 |
Правописание слова «вторник»
|
|
|
|
Бенджамин Хофф - Дао Пуха
Перевод с английского: Тара Дэ
Ханю Цян-цзы
Как можешь ты достичь Небес,
Не зная, Кто Ты Есть?
Как можешь к должному прийти,
Не ведая Пути?
Средь хаоса вещей вокруг
Да и в самом себе, мой друг,
Ты устранил бы кавардак
И не попал впросак,
Когда бы знал наверняка
Кто, Что, Когда и Как.
Пух
В этой книге вы найдете живой даосизм во всей его простоте и естественности, изложенный увлекательно и остроумно.
В персонажах хорошо знакомой вам сказки можно узнать себя и своих знакомых в нелепом нагромождении «взрослого мира», такого серьезного и... мертвого!
Даосизм предлагает вернуться к естественности, чтобы вновь в полной мере почувствовать вкус жизни, утраченный в далеком детстве.
ВСТУПЛЕНИЕ
— Что ты пишешь? — спросил Винни Пух, взбираясь на мой письменный стол.
— Дао Пуха, — ответил я.
— Да Пуха? — переспросил Пух, размазывая одно из только что написанных мною слов.
— Дао Пуха, — ответил я, отпихивая карандашом его лапу.
— Это больше похоже на... ау! Пуха, — сказал Пух, потирая лапу.
— Совсем не похоже, — ответил я раздраженно.
— А о чем это? — спросил Пух, наклоняясь вперед и размазывая еще одно слово.
— О том, как оставаться счастливым и спокойным при любых обстоятельствах! — завопил я.
— А сам-то ты это читал? — спросил Винни Пух.
Это происходило уже после того, как некоторые из нас рассуждали о Великих Мастерах, и кто-то рассказывал о том, как все они пришли с Востока, а я говорил, что не все, но он все никак ни унимался (точно как это предложение), ни на что не обращая внимания, и тогда я решил зачитать цитату из «Мудрости Запада», чтобы доказать, что мир состоит больше, чем из одной половинки, и я прочел:
|
|
|
— Когда ты просыпаешься утром, Пух, — спросил Пятачок, — что ты говоришь себе первым делом?
— Что на завтрак? — сказал Пух. — А ты что говоришь, Пятачок?
— Я говорю, интересно, что же такое замечательное случится сегодня? — сказал Пятачок.
Пух задумчиво кивнул.
— Это то же самое, — сказал он.
— Это что? — спросил Скептик.
— Мудрость одного Западного Даоса, — сказал я.
— Похоже на что-то из «Винни Пуха», — сказал он.
— Так и есть, — сказал я.
— Но ведь это не про даосизм, — сказал он.
— Именно про даосизм, — сказал я.
— Да нет же, — сказал он.
— А про что, по-твоему? — сказал я.
— Про того косолапого медвежонка, который везде шатается, задает дурацкие вопросы, сочиняет всякие песенки и попадает в разные истории, не становясь при этом ни капельки умнее и не теряя своего незамысловатого счастья. Вот про что, — сказал он.
— Никакой разницы, — сказал я.
Тогда-то у меня и появилась мысль написать книгу, которая бы объясняла концепции даосизма на примере Винни Пуха и объясняла бы Винни Пуха на примере концепций даосизма.
Узнав о моих намерениях, ученые воскликнули: «Нелепо!» и еще что-то в том же духе. Другие сказали, что это глупейшая вещь, которую они когда-либо слышали, и что я, должно быть, брежу. Некоторые сказали, что идея интересная, но слишком сложная.
«Ты хотя бы знаешь, с чего начать?» — спрашивали они. В общем, одно древнее даосское изречение гласит: «Путь длиной в тысячу ли начинается с одного шага».
Так что, я думаю, мы начнем с начала...
ДА ПУХА?
— Понимаешь, Пух, — сказал я, — многие люди, по-видимому, не знают, что такое даосизм...
— Да? — сказал Пух, хлопая ресницами.
— Для того эта глава и нужна — чтобы дать кое-какие объяснения.
— А-а, понятно, — сказал Пух.
— И самый простой для нас способ сделать это — отправиться на минутку в Китай.
— Что? — сказал Пух, широко раскрыв глаза от удивления. — Прямо сейчас?
|
|
|
— Конечно. Все, что нам нужно сделать — это откинуться назад, расслабиться, — и мы уже там.
— А-а, понятно, — сказал Пух.
Давайте представим, что мы идем по узкой улочке в большом китайском городе и натыкаемся на небольшую лавочку, в которой продаются свитки с классической живописью. Мы заходим внутрь и просим показать нам что-нибудь аллегорическое — скажем, что-нибудь юмористическое, но с каким-нибудь Глубоким Смыслом. Хозяин лавочки улыбается. «У меня есть как раз то, что вам нужно», — говорит он нам. «Копия “Дегустаторов уксуса”!*» Он ведет нас к большому столу и разворачивает свиток, чтобы мы могли его хорошенько рассмотреть. «Простите, я должен отлучиться на минутку», — говорит он и уходит вглубь магазинчика, оставляя нас наедине с картиной.
————————————————————————————
* Несколько репродукций разных вариантов этой картины можно найти на http://daolao.narod.ru в разделе «Лики Лао». — Прим. переводчика.
Хотя видно, что это совсем свежая копия, мы знаем, что оригинал был написан очень давно. Правда, точное время его создание неизвестно.
На картине мы видим трех человек, стоящих вокруг чана с уксусом. Каждый из них обмакнул палец в уксус и пробует его на вкус. По выражению их лиц сразу видно, как они оценивают уксус. Так как картина аллегорична, мы должны понимать, что это не простые дегустаторы уксуса, а представители «Трех Учений» Китая и что уксус, который они пробуют, символизирует Сущность Жизни. Три мастера — это Кун Фу-цзы (Конфуций), Будда и Лао-цзы, автор древнейшей из существующих книг о даосизме. У первого кислое выражение лица, у второго — горькое, а на лице третьего сияет улыбка.
Конфуцию жизнь казалась кислой. Он думал, что настоящее утратило связь с прошлым и что нынешнее правление человека на земле идет вразрез с Путем Неба, которому следует вся вселенная. Поэтому он предавал особое значение почитанию предков, а также древних ритуалов и церемоний, в которых император, Сын Неба, действует как посредник между безграничным Небом и ограниченной землей. В конфуцианстве использование строго продуманной музыки, предписанных шагов, действий и фраз дополнялось чрезвычайно сложной системой ритуалов, каждый из которых использовался для определенных целей и в строго определенное время. Про Конфуция ходила поговорка: «Если циновка лежит неровно, Мастер ни за что на нее не сядет». Вот какие нелепые вещи творились при конфуцианстве!
|
|
|
Для Будды, второй фигуре на картине, жизнь на земле была горькой, полной привязанностей и желаний, которые вели к страданиям. Мир представлялся ему механизмом, расставляющим капканы, генератором иллюзий, вращающимся колесом боли для всех созданий. Ревностные последователи Будды полагали, что покой можно найти, только вырвавшись за пределы этого «бренного мира» и достигнув Нирваны, буквально, состояния «безветрия». Хотя оптимистический подход китайцев существенно изменил буддизм, попавший к ним из Индии, благочестивые буддисты, тем не менее, частенько замечали, что путь к Нирване для них прегражден «горьким ветром» каждодневного существования.
Согласно учению Лао-цзы, каждый в любой момент может достичь гармонии, с начала начал существующей между небом и землей, но только не с помощью ритуалов, как в конфуцианстве. В своем трактате «Дао дэ цзин» («Книга о Пути и Силе») он писал, что земля, в сущности, является отражением неба, и управляется она теми же самыми законами, которые, правда, не имеют ничего общего с законами людей. Эти законы влияют не только на вращение далеких планет, но и на пение птиц в лесу, и на рыбу в море. По словам Лао-цзы, чем больше человек вмешивается в природное равновесие, поддерживаемое универсальными законами, тем больше он удаляется от гармонии. Чем больше усилий, тем больше проблем. Все уже обладает своей собственной природой, независимо от того, тяжелое оно или легкое, мокрое или сухое, быстрое или медленное. И эту природу нельзя изменить насильно, не причиняя при этом вреда. Когда извне насаждаются какие-то надуманные правила, борьба неизбежна. Тогда-то жизнь и становится кислой.
Для Лао-цзы жизнь была не механизмом, расставляющим капканы, а учителем, преподающим ценные уроки. Необходимо эти уроки усвоить, также как законам нужно следовать, и тогда все будет хорошо. Вместо того, чтобы отворачиваться от «бренного мира», Лао-цзы советовал «слиться с бренностью мира». То, что действует за пределами всех вещей на небе и на земле, он назвал Дао, «Путь». Основной принцип учения Лао-цзы заключается в том, что Путь вселенной нельзя адекватно описать словами и что попытка сделать это станет лишь очередной концепцией для человеческого разума, которая только еще больше запутает. Все же природу Дао можно постичь, но не интеллектуально, а лишь следуя Дао, растворившись в нем.
|
|
|
В ходе веков классическое учение Лао-цзы постепенно развивалось и вылилось в три религиозных учения: философское, монашеское и простонародное. Все они могут быть включены в общее понятие даосизма. Но основное проявление даосизма, о котором пойдет речь в этой книге, — это просто тотальное приятие, способность действовать спонтанно и гармонично взаимодействовать со всем тем, что происходит в повседневной жизни. С точки зрения даосизма, естественным результатом такого гармонического существования будет счастье. Можно сказать, что самой заметной чертой даосского характера является счастливая безмятежность и что тонкое чувство юмора легко обнаружить даже в самых глубоких даосских трактатах, таких как «Дао дэ цзин», насчитывающий уже две с половиной тысячи лет. В сочинениях другого даоса, Чжуан-цзы, безмятежный смех бьет ключом, как вода из фонтана.
— А какое это имеет отношение к уксусу? — спросил Пух.
— А разве я только что это не объяснил? — сказал я.
— Не думаю, — сказал Пух.
— Ну хорошо, тогда сейчас объясню.
— Вот так бы сразу, — сказал Пух.
Почему Лао-цзы улыбается на картине? В конце концов, тот уксус, который символизирует жизнь, должен иметь неприятный вкус, судя по выражению лиц Будды и Конфуция. Но благодаря гармоничному взаимодействию с жизненными обстоятельствами, даосское понимание изменяет то, что другие воспринимают как негативное, во что-то позитивное. С точки зрения даосов, горечь и разочарование исходят от назойливого и неблагодарного ума. Сама по себе жизнь, если ее понять и принять такой, какая она есть, имеет сладкий вкус. В этом и заключается смысл, заложенный в картине «Дегустаторы уксуса».
— Сладкий? В смысле — как мед? — спросил Пух.
— Ну, может не такой уж сладкий, — сказал я. — Это было бы чересчур.
— Предполагается, что мы все еще в Китае? — осторожно спросил Пух.
— Нет, мы покончили с объяснениями и теперь снова вернулись за наш стол.
— Уф-ф.
— И как раз вовремя, чтобы чем-нибудь подкрепиться, — добавил он, направляясь к буфету.
|
|
|
ДАО КОГО?
Однажды, поздно вечером мы обсуждали определение понятия мудрости и уже совсем засыпали, когда Пух заявил, что его понимание даосских принципов перешло к нему от некоторых его предков.
— Твои предки? Кто, например? — спросил я.
— Например, Пух Дао-цзы, известный китайский живописец, — сказал Пух.
— Он — Ву Дао-цзы.
— Ну, тогда, как насчет Ли Пуха, известного даосского поэта? — осторожно спросил Пух.
— Ты имеешь в виду Ли Бо?
— Ох, — сказал Пух, глядя себе под ноги.
Тогда я кое-что придумал.
— Это, на самом деле, ничего не значит, — сказал я, — потому что один из самых важных принципов даосизма был назван твоим именем.
— Правда? — спросил Пух с некоторой надеждой.
— Конечно: Пу, Неотесанное Бревно.
— А я и забыл! — сказал Пух.
Сейчас мы попытаемся объяснить, что такое Пу, Неотесанное Бревно. В классической даосской манере мы не будем слишком напрягаться или давать слишком длинные объяснения, потому что это только все запутает, и еще потому, что может возникнуть впечатление, что это всего лишь интеллектуальная идея, которую можно оставить на интеллектуальном уровне и проигнорировать. Потом вы скажите: «Ну хорошо, идея в целом неплохая, но что она означает?» Поэтому, вместо этого мы попытаемся показать, что она означает, на множестве примеров.
Кстати, «Пу» произносится почти как «Пух», или как звук, который вы издаете, сдувая со своей руки муху в жаркий летний день.
Прежде чем мы пригласим нашего Постоянного Эксперта, давайте кое-что проясним.
Принцип Неотесанного Бревна заключается в том, что вещи в своей изначальной простоте содержат свою собственную естественную силу — силу, которую легко повредить и потерять, если отказаться от простоты. Для иероглифа Пу обычный китайский словарь дает следующие значения: «естественный, простой, ясный, искренний». Иероглиф Пу состоит из двух различных иероглифов: первый, «корневой», или несущий смысловое значение элемент, означает «дерево»; второй, «фонетический», или определяющий звучание, имеет значение «заросли» или «чаща». Так, из «дерева в чаще» или «невырубленных зарослей» происходит значение «вещей в их естественном состоянии» — что обычно передается в западных переводах даосских трактатов как «Неотесанное Бревно».
Этот основной принцип даосизма относится не только к вещам в их естественной красоте и назначении, но также и к людям. Или к Медведям. Что приводит нас к Винни Пуху, подлинному воплощению Неотесанного Бревна. В качестве иллюстрации этого принципа он может иногда показаться слишком уж простым...
— А по-моему, нам надо взять правее, — тревожно сказал Пятачок. — А ты что думаешь, Пух?
Пух посмотрел на свои передние лапки. Он знал, что одна из них была правая, знал он, кроме того, что если он решит, какая из них правая, то остальная будет левая. Но никак не мог вспомнить с чего надо начать.
— Ну, — сказал Пух нерешительно.
...но независимо от того, каким его видят другие, особенно те, которых легко одурачить внешним видом, Пух, Неотесанное Бревно, способен завершить начатое именно благодаря своей простоте. Любой, вышедший из лесов старый даос скажет вам, что “простой” совершенно необязательно означает “глупый”. Замечательно то, что даосский идеал — это тихий, спокойный, отражающий «зеркальный ум» Неотесанного Бревна, и еще замечательно то, что именно Винни Пух, а не умный Кролик, Сова или Иа, является главным героем «Винни Пуха» и «Дома на Пуховой Опушке»:
— Итак, — сказал Кролик, — мы умудрились заблудиться. Таковы факты.
Все трое отдыхали в маленькой ямке с песком. Пуху ужасно надоела эта ямка с песком, и он серьезно подозревал, что она просто-таки бегает за ними по пятам, потому что, куда бы они не направились, они обязательно натыкались на нее. Каждый раз, когда она появлялось из тумана, Кролик торжествующе заявлял: «Теперь я знаю, где мы!», а Пух грустно говорил: «Я тоже». Пятачок же вообще ничего не говорил, он старался придумать, что бы такое ему сказать, но единственное, что ему приходило в голову, это: «Помогите, спасите!» — а говорить это было бы, наверное, глупо, ведь с ним были Пух и Кролик. Все долго молчали.
— Ну что ж, — сказал Кролик, по-видимому, все это время напрасно ожидавший, что его поблагодарят за приятную прогулку. — Пожалуй, надо идти. В какую сторону пойдем?
— А что если... — начал Пух не спеша, — если, как только мы потеряем эту Яму из виду, мы постараемся опять ее найти?
— Какой в этом смысл? — спросил Кролик.
— Ну, — сказал Пух, — мы все время ищем Дом и не находим его. Вот я и думаю, что если мы будем искать эту Яму, то мы ее обязательно не найдем, потому что тогда мы, может быть, найдем то, что мы как будто не ищем, а оно может оказаться тем, что мы на самом деле ищем.
— Не вижу в этом большого смысла, — сказал Кролик.
— Да, — сказал Пух скромно, — его тут и нет. Но он собирался тут быть, когда я начинал говорить. Очевидно, с ним что-то случилось по дороге.
— Если я пойду прочь от этой Ямы, а потом пойду обратно к ней, то, конечно, я ее найду, — сказал Кролик.
— А я вот думал, что, может быть, ты ее не найдешь, — сказал Пух. — Я почему-то так думал.
— Ты попробуй, — сказал неожиданно Пятачок, — а мы тебя тут подождем.
Кролик фыркнул, чтобы показать, какой Пятачок глупый, и скрылся в тумане. Отойдя шагов сто, он повернул и пошел обратно... И после того, как Пух и Пятачок прождали его минут двадцать, Пух встал.
— Я почему-то так и думал, — сказал Пух. — А теперь, Пятачок, пойдем домой.
— Пух!.. — закричал Пятачок, дрожа от волнения. — Ты разве знаешь дорогу?
— Нет, — сказал Пух, — но у меня в буфете стоят двенадцать горшков с медом, и они уже очень давно зовут меня. Я не мог как следует их расслышать, потому что Кролик все время тараторил, но если все, кроме этих двенадцати горшков, будут молчать, то, я думаю, Пятачок, я узнаю откуда они меня зовут. Идем!
Они пошли, и долгое время Пятачок молчал, чтобы не перебить горшки с медом, и вдруг он легонько пискнул... а потом сказал: «О-о», потому что начал узнавать, где они находятся. Но он все еще не осмеливался сказать об этом громко, на случай, если он все-таки ошибается. И как раз в тот момент, когда он уже был настолько в себе уверен, что стало неважно, слышны горшки или нет, впереди послышался оклик, и из тумана вынырнул Кристофер Робин.
В конце концов, если бы самым важным был Ум, то Кролик был бы на первом месте, а не Медведь. Но все устроено совсем иначе.
— Мы пришли пожелать тебе Очень Приятного Четверга, — объявил Винни Пух, после того как он раз-другой попробовал войти в дом и выйти наружу (чтобы удостовериться в том, что дверь Кролика не похудела).
— А что собственно произойдет в четверг? — спросил Кролик.
И когда Пух объяснил что, а Кролик, чья жизнь состояла из Очень Важных Дел, сказал: «А-а. А я думал, что вы действительно пришли по делу», — Пух и Пятачок на минутку присели... а потом поплелись дальше. Теперь ветер дул им в спину, так что не надо было так орать.
— Кролик — он умный! — сказал Пух в раздумье.
— Да, — сказал Пятачок. — Кролик — он хитрый.
— У него настоящие Мозги.
— Да, — сказал Пятачок, — у Кролика настоящие Мозги.
Наступило долгое молчание.
— Наверно, поэтому, — сказал наконец Пух, — наверно поэтому-то он никогда ничего не понимает!
И если умный Кролик не вполне владеет ситуацией, то несносный Иа — тем более. В чем же причина? В том, что можно назвать “жизненной позицией Иа”. Если Кролик стремится к знанию, чтобы быть умным, а Сова — чтобы таковой казаться, то Иа Знание нужно, чтобы на что-нибудь жаловаться. Любой, у кого его нет, понимает, что жизненная позиция Иа мешает таким вещам, как мудрость и счастье, и сильно препятствует любому Стоящему Делу в жизни:
Иа — старый серый ослик — однажды стоял на берегу ручья и понуро смотрел в воду на свое отражение.
— Жалкое зрелище, — сказал он наконец. — Вот как это называется — жалкое зрелище.
Он повернулся и медленно побрел вдоль берега вниз по течению. Пройдя метров двадцать, он перешел ручей вброд и точно так же медленно побрел обратно по другому берегу. Напротив того места, где он стоял сначала, Иа остановился и снова посмотрел в воду.
— Я так и думал, — вздохнул он. — С этой стороны ничуть не лучше. Но всем наплевать. Никому нет дела. Жалкое зрелищу — вот как это называется!
Тут сзади него в кустах раздался треск и появился Винни Пух.
— Доброе утро, Иа! — сказал Пух.
— Доброе утро, медвежонок Пух, — уныло ответил Иа. — Если это утро доброе. В чем я лично сомневаюсь.
— Почему, что случилось?
— Ничего, медвежонок Пух, ничего особенного. Все же не могут. А некоторым и не приходится. Тут ничего не поделаешь.
Не то чтобы Иа был лишен некоторой доли сарказма...
— Здравствуй, Иа! — весело окликнули они ослика.
— А, — сказал Иа, — заблудились?
— Что ты! Нам просто захотелось тебя навестить, — сказал Пятачок, — и посмотреть, как поживает твой дом. Смотри, Пух, он все еще стоит!
— Понимаю, — сказал Иа. — Действительно, очень странно. Да, пора бы уже кому-нибудь прийти и свалить его.
— Мы думали — а вдруг его повалит ветром, — сказал Пух.
— Ах, вот что. Очевидно, поэтому никто не стал себя утруждать. А я думал, что о нем просто позабыли.
Похоже, это действительно не слишком весело. Особенно если посмотреть на все с другой стороны. Слишком сложно или вроде того. В конце концов, почему все так любят Пуха?
— Ну хотя бы потому... — сказал Пух.
... Да, хотя бы потому, что существует принцип Неотесанного Бревна. Но все-таки, что в Пухе самое привлекательное? За что его еще любят, как не за...
— Ну, хотя бы за...
... простоту, Простоту Неотесанного Бревна. А самая привлекательная вещь в Простоте — это ее практическая мудрость, мудрость типа чего-бы-такого-поесть — мудрость, которую легко понять.
Поэтому пусть Пух объяснит нам природу Неотесанного Бревна.
— Итак, Пух, что ты можешь нам рассказать о Неотесанном Бревне?
— О чем? — спросил Пух, вдруг садясь и открывая глаза.
— Неотесанное Бревно. Ты знаешь...
— А-а, это... Ну-у...
— Что ты можешь об этом сказать?
— Я этого не делал, — сказал Пух.
— Ты...
— Это, наверное, Пятачок, — сказал он.
— Это не я! — пропищал Пятачок.
— А-а, Пятачок, где ты?
— Не я, — сказал Пятачок.
— Ну тогда это, должно быть, Кролик, — сказал Пух.
— Это был не я! — настаивал Пятачок.
— Кто-нибудь меня звал? — сказал Кролик неожиданно выскакивая из-за кресла.
— А-а, Кролик, — сказал я. — Мы говорили о Неотесанном Бревне.
— Я его не видел, — сказал Кролик, — но я пойду спрошу Сову.
— Это необяза... — начал я.
— Слишком поздно, — сказал Пух. — Он уже убежал.
— Я даже никогда не слышал о Неотесанном Бревне, — сказал Пятачок.
— И я тоже, — сказал Пух, — потирая ухо.
— Это просто фигуральное выражение, — сказал я.
— Фигу... что? — спросил Пух.
— Фигуральное выражение. Оно означает, что... ну, в общем, Неотесанное Бревно — это все равно, что сказать «Винни Пух».
— Ой, и все? — сказал Пятачок.
— А я-то думал, — сказал Пух.
Пух не может описать нам Неотесанное Бревно на словах; он сам — Неотесанное Бревно. В этом и заключается природа Неотесанного Бревна.
Когда вы отбросите высокомерие, сложность и другие подобные вещи, рано или поздно вы обнаружите тот простой, по-детски непосредственный и загадочный секрет, известный всем тем, кто являет собой Неотесанное Бревно: Жизнь — это Прикол.
И вот однажды, осенним утром, когда ветер ночью сорвал все листья с деревьев и старался теперь сорвать ветки, Пух и Пятачок сидели в Задумчивом Месте и думали, чем бы им заняться.
— Я думаю, — сказал Пух, — что я думаю вот что: нам не плохо бы сейчас пойти на Пуховую Опушку и повидать Иа, потому что, наверное, его дом снесло ветром и, наверное, он обрадуется, если мы его опять построим.
— А я думаю, — сказал Пятачок, — что я думаю вот что: нам неплохо было бы сейчас пойти навестить Кристофера Робина, только мы его не застанем, так что это не выйдет.
— Пойдем навестим всех-всех-всех, — сказал Пух, — потому что, когда ты долго ходишь по холоду, а потом вдруг зайдешь кого-нибудь навестить, и он тебе скажет: «Привет, Пух! Вот кстати! Как раз пора чем-нибудь подкрепиться!» — это всегда очень-очень здорово!
Пятачок сказал, что для того, чтобы навестить всех-всех-всех, нужен серьезный повод — скажем, вроде организации Экспедиции, и пусть Пух что-нибудь придумает, если может.
Пух, конечно же, мог.
— Мы пойдем, потому что сегодня четверг, — сказал он, — и мы всех поздравим и пожелаем им Очень Приятного Четверга. Пошли, Пятачок!
Из состояния Неотесанного Бревна приходит способность наслаждаться простотой и спокойствием, естественностью и ясностью. Вместе с ней приходит способность действовать спонтанно и адекватно в любой ситуации, хотя другим это может показаться несколько странным. Как говорил Пятачок в «Винни Пухе», «...у Пуха мало Мозгов, но он никогда от этого не страдает. Он делает глупости, но всегда выходит, что это как раз то, что нужно».
Чтобы разобраться во всем этом капельку получше, давайте понаблюдаем за кем-нибудь, кто абсолютно не похож на Винни Пуха. Вот к примеру Сова...
ПРАВОПИСАНИЕ СЛОВА «ВТОРНИК»
Винни Пух шагал мимо сосен и елок, шагал по склонам, заросшим можжевельником и репейником, шагал по крутым берегам ручьев и речек, шагал среди груд камней и снова среди зарослей, и вот, наконец, усталый и голодный, он вошел в Дремучий Лес, потому что именно там, в Дремучем Лесу, жила Сова.
«А если кто-нибудь что-нибудь о чем-нибудь знает, — сказал Пух про себя, — то это, конечно, Сова. Или я не Винни Пух, — сказал он. — А я — он, — добавил Винни Пух. — Значит, все в порядке!»
Итак, мы пришли к дому Совы, как частенько поступают некоторые из нас, ища ответы на те или иные вопросы. Найдем ли мы здесь то, что ищем?
Прежде чем войти и осмотреться, неплохо бы сделать несколько замечаний о том, кто такая Ученая Сова с точки зрения принципов даосизма, о которых мы здесь говорим.
Для начала нужно отметить, что в Китае почти все ученые были конфуцианцами как в теории, так и на практике, и потому говорили на языке, отличном от языка даосов, которые считали конфуцианских ученых суетливыми муравьями, портящими пикник жизни, снующими туда-сюда в поисках падающих сверху объедков. В последнем разделе «Дао дэ цзин» Лао-цзы писал: «Мудрые не учёны, учёные не мудры» — позиция, разделяемая бесчисленными даосами как в прошлом, так и в настоящем.
С точки зрения даосизма, если ум ученого и может сгодиться для анализа некоторых вещей, то более глубокие и серьезные вещи находятся вне его ограниченного понимания. Даос Чжуан-цзы выразил это следующим образом:
Колодезная лягушка не может представить себе океан, также не может летнее насекомое вообразить лед. Как может ученый понять Дао? Он ограничен своим собственным учением.
Может показаться странным, что даосизм, или путь Целостного Человека, Истинного Человека, Человека Дао (используя даосские термины), в основе своей представлен здесь, на Западе, Ученой Совой — Мозгом, Академиком, сухим-как-пыль Рассеянным Профессором. Далекое от даосского идеала ценностей, это нелепое и неуравновешенное создание раскладывает по полочкам все виды абстрактных понятий, оставаясь при этом совершенно беспомощным и неорганизованным в повседневной жизни. Вместо того, чтобы, следуя Дао, учиться непосредственно на жизненном опыте, он учится интеллектуально и косвенно, из книг. И поскольку он обычно не применяет даосские принципы в повседневной жизни, его объяснение этих принципов имеет тенденцию опускать некоторые довольно важные детали, такие, например, как применение этих принципов на практике.
В довершение ко всему очень трудно обнаружить какой-либо дух даосизма в безжизненных писаниях напрочь лишенного чувства юмора Академического Гробовщика, чьи безвкусные Ученые Диссертации содержат не больше Истинного Дао, чем типичный музей восковых фигур.
Но чего еще можно ожидать от Совы-Теоретика, сухого западного последователя Искушенного Профессора-Конфуцианца, который, в отличие от своего доблестного, хотя и лишенного живости воображения предка, считает, что обладает исключительным правом на...
— Что-что? — прервал меня Пух.
— Что что? — спросил я.
— Что ты только что сказал — Сушеный Профессор, Конфузианец.
— Значит, так. Сушеный Профессор, Конфузианец — это тот, кто приобретает Знание ради самого Знания, и тот, кто не любит делиться своим знанием с теми, кто в нем действительно нуждается, а предпочитает писать напыщенные, вычурные диссертации, которые никто кроме него самого не понимает. Так понятней?
— Намного, — сказал Пух.
— Сейчас Сова нам продемонстрирует, что значит Сушеный Профессор, Конфузианец, — сказал я.
— Ясно, — сказал Пух.
И вот мы вновь вернулись к Сове. Как там Кролик описал ситуацию с Совой? А, вот же она:
...нельзя не уважать того, кто умеет написать слово «вторник», даже если он пишет его неправильно, но правильнописание — это еще не все. Бывают такие дни, когда умение написать слово «вторник» просто не считается.
— Кстати, Пух, а как пишется слово «вторник»?
— Пишется что? — спросил Пух.
— «Вторник». Ну ты знаешь — понедельник, вторник...
— Как?
— Мой дорогой Пух, — сказала Сова, — каждый знает, что оно пишется через ВТОР-
— Да? — спросил Пух.
— Конечно, — сказала Сова. — Потому что это второй день недели.
— Ах, вот как надо проверять! — сказал Пух.
— Ну, хорошо, Сова, — сказал я. — А что тогда идет после пятницы?
— Шестенье, — сказала Сова.
— Сова, ты все перепутала, — сказал я. — Этот день идет не после пятницы и называется он не шесте нье, а воскре сенье.
— Тогда что после пятницы? — спросила Сова.
— Сегодня! — завопил Пятачок.
— Мой любимый день, — сказал Пух.
И наш тоже. Интересно, почему ученые уделяют ему так мало внимания? Наверное, потому что они Конфу зятся, думая слишком много о других днях.
Есть у ученых одна неприятная черта — они очень любят использовать Длинные Слова, которые некоторые из нас не понимают...
— Ну, — сказала Сова, — обычная процедура в таких случаях нижеследующая...
— Что значит Бычья Цедура? — сказал Пух. — Ты не забывай, что у меня в голове опилки, и длинные слова меня только огорчают.
— Ну, это означает то, что надо сделать.
— Пока оно означает именно это, я не возражаю, — смиренно сказал Пух.
...и иногда возникает впечатление, что эти устрашающие слова нужны специально для того, чтобы помешать нам что-либо понять. Тогда ученые смогут казаться Исключительно Умными, и их никто не сможет заподозрить в Незнании Чего-Либо. Ведь с точки зрения ученых, не знать всего — это преступление.
Но иногда умствования ученого бывают столь трудны для понимания, потому что они не вполне совпадают с тем, что нам известно из опыта. Другими словами, Знание и Опыт не обязательно должны говорить на одном и том же языке. Но что, если знание, которое приходит с опытом, ценнее любого другого? Огромному числу ученых не мешало бы выйти на природу и просто подышать — походить по траве, поговорить с животными. Ну, вы же понимаете.
— Многие люди говорят с животными, — сказал Винни Пух.
— Может быть, но...
— Но не многие слушают, — сказал он.
— Вот в чем проблема, — добавил он.
Другими словами, можно сказать, что гораздо лучше Знать, чем всегда быть правым. Как писал поэт-мистик Хань-Шань,
Ученый по имени Ванг
Смеялся над моими стихами.
То лишние слоги,
Говорил он,
То хромает размер,
То не выдержан стиль.
А я смеюсь над его стихами,
Так же, как он — над моими.
Они похожи
На попытки слепца
Описать солнце.
Часто бывает так, что когда человек долго бьется над какими-нибудь относительно неважными вещами, это его сильно Конфу зит. Пух очень точно описал Конфуцианский ум:
На днях, не знаю сам зачем,
Зашел я в незнакомый дом,
Мне захотелось кое с кем
Потолковать о Том о Сем.
Я рассказал им, Кто, Когда,
И Почему, и Отчего,
Сказал Откуда и Куда,
И Как, и Где, и Для Чего;
Что было Раньше, что Потом,
И Кто Кого, и Что к Чему,
И что подумали о Том,
И Если Нет, То Почему?
Когда мне не хватало слов,
Я добавлял то «Ах», то «Эх»,
И «Так сказать», и «Будь здоров»,
И «Ну и ну!», и «Просто смех!».
Когда ж закончил я рассказ,
И кое-кто спросил: «И всё?
Ты говорил тут целый час,
А рассказал ни то ни сё!... —
Тогда...
Да, действительно, ни то ни сё. Для Сушеного Профессора давать названия вещам — самая жизненно важная деятельность в мире. Дерево. Цветок. Собака. Но не просите их подрезать дерево, посадить цветок, заботиться о собаке, если не хотите Неприятных Сюрпризов. Похоже, что любое полезное практическое занятие не имеет к ним никакого отношения.
Правда, даже скучные и неинтересные ученые бывают очень полезны и необходимы. Они снабжают нас информацией. Только вот дело в том, что существует Нечто Большее, чем просто информация, и это Нечто Большее как раз и есть сама жизнь.
Ай!
— Слушай, Пух, ты не видел другой карандаш?
— Я только что видел, как Сова им что-то писала, — сказал Пух.
— Ах, вот он. А это еще что? «Трубкозубы и Их Аберрации».
— Трубко-кто? — сказал Пух.
— «Трубкозубы и Их Аберрации» — это то, о чем писала Сова.
— Неужели она об этом писала? — сказал Пух.
— Смотри-ка, карандаш весь изгрызен.
Еще одна забавная вешь, связанная со Знанием ученого, профессора или кого-то еще, заключается в том, что они всегда обвиняют разум Неотесанного Бревна — который они называют Невежеством — в тех проблемах, которые они сами и создают, прямо или косвенно, посредством всяких ограничений, недальновидности или небрежности. Например, если вы строите дом там, где ветер может его снести, а потом оставляете его разваливаться на части, пока вы заняты проблемой правописания слова Мармелад, то что скорее всего случится? Ну конечно! Это все знают. А вот когда рухнул дом Совы, что она сказала?
— Пух, — с упреком сказала Сова, — это ты наделал?
— Нет, — кротко сказал Пух, — не думаю, чтобы я.
— А тогда кто же?
— Я думаю, это ветер, — сказал Пятачок. — Я думаю, твой дом повалило ветром.
— Ах, вот как! А я думала, это Пух устроил.
— Нет! — сказал Пух.
В заключении этой главы о Знании ради Знания давайте вспомним эпизод из «Дома на Пуховой Опушке». Иа был занят тем, что устрашал Пятачка чем-то, что он сделал из трех палочек...
— А ты знаешь, что означает «А», маленький Пятачок?
— Нет, Иа, не знаю.
— Оно означает Учение, оно означает Образование, Науки и тому подобные вещи, о которых ни Пух, ни ты не имеете понятия. Вот что означает «А»!
— О! — снова сказал Пятачок. — Я хотел сказать «Да ну?» — поспешно пояснил он.
— Слушай меня, маленький Пятачок. В этом лесу толчется масса всякого народа, и все они говорят: «Ну, Иа — это всего лишь Иа, он не считается». Они разгуливают тут взад вперед и говорят: «Ха-ха!» Но что они знают про букву «А»? Ничего. Для них это просто три палочки. Но для Образованных, заметь себе это, маленький Пятачок, для Образованных — я не говорю о Пухах и Пятачках — это знаменитая и могучая буква «А». Да, это тебе не такая вещь, — добавил он, — про которую каждый знает, чем это пахнет!
Потом пришел Кролик...
— Иа, у меня к тебе только один вопрос. Что делает Кристофер Робин в последнее время по утрам?
— Что я сейчас вижу перед собой? — сказал Иа, не поднимая глаз.
— Три палочки, — не задумываясь, ответил Кролик.
— Вот видишь? — сказал Иа Пятачку. Потом он повернулся к Кролику. — Теперь я отвечу на твой вопрос, — торжественно сказал он.
— Спасибо, — сказал Кролик.
— Что делает Кристофер Робин по утрам? Он учится. Он получает образование. Он обалдевает — по-моему, он употребил именно это слово, но, может быть, я и заблуждаюсь, — он обалдевает знаниями. В меру своих скромных сил я также — если я правильно усвоил это слово — обал... делаю то же, что и он. Вот это, например, буква...
— Буква «А», — сказал Кролик, — но не очень удачная. Ну ладно, я должен идти и сообщить остальным.
Иа посмотрел на свои палочки, а потом на Пятачка.
— Как сказал Кролик? Что это такое? — спросил он.
— «А», — сказал Пятачок.
— Это ты ему сказал?
— Нет, Иа, я не говорил. Я думаю, он сам знает.
|
|
|
