Февраль 1939-го

И снова о наградах. Общий наш праздник был в феврале – я и Г. В. были награждены орденами Ленина. Орден Ленина – высокая награда. Радости моей не было предела. При первой же встрече я поблагодарила Сталина. Личная благодарность – это несколько иное, нежели слова, сказанные на трибуне или напечатанные в газете. Он, по своему обыкновению, сделал вид, что он здесь совсем ни при чем, ведь решение о награждении принимается коллегиально, по представлению комитета. Я без всякой задней мысли вдруг спросила, почему у нас нет ни одной личной Сталинской награды. Советским людям было бы приятно получить награду, носящую имя Вождя.

– Орден Сталина? – нахмурился Сталин, и я поняла, что предложение мое не понравилось. – Зачем? Разве у нас мало наград? По-моему, достаточно.

– Пусть не орден! – сказала я. – Пусть это будет другая награда, например…

– Например, медаль? – поддел меня Сталин с улыбкой.

– Например, премия. – Мысль о премии понравилась мне, и я принялась ее развивать: – Премия имени Сталина или лучше так – Сталинская премия. Разве некого у нас наградить такой премией?

Задавать подобные «коварные» вопросы я научилась у Сталина. Сталин был хорошим учителем. Ответишь: «Почему это некого? Много кого можно наградить», и получится, что согласился. Но в ответ я услышала другое:

– Премия – дело хорошее, нужное. Люди себе что-то купят на нее, обрадуются… Но как это будет выглядеть, Любовь Петровна? Об этом вы подумали?..

«Любовь Петровна» и «вы» свидетельствовали о том, что наша беседа приняла официальный характер, что «скорая», «внезапная» мысль моя принята к обсуждению.

– Советский человек получает премию от Советского государства, но она называется Сталинской? Почему не Советской? Люди удивятся. Скажут, что я беру государственные деньги и раздаю их от своего имени. Еще и с каким-нибудь императором сравнят.

Соображаю я быстро. Он еще и договорить не успел, а я знала, что ответить. Тем более что не так давно Он пошутил по поводу того, что никогда не держал в руках гонораров за свои печатные труды. Только в ведомостях расписывается, получил, передал государству – и все. Сказал без сожаления и без хвастовства, просто к слову пришлось. Смысл высказывания был таким, что очень удобно вот так, только расписываться в ведомостях.

– Ваши труды, Иосиф Виссарионович, широко издаются. Часть гонораров можно предназначить для выплаты Сталинских премий.

– Гонорары? – переспросил он. – Гм… Хорошо, я подумаю.

Больше мы на эту тему не разговаривали. Премии и стипендии имени Сталина были учреждены в декабре, к его 60-летию. В 1941-м я получила первую свою Сталинскую премию первой степени за роли Марион и Стрелки, а в 1950-м вторую, за роль Джаннет в картине «Встреча на Эльбе». Эти награды имеют для меня особое значение, и дело тут совсем не в деньгах.

* * *

Мы говорили о многом, в том числе как-то раз зашла речь о смерти. Сталин сказал, что не хотел бы для себя «скучной», как он выразился, смерти в постели. Мне все равно, в постели или не в постели, лишь бы смерть пришла ко мне быстро, без мучений.

Сталин умирал долго. Когда по радио объявили о Его болезни, сердце мое сжалось от ужасного предчувствия. Я почему-то сразу поняла, что это конец, и в то же время надеялась, что все обойдется, что Сталин поправится, ведь Его лечили лучшие врачи Советского Союза. Увы, не обошлось…

Редкие поздравления с праздником 8-е Марта в том году удивляли меня. О каком празднике может идти речь, если вся страна в трауре? Лишь позже я сообразила, что некоторые из поздравивших отправили мне открытки заранее, еще до того, как по миру пронеслась черная весть.

Я простилась со Сталиным в Колонном зале. Мне показалось, что Он совершенно не изменился с момента нашей последней встречи. Казалось, что Он спит в окружении соратников, знамен, цветов, убаюканный величественной траурной музыкой…

Я остро чувствую запахи, но розы в тот день не пахли. Совсем.

* * *

У любой медали две стороны. Слава – это прекрасно. Слава показывает, что человек смог проявить свои таланты, чего-то добиться, состояться. Не выделиться из толпы (выскочки ведь тоже выделяются), а именно состояться.

Сначала тебя никто не знает, на улице не узнают, в магазинах и на вокзалах не обращают внимания. Потом начинают обращать. С каждым днем все больше и больше. И вот уже обращают так, что ты не знаешь, куда от этого внимания деваться. Толпы поклонников, невозможность хотя бы минуту провести на людях незаметной… Да что там «на людях»! В гостинице невозможно уединиться. Если перед окнами растут деревья (а это случается сплошь и рядом), то на них непременно будут сидеть мальчишки или даже не мальчишки и пялиться в окна. Мало того, они еще станут оповещать толпящихся внизу о том, что я делаю. Сидят и кричат: «подошла к окну», «села в кресло», «разговаривает по телефону». Одного такого соглядатая, особо настырного, который не только смотрел в него, но и пробовал стучать, Г. В., рассердившись, облил водой из графина. Я попросила его быть сдержаннее и не обращать внимания. Увы, иногда славы бывает чересчур много. На какие только ухищрения не приходится порой идти, лишь бы оставаться неузнанной. В Москве и Ленинграде публика сдержаннее, деликатнее, а где-нибудь подальше этой деликатности может вообще не быть. Хотела славы? Мечтала о ней? Так получай же! Ешь полной ложкой прямо из котелка. Вкусно? Ах, разве может слава быть невкусной? Еще как может!

Иногда я мечтала о том (а почему бы и не помечтать? ), как я и Он, будучи простыми, обычными людьми, живем далеко от Москвы, в небольшом уютном городке, похожем на Звенигород моего детства… Он чем-то руководит, заводом или фабрикой. Его невозможно представить в какой-то иной роли. Я служу в местном театре или, за неимением такового, преподаю в музыкальной школе или работаю библиотекарем. Мало ли хороших работ на свете. Вечером готовлю ужин и жду Его. По выходным пеку пирожки, что-что, а пирожки мне удаются на славу, это признают даже мои недоброжелатели. Уже много лет пеку их редко, от случая к случаю, но результат неизменно впечатляет. Дело не столько в похвалах (воспитанные люди могут и просто из вежливости хвалить), а в том, что сколько бы я их ни напекла, «на завтра» ничего не остается. Г. В. ласково называет мои пирожки «Любочкиными ватрушечками». «Почему ватрушечки? » – спросила я. «Потому что от слова «пирожок» нельзя образовать уменьшительного», – смеясь, ответил он. Секретов у меня никаких нет, я просто люблю стряпать, и если нахожу время для этого занятия, то отдаюсь ему полностью, самозабвенно. Так же, как и творчеству. Это ведь тоже своего рода творчество.

Итак, маленький тихий городок… Когда мы гуляем по нему, следом за нами никто не ходит. Мы предоставлены самим себе. Можно посидеть вдвоем где-то в глубине тенистых аллей, наслаждаясь тихой беседой, можно прогуляться вдоль берега реки…

Помечтаю, бывало, так недолго, потом тряхну головой, улыбнусь своей поистине детской наивности и продолжаю жить своей настоящей, невыдуманной жизнью. Подчас это так сложно, жить своей жизнью, но деваться некуда – надо продолжать идти тем путем, который сама же для себя и выбрала.

Его уже нет, многое изменилось, люди стали культурнее и уже не заглядывают в гостиничные окна, но мечта о жизни в маленьком уютном городке не покидает меня и поныне. И ведь знаю, что проживу там не дольше трех дней, а потом отчаянно заскучаю, потому что тихая размеренная жизнь совсем не по мне, но продолжаю мечтать. Живет внутри неугасимая потребность в мечте.

* * *

Не завидую, никому никогда не завидую, даже тем, у кого все складывается гладко, словно им, как говорится, сам черт ворожит. Не поменялась бы судьбой ни с кем из тех везучих, кто начинает сниматься в кино еще во время учебы, а по окончании ее попадает прямиком в труппу МХАТа, в окружение корифеев, рядом с которыми на одной сцене я себя до сих пор представить не могу[90].

Не завидую! «Все на блюдечке» – это не мой девиз. Мой девиз: «Через тернии – к звездам! » Пускай не все сразу, пускай поначалу кругом одни тернии, зато трудности неимоверно закаляют характер, дают бесценный опыт. Пройдя огонь, воду и медные трубы, человек становится крепким, стальным. Испытав себя на прочность, я без страха смотрю в будущее. Я готова к любым поворотам судьбы, к любым испытаниям. Я знаю, что смогу, превозмогу и не сломаюсь. Я доказывала это не раз и докажу еще, если понадобится.

Если упорно идти к цели, то рано или поздно дойдешь до нее. Это прописная, можно даже сказать, пошлая, истина, но для многих эти слова всего лишь пустой звук. Странные люди. Они считают, что мечта может сбыться сама по себе. «Счастливый случай свел вас с Александровым», слышу я порой. Да, это так, элемент случайности присутствует в нашем знакомстве. Но если бы я не была бы актрисой, которая понравилась режиссеру, то наше знакомство могло бы иметь иное продолжение. Может, и до брака дело дошло бы, но вот в своих картинах Г. В. меня бы не снимал. Не правы те, кто расценивает союз режиссера и актрисы не как союз двух творческих личностей, а как паровоз с прицепленным к нему вагоном (ироничное сравнение, придуманное Г. В. ). Муж-режиссер, как паровоз, тянет жену-актрису в свои картины. Кто-то из тех, кто придерживается подобных взглядов, был инициатором запрета режиссерам снимать жен в своих картинах. «Надо дать дорогу на экран другим актрисам», – говорили они. Но ведь дело совсем не в протекционизме или каких-то меркантильно-мещанских соображениях. Два творческих человека создали союз! Разумеется, им хочется работать друг с другом. Они хорошо знают друг друга, доверяют друг другу, объединены общими взглядами на искусство (без общности взглядов творческий союз невозможен). Как же им не хотеть работать вместе? Хорошо, что этот глупый запрет продержался недолго. На него очень скоро перестали обращать внимание.