Б) новые защитники «свободы критики»

исключительного закона о социалистах, сравнивать экономический быт и экономиче­ское развитие, вспоминать о том, как «беспримерный рост германской социал-демократии» сопровождался беспримерной в истории социализма энергией борьбы не только с теоретическими (Мюльбергер, Дюринг*, катедер-социалисты²⁰), но и с такти­ческими (Лассаль) заблуждениями, и проч. и проч. Все это лишнее! Французы ссорятся, потому что они нетерпимы, немцы едины, потому что они пай-мальчики.

И заметьте, что посредством этого бесподобного глубокомыслия «отводится» факт, всецело опровергающий защиту бернштейнианцев. Стоят ли они на почве классовой борьбы пролетариата, этот вопрос окончательно и бесповоротно может быть решен только историческим опытом. Следовательно, наиболее важное значение имеет в этом отношении именно пример Франции, как единственной страны, в которой бернштейни­анцы попробовали встать самостоятельно на ноги, при горячем одобрении своих не­мецких коллег (а отчасти и русских оппортунистов: ср. «Р. Д.» № 2—3, стр. 83—84). Ссылка на «непримиримость» французов — помимо своего «исторического» (в нозд-ревском смысле) значения — оказывается просто попыткой замять сердитыми словами очень неприятные факты.

Да и немцев мы вовсе еще не намерены подарить Б. Кричевскому и прочим много­численным защитникам «свободы критики». Если «самые отъявленные бернштейниан­цы» терпимы еще в рядах германской партии, то

* Когда Энгельс обрушился на Дюринга, ко взглядам последнего склонялись довольно многие пред­ставители германской социал-демократии, и обвинения в резкости, нетерпимости, нетоварищеской по­лемике и проч. сыпались на Энгельса даже публично на съезде партии. Мост с товарищами внес (на съезде 1877 года¹⁸) предложение об устранении статей Энгельса из «Vorwärts'а»¹⁹, как «не представляю­щих интереса для громадного большинства читателей», а Вальтейх (Vahlteich) заявил, что помещение этих статей принесло большой вред партии, что Дюринг тоже оказал услуги социал-демократии: «мы должны пользоваться всеми в интересах партии, а если профессора спорят, то «Vorwärts» вовсе не место для ведения таких споров» («Vorwärts», 1877, № 65 от 6-го июня). Как видите, это — тоже пример защи­ты «свободы критики», и над этим примером не мешало бы подумать нашим легальным критикам и не­легальным оппортунистам, которые так любят ссылаться на пример немцев!

ЧТО ДЕЛАТЬ?__________________________________ 13

лишь постольку, поскольку они подчиняются и ганноверской резолюции, решительно отвергнувшей «поправки» Бернштейна, и любекской, содержащей в себе (несмотря на всю дипломатичность) прямое предостережение Бернштейну²². Можно спорить, сточки зрения интересов немецкой партии, о том, насколько уместна была дипломатичность, лучше ли в данном случае худой мир, чем добрая ссора, можно расходиться, одним словом, в оценке целесообразности того или другого способа отклонить бернштейни­анство, но нельзя не видеть факта, что германская партия дважды отклонила берн­штейнианство. Поэтому думать, что пример немцев подтверждает тезис: «самые отъяв­ленные бернштейнианцы стоят на почве классовой борьбы пролетариата за его эконо­мическое и политическое освобождение» — значит совершенно не понимать происхо­дящего у всех перед глазами.

Мало того. «Раб. Дело» выступает, как мы уже заметили, перед русской социал-демократией с требованием «свободы критики» и с защитой бернштейнианства. Оче­видно, ему пришлось убедиться в том, что у нас несправедливо обижали наших «кри­тиков» и бернштейнианцев. Каких же именно? кто? где? когда? в чем именно состояла несправедливость? — Об этом «Р. Дело» молчит, не упоминая ни единого раза ни об одном русском критике и бернштейнианце! Нам остается только сделать одно из двух возможных предположений. Или несправедливо обиженной стороной является не кто

* Надо заметить, что по вопросу о бернштейнианстве в германской партии «Р. Дело» всегда ограни­чивалось голым пересказом фактов с полным «воздержанием» от собственной оценки их. См., напр., № 2—3, стр. 66— о Штутгартском съезде²³; все разногласия сведены к «тактике», и констатируется лишь, что огромное большинство верно прежней революционной тактике. Или № 4—5, стр. 25 и след. — простой пересказ речей на Ганноверском съезде с приведением резолюции Бебеля; изложение и критика Бернштейна отложены опять (как и в № 2—3) до «особой статьи». Курьезно, что на стр. 33 в № 4—5 чи­таем: «...взгляды, изложенные Бебелем, имеют за себя огромное большинство съезда», а несколько ниже: «... Давид защищал взгляды Бернштейна... Раньше всего он старался показать, что... Бернштейн и его друзья все же (sic!) (так! Ред.) стоят на почве классовой борьбы...». Это писалось в декабре 1899 г., а в сентябре 1901 г. «Р. Дело», должно быть, уже разуверилось в правоте Бебеля и повторяет взгляд Давида как свой собственный!

14___________________________ В. И. ЛЕНИН

иной, как само «Р. Дело» (это подтверждается тем, что в обеих статьях десятого номера речь идет только об обидах, нанесенных «Зарей» и «Искрой» «Р. Делу»), Тогда чем объяснить такую странность, что «Р. Дело», столь упорно отрекавшееся всегда от вся­кой солидарности с бернштейнианством, не могло защитить себя, не замолвив словечка за «самых отъявленных бернштейнианцев» и за свободу критики? Или несправедливо обижены какие-то третьи лица. Тогда каковы могут быть мотивы умолчания о них?

Мы видим, таким образом, что «Р. Дело» продолжает ту игру в прятки, которой оно занималось (как мы покажем ниже) с самого своего возникновения. А затем обратите внимание на это первое фактическое применение хваленой «свободы критики». На деле она сейчас же свелась не только к отсутствию всякой критики, но и к отсутствию само­стоятельного суждения вообще. То самое «Р. Дело», которое умалчивает точно о сек­ретной болезни (по меткому выражению Старовера²⁴) о русском бернштейнианстве, предлагает для лечения этой болезни просто-напросто списать последний немецкий рецепт против немецкой разновидности болезни! Вместо свободы критики — рабская,., хуже: обезьянья подражательность! Одинаковое социально-политическое содержание современного интернационального оппортунизма проявляется в тех или иных разно­видностях, сообразно национальным особенностям. В одной стране группа оппортуни­стов выступала издавна под особым флагом, в другой оппортунисты пренебрегали тео­рией, ведя практически политику радикалов-социалистов, в третьей — несколько чле­нов революционной партии перебежали в лагерь оппортунизма и стараются добиться своих целей не открытой борьбой за принципы и за новую тактику, а постепенным, не­заметным и, если можно так выразиться, ненаказуемым развращением своей партии, в четвертой — такие же перебежчики употребляют те же приемы в потемках политиче­ского рабства и при совершенно оригинальном взаимоотношении «легальной» и «неле­гальной» деятельности и проч. Браться же говорить о свободе критики и бернштей-

ЧТО ДЕЛАТЬ?__________________________________ 15

нианства, как условии объединения русских социал-демократов, и при этом не давать разбора того, в чем именно проявилось и какие особенные плоды принесло русское бернштейнианство, — это значит браться говорить для того, чтобы ничего не сказать.

Попробуем же мы сами сказать, хотя бы в нескольких словах, то, чего не пожелало сказать (или, может быть, не сумело и понять) «Р. Дело».

в) КРИТИКА В РОССИИ

Основная особенность России в рассматриваемом отношении состоит в том, что уже самое начало стихийного рабочего движения, с одной стороны, и поворота передового общественного мнения к марксизму, с другой, ознаменовалось соединением заведомо разнородных элементов под общим флагом и для борьбы с общим противником (уста­релым социально-политическим мировоззрением). Мы говорим о медовом месяце «ле­гального марксизма». Это было вообще чрезвычайно оригинальное явление, в самую возможность которого не мог бы даже поверить никто в 80-х или начале 90-х годов. В стране самодержавной, с полным порабощением печати, в эпоху отчаянной политиче­ской реакции, преследовавшей самомалейшие ростки политического недовольства и протеста, — внезапно пробивает себе дорогу в подцензурную литературу теория рево­люционного марксизма, излагаемая эзоповским, но для всех «интересующихся» понят­ным языком. Правительство привыкло считать опасной только теорию (революционно­го) народовольчества, не замечая, как водится, ее внутренней эволюции, радуясь всякой направленной против нее критике. Пока правительство спохватилось, пока тяжеловес­ная армия цензоров и жандармов разыскала нового врага и обрушилась на него, — до тех пор прошло немало (на наш русский счет) времени. А в это время выходили одна за другой марксистские книги, открывались марксистские журналы и газеты, марксистами становились повально все, марксистам льстили, за марксистами ухаживали, издатели восторгались

16___________________________ В. И. ЛЕНИН

необычайно ходким сбытом марксистских книг. Вполне понятно, что среди окружен­ных этим чадом начинающих марксистов оказался не один «писатель, который зазнал-ся»...²⁵

В настоящее время об этой полосе можно говорить спокойно, как о прошлом. Ни для кого не тайна, что кратковременное процветание марксизма на поверхности нашей ли­тературы было вызвано союзом людей крайних с людьми весьма умеренными. В сущ­ности, эти последние были буржуазными демократами, и этот вывод (до очевидности

подкрепленный их дальнейшим «критическим» развитием) напрашивался кое перед

* кем еще во времена целости «союза».

Но если так, то не падает ли наибольшая ответственность за последующую «смуту» именно на революционных социал-демократов, которые вошли в этот союз с будущими «критиками»? Такой вопрос, вместе с утвердительным ответом на него, приходится слышать иногда от людей, чересчур прямолинейно смотрящих на дело. Но эти люди совершенно неправы. Бояться временных союзов хотя бы и с ненадежными людьми может только тот, кто сам на себя не надеется, и ни одна политическая партия без таких союзов не могла бы существовать. А соединение с легальными марксистами было сво­его рода первым действительно политическим союзом русской социал-демократии. Благодаря этому союзу была достигнута поразительно быстрая победа над народниче­ством и громадное распространение вширь идей марксизма (хотя и в вульгаризирован­ном виде). Притом союз заключен был не совсем без всяких «условий». Доказательст­во: сожженный в 1895 г. цензурой марксистский сборник «Материалы к вопросу о хо­зяйственном развитии России». Если литературное соглашение с легальными марксис­тами можно сравнить с политическим союзом, то эту книгу можно сравнить с полити­ческим договором.

Здесь имеется в виду вышенапечатанпая статья К. Тулина против Струве, составленная из реферата, который носил заглавие «Отражение марксизма в буржуазной литературе». См. предисловие²⁶. (Приме­чание автора к изданию 1907 г. Ред.)

ЧТО ДЕЛАТЬ?__________________________________ 17

Разрыв вызван был, конечно, не тем, что «союзники» оказались буржуазными демо­кратами. Напротив, представители этого последнего направления — естественные и желательные союзники социал-демократии, поскольку дело идет о ее демократических задачах, выдвигаемых на первый план современным положением России. Но необхо­димым условием такого союза является полная возможность для социалистов раскры­вать рабочему классу враждебную противоположность его интересов и интересов бур­жуазии. А то бернштейнианство и «критическое» направление, к которому повально обратилось большинство легальных марксистов, отнимало эту возможность и развра­щало социалистическое сознание, опошляя марксизм, проповедуя теорию притупления социальных противоречий, объявляя нелепостью идею социальной революции и дикта­туры пролетариата, сводя рабочее движение и классовую борьбу к узкому тред-юнионизму и «реалистической» борьбе за мелкие, постепенные реформы. Это вполне равносильно было отрицанию со стороны буржуазной демократии права на самостоя­тельность социализма, а следовательно, и права на его существование; это означало на практике стремление превратить начинающееся рабочее движение в хвост либералов.

Естественно, что при таких условиях разрыв был необходим. Но «оригинальная» особенность России сказалась в том, что этот разрыв означал простое удаление социал-демократов из наиболее всем доступной и широко распространенной «легальной» ли­тературы. В ней укрепились «бывшие марксисты», вставшие «под знак критики» и по­лучившие почти что монополию на «разнос» марксизма. Клики: «против ортодоксии» и «да здравствует свобода критики» (повторяемые теперь «Р. Делом») сделались сразу модными словечками, и что против этой моды не устояли и цензоры с жандармами, это видно из таких фактов, как появление трех русских изданий книги знаменитого (геро-стратовски знаменитого) Бернштейна или как рекомендация Зубатовым книг Берн-штейна, г. Прокоповича и проч. («Искра» № 10). На социал-демократов легла теперь трудная

18___________________________ В. И. ЛЕНИН

сама по себе, и невероятно затрудненная еще чисто внешними препятствиями, задача борьбы с новым течением. А это течение не ограничилось областью литературы. Пово­рот к «критике» сопровождался встречным влечением практиков социал-демократов к «экономизму».

Как возникала и росла связь и взаимозависимость легальной критики и нелегального «экономизма», этот интересный вопрос мог бы послужить предметом особой статьи. Нам достаточно отметить здесь несомненное существование этой связи. Пресловутое «Credo» потому и приобрело такую заслуженную знаменитость, что оно откровенно формулировало эту связь и проболтало основную политическую тенденцию «эконо­мизма»: рабочие пусть ведут экономическую борьбу (точнее было бы сказать: тред-юнионистскую борьбу, ибо последняя объемлет и специфически рабочую политику), а марксистская интеллигенция пусть сливается с либералами для «борьбы» политиче­ской. Тред-юнионистская работа «в народе» оказывалась исполнением первой, легаль­ная критика — второй половины этой задачи. Это заявление было таким прекрасным оружием против «экономизма», что если бы не было «Credo» — его стоило бы выду­мать.

«Credo» не было выдумано, но оно было опубликовано помимо воли и, может быть, даже против воли его авторов. По крайней мере, пишущему эти строки, который при­нимал участие в извлечении на свет божий новой «программы», приходилось слы­шать жалобы и упреки по поводу того, что набросанное ораторами резюме их взглядов было распространено в копиях, получило ярлык «Credo» и попало даже в печать вместе с протестом! Мы касаемся этого эпизода, потому что он вскрывает очень любопытную черту нашего «экономизма»: боязнь гласности. Это именно черта «экономизма»

* — символ веры, программа, изложение миросозерцания. Ред.

Речь идет о протесте 17-ти против «Credo». Пишущий эти строки участвовал в составлении этого протеста (конец 1899 года). Протест вместе с «Credo» был напечатан за границей весной 1900 года²⁹. В настоящее время из статьи г-жи Кусковой (кажется, в «Былом»³⁰) уже известно, что автором «Credo» бы­ла она, а среди заграничных «экономистов» того времени виднейшую роль играл г. Прокопович. (При­мечание автора к изданию 1907 г. Ред.)

ЧТО ДЕЛАТЬ?__________________________________ 19

вообще, а не одних только авторов «Credo»: ее проявляли и «Рабочая Мысль», самый прямой и самый честный сторонник «экономизма», и «Р. Дело» (возмущаясь опублико­ванием «экономических» документов в «Vademecum'e»), и Киевский комитет, не по­желавший года два тому назад дать разрешение на опубликование своего «Profession de foi»³³ вместе с написанным против него опровержением", и многие, многие отдельные представители «экономизма».

Эта боязнь критики, проявляемая сторонниками свободы критики, не может быть объяснена одним лукавством (хотя кое-когда, несомненно, не обходится и без лукавст­ва: нерасчетливо открывать для натиска противников неокрепшие еще ростки нового направления!). Нет, большинство «экономистов» совершенно искренно смотрит (и, по самому существу «экономизма», должны смотреть) с недоброжелательством на всякие теоретические споры, фракционные разногласия, широкие политические вопросы, про­екты сорганизовывать революционеров и т. п. «Сдать бы все это за границу!» — сказал мне однажды один из довольно последовательных «экономистов», и он выразил этим очень распространенное (и опять-таки чисто тред-юнионистское) воззрение: наше дело — рабочее движение, рабочие организации здесь, в нашей местности, а остальное — выдумки доктринеров, «переоценка идеологии», как выразились авторы письма в № 12 «Искры» в унисон с № 10 «Р. Дела».

Спрашивается теперь: ввиду таких особенностей русской «критики» и русского бернштейнианства в чем должна была бы состоять задача тех, кто на деле, а не на сло­вах только, хотел быть противником оппортунизма? Во-первых, надо было позаботить­ся о возобновлении той теоретической работы, которая только-только была начата эпо­хой легального марксизма и которая падала теперь опять на нелегальных деятелей; без такой работы невозможен был успешный рост движения. Во-вторых, необходимо было активно выступить

— в «Путеводителе»³². Ред. Насколько нам известно, состав Киевского комитета с тех пор изменился.

20___________________________ В. И. ЛЕНИН

на борьбу с легальной «критикой», вносившей сугубый разврат в умы. В-третьих, надо было активно выступить против разброда и шатания в практическом движении, разо­блачая и опровергая всякие попытки сознательно или бессознательно принижать нашу программу и нашу тактику.

Что «Р. Дело» не делало ни того, ни другого, ни третьего, это известно, и ниже нам придется подробно выяснять эту известную истину с самых различных сторон. Теперь же мы хотим только показать, в каком вопиющем противоречии находится требование «свободы критики» с особенностями нашей отечественной критики и русского «эконо­мизма». Взгляните, в самом деле, на текст той резолюции, которой «Союз русских со­циал-демократов за границей» подтвердил точку зрения «Р. Дела»:

«В интересах дальнейшего идейного развития социал-демократии мы признаем свободу критики со­циал-демократической теории в партийной литературе безусловно необходимой, поскольку критика не идет вразрез с классовым и революционным характером этой теории» («Два съезда», стр. 10).

И мотивировка: резолюция «в первой своей части совпадает с резолюцией любек-ского партейтага по поводу Бернштейна»... В простоте душевной, «союзники» и не за­мечают, какое testimonium paupertatis (свидетельство о бедности) подписывают они се­бе этим копированием!., «но... во второй части более тесно ограничивает свободу кри­тики, чем это сделал любекский партейтаг».

Итак, резолюция «Союза» направлена против русских бернштейнианцев? Иначе бы­ло бы полным абсурдом ссылаться на Любек! Но это неверно, что она «тесно ограничи­вает свободу критики». Немцы своей ганноверской резолюцией отклонили пункт за пунктом именно те поправки, которые делал Бернштейн, а любекской — объявили предостережение Бернштейну лично, назвав его в резолюции. Между тем, наши «сво­бодные» подражатели ни единым звуком не намекают ни на одно проявление специаль­но русской «критики» и русского «экономизма»; при этом умолчании голая ссылка на классовый и революционный характер теории оставляет гораздо больше простора лже­толкованиям, особенно

ЧТО ДЕЛАТЬ?__________________________________ 21

если «Союз» отказывается отнести к оппортунизму «так называемый экономизм» («Два съезда», стр. 8, к п. I). Это, однако, мимоходом. Главное же то, что позиции оппортуни­стов по отношению к революционным социал-демократам диаметрально противопо­ложны в Германии и в России. В Германии революционные социал-демократы стоят, как известно, за сохранение того, что есть: за старую программу и тактику, всем из­вестную и опытом многих десятилетий разъясненную во всех деталях. «Критики» же хотят внести изменения, и так как этих критиков ничтожное меньшинство, а ревизио­нистские стремления их очень робки, то можно понять мотивы, по которым большин­ство ограничивается сухим отклонением «новшества». У нас же в России критики и «экономисты» стоят за сохранение того, что есть: «критики» хотят, чтобы их продол­жали считать марксистами и обеспечили им ту «свободу критики», которой они во всех смыслах пользовались (ибо никакой партийной связи они, в сущности, никогда не при­знавали, да и не было у нас такого общепризнанного партийного органа, который мог бы «ограничить» свободу критики хотя бы советом); «экономисты» хотят, чтобы рево­люционеры признавали «полноправность движения в настоящем» («Р. Д.» № 10, стр. 25), т. е. «законность» существования того, что существует; чтобы «идеологи» не пытались «совлечь» движение с того пути, который «определяется взаимодействием материальных элементов и материальной среды» («Письмо» в № 12 «Искры»); чтобы

Уже одно это отсутствие открытой партийной связи и партийной традиции составляет такое карди­нальное отличие России от Германии, которое должно бы было предостеречь всякого разумного социа­листа от слепого подражания. А вот образец того, до чего доходит «свобода критики» в России. Русский критик, г. Булгаков, делает такой выговор австрийскому критику, Герцу: «При всей независимости своих выводов, Герц в этом пункте (о кооперациях), по-видимому, все-таки остается слишком связан мнениями своей партии и, расходясь в подробностях, не решается расстаться с общим принципом» («Капитализм и земледелие», т. II, стр. 287). Подданный порабощенного политически государства, в котором ⁹⁹⁹/юоо насе­ления до мозга костей развращены политическим холопством и полным непониманием партийной чести и партийной связи, — высокомерно выговаривает гражданину конституционного государства за чрез­мерную «связанность мнениями партии»! Только и остается нелегальным организациям нашим, как при­няться за составление резолюций о свободе критики...

22___________________________ В. И. ЛЕНИН

признали желательным вести ту борьбу, «какую только возможно вести рабочим при данных обстоятельствах», а возможной признали ту борьбу, «которую они ведут в дей­ствительности в данную минуту» («Отдельное приложение к «Р. Мысли»», стр. 14). Наоборот, мы, революционные социал-демократы, недовольны этим преклонением пред стихийностью, т. е. перед тем, что есть «в данную минуту»; мы требуем измене­ния господствующей в последние годы тактики, мы заявляем, что, «прежде, чем объе­диняться, и для того, чтобы объединиться, необходимо сначала решительно и опреде­ленно размежеваться» (из объявления об издании «Искры»). Одним словом, немцы ос­таются при данном, отклоняя изменения; мы требуем изменения данного, отвергая пре­клонение пред этим данным и примирение с ним.

Этой «маленькой» разницы и не заметили наши «свободные» копировальщики не­мецких резолюций!