 |
Как первобытно мы пользуемся нашими автоматизмами
|
|
|
|
Вы посмотрите только, в каком беспомощном незнании стоим мы перед нашими собственными автоматизмами! Они действуют, но действуют самостоятельно, помимо нашего желания и участия. Кому-то или чему-то они, по-видимому, подчиняются… Но кому? И как? Уследить невозможно.
Они действуют большею частью в нашу пользу, но иногда и во вред, — мы только смотрим да удивляемся.
Лунатизм… удивительно, неподражаемо. Но зачем?
И, кроме того, довольно-таки опасно. Если во время своих путешествий по крышам лунатик проснется — он погиб: сорвется и упадет. И сколько их разбивалось!
А случай с поломойкой «халдейкой»… Потрясающе, феноменально… Но что толку, если мы этим не владеем? Разве что в том только и толк, что природа сама вопиет к нам: «Вот какая я! Берите, пользуйтесь мной! Что вы зеваете!»
Автоматизмы Максвелла, или автоматизмы в художественном или научном творчестве, это уже что-то более ободряющее и несомненно нам на пользу.
Но все-таки мы ведь и ими не владеем: они действуют сами по себе, подчиняясь неизвестно чему… А мы только смотрим с удивлением на их деятельность или на плоды ее…
Каро и Стеша научились вызывать к деятельности свои автоматизмы и отдаваться им. Отдаются и делают при их помощи сверхвозможные вещи.
Максвелл не отдавался, а автоматизм сам сделал без него «сверхвозможное».
Какой-нибудь ученый годами бьется над решением своей задачи — плутает туда-сюда…
То отдается верному чутью, то перестает слушать этот внутренний голос — то помогает работе своих автоматизмов, {243} то мешает ей. И наконец… решение сваливается на него тогда, когда он меньше всего его ожидает…
Менделеев долго и безуспешно думал, в каком порядке следует расставить элементы, чтобы получилась стройная гармоничная система.
|
|
|
Не может, быть, чтобы между элементами, из которых состоит мир, не было бы системы и гармонии! А узнав порядок и последовательность элементов, можно будет сделать из этого еще целый ряд выводов… Нарезал прямоугольники картона, написал на каждом название элементов,со всеми его основными свойствами, и раскладывал без конца и без устали эти «карты».
Поиски длились очень долго, и все ничего утешительного не получалось. Наконец, один раз ученый так измучался над своим «пасьянсом», что, склонившись головой на письменный стол, заснул и во сне увидел всю свою периодическую систему элементов в законченном виде.
Сознание устало, отказалось работать, а автоматизмы, освобожденные от наблюдения рассудка, сразу, подобно счетной машине сделали без ошибки все дело и показали: «вот как»!
Интересны наблюдения Гельмгольца над своими «прозрениями». «Так как я довольно часто попадал в неприятное положение, когда я должен был дожидаться благоприятных проблесков, осенений (Einfälle) мысли, то я накопил известный опыт по поводу того, когда и где они ко мне приходили, опыт, который, может быть, окажется полезен и другим.
Они вкрадываются в круг мыслей часто совершенно незаметно, вначале не сознаешь их значения. Иногда помогает узнать случайное обстоятельство, когда и при каких обстоятельствах они появились, потому что они обычно появляются, сам не знаешь откуда.
В других случаях они неожиданно появляются без всякого напряжения — как вдохновение. Насколько могу судить, они никогда не появлялись, когда мозг был утомлен, и не у письменного стола.
Я должен был сперва рассмотреть мою проблему со всех сторон так, чтобы все возможные усложнения и вариации я мог пробежать в уме, притом свободно, без записей. Довести до такого положения без большой работы {244} большей частью невозможно. После того как вызванное этой работой утомление исчезало, должен был наступить час абсолютной физической свежести и спокойного, приятного самочувствия, прежде чем появлялись эти счастливые проблески. Часто в соответствии со стихотворением Гете они бывали по утрам при просыпании, как это отметил однажды Гаусс. Особенно охотно, однако, они являлись при постепенном подъеме на лесистые горы при солнечной погоде»[xci]. Таким образом, деятельность этих автоматизмов Гельмгольц (да и другие все, кто наблюдал в себе за этим) не только не отрицает, а на нее главным образом и рассчитывает. Сам же занимается подготовительной работой. Причем говорит, что эта подготовительная работа очень большая.
|
|
|
Практика большинства ученых, изобретателей, мыслителей, литераторов именно такова: большой подготовительный период — за ним минута «прозрения», «вдохновения» и третий период — обработка результатов этого вдохновения.
Почти все они говорят о том, что предварительно надо накопить материал, обдумать его, поломать над ним как следует голову, тогда только и наступает внезапное наитие: ответ на вопрос.
Однако, исходя из того, что наши автоматические способности восприятия и наша автоматическая память так велики, что невозможно пока этого себе и представить (очевидно, для них нет никаких границ — вспомним хотя бы поломойку-«халдейку»), можно предположить, что мучительное собирание материала и обдумывание его, вероятно, может быть передано и нашим автоматам.
А может быть, все уже внутри и собрано?.. Может быть, там есть уже и решение? Может быть, поэтому-то я и берусь за этот вопрос, что и материалы и решение его уже есть у меня внутри?..
Ведь сказал же великий математик Гаусс такую странную штуку: «Мои результаты я имею уже давно, я только не знаю, как я к ним приду».
«Муки творчества» считаются неизбежными, необходимыми; думают, что без них не родится ни одно подлинное произведение искусства, так же как не родится без мук ребенок. А вот закон ли это? Еще неизвестно.
{245} Ведь и роды далеко не для всех представляют из себя страдания. Эскимоска бежит на лыжах десятки и сотни верст… наступают родовые схватки… ложится на лыжи, производит на свет ребенка, обваляет его в снегу, завернет в тряпку, засунет в мешок, привяжет его за спину и бежит дальше.
|
|
|
Вероятнее всего, что «муки творчества» происходят от неуменья пользоваться своим психическим аппаратом.
Пора, давно пора более настойчиво пытаться проникать в наши таинственные душевные лаборатории и мастерские. Проникать и овладевать их процессами.
До сих пор дело с этим идет довольно-таки медленно.
Оно не стоит: психология, рефлексология, психоанализ, педагогика наблюдают, изучают, констатируют, делают выводы. Но… «над ними не каплет», и они готовы растянуть свои исследования на целые столетия.
Чудесен ткацкий станок, еще чудеснее самоуправляющийся аэроплан, «кошачий глаз» и автоматический бомбометатель, решающий при помощи высшей математики сложнейшие задачи.
Какой-нибудь дикарь стал бы, вероятно, молиться на эти аппараты.
Но еще чудеснее и таинственнее работа «станков», «аппаратов» и «приборов» психики человека.
Она не только не уступает машине, она в сотни, в тысячираз превосходит ее.
Однако, чтобы не уподобиться дикарю — следует, не умаляя своих восторгов и умиления, посмотреть на дело трезвыми глазами.
Автоматизмы существуют, это факт. Они действуют, и действуют большею частью в нашу пользу. Не их вина, что мы иногда сами им мешаем, не считаемся с их совершенной машинной сверхчуткостью и исполнительностью, пренебрежительно относимся к их тонким сигналам и толчкам и за все это платимся — лишаемся самых лучших помощников, о каких только можно мечтать. И то они, несмотря на наше к ним отношение, все-таки нет‑нет да и сослужат службу: то в темноте проведут нас в сохранности по такой велосипедной дороге, которая специально для того и подвернулась нам, чтобы мы сломали на ней свою шею, то подтолкнут {246} нас под руку и заставят сделать ошибку в вычислениях, чтобы этим самым привести нас к верному результату…
Автоматизмы существуют, это факт. Тонкость восприятия их, способность запоминания и уменье комбинировать и находить мгновенно абсолютно верный и легкий выход — нельзя приравнять ни к чему другому, как к чуду.
|
|
|
Но мы не умеем ими пользоваться — и это тоже факт. Увы!
Мы тащимся по нашей житейской дороге, проклиная судьбу, свою слабость, свою ограниченность, трудность предстоящих нам дел… Спотыкаемся на каждом шагу, тыкаемся в грязь, садимся в изнеможении, чтобы перевести дух…
А рядом с нами едет в тоске прекрасный наш автомобиль и все ждет: когда же мы догадаемся сесть в него. А по другую сторону катит аэроплан — он уже давно потерял всякую надежду — он видит, что мы так увлеклись шлепаньем по вязкой дороге, что очевидно до конца дней своих так и прошлепаем…
Отдел второй
Техника
Сила верной тренировки
У нас очень примитивное и в сущности совершенно превратное представление о силе, которая таится в гимнастике, в тренинге, в работе над собой, и вообще в труде…
Вот хоть бы эта Стеша — что у нее? Был явный специфический талант к равновесию? Что-то совсем на это не похоже. Я видел ее впервые после упорной ежедневной полуторамесячной тренировки, и ведь успехов никаких — наоборот, впечатление было самое безнадежное: напрасно девушка время теряет.
И вот! Таланты открылись. Да еще какие!
Попробуй-ка теперь самый талантливый к равновесию человек, но не работавший столько над собой, как она, — {249} попробуй-ка он состязаться теперь с ней. При всей его одаренности он будет смешон и жалок в своем дилетантском бессилии рядом с ней.
Как бы он ни был одарен — у него не будет таких тонко развитых изощренных качеств, как у нее. Может быть, от природы он наделен гораздо более тонким чувством равновесия, чем она; может быть, и способность координировать все свои движения сообразно с этим тонким чувством у него от природы гораздо более совершенная и, сев на стул на трапеции, он без всякой тренировки мог бы просидеть, не держась за веревки, 4 – 5 и даже 10 секунд. И, работай он столько, сколько она, — вероятно, проделывал бы какие-то невообразимые вещи, более похожие на чудеса, чем на цирковые упражнения. Но сейчас — он все-таки ничто рядом с ней.
Чем же она отличается от него?
Это уже было сказано: крайней степенью развития некоторых качеств, обычно находящихся у нас в стадии начального развития (для жизни нам большего и не нужно). Главное из них: тонкость ощущений равновесия. Кроме того, тончайшей и точнейшей техникой. Техникой сохранения равновесия.
Она заключается в воспитанных и перевоспитанных автоматизмах, координирующих все движения тела в связи с нарушением и сохранением равновесия.
И у прирожденного таланта есть от природы и качества и техника. Но они капризны, случайны, то появляются, то пропадают; то проявляются в полной мере, то частично; зависят от тысячи неизвестных причин, а здесь, у Стеши — все они послушные орудия в руках повелителя-человека.
|
|
|
Спрятанные где-то в глубине психики, они вызваны к жизни и деятельности усилием несокрушимой воли. Незаметные и слабые, они выращены в мощных работников. Примитивные и грубые — они превращены в тончайшие аппараты, действующие, как самые наисовершеннейшие приборы.
Такова сила человека.
Не подлежит никакому сомнению, что в некотором и, может быть, даже не особенно далеком будущем актер, обладающий {248} от природы специфическим актерским талантом, достаточно опытный и производящий сейчас у нас большое впечатление, — так же будет слаб и жалок рядом с актером, выработавшим в себе во всей полной силе (по всем данным науки и по всем вновь открытым правилам своего искусства) специфические актерские качества, а также и технику творческого переживания и перевоплощения.
Что же, значит, таланта не нужно, а нужны выработанные качества и техника?
Если вдуматься — талант и есть не что иное, как определенное качество, соединенное со специфической техникой. Это-то соединение мы и называем талантом.
Выработанные качества Стеши и ее техника, даже не просто талант, а высшая степень таланта — что-то сверх таланта. Ничуть не слабее стрелкового искусства Следопыта. А в то же время это — выработанные качества, которых раньше у нее не было, и благоприобретенная техника. Навыки, образовавшиеся в процессе верной работы над собой.
Теперь вопрос: что же это такое — верная работа над собой?
Это серьезный вопрос, кардинальный вопрос. И все дальнейшее будущее искусство актера зависит от верности его решения.
Начнем с того, что тренировочная работа Стеши неверной быть не могла. Иначе акробатка упала бы и свернула себе шею. У нее все время, каждую секунду, каждое мгновение — безошибочный и точный критерий правильности ее работы: сижу — правильно, падаю — неправильно.
У актера же нет такой надежной, стерегущей его проверки. Он зафальшивил, он врет и — прекрасно этого может не замечать за собой (да и приятнее не замечать!). Он не только потерял «равновесие», а уже давно «на полу валяется», а думает, что все у него идет как нельзя лучше. И — врет себе дальше.
Он «падает», но шеи, к сожалению, себе не ломает. И это дезориентирует его совершенно. И работая так неверно, понятное дело, он воспитывает у себя и навыки неверные.
Вот в этом-то и лежит главная причина, почему так трудно стать порядочным актером. Я уж не говорю — подлинным, {249} настоящим, великолепным. А если вспомнить о коварном самообмане в театре, то положение серьезного актера чрезвычайно затруднительное.
Что это значит: работать верно? Как узнать это? Да не приблизительно верно, а абсолютно верно! От этой абсолютности-то все и зависит.
Для этого, в первую очередь, — нужна верная школа, верный путь, найденный и разработанный специалистами этого дела.
Второе — нужен исключительно зоркий преподаватель, от орлиного глаза которого не укроется ни одна ошибка. Третье — чуткость и педагогичность этого преподавателя; а то, видя своим зорким глазом одни недостатки и беспрестанно указывая на них, он может только запугать ученика и отбить всякую охоту к работе.
Зоркость его должна распространяться не только на ошибки, но и на удачи, на способности и на таланты ученика (скрытые иногда так глубоко, что их как будто бы и нет совсем).
Если же такого преподавателя, какой здесь описан, нет под руками, — надо иметь свой собственный прибор в душе — нечто вроде своеобразного ватерпаса, который указывал бы малейшие отклонения от верной ватерлинии. Иметь и все время слушать его.
Это приспособление не худо иметь даже и при хорошем преподавателе. Впрочем, хороший-то в первую очередь и заботится о том, чтобы развить в ученике такой ватерпас.
Четвертое — нужна огромная, из ряда вон выходящая трудоспособность. Преподаватель может только направлять ученика. А главное — самостоятельная домашняя работа.
Причем работа эта может быть и пылкая, и вдохновенная, но может быть и более спокойная. Рассчитывать надо не на пылкую, а на ежедневную, планомерную, будничную работу. Не гнаться за подъемами и творческими восторгами, а действовать по принципу: «капля по капле и камень долбит». Работать, работать и работать! спокойно, неотступно, не доводя себя до истощения и переутомления… Как качается маятник, как течет река, как всходит и заходит солнце.
{250} 2. Душевная техника актера
|
|
|
