Сказки и загадки уральской деревни. Сказы П.П. Бажова.

Литература

1.Куприна Н.Г. Подготовка внеклассных занятий в начальной школе по теме «Мифы Северного Урала»: методические рекомендации. – Екатеринбург: УрГПУ, 2009.- 34 с.

1. Чагин Г.Н. Этнокультурная история Среднего Урала в конце XVI-первой половины XX века. Пермь, 2005.

2. История Урала с древнейших времен до конца Х века. – Екатеринбург, 1997.

3. Информационное обеспечение (в электронном виде)

Сказки и загадки уральской деревни. Сказы П.П. Бажова.

Уральские люди, живущие в современном мире, хорошо знакомы со сказами П.П. Бажова. Этот писатель с непростой судьбой, по праву носит звание «уральского сказителя». Ящерки, малахитовая шкатулка, Серебряное копытце, каменный цветок – это символы могучего Урала. Через сказы великого земляка мы видим убедительный образ уральского мастера, изделия которого - гордость России. С детства влюбляемся в необычных героев сказов, «тайную силу», хранителей земельных богатств Урала, узнаем истинные общечеловеческие ценности: трудолюбие, щедрость, любовь, любознательность, творчество, слышим красоту, выразительность, мелодичность, точность уральского говора.

Бажов использовал в своей работе предания горнозаводских рабочих, его сказы являются неотъемлемой частью русской литературы, но логично предположить, что «пришлые русские люди» использовали в своих рассказах, легенды и мифы народностей уже живших на этой территории. В данной работе рассматривается гипотеза «проникновения» в сказы Бажова вогульского фольклорного творчества и его влияния на русский горнозаводской фольклор.

Сказы П. П. Бажова являются сокровищем русской литературы – именно русской. Изначальная их основа – предания уральских горнозаводских рабочих (в основном, Сысертского горного округа). Но только ли русские корни у этих преданий? Почему русские народные сказки не имеют демонологии, подобной «Бажовской»? Неужели мировосприятие русского горнозаводского рабочего с Урала настолько отличалось от мировосприятия русского крестьянина, скажем, с Рязанщины? Если такое масштабное отличие имело место, можно ли однозначно относить горнозаводский фольклор к русскому? Разумнее, пожалуй, не сомневаться в единстве общерусского менталитета, но предположить, что в мифологетику «Бажовского» региона «вторглись» мифологемы совсем иного, чем среднерусское, происхождения. Какого же?

География «Сысертско-Полевского» блока сказов: Полевской, Северский и Ревдинский заводы; Крылатовский (ныне поселок Крылатовский) и Поскакушинский прииски, Гумешкинский, Красногорский (ныне село Красная Горка), Григорьевский и Поваренский рудники; села Кунгурка и Косой Брод; горы Ельничная, Змеиная (гора Змеевая), Габеевка, Березовый Увал, Думная, Азов, Белый Камень (скала Белый Камень); Терсутское, Гольяновское (ныне затопленное Верхнемакаровским водохранилищем) и Зюзельское болота (в районе нынешнего поселка Зюзельский); речки Осиновая, Рябиновая и Гремиха (впадает в Северский пруд). Все это – окрестности нынешнего города Полевской Свердловской области. К этому району тяготеют и другие упоминаемые в сказах объекты – Сысертский завод (главный из них), села Мраморское, Горный Щит и Шарташ, гора Карасья возле Верхнесысертского пруда и впадающая в него речка Мочаловка. Условно говоря, все эти территории можно обозначить как «верхнечусовские», потому что они находятся в треугольнике Ревда-Полдневая-Сысерть. Река Чусовая здесь – и главная магистраль, и та «ось», на которую «насажено» горнозаводское хозяйство: заводы с пристанями, рудники и прииски, села и деревни. Горнозаводский фольклор сохранил вогульский демонологический архетип, который отразилв своих сказаниях. Бажов, зафиксировав его в «живом бытовании».

Механически этих персонажей можно разделить на две группы – антропоморфные (у которых человеческое обличье – основное) и зооморфные (у которых основное обличье – не человеческое). К антропоморфным героям безусловно относятся Хозяйка Медной горы, бабка Синюшка и Огневушка-Поскакушка. Кроме того, человеческий облик могут принимать Голубая Змейка, Великий Полоз и ящерки Хозяйки, но в сказах их главный облик все-таки «звериный» (если этот термин уместен по отношению к пресмыкающимся).

ХОЗЯЙКА МЕДНОЙ ГОРЫ. Как бы ни был уникален этот образ, происхождение его, к сожалению, скорее всего традиционное – от обычного мелкого «духа местности», так сказать, «дриады камня». Бажов косвенно подтверждает это, поясняя в сказе «Дорогое имечко», что у «старых людей» «… самоглавная пещера в Азов-горе была». (То есть по-настоящему «великий» дух обитал не в Медной горе, а в Азов-горе.) «Духи местности» составляют численную основу любого языческого пантеона, и мансийский – не исключение. В качестве аналогии можно привести некую «Деву» Дивьего камня на реке Колве в северном Прикамье – тоже «наследницу» забытого финно-угорского мифа. «Хозяйка» вогулов в сказах Бажова неузнаваемо русифицировалась, обрела «палаты» в духе русского терема. Возможно, самый близкий ей персонаж русских литературных сказок – Мертвая Царевна Пушкина.

Но Бажовская Хозяйка сохранила главное, что выдает ее генетическое родство с языческой прародительницей – не христианскую, не православную этику. Это только в нынешнее время автор романа-фэнтези выдумывает каких-нибудь своих собственных, «самодельных» богов или чудовищ. В старину религиозная традиция (даже латентная) сохранялась очень прочно. Все, что не было православным (вместе со всеми многочисленными раскольническими «толками») и не было мусульманским, «автоматически» оказывалось принадлежащим местным языческим народам. На Урале не найти ни одного фольклорного сказочного персонажа вне православной, мусульманской или финно-угорской традиции. Надо учесть и то, что культурный «вогульский» компонент бытовых верований, скорее всего, был более обширен, нежели представляется из XXI века, так как среди раскольников было велико число «инородцев»: они составляли главный запас «свежей крови» в замкнутом на себя мире раскольников-староверов. В. И. Даль отмечал, что наиболее дикие суеверия и предрассудки гнездятся именно в среде раскольников. Это объясняется не столько их удаленностью от очагов культуры (весьма, между прочим, спорной удаленностью при их более высокой массовой грамотности), сколько привнесением языческих суеверий крещеными в их веру инородцами.

ОЛЕНЬ СЕРЕБРЯНОЕ КОПЫТЦЕ. Самый, наверное, поэтичный образ из сказов Бажова кажется насквозь русским, ясным, родным. И, тем не менее, именно в образе Серебряного Копытца наиболее полно воплотилась и угорская мифология, и угорская обрядность. Серебряное Копытце – это полностью русифицированный Лось, которому поклонялись древние финно-угры. Рогатые лосиные головы встречаются в произведениях Пермского звериного стиля очень часто. Обычно они составляют верхний ярус геральдических композиций, символизируя небо. Лосиные головы могут заменяться утиными, потому что лосиный рог очертаниями напоминает летящую утку. Великий Лось нес на своих рогах солнце финно-угров. Шаманы на камланиях призывали Лося на землю. Коснуться копытами земли Лось не мог – земля была слишком скверна для него. Поэтому на капищах шаманы укладывали на земле священные блюда, на которые и вставал Лось. Блюда были из драгоценных металлов, чаще всего – из серебра. Серебряные блюда из Малой Азии и Ближнего Востока в большом количестве выменивались на пушнину жителями Урала через булгарских и татарских купцов. Уральские находки драгоценных блюд и чаш составили основную и лучшую часть коллекции иранского серебра в Эрмитаже. От этого серебра и стали серебряными копытца оленя дедушки Коковани. А блюда на то и нужны, чтобы в них что-то складывать. Например, при камланиях – подношения Лосю: монеты, драгоценные камни, самоцветы. Поэтому в сказе Бажова драгоценные камни и брызжут во все стороны при ударах серебряного копытца.

Исходя из вышесказанного, можно утверждать, что гипотеза о «вогульских» истоках обогащает понимание сказов П.П. Бажова, но ее вряд ли можно считать абсолютно доказанной аргументацией. Но все же основная посылка представляется верной.