 |
Социально-демографические характеристики суицидентов
|
|
|
|
Пол. По данным общероссийской статистики, индекс завершенных самоубийств у мужчин в возрасте до 30 лет в среднем в 6 раз выше, чем у женщин этих же возрастных категорий [20]. Что же касается покушений, то ситуация здесь, как показывают наши исследования, совершенно иная. Статистика вызовов экстренной медицинской помощи в связи с суицидальными действиями пострадавших свидетельствует, что молодые мужчины и женщины совершают попытки самоубийства примерно с одинаковой частотой. При этом наблюдаемое расхождение в итоговом индексе, составляющее в пользу мужчин всего 8 пунктов, вряд ли можно считать существенным. В старших возрастных группах по этому показателю лидируют мужчины, хотя и не со столь значительным отрывом, как обычно предсказывается (табл. 3). Полученные нами результаты, таким образом, не подтверждают часто высказываемое в литературе мнение (иногда даже со ссылкой на региональные исследования) о том, что женщины, особенно молодого возраста, покушаются на свою жизнь значительно чаще, чем мужчины [20; 22, с. 58].
Таблица 3
Индексы незавершенных самоубийств для мужчин и женщин отдельно по возрастным группам в пересчете на 100 тыс. населения г. Иваново
| Пол | 14–29 лет | 30 лет и более | В среднем (11–87 лет) |
| Мужчины Женщины | 249,7 241,8 | 117,8 81,8 | 134,9 110,7 |
Результаты опроса, проведенного среди молодежи Ивановской области, показывают также, что мысли о самоубийстве значительно чаще возникают у женщин (р=0,001), но мужчины при этом, как мы уже видели, чаще предпринимают реальные суицидальные действия. Вполне вероятно, что среди мужчин сегодня выше доля так называемых "импульсивных" самоубийств, сопровождаемых острым пресуицидом. Кроме того, как свидетельствуют материалы опросного исследования, молодые мужчины 14–29 лет в среднем совершают и большее число покушений на собственную жизнь (табл. 4).
|
|
|
Таблица 4
Соотношение мужчин и женщин в общей численности первичных и рецидивных попыток суицида, %
| Число покушений | Мужчины | Женщины |
| Одно Два Три и более Среднее значение | 28,6 57,1 75,0 1,62 | 71,4 42,9 25,0 1,25 |
Возраст. По возрасту совершения первой попытки самоубийства респонденты, имеющие суицидальный опыт, распределились следующим образом. 15,2% впервые попытались покончить с собой, будучи детьми, то есть когда им еще не исполнилось 14 лет. На подростковый период (14–17 лет) приходится наибольшее число всех первичных суицидальных поступков (54,6%), причем здесь явно выделяются молодые люди в возрасте 15 лет (27,3%). Период юношества также весьма суицидоопасен: в возрасте от 18 лет до 21 года пытались уйти из жизни, по их собственному признанию, 30,3% суицидентов. К тому же когорта восемнадцатилетних дает второй по силе всплеск попыток самоубийства.
Регистрационные данные Ивановской городской станции "Скорой помощи" за 2001 г. позволили рассчитать стандартизированные коэффициенты незавершенных самоубийств для 16 возрастов в границах молодежной группы (табл. 5).
Таблица 5
Индексы незавершенных самоубийств для различных возрастных групп молодежи в пересчете на 100 тыс. населения г. Иваново соответствующего возраста, 2001 г.
| Возраст | Уровень | Возраст | Уровень | Возраст | Уровень |
| 14 лет 15 лет 16 лет 17 лет 18 лет 19 лет | 112,3 192,5 233,7 277,6 306,8 248,4 | 20 лет 21 лет 22 лет 23 лет 24 лет 25 лет | 310,6 189,1 351,1 216,1 256,6 288,6 | 26 лет 27 лет 28 лет 29 лет | 245,3 303,0 216,4 259,7 |
С 14 до 18 лет включительно наблюдается неуклонный и весьма интенсивный рост числа покушений на самоубийство. В группе 19–29 лет явно выделяются три основные когорты: 20 лет, 27 лет и особенно 22 года, дающие резкий взлет уровня суицидальности.
|
|
|
Социально-профессиональный статус. В ряде работ зафиксирована взаимосвязь уровня самоубийств и социально-профессиональной принадлежности суицидентов. По сообщению С. Стэка, к совершению суицида более склонны представители творческих профессий. Риск самоубийства среди художественной интеллигенции США в три раза выше, чем среди других профессиональных категорий населения, а среди художников, скульпторов и фотодизайнеров он в четыре раза превышает среднеамериканский уровень [23, р. 130]. В Венгрии самые высокие показатели самоубийств наблюдаются у сельскохозяйственных рабочих. Далее следуют ремесленники, торговцы и крестьяне. С другой стороны, церковнослужители и представители интеллектуальных профессий имеют самый низкий уровень суицидальности [24, р. 34]. По данным Я. Гилинского и Г. Румянцевой, сегодня в России среди суицидентов преобладают лица с невысоким образовательным уровнем и относительно низким социальным статусом (рабочие, безработные, неработающие и неучащиеся). К группе повышенного суицидального риска относятся также, по их мнению, военнослужащие срочной службы, заключенные, офицеры в отставке и лица, вышедшие на пенсию [20]. А.Г. Амбрумова и Л.И. Постовалова наиболее "суицидоопасными популяциями" считают студентов и учащихся [22, с. 53].
По результатам нашего исследования, 40% респондентов, признавшихся в совершении неудачной попытки самоубийства, учатся, 50,3% — работают и 6,7% не учатся и не работают. Уровень самоубийств в первой из указанных групп составляет 4,6%, во второй — 8,8%, в третьей — 6,1%. В общем числе всех покушавшихся на свою жизнь действительно преобладают студенты вузов, но лишь в силу их повышенного удельного веса в составе опрошенных, уровень же незавершенной суицидальности в студенческой среде не намного превышает средний по массиву (6,8%). Такой же показатель зафиксирован и в группе учащихся техникумов и ПТУ, в то время как среди школьников он еще ниже — 3,4% (табл. 6).
Таблица 6
Показатели суицидальности в разных социально-профессиональных группах респондентов, % ответивших
| Социально-профессиональные группы | Доля группы среди суицидентов | Доля группы в выборке | Суицидальные намерения | Попытки суицида |
| Учащиеся школ Учащиеся ПТУ, техникумов Студенты вузов Рабочие Представители интеллигенции Служащие-неспециалисты Военные и сотрудники милиции Торговые работники Предприниматели Не учащиеся и не работающие Иные категории | 8,8 8,8 26,5 17,6 5,9 2,9 0,0 17,6 6,0 5,9 0,0 | 18,0 9,1 27,4 12,2 8,3 1,2 3,5 7,9 3,9 6,7 1,8 | 16,1 17,5 21,9 18,6 24,4 50,0 4,0 32,5 21,1 17,6 12,3 | 3,4 6,8 6,8 10,2 4,9 16,7 0,0 15,8 10,5 6,1 0,0 |
| В целом по массиву | 100,0 | 100,0 | 20,2 | 6,6 |
С другой стороны, очевидно, что к числу молодежных групп с повышенным суицидальным риском могут быть отнесены служащие-неспециалисты (уровень суицидальности — 16,7%), работники сферы торговли (15,8%), предприниматели (10,5%) и рабочие (10,2%). Эти социально-профессиональные категории дают и по-вышенный процент суицидальных намерений: каждый второй опрошенный служащий и каждый третий торговый работник думали о совершении самоубийства. Самый низкий показатель суицидальных действий наблюдается, напротив, у представителей интеллигенции (4,9%) и учащихся школ (3,4%), а в группе военных и сотрудников правоохранительных органов сообщения о попытках самоубийства вообще отсутствуют.
|
|
|
Место жительства. Данный фактор, определяющий принадлежность индивида к тому или иному (городскому или сельскому) типу сообщества, издавна считается сильной детерминантой суицидального поведения. В соответствии с классической социологической традицией некоторые исследователи и по сей день рассматривают самоубийство как преимущественно (или даже исключительно) городское явление [25, с. 90; 26, р. 26]. Э. Дюркгейм, У. Томас и Ф. Знанецкий, М. Хальбвакс и др., наблюдавшие в своих исследованиях феномен городской сверхсуицидальности, объясняли его в терминах аномии и социальной дезорганизации. Повышенный уровень самоубийств в городах они считали закономерным следствием "урбанистского стиля жизни", неизбежно приводящего к росту социальной изоляции, ослаблению семейных и соседских связей, а также снижению эффективности системы социального контроля. Такой же позиции придерживался и П.А. Сорокин, усматривавший главную причину "эпидемии самоубийств", охватившей Россию в начале прошлого столетия, в усилении социальной дезинтеграции городских сообществ [27, с. 111–113].
|
|
|
Все эти процессы действительно были характерны для городской жизни многих стран Европы и США в период их индустриальной модернизации. Неслучайно, что на протяжении целого ряда десятилетий эмпирические исследования неизменно подтверждали правомерность сделанных классиками выводов9. Однако начиная с середины XX в., в мире неожиданно обнаруживается иная тенденция — к интенсивному исчезновению городской сверхсуицидальности. К 1950 г., по данным У. Шредера и Дж. Бигля, индексы самоубийств для городского и сельского населения США практически сравнялись, составив 11,9 и 10,6 соответственно [28]. Это позволило Дж. Джибсу спрогнозировать дальнейший рост числа самоубийств среди жителей сельских районов не только в Америке, но и в других странах мира [29, р. 244]. В 1960–1970-е годы эта тенденция проявилась, в частности, во Франции и Финляндии [11, р. 557], Югославии и Польше [5, р. 438], а затем (в середине 1980-х годов) была обнаружена и в Советском Союзе. По сообщению М. Ярош, в конце 1990-х годов в польских деревнях и селах самоубийств совершалось на 40% больше, чем в городах, в то время как в 1950-е годы это соотношение было обратным [5, р. 435].
Что же касается нашей страны, то данные относительно территориальной структуры самоубийств, имеющиеся в отечественной литературе, весьма противоречивы. Исследования Я. Гилинского, например, показали, что уже в 1986 г. в СССР уровень завершенных самоубийств в сельской местности был почти на 30% выше, чем в городах. Индексы суицидальности были тогда равны 27,5 и 21,2 соответственно. К середине 1990-х годов этот разрыв еще больше усилился: превышение числа сельских суицидов над городскими достигло 36,4%, а коэффициенты смертности от самоубийств равнялись, соответственно, 50 и 36,6 [20]. Вместе с тем, С.В. Кондричин в своем исследовании, базирующемся на статистике самоубийств по 40 регионам России, зафиксировал обратную корреляцию между удельным весом сельского населения и индексом суицидальности (–0,379 для р=0,016). Следовательно, чем менее урбанизирован регион, тем реже там случаются самоубийства, и наоборот [30, с. 103].
Результаты нашего опроса подтверждают общероссийскую тенденцию, выявленную Я.И. Гилинским на основе анализа статистических данных по завершенным самоубийствам. Они свидетельствуют, что сельская среда сегодня более суицидогенна, чем городская (табл. 7).
Таблица 7
Суицидальные намерения и попытки в зависимости от места жительства респондентов, % ответивших
|
|
|
| Типы суицидального поведения | Иваново | Районные города области | Районные города и села | Села и деревни |
| Мысли о самоубийстве Попытки самоубийства | 19,4 5,3 | 20,1 5,6 | 20,9 6,5 | 21,4 8,5 |
Наименьшее число суицидальных намерений и попыток самоубийств наблюдается, как видим, в областном центре, наибольшее — в деревнях и селах Ивановской области. И хотя обнаруженные различия не столь велики, чтобы их можно было считать статистически значимыми, общая тенденция вполне очевидна. При этом чем мельче населенный пункт и меньше численность проживающих в нем жителей, тем выше риск совершения самоубийства.
Данная ситуация, характерная, по-видимому, и для других регионов России, на первый взгляд полностью расходится с классической теорией самоубийств. На самом деле глубинные источники девиации, указанные классиками социологии, в принципе остались прежними. Они лишь сменили свою локализацию, переместившись из крупных городов в провинцию под влиянием тех трансформационных процессов, которые сопровождали коренную ломку общественного и экономического строя в нашей стране в конце 1980-х и особенно в 1990-е годы. Хроническая безработица на селе, постоянная ее угроза в малых и средних городах области, прогрессирующая бедность, углубление материального и социального неравенства, наиболее остро затронувшие провинциальную молодежь, блокирование возможностей достижения желаемых социальных позиций при отсутствии четких и всеми соблюдаемых правил игры в экономической и политической жизни общества вызвали общее разочарование, чувство незащищенности и тем самым способствовали распространению образцов самодеструктивного поведения в молодежной среде. Следовательно, есть основания утверждать, что в российской глубинке сегодня сложился тот же самый "ситуационный синдром"10, который столетие назад стимулировал драматический рост самоубийств в крупных городах и мегаполисах. Вместе с тем, материалы исследования показывают, что тип локальности и размеры населенного пункта — это вторичные факторы по отношению к социальным и экономическим.
Факторы суицидальности
Безработица. Многие исследователи, начиная с Э. Дюркгейма, особо подчеркивали роль безработицы в детерминации самоубийств. Потеря работы — сильный психотравмирующий фактор и первичный источник стресса, "запускающего" механизм суицидального поведения. По мнению Б. Янга, безработица ведет к ослаблению индивидуальной идентичности, являющейся функцией трудовых ролей, к разрыву фундаментальной связи человека с обществом и в конечном счете — к социальной дезинтеграции [31, р. 89]. Утрата прежнего социального статуса способствует также формированию психологического "комплекса неудачника" у мужчин в связи с невозможностью выполнения ими традиционной роли главы семьи, усиливает социальную изоляцию индивидов [4, р. 61]. Поэтому безработные традиционно считаются "одной из самых суицидоопасных социальных групп" [5, р. 443].
Безработица, отмечают П. Маккол и К. Лэнд, влияет на уровень самоубийств среди молодежи через создание конкуренции на рынке труда, обусловленной ростом удельного веса молодежной когорты в общей структуре населения [4, р. 62–63]. По данным Д. Фримана, однопроцентное увеличение числа безработных результируется в усилении суицидальной активности молодежи на 0,17% [3, р. 193]. Д. Эштон оценивает данную зависимость как еще более трагичную: рост безработицы на один процент, полагает он, ведет к увеличению самоубийств на 4,1% (см.: [32, с. 90]). Тесная прямая корреляция между этими переменными зафиксирована и в целом ряде других эмпирических исследований, проведенных как в нашей стране [30, с. 104], так и за рубежом [31, 33].
В ходе опроса выяснилось, что доля лиц, имеющих суицидальный опыт, в группе неработающих и неучащихся не превышает среднего значения по массиву. На первый взгляд, этот факт кажется совершенно нелогичным, поскольку не укладывается ни в общероссийскую, ни в мировую закономерности и противоречит результатам предыдущих исследований. Однако многое становится ясным, если отдельно проанализировать ответы тех людей, которые недавно потеряли работу и на момент опроса продолжали ее искать. В результате оказывается, что все 100% из числа опрошенных нами респондентов, состоящих на учете в центрах занятости и являющихся, таким образом, официально зарегистрированными безработными, ранее уже совершали попытки самоубийства. Кроме того, в этой группе наблюдается и более выраженная суицидальная готовность по сравнению с теми, кто в настоящий момент учится и работает, а также теми, кто давно уже бросил учебу и никогда не работал: 14,7% молодых людей этой группы, в отличие от 10,3% второй и 8,7% третьей из указанных категорий, в принципе не исключают для себя возможности повторения аутоагрессивных действий. Это еще раз подтверждает правомерность известного вывода о том, что источником суидицального поведения в конечном счете выступает не безработица как таковая, а понижение социального статуса человека и наступающая в связи с этим трудовая и социальная дезадаптация [20; 3, р. 190]. Специальные исследования свидетельствуют, что суицидальные тенденции начинают активно формироваться тогда, когда иные способы приспособления личности к экстремальной жизненной ситуации уже исчерпаны [34, с. 139–140]. В этих случаях самоубийство оказывается закономерным следствием фрустрации значимых потребностей и эмоционально-психологического срыва, наступающего в результате воздействия социально-экономических стрессоров. "Самоубийца отрицает не саму по себе жизнь, а ее нежелательный вариант, предлагаемый судьбой" [22, с. 55].
Уровень жизни и материальное благосостояние. Это еще один "структурный" фактор, часто обсуждаемый в связи с проблемой самоубийств. Уровень доходов опосредует влияние экономики на суицидальное поведение. Однако характер и направленность этого влияния до конца не выяснены: результаты эмпирических исследований на эту тему довольно противоречивы.
В теориях социальной интеграции традиционно считается, что "нужда — главная конкретная причина самоубийства" [27, с. 113]. Анализируя источники суицидальности, Р. Коски, в частности, приходит к выводу, что подростки из бедных семей в большей мере подвержены риску самоубийств, чем их материально обеспеченные сверстники [35]. Б. Янг в своем исследовании выяснил, что однопроцентный рост доходов на душу населения приводит к уменьшению числа молодежных самоубийств на 0,11%. Усиление же бедности, снижающее социальную и экономическую интеграцию, негативно влияет на суицидальную ситуацию в обществе [31, р. 91]. Крайне редкие и немногочисленные российские исследования также свидетельствуют, похоже, о существовании обратной, хотя и не очень уверенной корреляции между этими переменными: чем беднее регион, тем чаще там совершаются самоубийства [30, с. 103–104].
Между тем низкий доход сам по себе вряд ли может считаться фактором повышенного суицидального риска. Многие слаборазвитые страны, как показано в работе К. Жирара, имеют более низкие уровни самоубийств, чем индустриальные [11, р. 569–572]. Эмпирические тесты Д. Хамермеша и Н. Сосса показали, что уровень самоубийств в молодежных группах положительно коррелирует с уровнем их доходов, а потому молодые люди, живущие в семьях с высоким достатком, более склонны к суицидам [36]. Д. Фриман, в отличие от Б. Янга, пришел к заключению, что рост доходов на один процент приводит к такому же увеличению уровня самоубийств в молодежной среде [3, р. 191].
Изучение данного вопроса в рамках нашего исследования не дало однозначных результатов. В целом по группе обследованной молодежи, как выяснилось, материально-экономический фактор не обладает большой дифференцирующей силой. Молодые люди, живущие в материально обеспеченных и в депривированных семьях, примерно в одинаковой мере склонны к совершению суицидальных действий. Однако в обеих этих группах наблюдается более выраженная установка на суицид по сравнению с категорией среднеобеспеченных, где показатель суицидальной готовности значительно ниже (табл. 8).
Таблица 8
Суицидальные установки в различных возрастных группах молодежи в зависимости от уровня благосостояния, %
| Возрастные группы | Субъективная оценка материального положения | ||||
| Очень хорошее | Хорошее | Среднее | Плохое | Очень плохое | |
| 14–17 лет 18–29 лет Вся молодежь | 10,5 21,4 17,0 | 8,8 11,9 11,1 | 6,4 7,2 7,0 | 33,1 11,1 14,3 | 0,0 0,0 0,0 |
С другой стороны, значимой переменной, дифференцирующей установки на самоубийство, является возраст респондентов. Так, в группе подростков самая высокая суицидальная готовность наблюдается у выходцев из бедных семей. Неравенство в распределении доходов острее переживается в подростковом возрасте. Оно усиливает разрыв между целями и средствами их реализации, рождает чувство ущербности, неверие в возможность достижения жизненного успеха; все это повышает уровень социальной аномии [7, р. 112]. Эти данные еще раз подчеркивают роль депривационных факторов в активизации механизмов суицидального поведения. Для представителей старших возрастных групп молодежи характерна иная тенденция: интенсивность установок на самоубийство нарастает по мере повышения уровня жизни респондентов. В результате приемлемость суицида в материально благополучных семьях здесь намного выше, чем в депривированных. Данный факт не вписывается в объяснительную схему социально интеграционной концепции и требует интерпретации в рамках иных теоретических подходов, а также учета параллельного влияния других социальных переменных.
Семейные факторы. В современной литературе, посвященной молодежным суицидам, отмечается, что самоубийства чаще всего происходят в нуклеарных, неполных семьях [3; 35], а также в семьях, не имеющих детей [7, р. 111]. Суицидальное поведение, по мнению Д. Фримана, напрямую связано с недостатком социальной и экономической поддержки [3, р. 184, 188]. Кроме того, во многих работах подчеркивается "абсолютное и устойчивое" суицидогенное влияние разводов и прочих семейных дисфункций, которые приводят к изменению "образцов социальной интеракции", разрушают "регулятивные и интегративные механизмы" и вызывают "хроническую семейную аномию" [31, р. 91, 95, 97; 37, р. 856; 7, р. 111, 120]. Из литературных источников известно также, что от 90% до 100% суицидальных попыток, совершаемых в детском и подростковом возрасте, так или иначе связаны с семьей, семейным окружением и внутрисемейными конфликтами [38, с. 129, 132; 39].
Таблица 9
Удельный вес респондентов, имеющих опыт суицида, в зависимости от их брачно-семейного статуса, %
| Брачный статус | Тип родительской семьи | ||
| Женат/замужем | Холост/незамужем | Полная | Неполная |
| 7,9 | 6,6 | 6,6 | 7,5 |
Исследование, проведенное в Ивановской области, показывает, что 75,0% опрошенных молодых людей, имеющих опыт совершения суицида, на момент покушения проживали в полных семьях и лишь 25,0% — с одним из родителей, чаще с матерью. Однако уровни суицидальности у респондентов этих групп примерно одинаковы: в первой соответствующий показатель составляет 6,6%, а во второй — 7,5% (табл. 9). Следовательно, формальные характеристики родительской семьи не играют принципиальной роли в формировании суицидальных установок и не позволяют понять механизмы возникновения суицидальности в молодежной среде.
Брачный статус также, по-видимому, не является ни источником, ни надежным предиктором самоубийств. И хотя опрошенные суициденты на 2/3 состоят из холостых и незамужних, наблюдаемые различия в уровнях суицидальности для состоящих и не состоящих в браке статистически незначимы (табл. 9). Наиболее высокие показатели покушений на самоубийство наблюдаются в тех семьях, где родители имеют низкий уровень образования (начальное или неполное среднее): 20% и 33%, соответственно, при среднем значении, равном 6%. У детей образованных родителей уровень суицидальности в целом не превышает нормы (6,6% для тех респондентов, у которых отец и мать имеют высшее или среднее специальное образование).
Таблица 10
Уровни суицидальности в различных возрастных группах молодежи в зависимости от характера внутрисемейных отношений, %
| Семейные отношения | 14-17 лет | 18-29 лет | Вся молодежь |
| Суицидальные мысли | |||
| Теплые, близкие | 9,8 | 24,1 | 19,6 |
| Нормальные | 19,3 | 16,7 | 11,8 |
| Безразличные | 12,5 | 22,7 | 16,7 |
| Конфликтные | 60,0* | 28,4 | 35,4* |
| Суицидальная готовность | |||
| Теплые, близкие | 3,3 | 10,5 | 8,2 |
| Нормальные | 10,5 | 9,6 | 9,8 |
| Безразличные | 12,5 | 18,2 | 16,7 |
| Конфликтные | 30,0* | 10,5 | 14,6* |
* р<0,05.
Обнаружены также более интенсивные установки на совершение суицида в семьях с неблагоприятным психологическим климатом. Там, где внутрисемейные и прежде всего родительско-детские отношения характеризуются самими респондентами как теплые, доверительные или нормальные, субъективная приемлемость суицидального поведения намного ниже средних значений. Реже здесь возникают и мысли о самоубийстве. В семьях, где доминируют дисфункциональные отношения, царит эмоциональная холодность или систематически возникают конфликты, эти показатели резко повышаются. Если характер внутрисемейных интеракций в меньшей степени сказывается на морально-психологическом состоянии "взрослых" молодых (старше 18 лет), то для подростков и людей раннего юношеского возраста данный фактор имеет первостепенное значение (табл. 10). Суицидальное поведение — это ответ на глубинные переживания человека, и чем он моложе, чем выше степень его семейной интеграции, тем в большей мере своим суицидом он "полемизирует" с семьей.
Еще один мощный фактор суицидального поведения молодежи — пьянство родителей. Результаты опроса показывают, что у молодых людей, живущих в семьях, где отец и особенно мать систематически злоупотребляют алкоголем, чаще возникают суицидальные мысли и намерения, чем у их социально благополучных сверстников (табл. 11). Они в среднем чаще предпринимают и реальные попытки самоубийства (табл. 12).
Таблица 11
Доля молодых людей, имевших суицидальные мысли, по возрастным группам в зависимости от частоты употребления алкоголя родителями, %
| Возрастные группы, среди лиц имевших суицидальные мысли | Мать | Отец | ||
| Очень часто и часто | Редко, очень редко и не употребляют совсем | Очень часто и часто | Редко, очень редко и не употребляют совсем | |
| 14–17 лет 18–29 лет Вся молодежь | 33,3* 24,1 26,9** | 16,0 21,6 20,1 | 19,0 22,9 21,9 | 26,8 17,9 20,4 |
* р<0,05. ** р<0,1.
Таблица 12
Доля молодых людей, осуществивших попытки суицида, в различных возрастных группах в зависимости от частоты употребления алкоголя родителями, %
| Возрастные группы, среди лиц осуществивших попытки суицида | Мать | Отец | ||
| Очень часто и часто | Редко, очень редко и не употребляют совсем | Очень часто и часто | Редко, очень редко и не употребляют совсем | |
| 14–17 лет 18–29 лет Вся молодежь | 8,3* 13,0** 11,5* | 2,8 6,4 5,4 | 5,4* 6,9 6,5 | 3,4 6,4 5,6 |
* р<0,05. ** р<0,1.
Данная закономерность прослеживается, как видим, в обеих выделенных нами возрастных категориях респондентов, а также по молодежи в целом, но наиболее явно она обнаруживается в группе подростков, для которых пьянство близких людей и особенно матери является очень сильным психотравмирующим фактором. Полученные нами данные подтверждают вывод О.-Й. Скога и С. Элекес о том, что молодежные самоубийства часто провоцируются пьянством "значимых других" и в первую очередь родителей [24, р. 40].
Алкоголь и самоубийства. По данным статистики вызовов Ивановской городской станции "Скорой помощи", 42,5% молодых людей, покушавшихся на свою жизнь, находились в состоянии алкогольного опьянения. При этом число зарегистрированных попыток алкогольных суицидов в молодежной группе даже несколько выше, чем в старших возрастных категориях (р=0,014). В целом это весьма типичная картина. Связь между злоупотреблением алкоголем и самоубийствами давно зафиксирована патологоанатомами и отмечается многими исследователями и практикующими суицидологами [40, с. 458]. Исследования, проведенные, например, в Венгрии, показали, что 43% покончивших с собой мужчин были алкоголиками; еще большая доля самоубийц страдала хроническим циррозом печени, развившемся на почве систематического злоупотребления алкоголем [24, р. 34]. Даже среди суицидентов-подростков, как свидетельствуют О.-Й. Ског и С. Элекес, около 25% имели патологические изменения печени, а в возрастной группе от 40 лет и старше подобная патология встречалась в 50–100% всех наблюдений [24, р. 43]. По оценкам российских судмедэкспертов, алкоголь присутствует в крови примерно у 40% всех обследуемых самоубийц. По данным обзора, подготовленного О. Сестренским, этот показатель сегодня достигает уже 60%. При этом в 40% всех случаев содержание алкоголя соответствует средней и сильной степени опьянения [41].
Вряд ли можно утверждать, что связь между алкоголем и самоубийством носит прямой каузальный характер; чаще всего пьянство и алкоголизм — это факторы, сопутствующие суициду, провоцирующие самодеструктивное поведение. Алкогольная интоксикация усиливает существующие аномические тенденции, приводит к эрозии средств реализации потребностей или наоборот, стимулирует нереалистические притязания [24, р. 44]. Вместе с тем, полученные нами данные не подтверждают бытующее среди обществоведов мнение о том, что "алкоголизм выступает компенсатором суицидального настроения… и в какой-то мере защищает от суицида, а не провоцирует его, в отличие от наркотиков" [25, с. 92]11.
Роль психических заболеваний. "Психотический" тип самоубийств, составляющий, по оценкам специалистов, примерно 25% от общего числа добровольных смертей и попыток суицида вне зависимости от возраста суицидентов [22, с. 54], в структуре незавершенных молодежных суицидов, как свидетельствует статистика, занимает очень скромное место (всего 0,8%). Более 56% всех покушений на собственную жизнь совершается нормальными, здоровыми людьми, не имеющими явно выраженных психических отклонений и склонности к злоупотреблению алкоголем. Тот факт, что в молодежной среде, судя по результатам наших исследований, практически не встречаются самоубийства на почве ментальных заболеваний, подтверждается и материалами милицейской статистики. По данным Ивановского областного УВД, в 2000–2001 гг. в городах и районах области покончили с собой 17 подростков в возрасте от 14 до 17 лет. Шестеро из них (35,3%) имели те или иные патохарактерологические особенности личности (легкая возбудимость, неуравновешенность, упрямство, агрессивность), некоторые замечены в употреблении алкоголя, но ни один из суицидентов на момент совершения самоубийства не страдал психическими расстройствами болезненного характера. За три первых месяца 2002 г. в области было зарегистрировано еще 10 случаев подросткового суицида, однако ни в одном из них у суицидентов при жизни также не были диагностированы ментальные заболевания12.
Между тем не исключено, что данные, свидетельствующие о незначительном удельном весе самоубийств, совершаемых психически больными людьми, сильно занижены в силу известных сложностей в диагностике многих видов ментальных болезней. Так, по мнению профессора психиатрии и радиологии Колумбийского университета в Нью-Йорке Дж. Манна, "лишь один из шести пациентов, страдающих депрессией, имеет правильный диагноз" [43]. Тем не менее фактор психических расстройств вряд ли является доминирующим в структуре условий и обстоятельств, приводящих к самоубийствам.
Заключение
Суицидальное поведение молодежи, принимающее в последнее время все более угрожающие масштабы, — результат взаимодействия различных факторов и сил: экономических и социальных, культурных и экологических, демографических, психологических и проч. Имущественное расслоение и социальное неравенство, бедность и безработица, маргинализация и политическое отчуждение широких слоев молодежи, распад семейных и групповых связей — таковы глубинные предпосылки формирования девиантности в молодежной среде.
Суицидальное поведение обусловлено не отдельно взятыми экономическими, демографическими или семейными факторами. Устойчивый комплекс социальных переменных, характеризуемый как "синдром суицидальности", ответственен за усиление аутоагрессивных тенденций среди молодежи. В данной статье мы затронули лишь некоторые из них. За рамками нашего рассмотрения остался ряд важных составляющих механизма суицидального поведения. Влияние религиозных и национально-этнических, социокультурных и личностных переменных также заслуживает самого серьезного и внимательного изучения. Анализ всего комплекса факторов суицидогенного риска позволит сфокусировать усилия общества на их минимизации и предотвращении.
1 Кроме авторов статьи в исследовании участвовали старшие преподаватели кафедры социологии ИГЭУ М.В. Григорьева и канд. социол. наук Т.В. Подсухина. Руководитель исследования — профессор А.Ю. Мягков.
2 Авторы выражают признательность заместителю главного врача по медицинской части Ивановской городской станции "Скорой помощи" Е.А. Тычковой за возможность работать с первичной базой данных.
3 В подготовительной работе по созданию компьютерной базы участвовала студентка кафедры социологии ИГЭУ Г.В. Трусова.
4 Думается, что эти сведения также занижены в силу существования латентной суицидальности — попыток самоубийства, не имевших летального исхода и не потребовавших экстренного медицинского вмешательства.
5 В данном случае мы не имели возможности погодичных сравнений из-за неполноты статистической базы, в которой отсутствовали данные за январь–февраль 2000 г. и за ноябрь–декабрь 2002 г.
6 Этот вывод полностью согласуется с данными криминальной статистики по завершенным самоубийствам. По сведениям, любезно предоставленным подполковником милиции Н.А. Борягиной, начальником Отдела по организации работы и предупреждению правонарушений несовершеннолетних (ООРППН) УВД по Ивановской области, в 60% всех случаев самоубийств, совершенных подростками области в первые 3 месяца 2002 г., суициденты в качестве средства ухода из жизни использовали те или иные медицинские препараты (таблетки).
7 Различие значимо для р=0,001.
8 Термин Д. Лестера [21, р. 197].
9 Установлено несколько исключений из этого правила. В частности, в одном из исследований, проведенных в 1950-е годы, уровень самоубийств в сельских районах штата Мичиган оказался в два раза выше, чем в городах [5, р. 437].
10 Термин М. Ярош [5, р. 439].
11 Подобные заключения часто базируются на превратном истолковании известного дюркгеймовского тезиса о нерелевантности такой переменной, как алкоголизм, для объяснения природы суицидальности. Говоря об ограниченном влиянии алкогольных злоупотреблений на совершение самоубийств, Э. Дюркгейм, на наш взгляд, имел в виду отсутствие каузальной связи между этими переменными, но не отрицал "социально-экологического" характера алкогольного фактора. С другой стороны, по мнению О.-Й. Скога, обсуждаемый тезис у самого Э. Дюркгейма не получил сколь-нибудь серьезного и последовательного теоретического обоснования и не подтверждается его собственными эмпирическими данными [42].
12 Авторы признательны подполковнику милиции Н.А. Борягиной, которая любезно предоставила данные о подростковых суицидах.
Список литературы
Тихоненко В.А. Жизненный смысл выбора смерти // Человек. 1992. N 6. С. 19–29.
Трегубов Л.З., Вагин Ю.С. Эстетика самоубийства. Пермь: КАПИК, 1993.
Freeman D.G. Determinants of youth suicide: The easterlin-holinger cohort hypothesis re-examined // American Journal of Economics and Sociology. 1998. Vol. 57. No. 2. P. 183-199.
McCall P.L., Land K.C. Trends in white male adolescent, young-adult, and elderly suicide: Are there common underlying structural factors? // Social Science Research. 1994. Vol. 23. No. 1. P. 57-81.
Jarosz M. Suicide as an indicator of disintegration of the Polish society // Polish Sociological Review. 1999. No. 3. P. 427-444.
Дюркгейм Э. Самоубийство: социологический этюд / Пер. с франц. А.Н. Ильинского. СПб.: Союз, 1998.
Fernquist R.M., Cutright P. Societal integration and age-standardized suicide rates in 21 developed countries, 1955–1989 // Social Science Research. 1998. Vol. 27. No. 2. P. 109-127.
Poppel van F., Day L.H. A test of Durkheim’s theory of suicide — without committing the "Ecological Fallacy" // American Sociological Review. 1996. Vol. 61. No. 3. P. 500-507.
Easterlin R.A. Birth and fortune. New York: Basic Books, 1980.
Holinge
|
|
|
