 |
Глава IX повесть черепахи kbaзи
|
|
|
|
– Ах, милая, ты и представить себе не можешь, как я рада тебя видеть, – нежно сказала Герцогиня, взяла Алису под руку и повела в сторону.
Алиса приятно удивилась, увидев Герцогиню в столь отличном расположении духа, и подумала, что это, должно быть, от перца она была такой вспыльчивой.
– Когда я буду Герцогиней, – сказала она про себя (без особой, правда, надежды), – у меня в кухне совсем не будет перца. Суп и без него вкусный! От перца, верно, и начинают всем перечить…
Алиса очень обрадовалась, что открыла новое правило.
– От уксуса – куксятся, – продолжала она задумчиво, – от горчицы – огорчаются, от лука – лукавят, от вина – винятся, а от сдобы – добреют. Как жалко, что никто об этом не знает… Все было бы так просто. Ели бы сдобу – и добрели!
Она совсем забыла о Герцогине и вздрогнула, когда та сказала ей прямо в ухо:
– Ты о чем-то задумалась, милочка, и не говоришь ни слова. А мораль отсюда такова… Нет, что-то не соображу! Ничего, потом вспомню…
– А, может, здесь и нет никакой морали, – заметила Алиса.
– Как это нет! – возразила Герцогиня. – Во всем есть своя мораль, нужно только уметь ее найти!
И с этими словами она прижалась к Алисе.
Алисе это совсем не понравилось: во-первых, Герцогиня была такая безобразная, а, во-вторых, подбородок ее приходился как раз на уровне Алисиного плеча, и подбородок этот был очень острый. Но делать было нечего – не могла же Алиса попросить Герцогиню отодвинуться!
– Игра, кажется, пошла веселее, – заметила она, чтобы как-то поддержать разговор.
– Я совершенно с тобой согласна, – сказала Герцогиня. – А мораль отсюда такова: «Любовь, любовь, ты движешь миром…»[60]
– А мне казалось, кто-то говорил, будто самое главное – не соваться в чужие дела, – шепнула Алиса.
|
|
|
– Так это одно и то же, – промолвила Герцогиня, вонзая подбородок в Алисино плечо. – А мораль отсюда такова: думай о смысле, а слова придут сами!
– Как она любит всюду находить мораль, – подумала Алиса.
– Ты, конечно, удивляешься, – сказала Герцогиня, – почему я не обниму тебя за талию. Сказать по правде, я не совсем уверена в твоем фламинго. Или все же рискнуть?
– Он может и укусить, – сказала благоразумная Алиса, которой совсем не хотелось, чтоб Герцогиня ее обнимала.
– Совершенно верно, – согласилась Герцогиня. – Фламинго кусаются не хуже горчицы. А мораль отсюда такова: это птицы одного полета!
– Только горчица совсем не птица, – заметила Алиса.
– Ты, как всегда, совершенно права, – сказала Герцогиня. – Какая ясность мысли!
– Кажется, горчица – минерал, – продолжала Алиса задумчиво.
– Конечно, минерал, – подтвердила Герцогиня. Она готова была соглашаться со всем, что скажет Алиса. – Минерал огромной взрывчатой силы. Из нее делают мины и закладывают при подкопах… А мораль отсюда такова: хорошая мина при плохой игре – самое главное!
– Вспомнила, – сказала вдруг Алиса, пропустившая мимо ушей последние слова Герцогини. – Горчица это овощ. Правда, на овощ она не похожа – и все-таки это овощ!
– Я совершенно с тобой согласна, – сказала Герцогиня. – А мораль отсюда такова: всякому овощу свое время. Или, хочешь, я это сформулирую попроще: никогда не думай, что ты иная, чем могла бы быть иначе, чем будучи иной в тех случаях, когда иначе нельзя не быть.
– Мне кажется, я бы лучше поняла, – учтиво проговорила Алиса, – если б я могла это записать. А так я не очень разобралась.
– Это все чепуха по сравнению с тем, что я могла бы сказать, если бы захотела, – ответила польщенная Герцогиня.
– Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказала Алиса.
– Ну что ты, разве это беспокойство, – возразила Герцогиня. – Дарю тебе все, что успела сказать.
|
|
|
– Пустяковый подарок, – подумала про себя Алиса. – Хорошо, что на дни рождения таких не дарят!
Однако вслух она этого сказать не рискнула.
– Опять о чем-то думаешь? – спросила Герцогиня и снова вонзила свой подбородок в Алисино плечо.
– А почему бы мне и не думать? – отвечала Алиса. Ей было как-то не по себе.
– А почему бы свинье не летать? – сказала Герцогиня. – А мораль…
Тут, к великому удивлению Алисы, Герцогиня умолкла и задрожала. Алиса подняла глаза и увидала, что перед ними, скрестив на груди руки и грозно нахмурившись, стоит Королева.
– Прекрасная погода, ваше величество, – слабо прошептала Герцогиня.
– Я тебя честно предупреждаю, – закричала Королева и топнула ногой. – Либо мы лишимся твоего общества, либо ты лишишься головы. Решай сейчас же – нет, в два раза быстрее! Герцогиня решила и тотчас исчезла.
– Вернемся к нашей игре, – сказала Алисе Королева.
Алиса так была напугана, что, не говоря ни слова, побрела за ней следом к площадке. Гости между тем воспользовались отсутствием Королевы и отдыхали в тени; однако, увидев, что Королева возвращается, они поспешили к своим местам. А Королева, подойдя, просто объявила, что минута промедления будет стоить им всем жизни.
Пока шла игра, Королева беспрестанно ссорилась с игроками и кричала:
– Отрубить ему голову! Голову ей с плеч!
Солдаты вставали с земли и брали несчастных под стражу. Воротцев в результате становилось все меньше и меньше. Не прошло и получаса, как их и вовсе не осталось, а все игроки с трепетом ждали казни.
Наконец, Королева бросила игру и, переводя дыхание, спросила Алису:
– А видела ты Черепаху Квази?[61]
– Нет, – сказала Алиса. – Я даже не знаю, кто это такой.
– Как же, – сказала Королева. – Это то, из чего делают квази-черепаший суп[62].
– Никогда не видала и не слыхала, – сказала Алиса.
– Тогда пошли, – сказала Королева. – Он сам тебе все расскажет.
И они пошли. Уходя, Алиса услышала, как Король тихо сказал, обращаясь к гостям:
– Мы всех вас прощаем.
– Вот хорошо! – обрадовалась Алиса. (Она очень горевала, думая о назначенных казнях).
Вскоре они увидели Грифона, крепко спящего на солнцепеке[63]. (Если ты не знаешь, как выглядит Грифон, посмотри на картинку).
|
|
|
– Вставай, бездельник, – сказала Королева, – отведи эту барышню к Черепахе Квази. Пусть расскажет ей свою историю. А мне надо возвращаться: я там приказала кое-кого казнить, надо присмотреть, чтобы все было как следует.
И она ушла, оставив Алису с Грифоном. Алисе он не внушил особого доверия, но, подумав, что с ним, верно, все же спокойнее, чем с Королевой, она осталась.
– Смех – да и только! – пробормотал он не то про себя, не то обращаясь к Алисе.
– Смех? – переспросила Алиса растерянно.
– Ну да, – ответил Грифон. – Все это выдумки. Казнить! Скажет тоже! У них такого отродясь не было. Ладно, пошли!
– Все здесь только и говорят, что «пошли»! – подумала Алиса, покорно плетясь за Грифоном. – Никогда в жизни еще мною так не помыкали!
Пройдя совсем немного, они увидели вдалеке Черепаху Квази; он лежал на скалистом уступе и вздыхал с такой тоской, словно сердце у него разрывалось. Алиса от души пожалела его.
– Почему он так грустит? – спросила она Грифона. И он ответил ей почти теми же словами:
– Все это выдумки. Грустит! Скажешь тоже! Не о чем ему грустить. Ладно, пошли!
И они подошли к Черепахе Квази. Тот взглянул на них большими, полными слез глазами, но ничего не сказал.
– Эта барышня, – начал Грифон, – хочет послушать твою историю. Вынь да положь ей эту историю! Вот оно что!
– Что ж, я расскажу, – проговорил Квази глухим голосом. – Садитесь и не открывайте рта, пока я не кончу.
Грифон и Алиса уселись. Наступило молчание.
– Не знаю, как это он собирается кончить, если никак не может начать, – подумала про себя Алиса.
Но делать было нечего – она терпеливо ждала.
– Однажды, – произнес, наконец, Черепаха Квази с глубоким вздохом, – я был настоящей Черепахой.
И снова воцарилось молчание. Только Грифон изредка откашливался, да неумолчно всхлипывал Квази. Алиса совсем уже собралась подняться и сказать: «Благодарю вас, сэр, за очень увлекательный рассказ». Но потом решила еще подождать.
Наконец, Черепаха Квази немного успокоился и, тяжело вздыхая, заговорил.
|
|
|
– Когда мы были маленькие, мы ходили в школу на дне моря. Учителем у нас был старик-Черепаха. Мы звали его Спрутиком.
– Зачем же вы звали его Спрутиком, – спросила Алиса, – если на самом деле он был Черепахой?
– Мы его звали Спрутиком, потому что он всегда ходил с прутиком, – ответил сердито Черепаха Квази. – Ты не очень-то догадлива!
– Стыдилась бы о таких простых вещах спрашивать, – подхватил Грифон.
Оба они замолчали и уставились на бедную Алису. Она готова была провалиться сквозь землю. Наконец, Грифон повернулся к Черепахе Квази и сказал:
– Давай, старина, поторапливайся! Нельзя же весь день здесь сидеть…
И Квази продолжал.
– Да, ходили мы в школу, а школа наша была на дне морском, хоть ты, может, этому и не поверишь…
– Почему же? – возразила Алиса. – Я ни слова не сказала.
– Нет, сказала, – настаивал Квази.
– Не возражай! – прикрикнул Грифон.
Но Алиса и не думала возражать.
– Образование мы получили самое хорошее, – продолжал Черепаха Квази. – И немудрено – ведь мы ходили в школу каждый день…
– Я тоже ходила в школу каждый день, – сказала Алиса. – Ничего особенного в этом нет.
– А дополнительно тебя чему-нибудь учили? – спросил Квази с тревогой.
– Да, – ответила Алиса. – Музыке и французскому.
– А стирке? – быстро сказал Черепаха Квази.
– Нет, конечно, – с негодованием отвечала Алиса.
– Ну, значит, школа у тебя была неважная, – произнес с облегчением Квази. – А у нас в школе к счету всегда приписывали: «Плата за французский, музыку и стирку дополнительно» [64].
– Зачем вам стирка? – спросила Алиса. – Ведь вы жили на дне морском.
– Все равно я не мог заниматься стиркой, – вздохнул Черепаха Квази. – Мне она была не по карману. Я изучал только обязательные предметы.
– Какие? – спросила Алиса.
– Сначала мы, как полагается, Чихали и Пищали, – отвечал Черепаха Квази. – А потом принялись за четыре действия Арифметики: Скольжение, Причитание, Умиление и Изнеможение[65].
– Я о «Причитании» никогда не слыхала, – рискнула заметить Алиса.
– Никогда не слыхала о «Причитании»! – воскликнул Грифон, воздевая лапы к небу. – Что такое «читать», надеюсь, ты знаешь?
– Да, – отвечала Алиса неуверенно, – смотреть, что написано в книжке и… читать.
– Ну да, – сказал Грифон, – и если ты при этом не знаешь, что такое «причитать», значит, ты совсем дурочка.
У Алисы пропала всякая охота выяснять, что такое «Причитание», она повернулась к Черепахе Квази и спросила:
– А что еще вы учили?
– Были у нас еще Рифы – Древней Греции и Древнего Рима, Грязнописание и Мать-и-мачеха. И еще Мимические опыты; мимиком у нас был старый угорь, он приходил раз в неделю. Он же учил нас Триконометрии, Физиономии…
|
|
|
– Физиономии? – переспросила Алиса.
– Я тебе этого показать не смогу, – отвечал Черепаха Квази. – Стар я уже для этого. А Грифон ею не занимался.
– Времени у меня не было, – подтвердил Грифон. – Зато я получил классическое образование.
– Как это? – спросила Алиса.
– А вот как, – отвечал Грифон. – Мы с моим учителем, крабом-старичком, уходили на улицу и целый день играли в классики. Какой был учитель!
– Настоящий классик! – со вздохом сказал Квази. – Но я к нему не попал… Говорят, он учил Латуни, Драматике и Мексике…
– Это уж точно, – согласился Грифон. И оба повесили головы и вздохнули.
– А долго у вас шли занятия? – спросила Алиса, торопясь перевести разговор.
– Это зависело от нас, – отвечал Черепаха Квази. – Как все займем, так и кончим.
– Займете? – удивилась Алиса.
– Занятия почему так называются? – пояснил Грифон. – Потому что на занятиях мы у нашего учителя ум занимаем… А как все займем и ничего ему не оставим, тут же и кончим. В таких случаях говорят: «Ему ума не занимать»… Поняла?
Это было настолько ново для Алисы, что она невольно задумалась.
– А что же тогда с учителем происходит? – спросила она немного спустя.
– Может, хватит про уроки, – вмешался решительно Грифон. – Расскажи-ка ей про наши игры…
Глава X МОРСКАЯ КАДРИЛЬ [66]
Черепаха Квази глубоко вздохнул и вытер глаза. Он взглянул на Алису – видно, хотел что-то сказать, но его душили рыдания.
– Ну, прямо словно кость у него в горле застряла, – сказал Грифон, подождав немного.
И принялся трясти Квази и бить его по спине. Наконец, Черепаха Квази обрел голос и, обливаясь слезами, заговорил:
– Ты, верно, не живала подолгу на дне морском…
– Не жила, – сказала Алиса.
– И, должно быть, никогда не видала живого омара…
– Зато я его пробова… – начала Алиса, но спохватилась и покачала головой. – Нет, не видала.
– Значит, ты не имеешь понятия, как приятно танцевать морскую кадриль с омарами.
– Нет, не имею, – вздохнула Алиса. – А что это за танец?
– Прежде всего, – начал Грифон, – все выстраиваются в ряд на морском берегу…
– В два ряда! – закричал Черепаха Квази. – Тюлени, лососи, морские черепахи и все остальные. И как только очистишь берег от медуз…
– А это не так-то просто, – вставил Грифон.
– Делаешь сначала два шага вперед… – продолжал Черепаха Квази.
– Взяв за ручку омара! – закричал Грифон.
– Конечно, – подтвердил Черепаха Квази. – Делаешь два прохода вперед, кидаешься на партнеров…
– Меняешь омаров – и возвращаешься назад тем же порядком, – закончил Грифон.
– А потом, – продолжал Черепаха Квази, – швыряешь…
– Омаров! – крикнул Грифон, подпрыгивая в воздух.
– Подальше в море…
– Плывешь за ними! – радостно завопил Грифон.
– Кувыркаешься разок в море! – воскликнул Черепаха Квази и прошелся колесом по песку.
– Снова меняешь омаров! – вопил во весь голос Грифон.
– И возвращаешься на берег! Вот и вся первая фигура, – сказал Квази внезапно упавшим голосом. И два друга, только что, как безумные, прыгавшие по песку, загрустили, сели и с тоской взглянули на Алису.
– Это, должно быть, очень красивый танец, – робко заметила Алиса.
– Хочешь посмотреть? – спросил Черепаха Квази.
– Очень, – сказала Алиса.
– Вставай, – приказал Грифону Квази. – Покажем ей первую фигуру. Ничего, что тут нет омаров… Мы и без них обойдемся. Кто будет петь?
– Пой ты, – сказал Грифон. – Я не помню слов.
И они важно заплясали вокруг Алисы, размахивая в такт головами и не замечая, что то и дело наступают ей на ноги. Черепаха Квази затянул грустную песню.
Говорит треска улитке: «Побыстрей, дружок, иди! [67]
Мне на хвост дельфин наступит – он плетется позади.
Видишь, крабы, черепахи мчатся к морю мимо нас.
Нынче бал у нас на взморье, ты пойдешь ли с нами в пляс?
Хочешь, можешь, можешь, хочешь ты пуститься с нами в пляс?
Ты не знаешь, как приятно, как занятно быть треской.
Если нас забросят в море и умчит нас вал морской!»
«Ох! – улитка пропищала. – Далеко забросят нас!
Не хочу я, не могу я, не хочу я с вами в пляс.
Не могу я, не хочу я, не могу пуститься в пляс!»
«Ах, что такое далеко? – ответила треска. –
Где далеко от Англии, там Франция близка.
За много миль от берегов есть берега опять.
Не робей, моя улитка, и пойдем со мной плясать.
Хочешь, можешь, можешь, хочешь ты со мной пойти плясать?
Можешь, хочешь, хочешь, можешь ты пойти со мной плясать?»
– Большое спасибо, – сказала Алиса, радуясь, что танец, наконец, кончился. – Очень интересно было посмотреть. А песня про треску мне очень понравилась! Такая забавная…
– Кстати, о треске, – начал Черепаха Квази. – Ты, конечно, ее видала?
– Да – сказала Алиса. – Она иногда бывала у нас на обед.
Она испуганно замолчала, но Черепаха Квази не смутился.
– Не знаю, что ты хочешь этим сказать, – заметил Черепаха Квази, – но раз вы так часто встречались, ты, конечно, знаешь, как она выглядит…
– Да, кажется, знаю, – сказала задумчиво Алиса. – Хвост во рту[68], и вся в сухарях.
– Насчет сухарей ты ошибаешься, – возразил Черепаха Квази, – сухари все равно смылись бы в море… Ну а хвост у нее, правда, во рту. Дело в том, что…
Тут Черепаха Квази широко зевнул и закрыл глаза.
– Объясни ей про хвост, – сказал он Грифону.
– Дело в том, – сказал Грифон, – что она очень любит танцевать с омарами. Вот они и швыряют ее в море. Вот она и летит далеко-далеко. Вот хвост у нее и застревает во рту – да так крепко, что не вытащишь. Все.
– Спасибо, – сказала Алиса. – Это очень интересно. Я ничего этого о треске не знала.
– Если хочешь, – сказал Грифон, – я тебе много еще могу про треску рассказать! Знаешь, почему ее называют треской?
– Я никогда об этом не думала, – ответила Алиса. – Почему?
– Треску много, – сказал значительно Грифон.
Алиса растерялась.
– Много треску? – переспросила она с недоумением.
– Ну да, – подтвердил Грифон. – Рыба она так себе, толку от нее мало, а треску много.
Алиса молчала и только смотрела на Грифона широко раскрытыми глазами.
– Очень любит поговорить, – продолжал Грифон. – Как начнет трещать, хоть вон беги. И друзей себе таких же подобрала. Ходит к ней один старичок Судачок. С утра до ночи судачат! А еще Щука забегает – так она всех щучит. Бывает и Сом – этот во всем сомневается... А как соберутся все вместе, такой подымут шум, что голова кругом идет… Белугу знаешь?
Алиса кивнула.
– Так это они ее довели. Никак, бедная, прийти в себя не может. Все ревет и ревет…
– Поэтому и говорят: «Ревет, как белуга»? – робко спросила Алиса.
– Ну да, – сказал Грифон. – Поэтому.
Тут Черепаха Квази открыл глаза.
– Ну, хватит об этом, – проговорил он. – Расскажи теперь ты про свои приключения.
– Я с удовольствием расскажу все, что случилось со мной сегодня с утра, – сказала неуверенно Алиса. – А про вчера я рассказывать не буду, потому что тогда я была совсем другая.
– Объяснись, – сказал Черепаха Квази.
– Нет, сначала приключения, – нетерпеливо перебил его Грифон. – Объяснять очень долго.
И Алиса начала рассказывать все, что с нею случилось с той минуты, как она увидела Белого Кролика. Сначала ей было немножко не по себе: Грифон и Черепаха Квази придвинулись к ней так близко и так широко раскрыли глаза и рты; но потом она осмелела. Грифон и Черепаха Квази молчали, пока она не дошла до встречи с Синей Гусеницей и попытки прочитать ей «Папу Вильяма». Тут Черепаха Квази глубоко вздохнул и сказал:
– Очень странно!
– Страннее некуда! – подхватил Грифон.
– Все слова не те, – задумчиво произнес Черепаха Квази. – Хорошо бы она нам что-нибудь почитала. Вели ей начать.
И он посмотрел на Грифона, словно тот имел над Алисой власть.
– Встань и читай «Это голос лентяя», – приказал Алисе Грифон.
– Как все здесь любят распоряжаться, – подумала Алиса. – Только и делают, что заставляют читать. Можно подумать, что я в школе.
Все же она послушно встала и начала читать. Но мысли ее были так заняты омарами и морскою кадрилью, что она и сама не знала, что говорит. Слова получились действительно очень странные.
Это голос Омара [69]. Вы слышите крик?
– Вы меня разварили! Ах, где мой парик?
И поправивши носом жилетку и бант,
Он идет на носочках, как лондонский франт.
Если отмель пустынна и тихо кругом,
Он кричит, что акулы ему нипочем,
Но лишь только вдали заприметит акул,
Он забьется в песок и кричит караул!
– Совсем непохоже на то, что читал я ребенком в школе, – заметил Грифон.
– Я никогда этих стихов не слышал, – сказал Квази. – Но, по правде говоря, – это ужасный вздор!
Алиса ничего не сказала; она села на песок и закрыла лицо руками; ей уж в не верилось, что все еще может снова стать, как прежде.
– Она ничего объяснить не может, – торопливо сказал Грифон.
И, повернувшись к Алисе, прибавил:
– Читай дальше.
– А почему он идет на носочках? – спросил Квази. – Объясни мне хоть это.
– Это такая позиция в танцах, – сказала Алиса.
Но она и сама ничего не понимала; ей не хотелось больше об этом говорить.
– Читай же дальше, – торопил ее Грифон. – «Шел я садом однажды…»
Алиса не посмела ослушаться, хотя и была уверена, что все опять получится не так, и дрожащим голосом продолжала:
Шел я садом однажды и вдруг увидал,
Как делили коврижку Сова и Шакал.
И коврижку Шакал проглотил целиком,
А Сове только блюдечко дал с ободком.
А потом предложил ей: «Закончим дележ –
Ты возьми себе ложку, я – вилку и нож».
И, наевшись, улегся Шакал на траву,
Но сперва на десерт проглотил он…
– Зачем читать всю эту ерунду, – прервал ее Квази, – если ты все равно не можешь ничего объяснить? Такой тарабарщины я в своей жизни еще не слыхал!
– Да, пожалуй, хватит, – сказал Грифон к великой радости Алисы.
– Хочешь, мы еще станцуем? – продолжал Грифон. – Или пусть лучше Квази споет тебе песню?
– Пожалуйста, песню, если можно, – отвечала Алиса с таким жаром, что Грифон только пожал плечами.
– О вкусах не спорят, – заметил он обиженно. – Спой ей «Еду вечернюю», старина.
Черепаха Квази глубоко вздохнул и, всхлипывая, запел[70]:
Еда вечерняя, любимый Суп морской!
Когда сияешь ты, зеленый и густой, –
Кто не вдохнет, кто не поймет тебя тогда,
Еда вечерняя, блаженная Еда!
Еда вечерняя, блаженная Еда!
Блаже-э-нная Е-да-а!
Блаже-э-нная Е-да-а!
Еда вече-е-рняя,
Блаженная, блаженная Еда!
Еда вечерняя! Кто, сердцу вопреки,
Попросит семги и потребует трески?
Мы все забудем для тебя, почти зада–
ром данная блаженная Еда!
Задаром данная блаженная Еда!
Блаже-э-нная Е-да-а!
Блаже-э-нная Е-да-а!
Еда вече-е-рняя,
Блаженная, блажен-НАЯ ЕДА!
– Повтори припев! – сказал Грифон.
Черепаха Квази открыл было рот, во в эту минуту вдалеке послышалось:
– Суд идет!
– Бежим! – сказал Грифон, схватив Алису за руку, и потащил за собой, так и не дослушав песню до конца.
– А кого судят? – спросила, задыхаясь, Алиса.
Но Грифон только повторял:
– Бежим! Бежим!
И прибавлял шагу.
А ветерок с моря доносил грустный напев:
– Еда вече-е-рняя,
Блаженная, блаженная Еда!
Он звучал все тише и тише и, наконец, совсем смолк.
|
|
|
