Ген колобковости, или О гастрономических пристрастиях наших горожан

Когда-то, пересказывая дочери сказку про Колобка, я задумался над тем, что история бродячего хлебобулочного персонажа как-то чересчур коротка и заканчивается уже на четвертом представителе местной фауны. Конечно, как средство укрепления семейного уклада и профилактики дромомании, сказка работает. Но только если предположить, что главный персонаж будет наивен, неискушен и с коэффициентом интеллекта в районе шестидесяти. Сага же об осторожном параноидном Колобке наверняка могла бы посрамить Донцову.

Геннадий (а что, имя как имя) заболел еще лет в двадцать и к своим тридцати четырем имел уже довольно обширный опыт общения с психиатрами, а также с десяток госпитализаций. А года три назад он пропал. Ушел из дома — и с концами. Родители обратились в милицию, Геннадия объявили в федеральный розыск — с тем же успехом, что и Березовского, разве что без очередных новостей в желтой прессе о том, что разыскиваемый приобрел то-то и произвел фурор там-то, назло оперативно-розыскной группе, которая по плану искала его где-нибудь в районе Ханты-Мансийска (подлый, возмутительный поступок со стороны Бориса Абрамовича, нельзя вот так вот на корню херить красивые стройные планы следственных мероприятий, отчетность — ни к гинекологам, ни в военкомат!).

А на днях Геннадий пришел домой. Бородатый, похудевший — ну, чисто Федор Конюхов, только пообносившийся и без яхты. С порога заявил: я, мол, себя в порядок приведу, отъемся — и снова в дорогу. Испытываю, мол, непреодолимую тягу к перемене мест. И вам, дорогие родители, отчаянно советую, но настаивать не смею. Прикинув, что эдак его еще года три будут разыскивать, родители вызвали спецбригаду.

Надо сказать, что приезд бравого экипажа барбухайки Геннадий воспринял хоть и без энтузиазма, но вполне достойно и сдержанно. Только укоризненно покачал головой и попенял родителям — мол, уже и в родной дом нельзя вернуться, тут же цепные псы психиатрии и все такое! Но от беседы отказываться не стал, благо было что порассказать доктору.

География скитаний оказалась широка: Геннадий успел побывать повсюду, от Санкт-Петербурга до Магадана, и даже добрался до Петропавловска-Камчатского. Он с гордостью извлекал из котомки сувениры и фотографии — дескать, на слово вы можете не поверить, а вот фото на фоне камчатского аэропорта — вполне себе доказательство. Нет, доктор, ну кто же пользуется самолетами и поездами? Дорого, опасно. Нет, я все больше ножками да автостопом.

Отчего опасно? А вы уверены, что хотите это знать? Ну ладно, я вас предупредил, а вы уж сами решайте, как дальше жить с этим знанием. Дело в том, что наш родной город — это город каннибалов. Да-да, людей они любят прежде всего за их гастрономические качества и только во вторую очередь как собеседников и на предмет потрахаться. Эта жуткая история насчитывает много веков. Не-ет, доктор, в конце шестидесятых город возник тут не с нуля. Тот, который остался на дне Волги, помните? А с чего его затопили? ГЭС, как же! Наивность, доктор, сокращает ваш жизненный путь от человека до бифштекса. Откройте глаза! Они сожрали полгорода, а когда надо было заметать следы, пропихнули в правительстве планы по электрификации. Был Ставрополь-на-Волге — и где он теперь? Что не доедено, то затоплено.

А потом ударные стройки: ГЭС, автогигант, куча переселенцев из разных республик. Якобы случайные человеческие потери, раздолье каннибалам, разнообразие в меню — бифштекс по-татарски, русский борщ, сало по-украински, узбекский плов! А главные каннибалы заняли место в дирекции автозавода. Предприятие мощное, градообразующее. У них с двумя городскими мясокомбинатами тайный договор. Заколбасят пару работников — и на деликатесы.

Мне был голос, года четыре назад. Он-то все и рассказал. Я подумал-подумал, да и деру из города. Хотел родителей за собой перетащить, но они ни в какую, и я не стал упорствовать, а то они опять меня уже хотели упечь в дурдом. Опять же, они старики, кто на их кости покушаться будет? Вот я со спокойной совестью и рванул из города. Отчего скитался и нигде не осел? А вы сами не догадались? Доктор, как вы живы до сих пор с такой незамутненностью, я просто поражаюсь! Да у них в каждом городе агенты. Следят, чтобы не было утечки информации. Опять же, приток жителей обеспечивают — расскажут сказку, как у нас тут кудряво живется, — и готова городу свежая кровь. Точнее, свежее мясо. Вот я нигде подолгу и не задерживался: как только почувствую к себе гастрономический интерес — сразу руки в ноги, и только меня и видели! Ну что, отпустите или биться будем?

Доктор предложил третий вариант — подбросить до Камчатки. Дескать, теперь, когда ему открыли глаза, перспектива стать сарделькой или сосиской претит его гордой врачебной натуре, надо готовить исход. Только не сразу, Гена. Где твое чувство гражданской ответственности? Поехали агитировать народ за исход всего диспансера, в полном составе. Поодиночке мы фарш, а вместе — сила, хоть и немного дурная!

Остро ощущается дефицит качественной фэнтези. Все стоящее прочли, а нового приходится ждать, ждать…

А вы говорите — настоящих не осталось!

Помню, как в институте, когда я был еще студентом, преподаватели на кафедре психиатрии сетовали, что в наши времена трудно отыскать яркие примеры классических психически больных — мол, лекарства настолько изменили течение болезни, что ранее яркая клиническая картина стерлась, поблекла, а местами так и вовсе сплошной сюрреализм получился. Да, говорили они, конечно, теперь появилась возможность не держать их всех безвылазно в стенах психбольниц, и это просто замечательно, но где, скажите, отыскать настоящего истерического больного — такого, чтобы с синдромом Ганзера…[50]Да что там — сейчас и кликуши-то нормальной не сыщешь! На самом деле они, конечно, преувеличивают. Есть такие пациенты, есть. Не верите? Спросите Дениса Анатольевича.

К одной даме его вместе с гвардейским расчетом барбухайки вызвали на днях. Ирина (назовем ее так) работала санитаркой в хирургическом отделении больницы — карьера актрисы категорически не сложилась, пришлось окунуться в смрадную органику окружающей действительности. Какой мифический инфернальный персонаж дернул ее, натуру трепетную и впечатлительную, сунуться в самое пекло, с кровищей, дерьмищем и ампутированными ручищами-ножищами в тазиках — сказать трудно, он не представился.

Так и работала она, проникаясь витающими в отделении флюидами, впитывая в себя ощущения, краски, запахи и эмоции, пока не разразился дома скандал. А виноват кто? Правильно, муж. То есть виноват он, конечно, всегда, по умолчанию, но в этот раз он был просто чудовищно неправ. Мясного ему, видите ли, захотелось! А то, что бедная женщина за день на это мясное насмотрелась так, что с души воротит, — это, мол, не аргумент! Ведь по-хорошему предлагала: давай сходим в суши-бар, хозяйка из меня сегодня, как из амебы спринтер — так нет, начал спорить, приводить идиотские аргументы. А потом еще имел наглость грязно домогаться. Карл Клару склонял к аморалу, блин… И ведь от всей души советовала — возьми пульт, диск с порнухой и руководство к рукоблудству, не трогай бедную больную женщину! Ах, так?!

В какую сторону снесло мужа звуковой волной — сказать было трудно, поскольку на сцену уже выходили новые персонажи. В спальню, переваливаясь с пятки на носок, шла делегация ампутированных ног — синюшных, местами почерневших, в потеках запекшейся крови. Кто говорил, что телепортация невозможна? Чушь, просто нужна весомая мотивация. Во всяком случае, на подоконнике Ирина очутилась, как сама припоминает, прямо из положения лежа на кровати. Как при этом на ней оказался больничный комплект штаны-куртка-шапочка-маска — сказать сложно. Впрочем, наверное, это все муж, он такой затейник…

Столпившись полукругом перед подоконником, ноги воззвали к Ирине: «Ырлаааа! Ыркааа, пришей нас взад!» Ирина попыталась отнекиваться — мол, как же я смогу, у меня и образования-то нет, и хозяев ваших поди найди еще — словом, вы не по адресу пришли, дорогие ноги, хотите, нужный продиктую? Только что можно ждать от безмозглой конечности? Тут мужу-то толком ничего объяснить не получается, а уж далекому во всех смыслах от интеллекта обрубку — так и вовсе. «Слезай, Ырка, мы тебя сейчас запинаем!» — пообещали ноги. Поверить, что Ирина сейчас выпрыгнет из окна, они категорически отказывались — ну, ноги, что с них взять. Муж вон проникся, умчался куда-то звонить.

Прибывшую спецбригаду встречал растерянный и привычно виноватый муж. Ирина сидела на подоконнике в хирургической робе и боевом макияже, являя собой картину страдания, запечатленного в натуре: ножки картинно одна поверх другой, одна рука на отлете сжала подоконник, другая тыльной стороной ладони касается лба, глаза полузакрыты, губки бантиком.

— Ой, а вот и дядя доктор приехал! — пролепетала она детским голоском, подошла семенящей походкой поближе. — Вы же меня спасете, правда?

Доктор оказался истинным джентльменом — слушал с должным вниманием, спрашивал с тактом и всячески сострадал. Сошлись на том, что такое серьезное потрясение можно вылечить только в стационаре. Опять же, будет кому защитить, если ноги притопают.

Другая дама (пусть будет Людмилой) приехала к Денису Анатольевичу на прием сама. Ну, почти приехала. Вышел у нее на днях конфликт с матерью. А все из-за кого? Правильно, из-за мужиков — кто еще может быть повинен в женских бедах? Гормоны? Нет, не они. Матери надоело, что Людмила никак не определится с кавалером. И ведь дело вовсе не в отсутствии оного — напротив, претендентов на руку, сердце и далее по анатомическому атласу было несколько. Просто вопрос качества стоял острее, чем вопрос количества. Мать удивлялась — где дочь находит такое количество моральных уродов на одну конкретную женскую душу населения? Медом она там, вроде, не мажет — а все равно слетаются.

Людмила в долгу не осталась, наговорила матери кучу комплиментов — мол, если ты такая мудрая, то где мой папа? Уж не от мудрости ли сбег? Потом произошел обмен пощечинами и сеанс синхронно-залпового битья посуды, потом Люда почувствовала острую нехватку воздуха в груди, жар в голове и слабость в ногах — словом, пора было снова ехать на прием.

Как назло, в маршрутке было свободно только там, где сиденья повернуты друг к другу. Пришлось всю дорогу созерцать молодого человека с кольцом на безымянном пальце. А экстерьер у него ничего, но — такие долго на свободе не остаются, всегда найдется кому к рукам прибрать… А глаза такие блядские-блядские… И курточка короткая, даже ширинки не прикрывает…

Ровно за две остановки до родного диспансера ширинка мужика не выдержала гипнотизирующего взгляда Людмилы. Молния на ней разошлась, и оттуда вылетел, порхая крылышками, член. Все было словно в кошмарном сне: пассажиры дремали или разглядывали (было бы что!) городские пейзажи за окном, хозяин адекватного ответа всем прокладкам с крылышками, казалось, не обращал на своего летучего питомца никакого внимания (ага, как же, уж слишком физиономия невозмутимая!), и только она сгорала от стыда и замирала от ужаса. Член завис в воздухе напротив Людмилы, принюхался, воодушевился, увеличился в размере, а потом заложил крутой вираж и пошел в атаку.

Как маршрутка не попала в аварию — трудно сказать. Наверное, водитель был все же мастером своего дела. Когда у тебя в салоне беснуется и скачет чуть ли не по головам пассажиров дама, взывая к чьей-то совести и требуя от кого-то немедленно отловить свой летающий член обратно (мужская половина пассажиров при этом сникла и покраснела, женская же, напротив, оживилась и стала озираться по сторонам), довольно сложно следить за ситуацией на дороге. Но он справился, сумел прижать «Газель» к обочине, и из нее тут же выскочила Людмила, ловким ударом сумочки отправила что-то невидимое обратно в салон и тут же проворно захлопнула за собой дверь. До диспансера она дошла пешком, но уже без приключений.

Доктор выслушал сбивчивый рассказ, залился краской до кончиков ушей, но каким-то чудом остался невозмутим, вежлив и серьезен. Признав, что летающие члены — это проблема, он предложил Людмиле полечиться в отделении неврозов. Там, конечно, тоже есть пациенты-мужчины, но они всё свое держат при себе и подобных вольностей не допускают. Ну, разве только если попросить.