руке. Наконец подошли к горам. По оврагу протекала речка, через нее перекинут маленький мостик. Поспорили, идти через него или в обход, лесом. За мостиком вспыхнул и погас крошечный огонек.
— Леля, за мостком, наверно, засада. Может, наши? — с надеждой сказала Нина. — Пошли через мост, рискнем.
Через несколько шагов девушек остановил окрик:
— Стой! Кто идет?
Леля упала на землю:
— Ты кто, немец или русский?
Когда же Лелю и Нину привели на КП, силы совсем оставили их, Нина потеряла сознание.
— Ах, сестрички, что же вы, — суетились вокруг подруг пехотинцы, — мы ведь вас несколько часов искали, решили, что вы погибли...
Пожилой фельдшер решительно и умело перевязал подруг. От рук его крепко пахло табаком, пальцы были желтыми от йода.
У пехотинцев Распопова и Радчикова пролежали целый день. Бойцы хотели было вытащить самолет, но место, где приземлились девушки, было сильно заминировано и простреливалось противником. Пришлось уничтожить машину, чтобы не досталась врагу.
Утром следующего дня фашистские танки перешли на этом участке фронта в наступление. Распопову и Радчикову решено было немедленно эвакуировать с переднего края. Они попали в медсанбат, находившийся недалеко от линии фронта.
— Ох, и нагляделись мы на людское страдание, — говорила позже Нина. — Каких только тяжелораненых там не было. И что за люди, какая самоотверженность! [67]
Многие из них просили оперировать нас в первую очередь.
После операции девушек отправили в тыловой госпиталь, в Орджоникидзе. Но им так не хотелось отрываться от своего полка, от боевых подруг, с кем сроднили тяжелые испытания первых месяцев на фронте.
— Леля, я разузнала абсолютно точно — маршрут проходит совсем рядом с точкой базирования полка. Ты как?
— Конечно, в полк! Там долечимся.
В одной из станиц девушки пересели из госпитальной машины на попутную, шедшую в сторону нашего аэродрома, и вскоре добрались до дома. Как мы обрадовались им! Бережно помогли выбраться из машины, донесли в общежитие. За эти несколько суток Нина и Леля очень изменились, особенно Нина — похудела так, что, увидев себя в зеркале, не сразу узнала.
Только через два месяца к Нине вернулись силы. Для того чтобы поставить подруг на ноги, много сделала наш чудесный доктор Ольга Жуковская. Не раз предлагала Нине поехать в санаторий.
— Нина, курортное лечение тебе совершенно необходимо, ведь такая потеря крови была, — уговаривала она.
— Нет, доктор, я лучше здесь, дома. Девочки все время в санчасть приходят, это такая радость — быть со своими. Вы же сами не раз говорили, что радость лечит...
Так закончилось одно из самых памятных испытаний летчицы Нины Распоповой. А вскоре она вновь вернулась к боевой работе. В первый раз после ранения Нина вылетела на задание со штурманом эскадрильи Ларисой Розановой. Не забыть никому из нас этих полетов на защиту города Орджоникидзе.
У самого подножья Казбека — высота его почти пять тысяч метров — притулился аул Анадир. Тут и сосредоточились части фашистов, готовившиеся к наступлению на Орджоникидзе. Ночи стояли такие темные, что в двух шагах ничего не видно. Летишь — и кажется: впереди, совсем рядом, черная стена гор, сейчас врежешься. Многие из нас, в том числе и Нина, имели опыт полетов в горах, знали, что чувство это обманчиво. А все равно: сидишь, бывало, в кабине самолета, съежившись [68] в комочек, и с минуты на минуту ждешь — сейчас самолет наткнется на эту черную стену.
В первом вылете после длительного перерыва Нина, естественно, нервничала особенно сильно, но четко выполняла команды штурмана и уверенно вела машину к цели. Наконец Анадир. Лариса сбросила САБ (светящую авиабомбу). Бледный свет ее выхватил из темноты маленький горный аул, прилепившийся к скалам. На восточной его окраине и на главной улице можно было разглядеть автомашины. Обстрел с земли был не такой сильный и работало только два прожектора. Видимо, сюда, в горы, трудно было доставлять пушки и снаряды.
Розанова дала команду заходить на боевой курс. Вдруг рядом вспыхнула еще одна САБ. Нина глянула в сторону и испугалась — ощущение было такое, что крыло самолета чертит по скале, так близко стояли отвесные черные горы, поднимавшиеся выше нашего полета на несколько тысяч метров.
Даже и при незначительном обстреле светящиеся трассы пуль все теснее прижимались к самолету. Наконец бомбы полетели вниз. Нина развернула машину в обратный путь. Перед глазами вдруг посветлело, четко выделилась линия горизонта.
— Это был обычный, будничный полет, а сколько выдержки, сил потребовал — трудно передать, — вспоминает Нина Максимовна. — До сих пор как вспомню, перед глазами черная стена и разрезающее ее крыло. Мы тогда с Ларисой прилетели с мокрыми спинами...
Да, это были трудные полеты, и нужно было смотреть опасности прямо в глаза, и дрожащая рука не имела права ни на один градус отвернуть от заданного курса... А разве были легкие полеты? 805 раз поднимала в фронтовое небо машину летчица Нина Распопова. 805 — вдумайтесь в это число. Каждый полет непрост, требует мужества, силы и воли. А сколько среди этих сотен было особенных, исключительных полетов, тех, что помнятся спустя годы.
Перечитываю наградные листы Нины Распоповой. За каждой наградой десятки сложных и опасных боевых вылетов. Свой первый орден — орден Красного Знамени Распопова получила в сентябре 1942 года за мужество при выполнении боевых заданий и за тот полет, в котором они с Лелей Радчиковой были ранены, но несмотря на это задание выполнили. [69]
Документы военных дней. Лаконично, скупым языком рассказывают они о черных ночах в фронтовом небе, о терпении и мужестве.
В ночь на 14 декабря 1942 года Распопова бомбила моторизованные части фашистов в Павлодольской. Несмотря на шквальный огонь ПВО противника, экипаж достиг цели, точно сбросил бомбы и вызвал два сильных взрыва...
В ночь на 21 мая 1943 года вылет под Неберджаевское, на Кубани. Экипажи, летевшие за Ниной, видели, как после точного бомбового удара экипажа Распоповой на земле начался сильный пожар...
Закончились бои на Кавказе, Кубани, освобожден Таманский полуостров, начались бои за Крым. В холодные осенние ночи сорок третьего года наш полк помогал наземным войскам при форсировании Керченского пролива и при высадке десанта на побережье Керченского полуострова. В этих полетах самое активное участие принимала и Нина Распопова. Более пятидесяти раз летала она к десантникам — бомбила огневые и прожекторные установки, сбрасывала на Малую землю боеприпасы и продовольствие, снижаясь до предельной высоты, выключала мотор и кричала отважным малоземельцам слова поддержки и привета. «Кому из них суждено пройти сквозь эту огненную бурю и остаться в живых? » — думала каждая из нас, восхищаясь мужеством, отчаянной отвагой десантников...
В одном из вылетов, когда экипаж Распоповой бомбил огневые точки противника с малой высоты, фашисты вывели из строя двигатель на ее самолете. Внизу — вражеская территория. Нина развернула машину в сторону Таманского полуострова. «Нет, до берега не дотянуть... Неужели конец? Попробовать сесть на воду? Но ведь самолет сразу пойдет ко дну, мы даже выбраться не успеем... »
Мотор захлебывался, то и дело чихал и останавливался, но все еще тянул. «Ну, милая, ну, ласточка, еще немного, еще чуть-чуть», — мысленно заклинала Нина машину. И «ласточка» чудом дотянула до берега. Выбирать место для посадки было уже невозможно. Летчица приземлила машину рядом с дорогой, по которой бесконечным потоком шли войска в сторону пролива, чтобы переправиться на Малую землю. [70]
Самолет сел между глубокими воронками, а вокруг были противотанковые ежи. Приехавшие из полка инженер эскадрильи Дуся Коротченко и техники Тоня Рудакова и Катя Бойко только ахнули, оглядев эту «посадочную полосу»:
— Ну, под счастливой звездой родились вы, девчата, — сказала Дуся.
На самолете заменили двигатель — на нем были пробиты два цилиндра, наложили перкалевые заплаты на плоскости и фюзеляж, и снова Нина летала на задания, бомбы, сброшенные ее экипажем, не один раз четко ложились в цель, а жизнь еще не однажды висела на волоске. Через некоторое время ее боевая работа была отмечена орденом Отечественной войны I степени и орденом Красного Знамени.
Всем нам памятны майские дни 1944 года. Щедрое цветение крымской весны и наше наступление. Мы бомбили остатки войск противника на мысе Херсонес. В одном из вылетов в ночь на 10 мая точными бомбовыми ударами экипаж Распоповой вызвал два сильных взрыва с густым черным дымом — это были машины с боеприпасами.
— Удачно слетали, — говорила штурман Таня Костина. — Нина, разгромлены ведь фрицы! Наша весна в Крым пришла!
— Танюша, погляди, что в районе Севастополя творится! Какой салют! Значит, Крым наш. Все ближе победа, Танюша, все ближе мир!
На аэродроме в этот день состоялся митинг. Нина выступила на нем, говорила жарко и взволнованно — она умела говорить, ее, парторга эскадрильи, всегда хорошо слушали... Днем Распопова упросила командира полка разрешить ей долететь до Севастополя, чтобы с воздуха поглядеть на любимый город.
Лежа на аэродроме, среди свежей ароматной зелени, мы наслаждались тишиной, южным солнцем и легким майским ветром, когда Нинина машина взлетела и на бреющем направилась в сторону Севастополя. Через полчаса она вернулась, лицо ее было мрачно и сурово.
— Девочки, милые, вы не представляете, что эти варвары сделали с городом, в руины превратили, а какой чудесный город был... — с болью и гневом говорила Нина. — Да и весь Крым — это же рай земной, а что фашисты с ним натворили! Но им не поздоровится за [71] это! Техники их разбитой кругом полно. На берегу Южной бухты вдоль и поперек железнодорожных путей вагоны, паровозы немецкие. Наши экипажи тоже постарались там. Берега завалены немецкой техникой, из воды торчат остовы затонувших транспортов. Они заплатили за поруганную землю, но это еще не все, — с угрозой произнесла Нина. — Главная расплата еще впереди!
Бои в Белоруссии, в Польше, и, наконец, в Германии, экипажи нашего полка бомбили оборонительные линии фашистов, вражеские укрепления, в воздух взлетали блиндажи и доты, машины с боеприпасами...
— А знаешь, Марина, — сказала мне Нина, — один раз здорово не повезло: в сорок пятом орден раньше времени вручили на два дня. Помнишь восьмое марта сорок пятого победного года?
8 марта забыть нельзя. В тот замечательный день к нам в гости приезжал Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, вручал награды нашим девушкам. Перед этим нас, пожалуй, впервые за всю войну, разместили в городе. Хорошие комнаты, удобные чистые постели.
В ночь на 8 марта нас освободили от полетов. За всю войну такого ни разу не было — не летали. Всем выдали новую форму — платья, разрешили надеть туфли.
— Помнишь, как похорошели наши девчонки? — вспоминает Нина Максимовна сегодня. — На вечер в городской театр пришли все такие красивые, юные, стройные. Все мы так тронуты были вниманием — в огромном зале празднично накрытые столы, цветы. Волновались, что скажет Рокоссовский, какое у него отношение к нашему полку, — именем полка дорожила каждая.
Да, этого забыть нельзя. Наконец он вошел, весело поздоровался, и все себя почувствовали легко и просто. Рокоссовский вручил нашим девушкам Золотые Звезды Героев Советского Союза, а затем ордена. И тут Нине так обидно стало, что свой орден Красного Знамени она получила два дня назад в штабе армии. Вот не повезло!
Командир звена Нина Распопова прошла нелегкими дорогами войны от Дона до Берлина. О том, как воевала Нина Максимовна Распопова, красноречиво говорят многочисленные ее ордена и медали, Золотая Звезда, [72] которой Нина была отмечена за боевые операции по освобождению Севастополя. Сегодня Герой Советского Союза Нина Максимовна Распопова возглавляет в Мытищах, где она живет, комитет содействия Советскому фонду мира. Только за один 1979 год вклады жителей Мытищ в фонд мира составили около ста тысяч рублей.
Мир на земле. Чисто и светло небо над нашей Родиной. Но Нина Максимовна помнит его суровым, потемневшим от дыма пожарищ, израненным трассами пулеметных очередей.
— За мир нужно бороться не только словами, — говорит она. И борется. Борется за мир как коммунист, как мать двух сыновей, как человек, хорошо знающий, что такое война. [73]
|
|
|
