 |
IV. Перспектива артиста и роли
|
|
|
|
Ровно в девять часов вечера мы были на квартире Аркадия Николаевича.
Я объяснил ему свою обиду на то, что вдохновение заменяется актерским расчетом.
-- Да... и им,-- подтвердил Торцов1.--...Как я вам это демонстрировал на предыдущем уроке.
Артист раздваивается в момент творчества. По этому поводу Томазо Сальвини говорит так: ["...Пока я играю, я живу двойной жизнью, смеюсь и плачу, и вместе с тем так анализирую свои слезы и свой смех, чтобы они всего сильнее могли влиять на сердца тех, кого я желаю тронуть".]2
Как видите, раздваивание не мешает вдохновению. Напротив! Одно помогает другому.
И мы тоже то и дело раздваиваемся в нашей реальной действительности. Но это не мешает нам жить и сильно чувствовать.
Помните, в самом начале, объясняя задачи и сквозное действие, я говорил вам3 о двух перспективах, идущих параллельно друг другу:
одна из них -- перспектива роли,
другая -- перспектива артиста и его жизни на сцене, его психотехники во время творчества.
Путь, который я иллюстрировал вам недавно на уроке, -- п_у_т_ь п_с_и_х_о_т_е_х_н_и_к_и, линия п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_ы с_а_м_о_г_о а_р_т_и_с_т_а. Она близка к линии перспективы роли, так как идет параллельно с ней, как тропинка, тянущаяся рядом с большой дорогой. Но иногда, в отдельные моменты, они расходятся, когда по тем или иным причинам артист отвлекается от линии роли чем-нибудь посторонним, не имеющим к ней отношения. Тогда он теряет перспективу роли. Но, к счастью, наша психотехника для того и существует, чтоб с помощью маяков постоянно возвращать нас на верный путь, как тропинка постоянно возвращает пешехода к большой дороге.
Мы просили Аркадия Николаевича рассказать нам более подробно о перспективе роли и перспективе артиста, о которых он упоминал раньше лишь мимоходом.
|
|
|
Аркадий Николаевич не хотел отходить от программы, перескакивать и нарушать последовательность педагогического плана.
-- Перспективы роли и артиста относятся к следующему году, то есть к "Работе над ролью",-- объяснял он.
Но мы затянули его в вопрос и в спор. Он увлекся, разговорился и сам не заметил, как рассказал то, о чем хотел умолчать до поры до времени.
* * *
-- На днях я был в.....театре и смотрел пятиактную пьесу, -- рассказывал Аркадий Николаевич на сегодняшнем уроке.
После первого акта я пришел в восторг как от постановки, так и от игры артистов. Они дали яркие образы, много огня и темперамента, нашли какую-то особую манеру игры, которая заинтересовала меня. Я с любопытством следил, как развивалась пьеса и игра актеров.
Но после второго акта нам опять показали то же, что мы видели в первом. Благодаря этому настроение зрительного зала и мой интерес к спектаклю сильно понизились. После третьего акта случилось то же, но в значительно большей степени, так как одни и те же, не вскрывавшиеся глубже, застывшие образы, все тот же горячий темперамент, к которому уже привык зритель, все одна и та же манера игры, перерождавшаяся уже в штамп, надоедали, притуплялись, местами злили. В середине пятого акта мне стало невмоготу. Я уже не смотрел на сцену, не слушал, что там говорили, и думал только об одном: как бы уйти из театра незамеченным.
Чем объяснить такую деградацию впечатления при хорошей пьесе, игре и постановке?
-- Однообразием, -- заметил я.
-- А неделю тому назад я был на концерте. Там такое же "однообразие" происходило в музыке. Очень хорошим оркестром исполнялась хорошая симфония. Как ее начали, так и кончили, почти не изменяя темпов, силы звука, не давая нюансов. Это мучительное испытание для слушающих.
Однако, в чем же дело и почему хорошая пьеса с хорошими актерами, хорошая симфония с хорошим оркестром не имеют никакого успеха?
|
|
|
Не потому ли, что и артисты и музыканты творили без перспективы?..
Условимся называть словом "перспектива" р_а_с_ч_е_т_л_и_в_о_е г_а_р_м_о_н_и_ч_е_с_к_о_е с_о_о_т_н_о_ш_е_н_и_е и р_а_с_п_р_е_д_е_л_е_н_и_е ч_а_с_т_е_й п_р_и о_х_в_а_т_е в_с_е_г_о ц_е_л_о_г_о п_ь_е_с_ы и р_о_л_и.
-- "Гармоническое соотношение и распределение частей...",-- втискивал себе в мозг Вьюнцов.
-- Вот что это значит, -- поспешил к нему на помощь Аркадий Николаевич. -- Нет игры, действия, движения, мысли, речи, слова, чувствования и проч. и проч. без соответствующей перспективы. Самый простой выход на сцену или уход с нее, усаживание для ведения какой-либо сцены, произнесение фразы, слова, монолога и проч. и проч. должны иметь перспективу и конечную цель (сверхзадачу). Без них нельзя сказать самого простого слова, вроде "да" или "нет". Большое физическое действие, передача большой мысли, переживание больших чувств и страстей, создающихся из множества составных частей, наконец, сцена, акт, целая пьеса не могут обходиться без п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_ы и б_е_з к_о_н_е_ч_н_о_й ц_е_л_и (с_в_е_р_х_з_а_д_а_ч_и).
Перспективу в сценической игре актера можно уподобить разным п_л_а_н_а_м в живописи. Как там, так и у нас существует первый, второй, третий и другие планы.
В живописи они передаются красками, светом, удаляющимися и уменьшающимися линиями, на сцене -- действиями, поступками, развивающейся мыслью, чувством, переживанием, артистической игрой и соотношением силы, красочности, скорости, остроты, выразительности и проч.
В живописи первый план определеннее, сильнее по краскам, чем более отдаленные.
В игре на сцене наиболее густые краски кладутся не в зависимости от близости или отдаленности самого действия, а от их внутренней значительности в общем целом пьесы.
Одни, большие, задачи, хотения, внутренние действия и проч. выносятся на первый план и становятся основными, другие же, средние и малые,-- подсобными, второстепенными, отодвигаются назад.
Лишь после того как актер продумает, проанализирует, переживет всю роль в целом и перед ним откроется далекая, ясная, красивая, манящая к себе перспектива, его игра становится, так сказать, дальнозоркой, а не близорукой, как раньше. Тогда он сможет играть не отдельные задачи, говорить не отдельные фразы, слова, а целые мысли и периоды.
|
|
|
Когда мы впервые читаем незнакомую нам книгу, у нас отсутствует перспектива. В эти моменты имеешь в виду лишь ближайшие действия, слова, фразы. Может ли быть художественным и верным такое чтение? Конечно, нет.
Актер, играющий роль, плохо им изученную, не проанализированную, уподобляется чтецу, читающему малознакомую ему трудную книгу.
У таких актеров перспективы передаваемого ими произведения неясны, тусклы. Такие актеры не понимают, куда в конечном счете им надо вести изображаемое ими действующее лицо. Часто, играя известный момент пьесы, они не различают или же совсем не знают того, что скрыто в туманной дали. Это вынуждает исполнителя роли в каждую данную минуту думать лишь о самой ближайшей очередной задаче, действии, чувстве и мысли, вне зависимости их от всего целого и от той перспективы, которую раскрывает пьеса.
Вот, например, некоторые актеры, играющие Луку в "На дне", не читают даже последнего акта, потому что не участвуют s нем. Благодаря этому они не имеют правильной перспективы и не могут верно исполнять свою роль. Ведь от конца зависит ее начало. Последний акт -- результат проповеди старца. Поэтому все время надо иметь на прицеле финал пьесы и подводить к нему других исполнителей, на которых воздействует Лука.
В других случаях трагик, исполняющий роль Отелло, плохо им изученную, уже в первом акте выворачивает белки глаз и скалит зубы, предвкушая убийство в конце пьесы.
Но Томазо Сальвини был куда более расчетлив при составлении плана своих ролей. Так, например, в том же "Отелло" он все время знал линию перспективы пьесы, начиная с моментов пылкой юношеской страсти влюбленного -- при первом выходе, кончая величайшей ненавистью ревнивца и убийцы -- в конце трагедии. Он с математической точностью и неумолимой последовательностью, момент за моментом, распределял по всей роли совершающуюся в его душе эволюцию.
|
|
|
Великий трагик мог это делать потому, что перед ним всегда была линия перспективы, да не одна, а целых две, которые все время руководили им.
-- Целых две? Какие же?-- насторожился я.
-- П_е_р_с_п_е_к_т_и_в_а р_о_л_и и п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_а с_а_м_о_г_о а_р_т_и_с_т_а.
-- Какая же между ними разница? -- допытывался я.
-- Действующее лицо пьесы ничего не знает о перспективе, о своем будущем, тогда как сам артист все время должен думать о нем, то есть иметь в виду перспективу.
-- Как же сделать, чтоб забывать о будущем, когда играешь роль в сотый раз?-- недоумевал я.
-- Этого сделать нельзя и не надо, -- объяснял Торцов. -- Хотя само действующее лицо не должно знать о будущем, тем не менее перспектива роли нужна для того, чтоб в каждый данный момент лучше и полнее оценивать ближайшее настоящее иг всецело отдаваться ему.
[Допустим, что вы играете Гамлета, одну из самых сложных ролей по душевным краскам. В ней есть и сыновнее недоумение [перед] скоропроходящей любовью матери, которая "башмаков еще не износила", а уже успела забыть любимого мужа. В роли есть и мистическое переживание человека, на минуту заглянувшего по ту сторону жизни, где томится отец. Когда Гамлет познает эту тайну будущего существования, все в реальной жизни теряет для него прежний смысл. В роли есть и пытливое познавание бытия и сознание непосильной человеку миссии, от выполнения которой зависит спасение отца в загробной жизни. Для роли нужны и сыновние чувства к матери, и любовь к молодой девушке, и отказ от нее, и ее смерть, и чувство мести, и ужас при гибели матери, и убийство, и собственная смерть после выполнения долга. Попробуйте смешать все эти чувства в одну беспорядочную кучу и подумайте, какой винегрет получится от этого.
Но если правильно распределить все эти переживания по перспективной линии в логическом, систематическом и последовательном порядке, как этого требуют психология сложного образа и его все более и более развивающаяся на протяжении пьесы жизнь человеческого духа, то получится стройная структура, гармоническая линия, в которой важную роль играет соотношение частей постепенно возрастающей и углубляющейся трагедии большой души.
Можно ли передавать любое место такой роли, не имея в виду ее перспективы? Вот, например, если не дать глубокой скорби и изумления перед легкомыслием матери в самом начале пьесы, то знаменитая сцена с ней не будет достаточно хорошо подготовлена.
Если не почувствуется потрясения от известий из загробной жизни, станет непонятным невыполнимость земной миссии героя, его сомнения, его пытливое изучение смысла жизни, его разрыв с невестой и все те странные поступки, делающие его в глазах людей ненормальным.
|
|
|
Понятно ли вам из сказанного, что артист, играющий Гамлета, тем осторожнее должен отнестись к начальным сценам, чем сильнее от него потребуется развитие страсти при дальнейшем ходе развития роли?
Такое исполнение на нашем языке мы называем и_г_р_о_ю с п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_о_й.
Таким образом, в процессе развертывания роли нам приходится иметь в виду как бы д_в_е п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_ы: о_д_н_у -- п_р_и_н_а_д_л_е_ж_а_щ_у_ю р_о_л_и, д_р_у_г_у_ю ж_е -- с_а_м_о_м_у а_р_т_и_с_т_у. В самом деле: Гамлет не должен знать своей судьбы и конца жизни, тогда как артисту необходимо все время видеть всю перспективу, иначе он не сможет правильно располагать, красить, оттенять и лепить ее части]4.
Будущее роли -- ее сверхзадача. Пусть к ней и стремится действующее лицо пьесы. Не беда, если артист в это время вспомнит на секунду всю линию роли. Это только усилит значение каждого ближайшего переживаемого куска и сильнее привлечет к нему внимание артиста.
В противоположность перспективе роли перспектива артиста должна все время считаться с будущим.
-- Хотелось бы понять на примере как ту, так и другую перспективу, -- приставал я.
-- Хорошо. Начнем с п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_ы р_о_л_и. Допустим, что вы с Шустовым играете сцену Отелло и Яго. Разве не важно для вас вспомнить, что только вчера мавр, то есть вы, приехали на Кипр, встретились с Дездемоной и соединились с нею навсегда, что вы переживаете лучшее время жизни, ваш медовый месяц супружества.
Откуда же иначе вы возьмете радостное состояние, необходимое для начала сцены? Оно тем более важно, что такой светлой краски мало в пьесе. Кроме того, разве также не важно для вас на секунду вспомнить, что с этой сцены начинает меркнуть счастливая звезда вашей жизни, что этот закат необходимо показать очень постепенно и рельефно. Нужен сильный контраст между настоящим и будущим. Чем светлее будет первое, тем мрачнее покажется второе.
Только после мгновенного просмотра прошлого и будущего роли вы по достоинству оцените ее очередной кусок. А чем лучше вы почувствуете значение его во всем целом пьесы, тем легче станет направить на него внимание всего вашего существа.
Вот для чего вам необходима перспектива роли, -- закончил объяснение Аркадий Николаевич.
-- А для чего же нужна другая перспектива, самого артиста?-- не отставал я.
-- П_е_р_с_п_е_к_т_и_в_а с_а_м_о_г_о а_р_т_и_с_т_а -- ч_е_л_о_в_е_к_а, исполнителя роли, нужна нам для того, чтоб в каждый данный момент пребывания на сцене думать о будущем, чтоб соразмерять свои творческие внутренние силы и внешние выразительные возможности, чтоб правильно распределять их и разумно пользоваться накопленным для роли материалом. Вот, например, в этой сцене Отелло с Яго в душе ревнивца закрадывается и постепенно разрастается сомнение. Поэтому артист должен помнить, что ему предстоит до окончания пьесы сыграть много аналогичных, все возрастающих моментов страсти. Опасно сразу, с первой же сцены зарваться, давать весь темперамент, не сохранив запаса для дальнейшего постепенного усиления развивающейся ревности. Такая расточительность своих душевных сил нарушит план роли. Надо быть экономным и расчетливым и все время иметь на прицеле финальный и кульминационный момент, пьесы. Артистическое чувство расходуется не по килограммам, а по сантиграммам.
Все сказанное в неменьшей мере относится к звуку голоса, к речи, к движению, к действию, к мимике, к темпераменту, к темпо-ритму. Во всех этих областях тоже опасно сразу зарываться, опасно быть расточительным. Нужна экономия, верный расчет своих физических сил и средств воплощения.
Чтоб регулировать их, так точно, как и свои душевные силы, необходима перспектива артиста.
Не следует забывать еще об одном очень важном свойстве перспективы для нашего творчества. Она дает широкий простор, размах, инерцию нашим внутренним переживаниям и внешним действиям, а это очень важно для творчества.
Представьте себе, что вы бежите на приз не сразу на большое пространство, а по частям, с остановками после каждых двадцати шагов. При таких условиях не разбежишься и не приобретешь инерции, а ведь значение ее огромно при беге.
То же и у нас. Если останавливаться после каждого куска роли, чтоб начинать и тотчас же кончать каждый последующий кусок, то внутреннее стремление, хотение, действие не приобретут инерции. А ведь она необходима нам, потому что инерция подхлестывает, разжигает чувство, волю, мысль, воображение и проч. Накоротке не разойдешься. Нужен простор, перспектива, далекая, манящая к себе цель.
Теперь, когда вы узнали вашу новую знакомую -- п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_у п_ь_е_с_ы и р_о_л_и, подумайте и скажите мне: не напоминает ли она вам о вашем старом друге -- с_к_в_о_з_н_о_м д_е_й_с_т_в_и_и?
Конечно, перспектива -- не сквозное действие, но она очень близка к нему. Она его близкий помощник. Она -- тот путь, та линия, по которой на протяжении всей пьесы неустанно движется сквозное действие.
В заключение замечу, что я говорю о п_е_р_с_п_е_к_т_и_в_е с опозданием потому, что только теперь вы узнали все необходимое о с_в_е_р_х_з_а_д_а_ч_е и о с_к_в_о_з_н_о_м д_е_й_с_т_в_и_и.
В_с_е д_л_я н_и_х, в н_и_х г_л_а_в_н_ы_й с_м_ы_с_л т_в_о_р_ч_е_с_т_в_а, и_с_к_у_с_с_т_в_а, в_с_е_й "с_и_с_т_е_м_ы".
V. ТЕМПО - РИТМ
.......... 19.. г.
Сегодня в зрительном зале школьного театра висел плакат:
ВНУТРЕННИЙ И ВНЕШНИЙ ТЕМПО-РИТМ.
Это означало, что мы подошли к новому этапу программы.
-- Мне следовало бы говорить с вами о внутреннем темпо-ритме гораздо раньше, при изучении п_р_о_ц_е_с_с_а с_о_з_д_а_н_и_я с_ц_е_н_и_ч_е_с_к_о_г_о с_а_м_о_ч_у_в_с_т_в_и_я, так как в_н_у_т_р_е_н_н_и_й т_е_м_п_о-р_и_т_м является одним из важных его элементов, -- объяснял сегодня Аркадий Николаевич.
Причина опоздания в том, что я хотел облегчить вам работу, к которой мы только сегодня подошли.
Гораздо удобнее и, главное, нагляднее говорить о в_н_у_т_р_е_н_н_е_м т_е_м_п_о-р_и_т_м_е одновременно с в_н_е_ш_н_и_м, то есть в то время, когда он наглядно проявляется в физических движениях. В этот момент темпо-ритм становится в_и_д_и_м_ы_м, а не только о_щ_у_т_и_м_ы_м, как при внутреннем переживании, которое совершается невидимо для наших глаз. Вот почему раньше, пока темпо-ритм был н_е_д_о_с_т_у_п_е_н з_р_е_н_и_ю, я молчал и заговорил о нем только теперь, с большим опозданием, когда речь зашла о в_н_е_ш_н_е_м т_е_м_п_о-р_и_т_м_е, видимом глазу.
"Т_е_м_п есть быстрота чередования условно принятых за единицу одинаковых длительностей в том или другом размере".
"Р_и_т_м есть количественное отношение действенных длительностей (движения, звука) к длительностям, условно принятым за единицу в определенном темпе и размере".
"Р_а_з_м_е_р есть повторяемая (или предполагающаяся повторяемой) сумма одинаковых длительностей, условно принятых за единицу и отмечаемых усилием одной из единиц (длительность движения звука)",-- читал Аркадий Николаевич по записке, которую подсунул ему Иван Платонович.
-- Поняли? -- спросил он нас по окончании чтения.
Мы с большим смущением признались, что ничего не поняли.
-- Отнюдь не критикуя научных формул, -- продолжал Торцов, -- я тем не менее полагаю, что в данный момент, когда вы еще не познали на собственном самочувствии значения и воздействия темпо-ритма на сцене, научные формулы не принесут вам практической пользы.
Они затежелят подход к темпо-ритму и будут мешать вам легко, свободно и беспечно наслаждаться им на сцене, играть им, как игрушкой. А ведь именно такое отношение к нему желательно, особенно на первых порах.
Будет плохо, если вы начнете с выжимания ритма из себя или будете разрешать его сложные комбинации просчетом, морща брови, точно при головоломной математической задаче.
Поэтому вместо научных формул давайте пока просто играть ритмом.
Вот видите, вам уже несут для этого игрушки. Передаю свое место Ивану Платоновичу. Это по его части!
Аркадий Николаевич ушел вместе со своим секретарем вглубь зрительного зала, а Иван Платонович начал устанавливать на сцене принесенные сторожем метрономы. Самый большой он поставил посередине, на круглом столе, а рядом, на нескольких малых столиках, поместил три таких же аппарата, только меньших размеров. Большой метроном был пущен в ход и отстукивал четкие удары (No 10 по метроному).
-- Слушайте, дорогие мои! -- обратился к нам Иван Платонович.
-- Вот этот большой метроном будет выбивать сейчас медленные удары!--объяснял Рахманов.
-- Вот он как медленно работает: раз........ раз... a_n_d_a_n_t_e р_а_с_п_р_о-а_н_д_а_н_т_и_с_с_и_м_о!
Штука-то какая, это No 10.
Если же опустить гирьку на маятнике, получится просто andante. Это уже несколько скорее, чем распро-андантиссимо.
Скорее, говорю, стук-то! Слышите: раз.... раз.... раз....
А если сдвинуть гирьку еще ниже.......... вот он как заработал: разразраз.... Это еще скорее, само a_l_l_e_g_r_o!
А вот уже и p_r_e_s_t_o!
А еще -- p_r_es_t_o-p_r_e_s_t_i_s_s_i_m_o!
Все это названия с_к_о_р_о_с_т_е_й. Сколько различных номеров на метрономе, столько и разных скоростей.
Дело-то какое мудрое!
После этого Рахманов стал ударять в ручной звонок, отмечая этим каждые два, потом каждые три, потом каждые четыре, пять, шесть ударов метронома.
-- Раз............... два.......... Звонок.
-- Раз.......... два............. Звонок,-- демонстрировал Иван Платонович двухдольный счет.
Или: раз..... два..... три...... Звонок. Раз..... два..... три....... Звонок. Вот вам трехдольный счет.
Или: раз...... два...... три..... четыре. Звонок. И так далее. Это четырехдольный счет, -- объяснял с увлечением Иван Платонович.
После этого он пустил в ход первый из принесенных малых метрономов и заставил его стучать вдвое скорее, чем большой аппарат. Пока этот отбивал один удар, вновь пущенный успевал сделать целых два.
Второй из малых метрономов был пущен в четыре, а третий -- в восемь раз скорее, чем большой аппарат. Они стучали по четыре и по восьми ударов, пока главный успевал сделать лишь один.
-- Жаль, нет четвертого и пятого маленьких аппаратов! Я бы их установил на шестнадцатые и тридцать вторые! Штука-то какая!-- печалился Иван Платонович.
Но скоро он утешился, так как Аркадий Николаевич вернулся и стал вместе с Шустовым выстукивать по столу ключами недостававшие шестнадцатые и тридцать вторые.
Удары всех метрономов и стуков совпадали с большим аппаратом как раз в тот момент, когда звонок отмечал начало каждого такта. В остальное же время все удары точно перепутывались в беспорядке и рассыпались в разные стороны, для того чтоб вновь сойтись на секунду и выстроиться в порядке при каждом ударе колокольчика.
Получился целый оркестр стуков. Трудно было разобраться в пестроте разнобоя, от которого кружилась голова.
Но зато совпадение ударов создавало секундную стройность в общем смешении стуков, что давало удовлетворение.
Разнобой еще увеличился при смешении четных с нечетными счетами: двух-, четырех-, восьмидольных с трех-, шести-, девятидольными. От такой комбинации дробные части еще больше мельчили и путали друг друга. Получился невообразимый хаос, который привел Аркадия Николаевича в полный восторг.
-- Прислушайтесь, какая путаница и вместе с тем, какой порядок, стройность в этом организованном хаосе! -- воскликнул Торцов. -- Его создает нам чудодейственный т_е_м_п_о-р_и_т_м. Разберемся же в этом удивительном явлении. Рассмотрим в отдельности каждую из его составных частей.
Вот т_е_м_п, -- Аркадий Николаевич указал на большой метроном. -- Здесь работа идет почти с механической и п_е_д_а_н_т_и_ч_е_с_к_о_й р_а_з_м_е_р_е_н_н_о_с_т_ь_ю.
Темп -- скорость или медленность. Темп укорачивает или удлиняет действия, ускоряет или замедляет речь.
Выполнение действий, произнесение слов требуют времени.
Ускорил темп -- отвел меньше времени для действия, для речи и тем заставил себя действовать и говорить быстрее.
Замедлил темп -- освободил больше времени для действия и речи и дал больше возможности еще лучше доделать и досказать важное.
Вот т_а_к_т! -- Аркадий Николаевич указал на звонок, в который ударял Иван Платоновйч. -- Он делает свое дело в полном соответствии с большим метрономом и работает с такой же механической точностью.
Т_а_к_т -- м_е_р_и_л_о в_р_е_м_е_н_и. Но такты [бывают] разные. Их продолжительность зависит от темпа, от скорости. А если это так, то, значит, и наши мерила времени тоже разные.
Такт -- понятие условное, относительное. Это не то, что м_е_т_р, которым измеряется пространство.
Метр всегда одинаков. Его не изменишь. А такты, измеряющие время, совсем другое.
Такт -- не вещь, как метр.
Т_а_к_т -- то же в_р_е_м_я.
В_р_е_м_я и_з_м_е_р_я_е_т_с_я в_р_е_м_е_н_е_м.
Что же изображают из себя все остальные маленькие метрономы и мы с Шустовым, тоже выстукивающие ручным способом недостающие деления?
Это то, что создает р_и_т_м.
С помощью малого метронома мы разбиваем промежутки времени, занимаемые тактом, на самые разнообразные дробные части разных величин.
Из них комбинируются неисчислимые сочетания, которые создают б_е_с_к_о_н_е_ч_н_о_е к_о_л_и_ч_е_с_т_в_о в_с_е_в_о_з_м_о_ж_н_ы_х р_и_т_м_о_в, при одном и том же счетном размере такта.
То же происходит и у нас в нашем актерском деле. Наши действия и речь протекают во времени. В процессе действия надо заполнять текущее время моментами самых разнообразных движений, чередующихся с остановками. В процессе же речи текущее время заполняется моментами произнесения звуков самых разнообразных продолжительностей, с перерывами между ними.
Вот несколько простейших формул, комбинаций, образующих один такт:
1/4 + 2/8 + 4/16 + 8/32 = 1 такту в 4/4.
Или другая комбинация при трехдольном счете в 3/4:
4/16 + 1/4 + 1/8 = 1 такту в 3/4.
Таким образом, ритм комбинируется из отдельных моментов всевозможных длительностей, делящих время, занимаемое тактом, на самые разнообразные части. Из них составляются неисчислимые сочетания и группы. Если вы внимательно прислушаетесь к хаосу этих ритмов и ударов метрономов, то, наверное, отыщете среди них все необходимые вам счетные частицы для ритмических сочетаний и групп, для самых разнообразных и сложных формул.
В коллективном сценическом действии, речи, среди общего хаоса темпо-ритмов вам придется находить, выделять, группировать, вести свои самостоятельные, индивидуальные линии скорости и размеренности речи, движения, переживания исполняемой роли.
Привыкайте же разбираться и отыскивать на сцене свой ритм в общем организованном хаосе скоростей и размеренностей.
-- И сегодня мы будем играть в темпо-ритм, -- объявил Аркадий Николаевич, войдя в класс.
Давайте, как дети, хлопать в ладоши. Вы увидите, что это может быть весело и для взрослых.
Аркадий Николаевич принялся считать под очень медленный стук метронома.
-- "Раз.......два.......три.......четыре".
И опять:
"Раз.......два.......три.......четыре".
И еще:
"Раз.......два.......три.......четыре".
И так до бесконечности.
Минуту или две продолжалось хлопание в такт.
Мы общим хором отбивали каждое "р_а_з" громкими ударами в ладоши.
Однако эта игра оказалась совсем не веселой, а очень снотворной. Она создала скучное, монотонное, ленивое настроение размеренности ударов. Сначала они были энергичны и громки, но когда почувствовалось общее пониженное состояние, они становились все тише, а лица хлопающих делались все более и более скучными.
-- "Р_а_з.......два.......три.......четыре".
И еще:
"Р_а_з.......два.......три.......четыре".
И опять:
"Р_а_з.......два.......три.......четыре".
Клонило ко сну.
-- Однако, я вижу, вам не очень-то весело и, того гляди, раздастся общий храп!-- заметил Аркадий Николаевич и поспешил внести изменение в затеянную игру.
-- Чтобы разбудить вас, я сделаю две акцентировки в каждом такте при том же медленном темпе,-- объявил он. -- Хлопайте в ладоши все вместе не только на "р_а_з", но и на "тр_и_"!
Вот так:
"Р_а_з.......два.......тр_и_.......четыре".
И опять:
"Р_а_з.......два.......тр_и_.......четыре".
И еще:
"Р_а_з.......два.......тр_и_.......четыре".
И опять до бесконечности.
Стало немного бодрее, но до веселья было еще далеко.
-- Если это не помогает, то акцентируйте все четыре удара при прежнем медленном темпе,-- решил Аркадий Николаевич.
"Р_а_з.......дв_а_.......тр_и_.......чет_ы_ре".
Мы немного проснулись и хоть еще не развеселились, но стали несколько бодрее.
-- Теперь,-- объявил Торцов, -- дайте мне по две восьмых вместо каждой одной четверти, с ударением на первую восьмую каждой пары их, вот так:
"Р_а_з-раз, дв_а_-два, тр_и_-три, чет_ы_ре-четыре".
Все приободрились, удары стали отчетливее и громче, лица энергичнее, глаза веселее.
Мы прохлопали так несколько минут.
Когда тем же порядком Торцов дошел до шестнадцатых и тридцать вторых, с теми же акцентированиями на первом счете в каждой четверти такта, наша энергия к нам вернулась.
Но Аркадий Николаевич не ограничился этим. Он постепенно ускорял темп метронома.
Мы уже давно не поспевали за ним и отставали. Это волновало.
Хотелось сравняться в темпе и ритме со счетом. Выступал пот, мы раскраснелись, отхлопали ладоши, помогали себе ногами, телом, ртом, кряхтением. Судорога сводила усталые мускулы рук. А на душе было бодро и, пожалуй, даже весело.
-- Что? Разыгрались, повеселели?-- смеялся Торцов.-- Вот видите, какой я фокусник! Владею не только вашими мускулами, но и чувством и настроением! Могу по произволу то усыпить, то довести до высшего оживления, до десятого пота! -- шутил Аркадий Николаевич.
Но не я фокусник, а темпо-ритм обладает чудодейственной силой.
Это он воздействовал на ваше внутреннее настроение, -- резюмировал Аркадий Николаевич.
-- Я считаю, что вывод, сделанный из опыта, является результатом недоразумения,-- заспорил Говорков.-- Извините же, пожалуйста, ведь мы оживились сейчас, при хлопании в ладоши, совсем не от темпо-ритма, а от быстрого, понимаете ли, движения, потребовавшего от нас удесятеренной энергии. Ночной сторож на морозе, который топчется на месте и бьет себя руками по бокам, согревается не темпо-ритмом, а, знаете ли, просто усиленными движениями.
Аркадий Николаевич не спорил, а предложил произвести другой опыт. Он говорил:
-- Я дам вам такт в 4/4, в котором есть одна полунота, равная 2/4, потом одна четвертная пауза и, наконец, одна четвертная нота, что вместе составляет 4/4, то есть целый такт.
Прохлопайте мне его ладошами с ударением на первой полуноте.
"Р_а_з-два, Гм, чет_ы_ре".
"Р_а_з-два, Гм, чет_ы_ре".
"Р_а_з-два, Гм, чет_ы_ре".
Звуком "Г_м" я передаю четвертную паузу. Последняя четверть ударяется неторопливо, выдержанно.
Мы прохлопали долго и потом признали, что создалось довольно торжественное и спокойное настроение, которое отозвалось у нас внутри.
Потом Аркадий Николаевич повторил тот же опыт, но лишь с заменой последней четвертной доли такта паузой и 1/8. Вот так:
-- "Р_ а _з-д_в_а (полунота), Гм (четвертная пауза), гм (восьмая пауза) и 1/8 доля".
"Р_ а _з-два, Гм, гм, 1/8. Р_ а _з-два, Гм, гм, 1/8".
Чувствуете ли вы, что последняя нота точно опаздывает и почти влезает в следующий такт? Она точно пугает своей порывистостью следующую за ней спокойную, солидную полуноту, которая каждый раз вздрагивает, как нервная дама.
Даже Говорков не спорил, что на этот раз спокойно величавое настроение заменилось если не самой тревогой, то ее предчувствием. Это передалось нам внутрь. Потом полунота была заменена двумя четвертными, а дальше четвертные заменены восьмыми с паузами, потом шестнадцатыми, отчего постепенно все более и более исчезало спокойствие и заменялось тревожным настроением, с постоянным вздрагиванием.
То же проделывалось с синкопами, которые еще усиливали тревогу.
Потом мы соединяли несколько хлопаний, наподобие дуолей, триолей, квадриолей. Они создавали все большую и большую тревогу. Те же самые опыты были повторены в более быстрых и, наконец, в самых быстрых темпах. При этом создавались все новые и новые настроения и соответственные отклики внутри нас.
Мы всячески разнообразили приемы, силу и качества ударений: то производили их сочно, густо, то сухо, обрывисто, то легко, то тяжело, то громко, то тихо.
Эти вариации создавали при разных темпах и ритмах самые разнообразные настроения: andante maestoso или andante largo, allegro vivo, allegretto, allegro vivace.
Не перечесть всех проделанных опытов, которые в конце концов заставили нас поверить, что с помощью ритма можно если не довести себя до тревоги и паники, то получить о них эмоциональное представление.
После того как все эти упражнения были проделаны, Аркадий Николаевич обратился к Говоркову и сказал ему:
-- Надеюсь, что теперь вы не будете сравнивать нас с ночными сторожами, греющимися на морозе, и признаете, что не самое действие, а именно т_е_м_п_о-р_и_т_м может производить п_р_я_м_о_е и н_е_п_о_с_р_е_д_с_т_в_е_н_н_о_е в_о_з_д_е_й_с_т_в_и_е.
Говорков промолчал, но зато мы все, как один человек, подтвердили слова Аркадия Николаевича.
-- Мне остается только поздравить вас с большим и чрезвычайно важным "открытием" всем известной, но постоянно забываемой актерами истины о том, что правильная размеренность слогов, слов в речи, движений в действии, четкий ритм их имеют большое значение для правильного переживания.
Но при этом не следует забывать и того, что темпо-ритм -- палка о двух концах. Он может в одинаковой степени как вредить, так и помогать.
Если темпо-ритм взят верно, то правильное чувство и переживание создаются естественно, сами собой. Но зато если темпо-ритм неверен, то совершенно так же, на том же месте роли родятся неправильные для нас чувство и переживания, которых не исправишь без изменения неправильного темпо-ритма.
Сегодня Аркадий Николаевич придумал нам новую игру в темпо-ритм.
-- Вы служили на военной службе?-- неожиданно спросил он Шустова.
-- Да,-- ответил он.
-- И прошли и получили военную выправку?
-- Конечно.
-- Вы ее ощущаете в себе?
-- Вероятно.
-- Воскресите в себе эти ощущения.
-- К ним надо подойти.
Аркадий Николаевич начал сидя топать в такт ногами, подражая солдатскому маршированию. Пущин последовал его примеру, Вьюнцов, Малолеткова и все ученики стали помогать им. Кругом задребезжали вещи в такт маршу.
Казалось, что целый полк проходил по комнате. Для большей иллюзии Аркадий Николаевич стал отбивать по столу ритмические удары, наподобие барабанной дроби.
Мы помогли ему. Получился целый оркестр. Отчетливые сухие удары ног и рук заставляли подтягиваться и чувствовать ощущение выправки.
Таким образом Торцов в один миг достиг своей цели с помощью темпо-ритма.
После некоторой паузы Аркадий Николаевич объявил нам:
-- Теперь я буду выстукивать не марш, а что-то торжественное:
"Тук-т у к, тук т у к, туктуктук, т у к тук, тук, т у ктук"
-- Знаю, знаю! Угадал! -- во все горло закричал Вьюнцов.-- Эта игра! Игра такая есть: один выколачивает мотив, а другой -- угадывает. А промахнулся -- фант!
Мы угадали, но только не самый мотив, который отбивал ТЪрцов, а лишь общее его настроение: в первый раз он выстукивал военный марш, а во второй -- что-то торжественное (как оказалось потом -- хор пилигримов из "Тангейзера"). После этого Торцов перешел к следующему очередному опыту.
На этот раз мы не могли определить того, что он стучал. Это было что-то нервное, путаное, стремительное. И действительно, Аркадий Николаевич изображал стук курьерского поезда.
Рядом со мной Вьюнцов выстукивал Малолетковой что-то сентиментальное, а потом что-то бурное.
-- Что я выстукиваю? Вот: "Тра-тат а, трат а та-т а -т а!"
-- Здорово! Во! Здорово!
-- Не понимаю! Ничего, миленькие, не понимаю. Зря стучите!
-- А вот и знаю! Честное слово! Любовь и ревность выстукиваю! Тра-та-т у у! Вот и фант! Вот и пожалуйте.
Тем временем я выстукивал свое состояние при возвращении домой. Мне ясно представилось, как я войду в комнату, как я вымою руки, сниму пиджак, лягу на диван и буду думать о темпе и о ритме. Потом придет кот и ляжет со мной. Тишина, отдых.
Мне казалось, что я передаю в ритме и темпе свою домашнюю элегию. Но другие ничего не поняли. Пущин сказал: вечный покой, Шустов -- ощущение скуки, Веселовскому почудился мотив из "Мальбрук в поход собрался".
Не перечесть всего, что мы еще настукали. Тут были: буря на море, в горах, с ветром, градом, громом и молнией. Были и вечерний звон, и набат, и пожар в деревне, крики уток, капающий рукомойник, и скребущая мышь, и головная и зубная боль, и горе, и экстаз. Стукали все, со всех сторон, точно отбивали котлеты на кухне. Если б вошли посторонние, то они сочли бы нас либо за пьяных, либо за сумасшедших.
Некоторые из учеников отколотили себе пальцы и потому стали передавать свои переживания и видения дирижированием, наподобие капельмейстера оркестра. Последний способ оказался наиболее удобным, и скоро все перешли на него. С тех пор дирижерство получило у нас право гражданства.
Приходится констатировать, что никто ни разу не угадал того, о чем говорили стуки. Ясно было, что темпо-ритм Торцова терпел фиаско.
-- Ну что же, убедились вы в силе воздействия темпо-ритма? -- с победоносным видом спросил Аркадий Николаевич.
Этот вопрос совершенно сбил нас с толку, так как мы со своей стороны собирались сказать ему совсем другое, а именно:
-- Что же ваш хваленый темпо-ритм? Сколько мы ни стучали, никто ничего не понимает.
В более мягких выражениях мы высказали Торцову наше недоумение, на что он нам ответ
|
|
|
