Не0бычайн0е предсказание. Книга первая. Атлантида - царица волн

НЕ0БЫЧАЙН0Е ПРЕДСКАЗАНИЕ

Мне предоставляется возможность сообщить вам дополнительную информацию, данную Автором.

Предмет этот не затрагивался Филосом в книге, но он не наказывал мне держать его в тайне, и я испытываю настоятельное желание сообщить все людям. Он сказал мне об этом, когда я в 1886 году проводил лете в Рено (штат Невада). В то время я описал это в коротком рассказе, на котором проставлена дата, а, кроме того, он был прочитан одной девушке, моей приятельнице мисс С. Этот факт она может подтвердить, гак как частично текст был записан в ее присутствии, обсуждался ею, ее сестрой и матерью и, наконец, был переписан набело на бумаге, купленной ради этой цели в магазине ее отца.

Филос сообщил мне, что в течение пятидесяти лет ученые Земли откроют и используют силу электричества в телескопах. Как это должно произойти, он не сказал, хотя и сообщил достаточно деталей, чтобы тот, кто знаком с предметом, смог понять и успешно разработать идею. Филос поведал, что электрические токи, не отмеченные вибрациями, подобными тем, какие производят звук, тепло и свет, не встречая сопротивления, станут дополнением к световым вибрациям, составляющим образ, наблюдаемый в телескоп. Это будет достигнуто посредством известных всем так называемых химических элементов, чьи непознанные высшие силы остаются нераскрытыми.

Мне было сказано, что результат превзойдет все земные мечты. Таким образом, говорил Филос, солнца и звезды, настолько удаленные от нас, что видятся как тусклые пятна даже в самые мощные современные телескопы, в этот электротелескоп, благодаря достаточному увеличению электросветовых волн, будут видны отчетливо и станут различимы даже объекты, находящиеся на них.

Далее Филос объяснил, что не включил эту информацию в книгу, поскольку Атлантиде она была неизвестна, несмотря на все замечательное развитие этого континента. Значит, это будет не старое открытие, сделанное заново, но новый шаг человечества Земли. Так не оправдаются веками чтимые слова Соломона, хотя бы в отношении нашей планеты.                                                                                                           

                                                                                                                                                                  

С почтением

Секретарь Фредерик С. Оливер

Лос-Анджелес

11 октября 1899 года

 

 

КНИГА ПЕРВАЯ

 

 

Глава 1.      

Атлантида - царица волн

Никогда не говорите: «Я не знаю этого, и, следовательно, это ложь». Необходимо

учиться, чтобы знать; знать, чтобы понимать; понимать, чтобы судить.

Апофегм из Нарады.

 

 Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

У. Шекспир, «Гамлет».

 

Почему бы и нет? - спрашивал я себя, стоя среди снегов на вершине горы. - Разве я не атлант, не сын Посейдонии? Разве не стало это имя синонимом свободы, чести и силы? И разве моя родная страна не величайшая под солнцем? Так почему бы не попытаться стать одним из самых выдающихся людей в моей гордой стране - царице моря и всего мира? Другие народы подражают нам, воздают почести и платят торговую дань. Поистине, править Посейдонией - значит господствовать над миром». Я вскинул к небу руки и воскликнул: «Клянусь, что сделаю все, чтобы добиться этого! Клянусь, что вся жизнь моя будет чиста и праведна! Клянусь, что никогда не сверну с пути чести! И ты, бледная, холодная луна, и вы, сверкающие небесные алмазы, будьте свидетелями моей решимости! »

Вот какую клятву принес я той ночью, стоя один на открытой всем ветрам вершине, взметнувшейся так высоко, что окружающие ее пики, громадные сами по себе, казались карликами. С одной стороны подо мной простиралось бескрайнее море, с другой - долина, уходившая на запад, на две тысячи миль до Каифула, царственного города. Там, далеко внизу было лето, а здесь - чертог Властелина бурь. Вокруг лежали вечные снега, ледяной воздух обжигал кожу. Но что мне было до них? Целиком захваченный идеей добиться власти в моей стране, я не замечал холода. Много препятствий предстояло мне преодолеть для исполнения своего замысла. Ведь кем я был тогда? Сыном простого горца, бедным юношей без отца, но - хвала Паркам! - не без матери. При мысли о ней мои глаза увлажнились. Воспоминания о лишениях, которые она испытала, печалили меня, но они же придавали еще больше решимости действовать и добиться славы и могущества.

Атлантида, или Посейдония, была империей, чьи подданные пользовались свободой, которую допускало монархическое законодательство. Общий закон престолонаследия давал каждому возможность продвижения по службе. Даже сам император избирался, как и его министры - принцы империи, входившие в Совет Девяноста, чьи должности были аналогичны сенаторским портфелям нынешней Американской Республики, истинной преемницы Атлантиды. Если умирал император или любой из членов Совета, начиналась предвыборная кампания.

Избирательным правом обладали люди обоего пола из двух социальных групп, к которым принадлежала большая часть населения страны. Основополагающим принципом политического устройства Посейдонии можно было бы назвать следующий: избиратели оцениваются в зависимости от своего образовательного уровня, при этом пол не имеет никакого значения. Две эти основные социальные ветви назывались «инкала» и «ксиоква», то есть духовенство и ученые. Мои читатели спросят: как же можно говорить о возможности, открытой любому подданному в системе, которая лишала избирательных прав ремесленников, торговцев и военных?

Дело в том, что каждый человек мог поступить либо в высшую Школу наук - Ксиоквифлон, либо в высшую Школу священников - Инкалифлон, или в обе сразу. Национальность, цвет кожи и пол во внимание не принимались. От поступающего требовалось лишь, чтобы он был не моложе шестнадцати лет и имел хорошее образование, полученное в обычных школах или в учебных заведениях столичных городов штатов Посейдонии - в Нумее, Терне, Идозе, Корозе. Или хотя бы в низшей школе Марцея - главного центра ремесленного искусства Атла.

В Ксиоквифлоне обучались семь лет. Год в наше время делился не на двенадцать, а на одиннадцать месяцев. Десять из них, разделенные на два семестра с экзаменами в конце, посвящались активной работе и один месяц - отдыху, по две недели после каждой сессии. Мы понимали, что у людей разные умственные способности, поэтому обучение было совершенно свободным, каждый мог выбрать столько предметов, сколько хотел. Но существовало обязательное правило: только обладатели дипломов первой степени могли стать кандидатами даже на самую скромную официальную должность. Такие дипломы свидетельствовали о высоком качестве приобретенных знаний, круг которых слишком обширен, чтобы перечислять их здесь.

Дипломы второй степени не давали политических прав, за исключением права голоса, однако, образование было бесплатным для тех, кто не стремился стать должностным лицом. Желавшие получить лишь ограниченное образование с целью усовершенствования в какой-либо отрасли (например, шахтер, обучающийся минералогии, фермер-сельскому хозяйству, садовник-любитель - ботанике) не имели голоса в правительстве. Хотя число этих лишенных честолюбия людей было не так уж мало, стимул обретения политических прав был настолько велик, что среди взрослого населения не находилось больше одного человека из дюжины, не имевшего хотя бы диплома второй степени, а треть имела высшие дипломы. Поэтому избиратели не испытывали недостатка в кандидатах для заполнения всех выборных должностей вплоть до самого правительства.

Программа Инкалифлона - высшей Школы священников включала, в дополнение к предметам, преподаваемым в Ксиоквифлоне, обучение владению оккультными силами, а также антропологию и социологию. В результате его выпускники с ученой степенью легко решали любую задачу или проблему, с которой люди, обладавшие меньшими познаниями и опытом, часто не справлялись. Инкалифлон действительно был самым высшим, дававшим наиболее полное образование учебным заведением из всех, известных тогда, как, впрочем, (простите мне то, что может показаться нам тщеславием атлантов, но на самом деле таковым не является) известных и ныне, а может быть, и в грядущие века. Студентов Инкалифлона отличали чрезвычайное усердие и решительная воля, так как без этих качеств просто невозможно было получить выпускной диплом. И немногие находили жизнь достаточно долгой, чтобы потратить на это годы, может быть, лишь один из пятисот, с честью закончивших Ксиоквифлон, не уступавший современному Корнуэльскому университету.

Итак, стоя на вершине среди вечных снегов, я обдумывал ожидающие меня трудности. Сначала нужно было получить титул ксиоквы. А для этого, кроме ревностного учения, потребуются немалые денежные средства, чтобы покрыть расходы и поддерживать непоколебимую устремленность к цели. Откуда их взять? Во мне жила вера, что страждущим помогают боги. И если я, юноша, не достигший еще семнадцати, живший с матерью, которая искала во мне опору и поддержку, не имевший ничего, кроме врожденных энергии и воли, не мог считаться страждущим, то кто же им был?

Мне казалось, что у меня есть все основания рассчитывать на помощь богов.

Заря была уже близко; и я стал взбираться на самый высокий скальный гребень, чтобы приветствовать Инкала, * (* Солнце) когда он победит Наваз. ** (** Ночь). Он - Повелитель всех проявленных знаков великого и единственно истинного Бога, чье имя Он носит и чьим щитом является, должен отнестись к моей молитве благосклонно! Он должен увидеть, что молящая юность не щадит сил, вознося Ему хвалу. Ведь именно для этого я взбирался вверх по опасной круче, один, среди пустоты, под звездным куполом небес.

«Есть ли вера, более славная, чем вера моего народа? Разве все посейдонцы не поклоняются Великому Богу, единому истинному Божеству, символ которого - ясное солнце? Не может быть ничего более священного и святого», - так думал я - мальчик, чей созревающий ум впитал действительно вдохновляющую экзотерическую религию, еще не знавший ничего иного, более глубокого и более утонченного. (Да он и не должен был знать об этом во времена Атла. ) И едва первый луч света пробился сквозь темноту ночной бездны, я пал ниц на снежной вершине и оставался так до тех пор, пока Бог - Солнце не одержал победу, поднявшись над миром во всей своей славе. Тогда, встав на ноги и отдав последний почтительный поклон, я стал спускаться вниз по опасному склону изо льда и снега, по голой скале, острыми зубьями рвущей ледяной покров, - спускаться с одного из высочайших в мире пиков, чей гребень возносился на тринадцать тысяч футов над уровнем моря.

Целых два дня все мои силы были направлены на то, чтобы достичь этой холодной вершины и принести себя - живую жертву - на ее величественный алтарь для прославления моего Бога. Хотел бы я знать теперь, услышал ли, заметил ли Он меня? Если да, то проявил ли интерес и пошлет ли на помощь Своего наместника - бога горы? Не знаю почему, но именно на него я возлагал свои надежды, от него ждал то ли какого-то знака, то ли...

Но что это поблескивает в скале под ударами моего альпенштока?.. Боже мой, это же золото!.. Да, желтое, драгоценное золото! «О, Инкал, - в радости воскликнул я, - слава Тебе за то, что Ты внял мольбам ничтожного просителя так скоро! » Упав на колени в снег и обнажив голову, я вознес горячую хвалу Богу всего сущего, Высочайшему, чей щит изливал сейчас свои лучи на мое богатство, лежавшее здесь. И только потом, вскочив, стал отбивать куски льда и камни, чтобы понять, велико ли подаренное мне сокровище.

Жила оказалась очень толстой. Кварцевая скала дробилась под моими нервными ударами. Куски драгоценного металла откалывались вместе с породой. Я изрезал руки об острые края, в нескольких местах брызнула кровь. Мороз был немалый, и мои кровоточащие пальцы мгновенно примерзали к ледяным камням. Но - не важно! Я снова и снова отдирал их, не замечая боли, восторженно повторяя: «О, Инкал, как велика Твоя доброта к сыну Твоему! Как щедр Твой дар! С этим сокровищем я быстро осуществлю свое желание, и сердце мое не истомится в напрасной надежде. Благодарю Тебя! Благодарю! » Наконец, наполнив широкие карманы самыми драгоценными и крупными кусками золотого кварца из тех, которые удалось оторвать, и пометив место, чтобы позже без затруднений найти его, я с легким сердцем, но тяжело нагруженный, двинулся вниз, домой.

Меньше чем в двух милях от основания горного пика с найденным сокровищем, обегая равнины Каифалиана, вилась императорская дорога, через сотни миль приводившая к великому океану. Стоило только достичь ее, и пятая часть пути - самая утомительная - осталась бы позади. Но, чтобы читатель хоть отдаленно представил себе опасности, подстерегавшие любого на этой горе, я скажу, что последние пять тысяч футов подъема можно было преодолеть одним-единственным способом. Сначала приходилось карабкаться по узкому карнизу - выступу, где с трудом удавалось удерживать равновесие. Примерно через тысячу футов он заканчивался небольшой пещерой, в дальнем конце которой начиналась извилистая, со множеством поворотов трещина - туннель, по которому можно было только ползти. Причем вначале он резко уходил вниз, только потом поднимался примерно под углом 40 градусов, а кое-где и круче. В конце, правда, туннель расширялся так, что можно было достаточно долго идти почти в полный рост. Это, мой читатель, и был единственный путь к вершине самой высокой горы Посейдонии, или Атлантиды, как ты называешь наш остров-континент.

Несомненно, когда-то этот ход проложила извергавшаяся лава, хотя теперь вода изъела все до такой степени, что сама мысль о его вулканическом происхождении просто не приходила в голову. Вверху проход заканчивался широкой пещерой, видимо, являвшейся жерлом древнего вулкана. Был тут и еще один туннель. Тот, кто рискнул бы пойти по нему, опускавшемуся все ниже и ниже, в самые недра горы, в конце концов, оказался бы на краю огромной пропасти, не имевшей видимой стороны кроме той, на которой он стоял. Дальше двигаться могли лишь крылатые существа, например, летучие мыши, но на такой глубине не было даже их.

Ни малейшего звука не исходило из той жуткой бездны. Свет факела выхватывал лишь маленькое пространство из моря кромешной тьмы. Однако мне здесь было ничуть не страшно, я ощущал скорее некоторое очарование. Хотя другие тоже могли знать об этом месте, у меня еще не было спутника, столь безрассудно смелого, чтобы встать рядом со мной на краю пропасти. Я же, побуждаемый любопытством, был там трижды. И в последний раз, пытаясь найти спуск, едва не погиб, когда внезапно базальтовый валун, на котором я стоял, сорвался вниз. Грохот от его падения эхо разносило довольно долго. Мой факел упал вместе с ним, и там, далеко в глубине, подобно огненным мухам, вспыхивали искры вся­кий раз, когда он ударялся овыступы скал. Я остался в непроницаемой тьме, ослабев от мысли об опасности, грозящей мне на обратном пути на­верх. Но - слава Инкалу! - выбрался. Однако, с того момента больше не стремился исследовать таинственную бездну. Короче говоря, я хорошо знал эти места и уже не раз проходил прямо там, где сегодня счастли­вый удар альпенштока обнажил золотую жилу, но не видел сокровища, пока не попросил о помощи Инкала. Странно ли то, что теперь я более прежнего был убежден в истинности веры моего народа?

Итак, спустившись с заснеженной макушки горы, я вошел в пещеру. В воздухе здесь стоял запах серных испарений, зато было намного теп­лее, чем снаружи. Пройдя некоторое расстояние, я присел передохнуть и принять решение - продолжать лидорогу домой или вернуться назад и взять еще часть сокровищ. Мне ведь не было известно, скоро ли я смогу вновь подняться сюда и хватит ли того золота, что лежало в моих карма­нах, на первое время. В конце концов, я встал, развернулся и пошел обратно. И в полдень снова стоял у своего клада.

Не потребовалось много времени, чтобы набить уже отколотыми прежде кусками золотоносного кварца небольшой мешок, и сделав это, я снова двинулся вниз. На этот раз спуск показался мне довольно тяж­ким - сказывалась усталость. Хотелось отдохнуть, но я позволил себе расслабиться, лишь когда уже почти миновал пещеру. Выбрав достаточ­но удобную площадку, я привел, точнее, прилег, съел горсть фиников, выпил талой воды из своей фляги и, совершенно разомлев от теплого воздуха, растянулся, чтобы немного поспать.

Не знаю, сколько я проспал, но пробуждение было ужасным! В пер­вое мгновение мне показалось, что вокруг почему-то с грохотом начал взрываться сам воздух, ставший вдpyг горячим, почти обжигающим. За­пахло едким, удушливым дымом. С каждой секундой нарастал рев, перемежавшийся странными стонами и оглушительными выстрелами. Гора то и дело нервно вздрагивала. Но страшнее всего было багровое зарево, освещавшее теперь огромную пещеpy так ярко, что я видел ее всю. Меня сковал ужас. Какое-то время ясмотрел, как в феерической пляске сме­няют друг друга алые, зеленые, голубые сполохи, ощущал нарастающий жар, понимал, что древний вулкан проснулся, что это - изверже­ние, адское дыхание бездны, которая однажды уже чуть не поглотила меня, но не имел сил даже пошевелиться. Лишь когда из зева того прохода, что вел к пропасти, показалась струя расплавленной лавы, мой приступ столбняка вмиг прошел.

Стремительно вскочив, я схватил мешок с драгоценным металлом и ринулся по туннелю с безумной скоростью, не думая о том, что в любую следующую секунду могу быть просто раздавлен, как мошка. Решимость спастись, во что бы то ни стало и твердая вера в небесную помощь при­несли определенное спокойствие. Ко мне вернулось присутствие духа, по­буждавшее не бросать сокровище, хотя его тяжесть изрядно мешала бежать. Домчавшись до места, где туннель превращался в щель, по ко­торой можно было двигаться лишь ползком, я снял с пояса длинный ко­жаный ремень и привязал к мешку, чтобы его легче было тащить. Никогда еще этот извилистый лаз не казался мне таким низким, как в тот момент! Настойчиво отгоняя мысли о надвигавшейся опасности, я твердил себе, что ничего плохого не случится, что у меня еще есть время, и полз, полз в кромешной тьме, тащил за собой мешок с золотом, обдирая руки, локти, колени, но, не замечая этого. И, наконец, самый трудный, как мне дума­лось, участок пути остался позади, я выбрался-таки наружу, сохранив большую часть из двух партий драгоценного металла.

Прежде чем двинуться дальше, вдоль гребня скалистой гряды, я бро­сил взгляд на то место, откуда только что вышел. И в это мгновение земля вздрогнула так, что мне не удалось устоять на ногах. Из небольшой пе­щеры, которой заканчивался лаз, вырвались клубы дыма, а за ними по­казалась алая лава. Огненный поток ринулся вниз, и в сгущавшихся закатных сумерках моим глазам открылось великолепное зрелище. Но любоваться им не было времени. Спрятав свой мешок с золотом и боль­шую часть того, что было в моих карманах, в самом надежном месте, ка­кое только смог выбрать, - высоко над дном теснины, по которой должна была течь лава, - я бросился бежать вдоль гребня. Лишь оказавшись на безопасном расстоянии, остановился, чтобы передохнуть и посмотреть на огненный поток, стремительно заполнявший теснину справа от меня.

«В конце концов, - думал я, - в моих карманах еще осталось немало зо­лотой породы. В ней золота явно больше, чем кварца. Даже если и не удастся, потом взять то, что спрятал здесь, у меня все же останется целое состояние. А потому - слава Инкалу! » Увы, я был слишком неопытен, чтобы понять, что эти примерно двадцать фунтов золотого кварца не смогут покрыть и малой части расходов за семь лет обучения, причем в столице страны, где жизнь дороже, чем в любом другом месте. За всю свою жизнь я еще ни разу не видел такого богатства, а потому был счастлив.

Вера в ведущую руку Провидения необходима всем без исключения. Разница лишь в том, что людям с малыми знаниями и жизненным опытом ближе Бог, олицетворенный в какой-либо форме, например, в каменных или деревянных идолах; те же, кто обладает более широкими познаниями и осознает безграничность жизни, признают Бога, чья сила бесконечна. Но не так уж важно, каким человек представляет себе Бога, которому поклоняется, - Высшим Духом - андрогином или как-то иначе, - ибо те Существа, что управляют течением событий, выполняя кармический закон Предвечного, видят веру в сердцах смертных и не позволяют этому закону быть беспощадно суровым, не смягченным милосердием. Ведь если разрешить иссушающим силам уныния и отчаяния губить эту веру, то под вопросом окажется само существование человеческой добродетели, а такая катастрофа несовместима с Богом, следовательно, по закону недопустима.

То же и с верой атлантов в Инкала. Для моего народа Инкал, символом которого являлся сияющий диск солнца, был чисто духовным представлением. Но что из того, что он существовал лишь в умах его почитателей (разумеется, рядом с Вечной Первопричиной, неоспоримой для любого здравого рассудка)? Наша религия воспитывала высокую нравственность, питала веру, надежду и любовь. В сердцах посейдонцев обитала твердая вера в Духа Жизни, Отца всего Сущего, и этого было достаточно, чтобы люди соблюдали принципы, считавшиеся наиболее угодными Ему.

Конечно же, ангелы Высшего Несотворенного Бога - всегда помогающие детям Отца и возглашающие: «Да воздастся вам по вере вашей! » - видели во мне желание возвыситься над другими, но наказан я был за это лишь страхом, ничего более плохого со мной пока не случилось. Я бежал все дальше и дальше так быстро, как позволяла тропа, и возносил хвалу Инкалу. По Божьему милосердию мне, наверное, и не нужно было тогда знать, сколь ничтожно сокровище в моих карманах, так как иначе пришлось бы удалять жало разочарования, искать новый, более обильный источник средств.

Несколько миль пути пролегли по острому гребню. Во многих местах рядом с тропой зияли глубокие провалы. Они были так близко, что мне приходилось помогать себе руками. Иногда скалы теснили тропу, и она превращалась в узкую щель. Я благодарил Инкала за то, что, пока был в такой опасности, бог горы не заставил землю содрогнуться в мучительной судороге. Еще через три мили пришлось идти по карнизу, нависшему над ужасной пропастью, в конце которого прямо передо мной выросла скальная стена. Лишь пылающая гора освещала теперь мой путь. И вот, когда я осторожно попытался спуститься по базальтовому краю обрыва, мощный толчок швырнул меня на колени, едва не сбросив вниз. Мгновение спустя весь воздух наполнился нарастающим гулом. В ужасе я оглянулся назад. Огромный столб пламени вырвался в небо из жерла вулкана. Он взметнул вверх камни, такие огромные, что их было видно даже отсюда.

Ниже обрыва, над которым я находился, раздавался страшный скрежет; земля содрогалась, удар следовал за ударом. В отчаянии я изо всех сил держался за камни. Там, впереди раньше бежала долина, огибавшая другие гребни и отроги пика. Еще недавно все они были на месте, теперь же их смело. Я не мог оторвать взгляда от этой сцены ужасающего хаоса, ясно видного в свете извергавшегося вулкана. Целые глыбы пришли в движение, со страшным грохотом они вздымались вверх и обрушивались вниз, как океанские волны, - настоящий кромешный ад! А с неба густым бесконечным дождем сыпался вулканический пепел, траурным саваном закрывая этот, казалось, гибнущий мир.

Наконец, дикий рев и сотрясения стали утихать, лишь продолжала пылать извергающаяся лава, да иногда, будто в родовых схватках, земля отверзала свое лоно, как врата в преисподнюю. Я лежал на уступе, ослабевший и больной. Постепенно поток лавы прекратился, свет погас. Наконец, все наполнилось смертным покоем, лишь серый пепел беззвучно падал вниз, покрывая израненную землю. Воцарилась тьма. Должно быть, на какое-то время я потерял сознание. Когда же очнулся, почувствовал острую пульсирующую боль в голове: на макушке была рана, из которой сочилась кровь. Я сел, пошарил вокруг себя и нашел острый камень, который, видимо, упав сверху, ударил меня - хвала богам! - не слишком сильно. Заря только занималась, и, обессилевший от боли, голода и холода, я снова лег в ожидании рассвета.

Восходящий Инкал открыл взору картину, совершенно отличную от той, что я видел вчера. Половину гордого пика просто смело, ее поглотила таинственная утроба. Ближе ко мне, там, где раньше высились гребни скал, лежало теперь большое озеро с дымящейся водой. Берега его были устланы мягким пеплом и окутаны облаками пара. В холодном воздухе пар конденсировался, превращаясь в редкий моросящий дождь - поминальный плач земли! Стояла жутковатая тишина. Тот уступ, на котором я лежал, почти избежал разрушения, но тропа, по которой я обычно поднимался на вершину, окончательно пропала. Огромная глыба весом, наверное, в тысячи тонн, сползая в пропасть, снесла ее. Пришлось искать другой путь.

Карабкаясь в тусклом свете, я добрался до сохранившейся части гребня, точнее, до оставшихся от него двух острых зубцов, под которыми дымилось горячее озеро. Лезть поверху было очень опасно. Но в скале оказалась сквозная трещина, равномерно широкая, будто кто-то специально разорвал каменную преграду сверху донизу. Я полез в нее, не думая о том, что в любой момент новая судорога вулкана может закрыть расщелину и раздавить меня, как в тисках. Вернее, мысль эта мелькнула в голове, но, будучи настоящим посейдонцем, я отбросил страх, веря в покровительство Инкала, чья воля, какой бы она ни была, для меня всегда благо.

То тут, то там израненная скала открывала моим глазам кварцевые жилы в порфиритовой оболочке, идущие пластами в толще гранита. От одной мысли о том, что первым созерцаю девственно-первозданную скалу, которую никому еще от сотворения мира не дано было увидеть, я пришел в восторг. И тут заметил нечто, заставившее сердце подпрыгнуть от радости: прямо рядом со мной находилась жила, буквально усыпанная золотыми самородками! В ней была и серебряная руда. Пластичность драгоценных металлов проявилась совершенно необычным образом: золото и серебро просто вытянуло с растрескавшейся поверхности в нити, длина которых в некоторых случаях достигала нескольких дюймов. Я забыл о слабости, о голоде, о боли в голове и измученных мышцах и запел гимн благодарения Богу. Разрушен высокий пик, пропала единственная дорога, ведшая к месту, где я оставил свое сокровище, но здесь оказалось еще большее богатство! Оно было ближе к дому и добраться до него было легче!

Однако радостное возбуждение оказалось непосильным напряжением для моих нервов; и без того уже ослабевший, я потерял сознание. Но юность гибка, и организм тех, чье сердце не знает греха, наделен чудесной способностью к восстановлению. Вскоре я пришел в себя, и у меня хватило ума для того, чтобы не задерживаться здесь, а продолжить путь домой, веря, что мой инстинкт горца будет безошибочным проводником, когда решу вернуться сюда вновь.

Дома я все рассказал матери. «Один ты не сможешь обработать это месторождение, - сказала она. - Возьми помощников, которым доверяешь, отдавай им в качестве вознаграждения честную долю сокровища». С этим нельзя было не согласиться. Я быстро нашел необходимую помощь. Двое знакомых вошли со мной в долю, условившись, что мне будет причитаться треть от вырученной суммы, а от меня не потребуется больше никакого труда. Хотя и не без некоторых колебаний, оба согласились с требованием, что право собственности на все месторождение должно принадлежать исключительно мне и что никакая часть этой собственности не может быть передана кому-либо еще. Я подготовил такой документ и заставил их поставить под ним самые нерушимые подписи, какие только возможны в Посейдонии, - подписи собственной кровью. Мы все трое проделали это.

Настоять на стольких формальностях меня побудило настойчивое подозрение, что эти люди захотят объявить, будто они сами нашли сокровище и я, следовательно, не имею на него никаких прав. Позже выяснилось: именно так оно и было. Я полагал, что условие контракта, объявляющее все месторождение неотъемлемой собственностью Цельма Нуминоса, - достаточное препятствие для умышленного грабежа. В соглашении не указывалось конкретного имени первооткрывателя, но безоговорочно утверждалось, что обладатель этого имени будет по праву носить титул собственника. Ведь кто бы ни был первым, фактический владелец - я. Так тогда казалось моему невежеству.

Мои же партнеры не были столь глупы. Они знали, что наш контракт недействителен, так как составлен в нарушение закона. И пришел день, когда я тоже об этом узнал. Дело в том, что по законам Посейдонии любое месторождение облагалось данью в пользу империи; месторождение же, разрабатываемое без официального уведомления об этом и без выплаты положенного налога, подлежало конфискации. Если бы не алчность моих партнеров, заставившая их сохранять все соглашение в тайне, и не их работа на месторождении в течение того года, делавшая обоих соучастниками преступления, они бы давно уже стали официально признанными собственниками, просто передав информацию о моих действиях ближайшему правительственному чиновнику. Но в то время я обо всем этом не знал, а те двое сочли благоразумным молчать по той причине, что не считали важным нарушенный ими закон. Именно поэтому тайна пока оставалась нераскрытой.

Поскольку благосостояние мое возрастало, то следующим по порядку делом стал наш переезд из деревни в город, где находилась резиденция Рея.

Вход во дворец Агако.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: