Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Альфред Марґул-Шпербер

Письмо пленного

 

Любовь моя и дыханье,
ночью этой весенней
я доброй ночи желаю
и тени твоей на стенах.

Единственная на свете,
как же мне славить Твое имя?
Ты — мой родник летний
и рукавичка зимняя.

Ты счастье мое весеннее,
зимнее, летнее и осеннее —
ну пожелай Ты мне доброй ночи,
мои разреши сомненья:

за что же Тобой, ответь мне,
меня наградили боги?..
Ты свет мой на белом свете
и песня моей дороги.

 

Лагерь Альтенграбов, 1942

 


Серебряная акация

 

Мир не поможет весь…
а что ж я значу!
Тот же сон, тот же блеск,
серебро акаций;

воздух струной гудит,
крепкою нотой,
это июнь басит
за поворотом;

видишь: вошла во вкус
пасек работа!
Серебряны — ветер, куст,
желтые соты.

Не говори, что есть
планета лучше:
акация это песнь
серебряных кущей.

Плыть ей от уст до уст
и возвращаться
на крылышках райских уз —
серебра акаций.

О, какой святой шум
паствы зеленой!
Тают душа и ум,
как пред иконой.

Хмарою мысль, кружась,
звезды мне застит:
вот бы тебя сейчас
в цветы украсить,

ты ведь сестра всем им
и королевна,
серебряный ветер, дым
акаций серебряных.

 

Лагерь Альтенграбов, 1943

 

С. Гудзенко

Мое поколение

 

Книга: 60 лет советской поэзии

Год издания: 1977 г.

 

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.

На живых порыжели от крови и глины шинели,

на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

 

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.

Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.

Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,

нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

 

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -

только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,

все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,

что отцами-солдатами будут гордится сыны.

 

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?

Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?

Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-

у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

 

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,

и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.

Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.

Разве горю такому помогут рыданья живых?

 

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,

Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели

приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

 

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают

эту взятую с боем суровую правду солдат.

И твои костыли, и смертельная рана сквозная,

и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-

это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,

подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

 

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

 

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,

все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-

пусть нами пива наварят и мяса нажарят к обеду,

чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

 

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,

матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.

Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -

все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

 

Юлия Друнина

Зинка

 

1.Мы легли у разбитой ели,

Ждем, когда же начнет светлеть.

Под шинелью вдвоем теплее

На продрогшей, сырой земле.

 

- Знаешь, Юлька, я против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Дома, в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живет.

 

У тебя есть друзья, любимый.

У меня лишь она одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом бурлит весна.

 

Старой кажется: каждый кустик

Беспокойную дочку ждет

Знаешь, Юлька, я против грусти,

Но сегодня она не в счет.

 

Отогрелись мы еле-еле,

Вдруг приказ: 'Выступать вперед!'

Снова рядом в сырой шинели

Светлокосый солдат идет.

 

2. С каждым днем становилось горше.

Шли без митингов и замен.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрепанный батальон.

 

Зинка нас повела в атаку.

Мы пробились по черной ржи,

По воронкам и буеракам,

Через смертные рубежи.

 

Мы не ждали посмертной славы,

Мы со славой хотели жить.

Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит

 

Ее тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав.

Белорусские хаты пели

О рязанских глухих садах.

 

3. Знаешь, Зинка, я против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Дома, в яблочном захолустье

Мама, мамка твоя живет.

 

У меня есть друзья, любимый

У нее ты была одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом бурлит весна.

 

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла

Я не знаю, как написать ей,

Чтоб она тебя не ждала.

 

***

Я столько раз видала рукопашный,

Раз наяву. И тысячу во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

 

***

Все грущу о шинели,

Вижу дымные сны,

Нет, меня не сумели

Возвратить из Войны.

Дни летят, словно пули,

Как снаряды года...

До сих пор не вернули,

Не вернут никогда.

И куда же мне деться?

Друг убит на войне.

А замолкшее сердце

Стало биться во мне.

 

***

Целовались.

Плакали

И пели.

Шли в штыки.

И прямо на бегу

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

Мама!

Мама!

Я дошла до цели...

Но в степи, на волжском берегу,

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

 

***

Два вечера

Мы стояли у Москвы-реки,

Теплый ветер платьем шелестел.

Почему-то вдруг из-под руки

На меня ты странно посмотрел

Так порою на чужих глядят.

Посмотрел и улыбнулся мне:

Ну, какой же из тебя солдат?

Как была ты, право, на войне?

Неужель спала ты на снегу,

Автомат пристроив в головах?

Понимаешь, просто не могу

Я тебя представить в сапогах!..

Я же вечер вспомнила другой:

Минометы били, падал снег.

И сказал мне тихо дорогой,

На тебя похожий человек:

Вот, лежим и мерзнем на снегу,

Будто и не жили в городах...

Я тебя представить не могу

В туфлях на высоких каблуках!..

 

Альфред Марґул-Шпербер

Поделиться:





Читайте также:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...