Особенности личности осужденного за насильственные преступления

Насильственное преступное поведение давно является одним из объектов пристального внимания, как практических работников правоохранительных органов, так и научных сотрудников различных специальностей. Изучение преступлений против личности - и в первую очередь умышленных убийств - объединяет усилия юристов - криминологов, психиатров, социологов и психологов.

Психология является одной из частных дисциплин, изучающих данный вид преступлений под специфическим углом зрения. Всю психологическую проблематику, так или иначе подвергавшуюся исследованию, можно сформулировать в следующих вопросах: что представляют собой по своей психологической организации лица, совершившие насильственные преступления (в частности, убийства), каково происхождение (генезис) тех индивидуально-психологических особенностей, которые проявили себя в преступлении, в какой степени случайными являются данные преступления для совершивших их лиц, какова роль психических девиаций в совершении данных преступлений, мотивация насильственных преступлений и существуют ли специфические мотивы.

Психологический подход к анализу преступлений не исходит ни из какого заранее заданного определения преступного деяния, но в качестве своей важнейшей задачи ставит определение действия в его значении для правонарушителя, то есть в личностно-смысловом контексте. Поиск психологической квалификации деяния как определения его субъективно-личностного значения (смысла) неизбежно выводит исследователя за пределы самого события преступления в контекст индивидуальной истории жизни правонарушителя.

С той точки зрения механизм преступного деяния предстает как закономерность связи событий истории жизни, взятых не только в предметной форме, но и в смысловой.

Проблема психологического механизма преступного деяния затрагивает многие весьма существенные вопросы методологии, теории и методики исследования, от решения которых зависят ответ на вопрос о природе индивидуального преступного акта и следующие за этим профилактические и воспитательные мероприятия.

Агрессивные и сексуальные тенденции личности не являются специфическими причинами не только преступного, но и насильственного поведения; в тоже время совершенно очевидно, что каждый акт насилия является проявлением агрессии, а некоторые из них могут носить более или менее выраженный сексуальный характер.

Немецкий ученый Г. Аммон, разработал интересную концепцию по различению двух ее видов - конструктивной и деструктивной[8]. Это различение интересно потому, что ставит под сомнение тождественность понятий «агрессия» и «разрушение». Данный автор исходит из того, что в своих истоках поведению человека не присуще качество агрессивности. Рассматривая самые ранние этапы формирования поведения, Г. Аммон видит в них только проявление естественной активности ребенка, его потребности в новых впечатлениях, в овладении предметами окружающего мира[9]. С другой стороны - полное отсутствие у ребенка каких-либо навыков обращения с предметами, основанное на неразвитости познавательных функций. При этих условиях каждый контакт с предметами, естественно носит лишь деструктивный характер. Однако эта деструктивность - лишь внешнее выражение, так сказать, материальный результат контактов ребенка со своим окружением. Его индивидуальное содержание - в проявлении творческой, а потому конструктивной активности.

По своему предметному выражению действие - ни конструктивно, ни деструктивно. Эти качества придаются ему лишь в вполне определенном социальном, межличностном контексте, в который оно включено. Истоки деструктивность коренятся в отношении родителей к проявлениям естественной активности ребенка, а именно в их неспособности, неумении или нежелании принять эти проявления как позитивные, придать им направление и соответствующие формы. Деструктивность - это значение, которое придается действию в условиях его неприятия, отвергания, запрета со стороны других людей. При этом надо учесть, что если действие ребенка стимулируется его естественной потребностью в активности, то будучи прерванным, блокированным, оно будет иметь тенденцию сохранять свой мотивационный потенциал. Можно предположить, что качество деструктивность ассоциируется с запрещаемым и прерываемым действием, сохраняющим тенденцию к завершению.

То же самое относится и к формированию деструктивность как качества личности. Последнее формируется как результат отвергания ребенка его родителями. Главное здесь - это внутрисемейная позиция «отвергаемого», выступающая в роли первоначального, исходного значения ребенка для родителей и в будущем обретающая характер его значения для себя.

В данном подходе природа и истоки деструктивности рассматриваются в межличностном контексте, начиная с первой группы, в которой она реализована – семьи. Исключительная значимость раннего межличностного контекста в формировании деструктивности определяется его принудительностью. На это качество внутрисемейных отношений, рассматриваемых с позиции ребенка, обращается слишком мало внимания. Между тем именно принудительность — это навязывание жестокого стереотипа отношений, который формирует столь же жесткую систему психовегетативной адаптации в первые месяцы жизни.

Можно попытаться детальнее описать процесс формирования ядерных образований личности ребенка в контексте взаимоотношений с матерью. Некоторые авторы указывают, что на начальных этапах жизни ребенка мать выступает для него в функции «зеркала». В этом «зеркале» первично отражается как бы общий абрис образа ребенка, представленный в сознаваемых и бессознательных потребностях матери и ее действиях (мимических, пантомимических) относительно него. Таким образом, поведение матери - это отражение ребенка, его первичная «качественная определенность) или иначе - первичная идентичность. Этот первичный образ «я» ребенка еще не существует объективно в реакциях и отношениях матери на этой стадии его развития, когда еще не произошло разделения «я» и «не-я». Этот образ представляет собой то, что впоследствии будет им самим воспринято и воспроизведено в структуре его личности.

Ранний контакт матери с ребенком дает ему опыт ощущения себя как существующего, который имеет свою уникальную конфигурацию, основанную на материнском опыте и поведении в отношении ребенка. Эта конфигурация и является как бы моделью глубоких ядерных структур личности. Можно без труда предположить, что в отношениях отвергания структура этой первичной идентичности ребенка будет иметь своеобразный характер, а фундаментальный онтологический модус и ощущение существования будут искажены.

Рассматривая в генезе психологическую динамику агрессии, Г.Аммон указывает и на другие формы ее проявления, в частности, на психосоматические заболевания, депрессивные состояния, шизофрению. Таким образом, он проводит мысль о том, между позицией ребенка как отвергаемого в семье и формированием у него деструктивно, с одной стороны, и открыто агрессивным поведением - с другой, нет однозначной связи. Существуют, вероятно, вполне определенные формы отвергания, приводящие в последствии именно к криминогенному формированию личности в отличие от ее патологических искажений.

Первым, наиболее существенным обстоятельством, как считают авторы, является структура семьи, из которой происходят будущие преступники. Для нее характерно отсутствие единства, целостности, объединенное™ членов на основе взаимных симпатий и взаимопомощи. Семья как группа, по существу, отсутствует, хотя формально и не всегда распадается.

Отсутсивие семьи как целостной психологической структуры влечет за собой отсутствие определенности позиций ее членов. Внутрисемейную же позицию, авторы считают главным существенным признаком, посредством которого она формирует психический облик, своих членов, и детей в первую очередь. Отсутствие определенной позиции выражается в отсутствие ролевых ожиданий, обязанностей, требований, то есть внутригруппового межличностного статуса. Последнее же влечет за собой постоянную неуверенность человека в правильности ее понимания и столь же постоянной неуверенности в точности, правильности своего реагирования на стимулы этой среды. Другими словами для человека, формально включенного в такую группу, проблема адаптации и самоопределения существует постоянно порождает психическое напряжение, вызванное необходимостью адаптации и самоутверждения.

Как было уже отмечено, формирование личности ребенка, совершившего в будущем насильственное преступление, начинается в ситуации неприятия его своими родителями. Общая атмосфера этого неприятия на самых ранних этапах жизни может выражаться в позиции ребенка как «обузы» для матери, досадной для нее необходимости выполнять определенные обязанности по отношению к нему. Мать, воспринимает своего ребенка лишь как биологический объект и строит свои взаимоотношения с ним по законам биологического функционирования. По существу, она обеспечивает лишь поддержание биологического существования своего ребенка, психологически же соответствующие действия отражаются ей в форме обязанности, даже, может быть, наказания.

Здесь авторы подчеркивают отношения психологического неприятия, которое по мере развития ребенка находит выражение в неприятии и прямом подавлении всяких проявлений его существования как психологического индивидуума. А такие проявления неизбежно наступают, выявляя себя в стремлении ребенка в активности, новым впечатлениям, к самостоятельному освоению окружающей среды. В этих проявлениях родители склонны демонстрировать уже свое активное неприятие ребенка. Становящаяся более выраженной в более позднем периоде жизни ребенка функция отца проявляется в форме жесткого и жестокого отвергания ребенка. Нередки случаи, когда отец демонстрирует отвергание своего ребенка даже как биологического индивида, нанося ему телесные повреждения, граничащие с опасными для здоровья и даже жизни. По существу, такие формы полного отвергания ребенка можно расценить как «психологическое убийство», то есть лишение права и возможности самостоятельного психического функционирования и развития. Своим поведением по отношению к ребенку отец переводит его исходно неопределенную в семье позицию в позицию явно и жестко отвергаемого. Описанная ситуация формирует своеобразную структуру его личности. В силу закона психического развития (интериоризации) Л.С. Выготского глубокая структура личности преступника отражает структуру его первой социальной группы, в которую он оказывается принудительно включенным.

И так, можно сделать следующий вывод: описанная выше внутрисемейная ситуация приводит к повышенной зависимости ребенка от родителей, постоянному напряжению остающихся неудовлетворенных биологических (висцеральных, моторных и др.), а позже и психологических функций, а еще позже к психологически пассивной личностной позиции.

Усиливающаяся зависимость в условиях отвергания формирует у ребенка психологическое образование, которое авторы назвали «комплексом страха аннимиляции» или, другими словами, страхом смерти. Страх смерти здесь - это не клинический симптом, его очень редко можно наблюдать в форме прямого открытого высказывания преступника. Тем не менее, понятие «страха смерти» выдвигается как теоритическая объяснительная конструкция, без введения которой невозможно понять конкретную форму рассматриваемых преступлений - насильственное лишение жизни другого человека.

В литературе существуют различные точки зрения относительно происхождения страха смерти и его значения в жизни человека. Однако все авторы, писавшие на эту тему, считают отвергание ребенка в детстве одним из важнейших факторов, обостряющих у него чувство страха смерти. Связывая здесь страх смерти с детерминацией насильственных преступлений (убийств), авторы подчеркивают его своеобразие в этой функции. Понятно, что сам по себе страх смерти не специфичен для преступников, он легко обнаруживается клинически в различных психопатологических проявлениях личности — фобических состояниях, тревожности, шизофрении и пр. Однако в убийстве он должен принимать своеобразную форму, детерминирующую преступное действие.

Одной из особенностей страха смерти, присущего рассматриваемой категории преступников, является его полная неосознаваемость. Мысль о смерти никогда не достигает уровня их сознания в обычном состоянии, но если это происходит, то выступает уже как непосредственный криминогенный характер. Как было сказано выше, ранняя ситуация развития ребенка несет в себе постоянную угрозу его биологическому существованию. Этот этап жизни характерен полным отсутствием сознания, и что объективно существующая угроза отражается на организменном уровне, в форме определенного биологического гомеостаза, особенностью которого является напряженность обеспечивающих жизнедеятельность биологических функций. Это специфическое состояние организма, функционирующего на пределе своих адаптивных возможностей, представляет собой первоначальную форму субъективной репрезентации страха смерти. В качестве причин страха смерти, можно отметить отсутствие обеспечивающего безопасность ребенка поведения матери[10], отсутствие действий, ожидаемых ребенком в определенное время[11], что нарушает сохранение гомеостаза. В этих условиях и возникает напряжение как наиболее сильная эмоциональная компонента[12]. Это напряжение первоначально является «усилием» организма, направленным против действующей извне разрушающей силы. Страх смерти можно понять как эмоциональный аспект этого «усилия».

Если на ранних этапах онтогенеза защита против страха как результата отвергания выражается на биологическом уровне - напряженный гомеостаз с низкими порогами раздражительности, и следовательно с высокой чувствительностью к внешним воздействиям, то по мере развития ребенка начинают формироваться его психические аналоги в форме постоянного психического напряжения с высокой чувствительностью в сфере межличностных контактов. В ситуации жесткого отвергания возможны различные варианты психологической защиты, в принципе и не криминогенные.

В своих работах авторы обнаруживают присущие насильственным преступникам искажения в восприятии окружающих событий в основном в форме субъективной концепции агрессивности окружающей среды. Последний фактор, авторы рассматривают как достаточно общий во всех вариантах психологической защиты у лиц, совершивших насильственные преступления. Большое значение этой защиты состоит в том, что в ней со всей очевидностью просматривается общий радикал всей жизненной ситуации рассматриваемой категории лиц - внешнее отвергание, являющееся формой проявления агрессии.

Факт приписывания правонарушителем качества агрессивности окружающей его среде иногда называют механизмом проекции. Суть последнего состоит в том, что преступник неосознаваемо для себя переносит на окружающие ситуации и людей те особенности, которые отвергает в самом себе. Этот механизм кажется правдоподобным, потому, что в его основе лежит отношение отвергания - фундаментальное отношение в генезисе насильственных действий. Проекцию в данном случае можно понять как «выведение вовне», объективирование неприемлемых для данного лица особенностей его личности.

Необходимо отметить, что формирование самого механизма проекции происходит далеко не у каждой личности, но лишь у определенной их категории. Авторы предполагают, что в основе самой возможности образования способности к проецированию лежит вся та же ситуация отвергания, как межличностный прототип отношений «отбрасывания», «выведения за пределы, вовне». По сути дела, насильственный преступник, приписывая внешней ситуации или другому лицу агрессивные намерения, отторгает от себя то, с чем он не может примириться, не может интегрировать в структуру своей личности, в конечном счете он отторгает то, что не может подавить или нейтрализовать в себе.

Таким образом, проецирование как отторжение неприемлемого - есть психический эквивалент реального отторжения правонарушителя в детстве его ближайшей средой — семьей. Отторгнутые психические образования, согласно развиваемой здесь концепции, подвергаются насилию и уничтожению. Это означает: то, что должно, но не может быть подавлено в себе, несет потенциал смертельной опасности, причем такой, от которой уйти нельзя, но можно только уничтожить. Как отмечалось выше, в генезисе насильственного преступления реальность смерти, гибели появляется на самых ранних этапах жизни. Смертельная опасность для него действительно существует в ситуации отвергания родителями в виде стресса, активизирующего защитные биологические процессы жизнеобеспечения. Это состояние для ребенка неуправляемо. Таким образом, авторы полагают, что качество «смертельности» исходно представляет собой ассоциацию близких к критическим значениям систем жизнеобеспечения и ситуации отвергания. Существенно, что фактор, выводящий жизнедеятельность на критический уровень и в тоже время поддерживающий ее, один и тот же - семья и прежде всего мать ребенка. Это обстоятельство порождает глубокую противоречивость онтологического статуса ребенка, полную неопределенность его существования.

Описанная «ситуация смертельной опасности» может быть в принципе «вынесена вовне» тогда, когда ребенок выходит из полной биологической зависимости от матери и своей семьи. Если факт существования насильственных преступлений с очевидностью показывает, что даже с возрастом ребенок, формировавшийся в подобной среде, оказывается неспособным выйти из нее, он лишь предпринимает попытки вывести ее «из себя». Последнее проявляется в различных формах насилия над другими детьми, животными, деструктивных формах поведения в отношении предметов.

Указанная ситуация происхождения личностного модуса «смертельности» находит хорошее подтверждение в одном из наиболее ярких качеств насильственных преступников - обострении чувства справедливости. По их мнению, справедливость - это строгое выполнение каждым возложенных на него как формальных, так и неформальных обязанностей и предъявляемых к нему требований, в соответствии с определенным ему положением. Всякое отклонение от этих требований и обязанностей - это проявление несправедливости и должно влечь за собой суровое наказание. В этом убеждении бросается в глаза строгая ограниченность допустимых вариантов поведения. Последняя, на взгляд ученых, хорошо корректирует с указанной выше стороной качества «смертельности»- критичностью значений систем жизнеобеспечении, которые, выходя за свои пределы, угрожают индивиду гибелью, поэтому он весьма «озабочен» удержанием этих значений в определенных пределах. Характерно также, что пределы допустимого поведения, как правило, устанавливаются самим правонарушителем, который часто устанавливает их исходя из своих субъективных критериев, а потом ожидает или требует их соблюдения от других,

В целом можно сказать, что в насильственных преступлениях имеет место объективация дезинтегрирующей, разрушительной «идеи» смерти, имеющий реальный психобиологический прототип.

Указанные выше два основных качества реальной жизненной позиции преступника, образующихся в ситуации отвергания - критический уровень функционирования систем жизнеобеспечения и повышенная зависимость от жизнеобеспечивающих факторов - могут с течением времени кристаллизоваться в автономные психические структуры личности. Оба они воплощаются в особом онтологическом модусе личности насильственного преступника, который можно обозначить как «экстремальность существования» и считать его основным этиологическим фактором убийства. В ходе жизни правонарушителя этот модус может принимать самые различные формы, воплощаться в разных мотивах и ситуациях, но именно он образует смысл совершаемого деяния.