 |
Глава 4 Рим и варвары. Варвары на стороне Рима.
|
|
|
|
Глава 4 Рим и варвары
Варвары на стороне Рима.
Средневековая Европа возникла в итоге того, что сегодня принято называть Великим переселением народов. Правда, кое-кто и по сей день все еще упрямо использует неточное и оскорбительное выражение " нашествие варваров". Военная история и структуры средневековья возникли в результате драматического столкновения и смешения народов, происшедшего в основном во II-VI вв.
Весьма заметную роль " варвары" сыграли во время военного кризиса Рима. Они не столько послужили его причиной, сколько пытались способствовать его преодолению. Правда, как оказалось, безрезультатно, ибо невозможность изжить его была обусловлена тем простым фактом, что он являлся всего лишь частью более глубокого и обширного общественного кризиса. Именно в тот период императорская армия вступила в полосу " варваризации". Представители варварских племен достигали самых высоких ступеней военной карьеры. Они входили в ближайшее окружение римских императоров.
На первых порах обстоятельства складываются таким образом, что варвары в рядах римской армии пользуются успехом. Это было вызвано, во-первых, возросшими трудностями при наборе в армию римских граждан в связи с фактическим падением института воинской повинности; во-вторых, необходимостью противостоять вооружению и военной силе противника, наступавшего на оборонительные рубежи Рима. Нужно было противопоставить ему более эффективную стратегию и тактику. Военное искусство римских легионов и легкой кавалерии оказалось неадекватным варварской угрозе. Наконец, в-третьих, не последнюю роль сыграла и слава верных и доблестных воинов, какой варвары пользовались в Риме. Ею они отчасти были обязаны и историографической традиции, основы которой были заложены Цезарем и Тацитом.
|
|
|
Адрианополь мы приняли в качестве символической точки отсчета, с которой началась полоса " успехов" кавалерии, длившаяся целое тысячелетие. Кризис римской армии и ее легионов начался еще со сражения при Каррах. Сегодня многие считают, что при Каррах против римлян впервые была применена тяжелая кавалерия.
Обычно это сражение рассматривается скорее как символ и вместе с тем симптом вполне определенной исторической ситуации. Однако не следует забывать и об ошибках, допущенных Лицинием Крассом, который посчитал возможным обойтись без разведывательных данных о противнике и его тактике. Основу войска противников римлян составляли вооруженные копьями воины, от которых трудно было спастись бегством. Главную же роль сыграли те, кто, как сказано у Плутарха, " вооружен большим луком, посылающим стрелы с такой силой, что им неведома никакая преграда". Плутарх, очевидно, имеет в виду лук, составленный из роговых пластин. Этот составной лук был в свое время известен и в Греции, где, однако, просуществовал недолго из-за влажного климата и отсутствия на месте исходного материала - соответствующим образом обработанных роговых пластин.
Составной лук тем не менее сохранился в Средней Азии. Это было маневренное оружие. При хорошей подготовке лучник мог пользоваться им, не сходя с коня. Единственный его недостаток, впрочем, с лихвой перекрывавшийся большой дальнобойностью и пробивной силой, состоял в том, что у него была слишком тугая тетива. Красс не пожелал также учесть и тактические особенности боевых операций парфян - быструю атаку и отступление. Пренебрег он и советом пойти на сближение с противником северным каменистым склоном, где кавалерия противника не имела бы простора для маневрирования. Триумвир предпочел дать бой на обширных пространствах Месопотамии, где, как он полагал, для римских легионов было более удобно развернуть свои боевые порядки.
|
|
|
В результате семь легионов, поддержанные восемью тысячами человек легкой кавалерии и отрядами вспомогательной пехоты, в общей сложности пятьдесят тысяч человек - огромная, но плохо управляемая масса, - были наголову разбиты гораздо меньшим числом конных воинов, вооруженных луком и копьем. Последние применили комбинированную тактику: ложная атака копьеносцев, чтобы прощупать ответную реакцию противника; ложное бегство; град стрел, обрушившихся на римлян; окружение легионов, чьи ряды редели под стрелами неприятельских лучников; наконец, атака конных воинов в латах против уже разрозненной пехоты, неспособной к активному сопротивлению. Тактические преимущества парфян были подкреплены также и психологическим эффектом. Плутарх красноречиво рассказывает, какое сильное впечатление произвел на римлян, привыкших к глухим сигналам боевых труб и тусклому мерцанию низкосортного железного оружия легионеров, мощный барабанный гул и ослепляющий блеск высококачественной азиатской стали.
Вспомогательная кавалерия Кассия состояла из галлов. Но это была легкая кавалерия, в задачу которой входила лишь разведка боем. Едва ли у нее было оборонительное оружие: галлы с презрением относились к нему, хотя, как можно предположить, среди них уже появились искусные мастера, способные выковать и латы и кольчугу. Легкая кавалерия имела на вооружении дротик, который не пробивал латы катафрактия.
После поражения и гибели Лициния Красса звезда римских легионов, однако, еще не достигла заката. До этого было далеко. Но предупреждение уже прозвучало. Чем протяженней становились границы Рима, чаще его легионам приходилось сталкиваться с конными воинами и степными лучниками вдоль рубежей, простиравшихся от Дуная до Евфрата, тем яснее становилось, что римское военное снаряжение не соответствовало новым задачам. Последовавший затем кризис довершил начавшийся процесс. Его первым симптомом стало рассредоточение государственной власти, давшее о себе знать в армии, быть может, гораздо раньше, чем где бы то ни было. С той поры как Гай Марий учредил конскрипцию (набор) " пролетариев" с соответствующим жалованьем, кадровый состав армии стал заполняться людьми, ожидавшими от военной службы обогащения и улучшения своего положения в обществе по завершении военной службы. Осуществление солдатских упований в конечном итоге зависело от того, насколько успешной была политическая карьера их командира. Начался процесс персонализации командирских должностей, отождествления солдатского долга с успешной карьерой того или иного военачальника, отхода всей армии от идеалов защиты гражданского благополучия республики как таковой. Постепенно должности в армии прибрали к рукам разного рода проходимцы и авантюристы. Особенно жестокую форму насилия приобрели гражданские войны. Был открыт путь к возникновению принципатов, сколачиванию частных армий.
|
|
|
Увеличивающейся приватизации командования и превращению армии в " автономный институт", отделенный от государства, содействовало и продолжающееся расширение границ империи. Отдаленные провинции уже нельзя было удержать под контролем специально создаваемых от случая к случаю войсковых соединений. Появилась необходимость в постоянной, следовательно, профессиональной армии, дислоцированной вдоль укрепленной границы и находящейся в постоянной боеготовности. Таким образом, на практике утвердился принцип добровольной конскрипции, хотя теоретически по-прежнему существовал обязательный призыв в армию. В связи с тем, что остро ощущался недостаток в римских гражданах, которые были бы готовы добровольно поступать на военную службу, произошла провинциализация легионов. Начиная с I в. н. э. явление это быстро охватило всю армию. В то же время жестокие уроки, полученные римлянами от варваров - и Карры, и Тевтобург [79], выявили необходимость привести римскую армию в соответствие с изменившейся ситуацией за счет включения в ее ряды подразделений, хорошо знакомых с местной обстановкой, соответствующим образом обученных и вооруженных с тем, чтобы дать успешный отпор врагу. Меч (gladius) и дротик (pilum) римлян уже не были в состоянии с ним справиться.
|
|
|
С императора Тиберия (14-37 гг. н. э. ) начинается создание соответствующих подразделений в районах, расположенных поблизости от того места, где была родина солдата. Призыв в армию по территориальному признаку получил дальнейшее распространение при Адриане (117-138 гг. ). В конце концов возникла так называемая " локальная конскрипция", непосредственно привязанная к месту дислокации войск, то есть на самой периферии империи. Разумеется, и тут не обошлось без исключений. На рейнско-дунайском театре действий, например, во II-III вв. явно превалировал фракийский элемент. Постепенно фракийцы вытеснили оттуда иберийцев, галлов и германцев. Фракийцев высоко ценили за храбрость и познания в тактике ведения боевых операций. Со временем они стали основой equites singulares, то есть отборной конницы для особых поручении. Вообще наметилась тенденция сохранять за теми или иными подразделениями национальную специфику. Вспомним, например, когорты эмесских лучников либо батавские когорты, покрывшие себя славой в качестве отважных конных воинов, умевших форсировать водные преграды, не сходя с коня.
Столкновение римлян со степными народами оказало глубокое влияние на их военную практику: меч и дротик постепенно снимались с вооружения в легионах; на смену им приходили длинная и острая сабля (spatha), а также легкое копье (lancea). В кавалерии реже использовали легковооруженных галлов и германцев. Большее внимание стали уделять военной подготовке. При Адриане римскую кавалерию обучали искусству атаки, вольтижировки и маневрирования, чтобы обеспечить ей конкурентоспособность с кавалерией парфян, армян и сарматов. Лучников для конницы (equites sagittarii) набирали теперь во Фракии и на Востоке. Во время германской экспедиции 234-235 гг. Север Александр широко пользовался услугами конных воинов из числа мавров, осроэнов, армян и даже дезертировавших парфян.
При Галлиене (в III в. ) окончательно оформилась система вексиллариев (vexillationes), находившихся в прямом подчинении императору. Таким образом, сложилось двойное устройство: с одной стороны, пограничные войска, ответственные за охрану того или иного участка границы; с другой кавалерия, сосредоточенная в определенных пунктах и организованная таким образом, чтобы осуществлять быстрое реагирование в месте прорыва рубежей империи. Складывалась структура армии, типичная для эпохи Диоклетиана (284-305) и Константина (306- 337): разделение армии на пограничные войска (limitanei), постепенно превращавшиеся в сельскохозяйственно-солдатские поселения, утрачивавшие со временем какую бы то ни было боеспособность, и императорскую гвардию (со-mitatenses), дислоцированную во внутренних пределах империи и состоявшую преимущественно из варваров - конных воинов.
|
|
|
Процесс перестройки римской армии приобретал разнообразные формы в зависимости от конкретной ситуации. В конечном же итоге очевидно следующее: вслед за провинциализацией армия вступила в полосу варваризации. Причем не только в этническом смысле. Когорты отличались друг от друга по языку, расовой принадлежности, оружию, знаменам и религии. Принцип локальной конскрипции, действовавший при наборе в войска, призванные охранять рубежи, и принцип " национальной конскрипции" в войсках особого назначения, боеспособность которых была обусловлена этническими традициями того или иного " рода" (natio), как бы суммировались и в результате усиливали космополитическое смешение состава армии периода поздней империи. Он становится еще пестрее в связи с появлением numeri, то есть пехотных или кавалерийских частей, иногда смешанного типа, в которые принимались представители самых отдаленных от центра народов либо из числа союзников (foederati). Не исключено, что эти numeri, структура и состав которых были регламентированы Адрианом, появились в связи со срочной необходимостью увеличить в римской армии удельный вес контингента, хорошо владевшего специфическим оружием, например луком, и в то же время обладавшего пестрой " национальной" характеристикой. Но так или иначе, римляне стремились заполучить более мобильные легковооруженные войска, которые были бы способны сразиться с неприятелем, как говорится, на равных.
Варваризация римской армии, явившаяся следствием провинциализации и связанная с ней, так сказать, генетически, отвечала потребности приведения армии в соответствие с тактикой ведения войны, характерной для варваров. Она была вызвана также сокращением числа желающих служить в армии вообще, даже среди периферийного населения, которое соблазняли теперь перспективы гораздо более удобной и безопасной жизни. Меры принуждения, направленные на известную категорию лиц, например сыновей ветеранов, лиц без определенных занятий, племена (gentiles), получившие право на жительство в пределах империи в обмен на обязательство вместе с сыновьями своими поступать на военную службу, оказались действенными разве что в отношении последних. Так, в армию стали брать " варваров", которые то и дело небольшими группами проникали через границу, и даже военнопленных или племена целиком, которые покорились силе римского оружия. Наконец, за пределами римских границ (limes) - на " эвакуированной" территории - стали поселять варварские народы целиком, предоставляя им статус " союзников" и пограничных войсковых частей.
Массовый приток германцев в римскую армию - после экспериментирования Марка Аврелия (161-180) с языгами (на самом деле-иранцами)-произошел, вероятно, благодаря Максимину Фракийцу, известному в истории как Soldatenkaiser - " солдатский император". Германцы и готы на правах союзников (foederati) в массовом порядке были задействованы в ходе злополучной персидской кампании Гордиана III. О них упомянуто в надписи, сделанной в честь Шапура I. При Клавдии II и Аврелиане, затем в еще большей мере на протяжении всего IV в. процесс варваризации римской армии ускорился. Не подлежит сомнению, что наряду с вышеупомянутыми причинами его подкрепляла вполне определенная воля императоров провинциального происхождения. По своему происхождению они чувствовали себя близкими варварам. Их личные привязанности были на стороне варваров, а не " римлян". Кавычки здесь не случайность, ибо " римляне" давно уже утратили этническую чистоту.
Как бы там ни было, а спрос Рима на воинов-варваров, в особенности германцев, счастливым образом совпадал с предложением. Если для римских граждан, и коренных, и новоявленных, военная служба была либо тяжким бременем, либо во времена поздней империи малопочетным занятием, то для германцев дело обстояло иначе, в их среде преобладала другая традиция. Быть при оружии, как мы знаем, означало у них пользоваться почетом и уважением. Оружие - символ свободы. Для многих людей, живших за рубежами империи, особенно для молодого человека благородного происхождения, быть на службе у прославленного вождя - предмет мечтаний. А вождь всех вождей, самый доблестный и прославленный, - это, разумеется, августейший римский император. Римские военные знаки (insigna), относящиеся к периоду поздней империи, запечатленные на многочисленных памятниках, - свидетельства массовости варварского присутствия в римских рядах. Тут и спиралевидные чудовища, и короны, поднятые пиками народов-всадников, и " драконы" парфянской конницы, и кельтское солярное колесо, и руническая символика германцев, и солнечный диск иллирийцев. Настойчивое повторение солярной символики, несомненно, не противоречило желанию императоров, превративших " Непобедимое Солнце" в своего личного покровителя и патрона армии. Сакрализация монарха встречается - подчеркнем это - в религиозно-символическом языке всех народов, оказавшихся в составе римской армии. Культ императора в качестве общего мерила объединял традиции разных народов.
В подобных обстоятельствах вряд ли кого-либо удивит, что в разговорном языке IV в. термины miles (воин) и barbarus (варвар) практически совпадают.
Отдельный аспект вопроса о варваризации армии - это вопрос о кавалерии и переходе римлян к такой тактике кавалерийской атаки, которая по своему материальному обеспечению (тяжелое вооружение) и психологическому характеру (отсутствие строгой дисциплины, сменившейся прочным чувством принадлежности к группе и верности своему командиру) представляется нам предвестником средневекового рыцарства.
В войнах с галлами и западными германцами римская легкая кавалерия одерживала победы тем чаще, чем большую способность маневрировать она демонстрировала по сравнению с народами, описание которых оставил Тацит. Качественный сдвиг не в пользу римлян произошел в ходе столкновения с конными лучниками и копьеносцами иранского либо закавказского (скифо-сарматского или парфянского) происхождения.
О характерных особенностях иранских катафрактиев мы уже не раз говорили на страницах этой книги. Приглядимся теперь повнимательнее к тому, как их воспринимали в рядах римской армии.
Поражение в битве при Каррах сделало жизненно важной необходимость приведения римлянами своего вооружения и тактики в соответствие с оружием и тактикой парфян. Парфянская граница становилась для римлян все более опасной. Процесс этот протекал медленно, не без колебаний и противоречий. Однако он отчетливо прослеживается на всем протяжении военной истории империи. Появление кавалерии катафрактиев в римской армии относится ко II в. н. э. Ее удельный вес заметно возрастает в течение III-IV вв. Заполучить к себе катафрактиев было для римлян не так-то просто. Единственное подразделение латников Север Александр сумел дополнить вторым, лишь сняв латы с погибших персидских воинов и обрядив в них римлян.
Контингент римских катафрактиев был невелик. Notitia dignitatum (" Табель достоинств" ) [80], где собраны данные, относящиеся к различным периодам времени, источник, надо заметить, весьма сложный для исследования, говорит о catafractarii и lanciarii, очевидно являющихся contarii, то есть воинах, вооруженных тяжелыми копьями, называвшимися у греков kontos, а затем в латинизированной форме contus. Наряду с копьеносцами были еще и лучники в латах.
Какова же была боеспособность этих отрядов на практике? Прежде всего отметим чрезвычайно высокую стоимость экипировки тяжеловооруженного конного воина. Таких воинов набирали из числа дезертиров-персов, главным же образом гето-даков, готов, аланов, сарматов. Аммиан Марцеллин, описывая катафрактиев, шествующих поодиночке наподобие огромных бронзовых статуй, создает впечатление торжественное и величественное. Однако сразу же видно, что число их весьма незначительно. Кроме того, следует отметить также их малую маневренность. Тяжелая кавалерия могла применяться только на равнинах для прорыва передовой линии обороны противника, который уже подвергся обстрелу со стороны лучников, то есть против рассредоточенных сил пехоты. В том случае, когда этой кавалерии противостояли свежие, плотно сгруппированные ряды, она, конечно, могла вклиниться в расположение противника, однако исход такой атаки был более чем проблематичен. Против компактных и достаточно далеко отстоящих друг от друга пехотных подразделений атака тяжелой кавалерии была бы безрезультатной. Измотав себя, она сама становилась легкой добычей противника.
Ключ " непобедимости" катафрактиев - это мгновенная, сокрушительная атака в глубину расположения пехотных войск. Под тяжестью закованного в латы всадника, вооруженного тяжелым оружием, никакая лошадь не выдержала бы марш-броска более 200-250 метров. Катафрактий был страшен, пока он в седле. Он не был в состоянии самостоятельно " вскочить" на коня. " Взлезть" на него он мог только " по-персидски" (more persarum), то есть при помощи слуги. (Латынь поздней античности хранит память о технических переменах. )
Представьте себе катафрактия, застигнутого врасплох, еще не успевшего сесть в седло, либо катафрактия, упавшего с коня, либо катафрактия, под которым пала лошадь. Понятно, сколь он беспомощен лицом к лицу с самым ничтожным из ничтожнейших пехотинцев. Но оставим досужие теоретические домыслы. На практике подобную неуклюжесть тяжеловооруженного воина, будь он на самом деле столь неповоротлив, вряд ли стали бы терпеть сколь-нибудь продолжительное время. Значит, в действительности все обстояло не совсем так, как в теории.
Мало того, что катафрактии были малочисленны, они еще были и недостаточно эффективны, хотя бы потому, что римляне применяли их в тактически невыгодной ситуации. Судя по высказываниям римских военных теоретиков, авторитеты в этой области не понимали (за единственным, пожалуй, исключением анонимного автора De rebus bellicis, сочинения, относящегося к концу IV в. ), что эффективность тяжелой кавалерии персов заключалась прежде всего не в вооружении как таковом, а в тактике ее применения. Римляне не понимали, насколько своими успехами она была повсеместно обязана - будь то в аршакидской Парфии, будь то в сасанидской Персии и Средней Азии, где и появилась впервые, - следующей корреляции: лучник - кочевой или полукочевой образ жизни - феодальные или племенные социальные структуры - географические особенности территории. Кроме того, римляне не учитывали религиозно-магическое мировоззрение кочевой цивилизации. Непобедимые на востоке от Евфрата, катафрактии терпят поражение под другими небесами.
Всеобщее это непонимание было как бы закреплено авторитетом Вегеция. Влияние его Epitoma rei militaris, современной правлению Феодосия (правда, так и неясно, кому все-таки это сочинение посвящено), было весьма значительным особенно в момент перехода от средневековья к Возрождению. Благодаря своей популярности в этот исторический период Вегеций оказался в плеяде " крупнейших" авторитетов теоретической военной мысли. Мягко говоря, слава эта краденая. Вегеций не обладал подлинной военной культурой. Но главное - у него не было какого бы то ни было практического опыта в этой области знания. Высокопоставленный чиновник, насквозь пропитанный квиритским духом, столь типичным для многих представителей сенаторского сословия и функционеров-сановников, он " возмечтал" о " златых временах" республики и первых шагах принципата. Берясь за перо, чтобы писать о военном ремесле, он беспардонно приукрашивает историю в выгодном для себя духе. Идеал его легион. Он попросту не отдает себе отчета в том, что социальные структуры, обеспечивавшие эффективность тяжелой пехоты, состоявшей из римских граждан (dues), давным-давно канули в Лету. По его мнению, сокращение численности пехоты и облегчение ее вооружения за счет увеличения численности и утяжеления конницы - непростительная ошибка. Он считает ошибкой и замену армии, состоявшей из граждан, наемниками, и широкое использование готов, аланов и гуннов. Несомненно, Вегеций остро откликается на боль исторического момента, в какой ему выпало жить. Но считать ошибками роковую неизбежность, предлагать восстановление " гражданского духа" в армии было историческим заблуждением и политической утопией.
Тем не менее пассеистская полемика Вегеция на практике была подкреплена действительным сопротивлением варварским военным обычаям со стороны высшего командования, самих форм римской военной жизни. Вынужденное сосуществование устаревших традиций с жизненно необходимыми нововведениями вызывало немало проблем. Вообще говоря, римские контарии оказались недостаточно эффективными и с чисто военной точки зрения: прежде всего, они были малочисленны, действовали на неподходящей для них территории, обрушивались с атаками " не на того" противника. Отсутствовала достаточно развитая система тактической координации между тяжелой кавалерией и конными лучниками, являющаяся " ключом" к успеху парфянских катафрактиев. Римлянам было трудно отказаться от привычного им способа мышления - переводить все на легионы. Считалось, что кавалерия - это всего лишь вспомогательный род войск и должна таковой оставаться. Правда, развитие отрядов конных лучников и постановка на вооружение кавалерии так называемого " скифского" лука показывают, что проблема все-таки считалась весьма серьезной.
Не следует думать, будто римские авторы так уж и не замечали хотя бы частичной пользы кавалерии. В своем панегирике Константину Назарий, например, прямо говорит, что кавалерия необходима, чтобы отпугивать врагов. Кстати, именно это замечание, на первый взгляд весьма ограниченное, предоставляет нам возможность объяснить наконец, отчего эти ужасно дорогостоящие, неуклюжие и экзотические тяжелые конные воины на протяжении столетий никак не сходят с военных подмостков Запада.
Такой воин вселял ужас во врага. Атаки всего нескольких катафрактиев было достаточно, чтобы посеять панику в стане неприятеля. Могущество воина, закованного в железо, производило жуткое впечатление. Описание шествующих друг за другом конных воинов, известное нам благодаря Клавдиану [81], уже " средневековье". В этих картинах ужас перед лицом безмолвной, неумолимой, несгибаемой силы, олицетворением которой являются воины, замкнутые в металлическом панцире.
|
|
|
