Французские дети не плюются едой 7 глава

Ходят легенды о том, как Дольто подходила к ревущим младенцам в больнице и терпеливо объясняла им, почему они находятся в этом месте и где сейчас их родители. Малыши тут же затихали.

Все это совсем не похоже на распространенный метод общения с грудными детьми: мол, малыши распознают голос матери или затихают под успокаивающие звуки.

Метод Дольто не имеет отношения к обучению ребенка речи или к техникам раннего развития, нацеленным на то, чтобы превратить малыша в очередного Эйнштейна. Нет, Франсуаза Дольто мыслила шире. Она пыталась донести до родителей, насколько важно содержание того, что говорится непосредственно ребенку либо в его присутствии. Прежде всего родители должны говорить детям правду, как бы подтверждая то, что те и так уже знают. Дольто считала, что дети еще в утробе начинают «подслушивать» взрослые разговоры и интуитивно «считывать» проблемы и конфликты. Еще до появления сонограмм она представляла разговор между матерью и ребенком, которому всего несколько минут от роду, примерно таким: «Понимаешь, мы тебя ждали. Ты — маленький мальчик. Может быть, ты слышал, как мы говорили, что хотим девочку. Но теперь мы очень счастливы, что у нас родился мальчик».

Дольто настаивала на том, что малыш должен участвовать в разговорах о разводе родителей с полугодовалого возраста. Когда умирает бабушка или дедушка, ребенка следует брать на похороны, пусть и ненадолго. «Пусть кто-то из родных пойдет с ним и объяснит: сегодня мы хороним дедушку. Это часть жизни в обществе».

В предисловии к книге Дольто «Когда родители разводятся» социолог из Массачусетского технологического института Шерри Теркл писала, что, по мнению автора, «для ребенка важнее не то, что всегда приносит радость, а то, что он способен рационально осмыслить». В этой же книге говорится, что больше всего ребенку необходим «упорядоченный внутренний мир, благодаря которому он сможет стать самостоятельным и развиваться».

Зарубежные психоаналитики критиковали Дольто за то, что та слишком полагается на интуицию. Но во Франции ее интуитивные предположения удовлетворяют родителей как с интеллектуальной, так и с эстетической точки зрения. А вот представителям других культур идеи Дольто, скорее всего, показались бы странными. Во времена Дольто многие находились под влиянием доктора Спока, который родился пятью годами позже, чем она. Спок писал, что ребенок способен понять, что у него будет младший брат или сестра, лишь в возрасте полутора лет. В основе его теории лежала необходимость прислушиваться к родительским чувствам, но не к детям. «Верьте себе. Вы знаете гораздо больше, чем вам кажется», — так звучит знаменитая первая строка его энциклопедии «Ребенок и уход за ним».

Дольто исповедовала совсем другие взгляды. Даже в пожилом возрасте, будучи тяжело больной, она садилась на пол со своими маленькими пациентами, чтобы увидеть мир их глазами. Об увиденном она рассказывала со свойственной ей прямолинейностью: «Если после рождения ребенка его старший брат или сестра не проявляют ревности… это очень плохой знак. Старший ребенок должен ревновать, потому что для него появление маленького — проблема: в первый раз он видит, как все восхищаются ребенком младше него».

Франсуаза Дольто настаивала на том, что мотивы Детей всегда рациональны, даже если поведение — хуже некуда, и говорила, что родители должны чутко прислушиваться к детям, чтобы понять эти мотивы. «Если ребенок реагирует необычно, у него всегда есть на то причина… Когда ребенок вдруг начинает вести себя не так, как всегда, наша задача — понять, что же произошло.»

В одной из книг она приводит пример в маленького ребенка, который на улице вдруг отказывается идти дальше. Для родителей это всего лишь внезапный приступ упрямства. Но у ребенка всегда есть причина. «Мы должны попытаться понять его. Какая это причина, мы пока не знаем, но можно же над этим задуматься. Главное — не драматизировать ситуацию.»

В одной из статей, посвященных столетнему юбилею Дольто, известный французский психоаналитик Мюриэль Джереби-Валентин таким образом подытожила ее учение: «Человеческие существа общаются друг с другом. Среди них есть большие и маленькие. Но главное — они общаются».

«Ребенок и уход за ним» Спока, кажется, содержит все возможные вопросы, которые только могут возникнуть у родителей: от закупорки слезных протоков до воспитания ребенка в семьях гомосексуалистов (это уже в посмертном издании). А вот книги Дольто умещаются в кармане. Вместо множества конкретных указаний она каждый раз возвращается к основным принципам воспитания, которых не так уж и много. Она как будто ждет, что родители сами задумаются над ними.

Принимать участие в передачах на радио она согласилась при условии, что будет отвечать на письма родителей, но не на телефонные звонки. Ей казалось, что, изложив проблему на бумаге, родители сумеют приблизиться к ее решению. Прадель, ведущий программы, вспоминает ее слова: — «Вот увидите, однажды мы получим письмо от кого-то, кто напишет: „Посылаю вам эти страницы, но, кажется, я уже все понял“. И такое письмо мы действительно получили».

Как и Бенджамина Спока, Дольто иногда обвиняют в том, что из-за нее началась волна вседозволенности в воспитании — особенно в 1970-1980-е. И действительно, ее советы легко можно интерпретировать именно так. (Некоторым родителям так и казалось: слушая, что говорит ребенок, мы должны делать все, что он говорит.)

Однако ее идеи были далеки от вседозволенности. Она считала, что родители, прислушиваясь к детям, должны объяснять им, что происходит в мире, что их окружает. Но в этом мире существуют также и многочисленные ограничения, и ребенок, будучи существом рациональным, способен осознать и принять их. Дольто вовсе не намеревалась опровергнуть модель Руссо, в которой ребенок поставлен в определенные рамки. Напротив, она хотела сохранить эту модель, добавив в нее немного человечности и уважения к детям — то, чего так не хватало во Франции образца 1968 года.

Родители, которых я встречаю в Париже в наши дни, кажется, сумели найти равновесие: они внимательны к детям, но четко знают, «кто в доме хозяин». Во Франции родители всегда прислушиваются к своим детям. Но если маленькой Агате захочется на обед шоколадного торта, она вряд ли его получит.

Как и Руссо, Франсуаза Дольто для французов — царь и бог в том, что касается воспитания. Если малышу снится кошмар, его «всегда можно утешить, поговорив с ним», заявляет Александра, воспитательница детского сада.

— Я обеими руками за то, чтобы разговаривать и общаться с детьми, даже с самыми маленькими. Они все понимают. Мне так кажется.

Французский журнал «Родители» (Parents) утверждает, что, если ребенок боится незнакомцев, мать должна заранее предупредить его, что у них будут гости. А когда раздастся звонок в дверь, надо «сказать, что гость пришел, и пойти открывать дверь. Если малыш не заплачет, когда в комнату войдет незнакомый человек, надо похвалить его».

Мне не раз приходилось слышать о том, как после выписки из роддома во Франции родители приносят новорожденного домой и тут же устраивают ему «экскурсию по дому». (86 % француженок разговаривают со своими новорожденными детьми.)

Вообще французы часто объясняют детям, что происходит: «вот я беру тебя на руки», «меняю подгузник…», «готовимся купаться…» И это не просто, чтобы успокоить малыша, — нет, ему сообщают нужную информацию. А поскольку ребенок такой же человек, родители с ним обычно вежливы. (К тому же никогда не рано привить малышу хорошие манеры.)

На практике вера в то, что младенцы понимают, что им говорят, и способны реагировать соответствующе, дает впечатляющие результаты. Ведь это означает, что малыша можно с пеленок научить спать по ночам, правильно вести себя за столом, есть в определенные часы и не мешать родителям. Другими словами, можно рассчитывать, что малыш хоть чуть да подстроится под нужды взрослых.

Мне удается испытать это на себе, когда Бин исполняется десять месяцев. Уже умея вставать, она опирается на книжный шкаф в гостиной, выдергивает из него все книги, которые только может достать, и бросает их на пол. Меня это, конечно, раздражает. Но мне кажется, ее нельзя останавливать. Обычно я поднимаю книги и ставлю их на место. Но однажды утром к нам в гости заходит знакомая француженка Лара. Увидев, как Бин швыряет книги, она сразу же садится на пол рядом с ней и объясняет терпеливо, но твердо: «Так нельзя». А потом показывает, как ставить книги обратно на полку, и велит Бин заняться этим. При этом она все время повторяет французское слово doucement (аккуратно). (После этого я замечаю, что французы в разговорах с детьми часто говорят doucement.) К моему изумлению, Бин слушает Аару и подчиняется ей.

Этот случай продемонстрировал, как велика культурная пропасть между мной и Ларой как родителями. Я-то думала, что Бин — симпатичное, но неуправляемое существо, с большим потенциалом, но совершенно неспособное себя контролировать. Если иногда она ведет себя хорошо, то это что-то вроде рефлекса у животных, ну или просто везение. Ведь она даже говорить не умеет, и у нее даже волосы еще не выросли!

Но Лара (тогда у нее детей еще не было, а сейчас — две идеально воспитанные дочери) посчитала, что даже в возрасте десяти месяцев Бин способна понимать язык и научиться себя контролировать. Она была уверена, что если Бин захочет, то сможет все сделать doucement — аккуратно. И ведь правда.

 

Франсуаза Дольто умерла в 1988 году. Некоторые из ее интуитивных догадок в области детской психологии впоследствии нашли научное подтверждение. Например, ученые выяснили, что можно определить, какие предметы ребенку знакомы, в зависимости от того, как долго он на них смотрит. Как и взрослые, дети дольше задерживают взгляд на предметах, которые вызывают у них удивление. С начала 1990-х годов исследования, проведенные этим методом, показали, что «младенцы способны решать простейшие арифметические задачи с предметами», они «понимают, что такое мыслительная деятельность, а также имеют определенное представление о том, как люди думают и почему совершают те или иные поступки» (об этом пишет психолог из Йельского университета Пол Блум).

Исследование, проведенное в университете Британской Колумбии, показало, что восьмимесячные дети способны понять, что такое вероятность. Существуют доказательства, что у детей есть понятие о морали! Блум и его коллеги показывали 6-и 10-месячным младенцам нечто вроде кукольного представления, в котором кружок пытался взобраться на горку. В этом ему помогал «добрый» помощник, а «злой» толкал кружок вниз. После представления малышам принесли на подносе «доброго» и «злого». Почти все выбрали «доброго»! «Детей с самого раннего возраста притягивают добрые персонажи и отталкивают злые», — делает вывод Пол Блум.

Разумеется, эти эксперименты не доказывают, что дети понимают речь, как предполагала Дольто. Однако они подтверждают, что младенцы с пеленок способны мыслить рационально. Восприятие грудного ребенка вовсе не представляет собой «многокрасочное, многозвучное месиво». И нам, взрослым, следовало бы думать о том, что мы ему говорим.

 

ГЛАВА 6

Ясли?

 

Когда я звоню маме сообщить, что Бин приняли в государственные парижские ясли, на том конце провода повисает долгая пауза.

— Ясли? — наконец произносит она.

Все мои американские подруги реагируют так же скептически.

— Ни за что не отдам своего в ясли, — фыркает одна; ее сыну девять месяцев — столько же, сколько будет Бин, когда она впервые пойдет в группу. — Ему нужно больше внимания!

Но стоит моим французским соседям узнать, что Бин берут в ясли — crèche, детские учреждения, работающие полный день, — они меня поздравляют чуть ли не с шампанским!

Отношение к яслям, пожалуй, характеризует различия между французами и нефранцузами сильнее всего. Например, мамы-американки, не в восторге от них. Это еще мягко говоря. Само слово «ясли» вызывает у них ассоциации с педофилами и тускло освещенными комнатами, в которых орут дети в грязных подгузниках.

«Моему ребенку нужно больше внимания» — на самом деле это эвфемизм для снобистского «в отличие от тебя, я люблю своего ребенка и не собираюсь отдавать его непонятно куда». Те, кому это по карману, нанимают няню на полный день, а другие, у кого таких возможностей нет, отправляя малышей в ясли, мучаются угрызениями совести.

Дело в том, что подготовительные группы детского сада в конце концов стали частью американской системы бесплатного образования. Но ясли до сих пор остаются заведениями преимущественно частными. Средний класс и эксперты по воспитанию долгое время сходились во мнении, что маленькие дети должны быть под присмотром матери, и государство на этой стадии воспитания вмешиваться не должно, за исключением кризисных периодов.

Одним таким кризисом был период Великой депрессии. В 1933 году правительство США открыло «экстренные ясли», не скрывая, что сделано это с определенной целью — создать новые рабочие места. Большинство государственных яслей закрылись сразу же по окончании периода экономического спада.

Второй кризис разразился, когда США вступили во Вторую мировую войну: кому-то нужно было присматривать за детьми «клепальщицы Рози». В период с 1942 по 1946 год больше всего яслей появилось в Калифорнии, где было сосредоточено основное военное производство, плата за ясли поначалу составляла всего 50 центов в день. Однако, когда война закончилась, правительство объявило, что ясли закрываются, и матери снова могут вернуться к домашним делам. Не всем это понравилось. Первая леди США Элеонор Рузвельт писала: «Многие думали, что ясли — всего лишь чрезвычайная мера на время войны. Но были и те, кто надеялся, что, возможно, необходимость в них сохранится в любое время». Несколько яслей финансировали еще пару лет, но и их в конце концов закрыли.

Необходимость поддержать родителей снова возникла в 1960-е годы, с появлением новых исследований, доказывающих, что неблагополучные условия в раннем детстве приводят к проблемам в более зрелом возрасте. Так возникла организация Head Start, финансирующая детские сады для детей из очень бедных семей. Но поскольку все больше женщин предпочитали выходить на работу, вопрос ухода за детьми становился все более проблематичным. В 1971 году Конгресс США предложил на рассмотрение «Акт о раннем детском образовании». Его целью было организовать профессиональную подготовку кадров для яслей и детских садов и сделать качественные детские учреждения доступными и недорогими. Однако президент Никсон отверг этот акт, заявив, что его авторы поддерживают «коммунистический подход к воспитанию детей в противовес семейному» (яркое проявление психологии времен «холодной войны» — боязнь всего коммунистического — плюс укоренившийся стереотип о том, что матери должны сами ухаживать за детьми).

В 1980-е годы возник новый повод для неоднозначного отношения к дошкольным детским учреждениям: серия обвинений в педофилии владельцев и сотрудников яслей. Многие из них оказались полной ерундой, а подозреваемые были оправданы — выяснилось, что на детей, дававших показания, оказывали давление.

Журналистка Маргарет Талбот писала, что в начале 1980-х даже самые невероятные дела такого рода люди принимали на веру, так как американцы слишком переживали по поводу того, что матери маленьких детей торопятся выйти на работу. «Люди словно испытывали какое-то извращенное облегчение, сменив назойливый повседневный страх за детей на мысли о худшем из того, что вообще может случиться.»

 

Что же касается французов из среднего класса — врачей, архитекторов, моих коллег-журналистов — то они готовы глотку друг другу перегрызть за заветное место в яслях поближе к дому, работающих пять дней в неделю, с восьми утра до шести вечера. Мамы записываются в них еще во время беременности, а когда приходит время, буквально вымаливают местечко для своего ребенка. Поскольку ясли государственные, с родителей берется плата, в зависимости от уровня дохода.

— Идеальная система, просто идеальная, — восхищается моя подруга-француженка Эстер, адвокат, чья дочь пошла в ясли в девять месяцев.

Даже те мои подруги, кто не работает, все равно пытаются пристроить детей в ясли. В качестве альтернативы рассматриваются ясли на неполный день или няня (на нянь выдают государственные субсидии, о чем подробно написано на сайте правительства).

У меня голова идет кругом. Станет ли мой ребенок агрессивным, не почувствует ли себя брошенным? Не нарушится ли привязанность между матерью и ребенком? Или, напротив, Бин социализируется, станет «живой и активной» и «получит квалифицированный уход», в чем не перестают уверять меня знакомые французы?

Впервые начинаю волноваться, что наш с Саймоном межкультурный эксперимент зашел слишком далеко. Одно дело — научиться держать вилку в левой руке и перестать улыбаться незнакомцам. Совсем другое — подвергнуть собственного ребенка странному и потенциально травматичному опыту, загубив ему полдетства. Не слишком ли мы офранцузились? Фуа-гра пусть пробует, но ясли?

 

Решаю навести справки о детском учреждении со столь странным названием. Почему ясли? В яслях ведь Иисус родился.

Оказывается, история французских яслей восходит к 1840-м годам. Тогда заместителем мэра парижского Первого округа был Жан-Баптист-Фермен Марбо, амбициозный молодой адвокат, полный рвения служить людям. В разгар промышленной революции в больших городах, в том числе в Париже, было множество женщин, приехавших из провинции работать швеями и на фабриках. Марбо поручили провести инспекцию бесплатных детских садов для детей от двух до шести лет. Сделав это, он впечатлился: «Как прекрасно заботится общество о детях малоимущих!» Но ему не давал покоя другой вопрос: а кто заботится о детях до двух лет, пока их матери работают? Сверившись со списком малоимущих своего округа, Марбо нанес визит нескольким матерям. «Из дальнего угла грязного двора позвал я мадам Жерар, прачку. Та спустилась ко мне, не желая, чтобы я вошел в ее дом, ибо тот был слишком грязен для глаз моих (ее слова). В руках она держала новорожденного, а рядом стоял младенец полутора лет.»

Марбо выяснил: пока мадам Жерар стирает белье, ее дети остаются с няней. Это стоит 70 сантимов в день — примерно треть дневного заработка Жерар. Няня тоже из бедных; когда Марбо навестил ее, она как раз «занималась делом, приглядывая за тремя маленькими детьми на полу убогой комнатушки».

Для парижской бедноты XIX века подобное было далеко не худшим вариантом. Ведь некоторые матери попросту запирали детей в доме, а то и привязывали к кроватям на целый день. Детям постарше нередко поручали присматривать за младшими пока мать была на работе. Грудных отправляли к кормилицам, где условия подчас были и вовсе опасны для жизни.

И тут Марбо пришла в голову идея создать… ясли. (Название должно было вызывать ассоциации с уютными яслями, в которых родился младенец Иисус.) По мысли Марбо, эти ясли должны были стать местом, где детей до двух лет можно было бы спокойно оставлять на весь день. Финансирование — от обеспеченных спонсоров, которые занимались бы инспекцией. Марбо представлял себе это учреждение как скромное, но безупречно чистое помещение, где няни присматривают за младенцами и заодно читают матерям лекции о гигиене и морали. С матерей планировалось брать лишь пятьдесят сантимов в день. А те, чьи дети все еще находились на грудном вскармливании, могли приходить дважды в день и кормить малышей грудью.

Идея Марбо нашла отклик у властей. Вскоре созвали комитет для изучения проекта, и Марбо отправился на поиски спонсоров. Как всякий проницательный сборщик средств, он взывал не только к человечности, но и к экономической заинтересованности. «Эти дети — ваши сограждане, ваши братья. Они бедны, несчастны и слабы, и вы должны прийти им на помощь, — писал он в уставе яслей, опубликованном в 1845 году. — Вам под силу спасти жизни 10 тысяч детей, так что поспешите: 20 тысяч дополнительных рабочих рук не будут лишними! Рабочие руки — значит, более высокая производительность; а более высокая производительность приносит прибыль.» Он добавлял также, что благодаря яслям матери могут больше не волноваться за своих детей и «посвятить себя работе со спокойной совестью».

Марбо установил часы работы яслей — с пяти тридцати утра до восьми тридцати вечера (смена фабричного работника). Судя по его описанию, жизнь матерей в то время не слишком отличалась от распорядка мам сегодняшних: «Женщина встает в пять утра или раньше, одевает ребенка, успевает сделать кое-какие домашние дела, бежит в ясли и на работу… в восемь вечера спешит обратно, забирает ребенка и грязные пеленки, бежит домой и укладывает бедное дитя спать, затем стирает пеленки, чтобы к завтрашнему дню те высохли, и так каждый день! Как она все успевает?»

Доводы Марбо оказались убедительными, и вскоре на рю де Шайо в Париже, в помещении, предоставленном спонсорами, открылись первые ясли. Двумя годами позже их было уже тринадцать. Впоследствии число яслей продолжало увеличиваться.

После Второй мировой войны французское правительство продолжило открывать ясли под эгидой службы защиты матери и ребенка. Была создана официальная программа подготовки воспитательниц (по-французски — puéricultrice) — эти женщины специализировались по уходу за новорожденными и детьми младше двух лет.

К 1960-м годам малоимущее население во Франции уже не находилось в столь отчаянном положении, к тому же малоимущих стало меньше. Однако все больше мам из среднего класса теперь работали, и ясли стали для них привлекательной перспективой. За десять лет число мест в яслях почти удвоилось, достигнув в 1971 году 32 тысяч. Теперь, если матери не удавалось получить место в яслях, это было серьезным поводом для расстройства. Ясли вдруг стали обязательным пунктом программы для работающих мам.

Появились и разновидности яслей: неполного дня, «семейные» (организованные самими родителями), корпоративные (для сотрудников компаний). Под влиянием Франсуазы Дольто, убежденной, что дети — тоже люди, на уход за ребенком взглянули по-новому, перестав рассматривать его исключительно как попытку уберечь малыша от болезней и возможного влияния улицы. Вскоре к яслям стали применять модные в среднем классе словечки вроде «социализация» и «познание».

 

Впервые о преимуществах яслей я узнала, когда была беременна, — от Дитлинд, моей подруги, уроженки Чикаго, переехавшей в Европу по окончании колледжа. Дитлинд говорит по-французски без запинки и называет себя «феминисткой», что в ее устах звучит очаровательно. Она одна из немногих моих знакомых, кто действительно старается сделать наш мир лучше. Единственный ее недостаток — она совсем не умеет готовить. Ее семья не умерла с голоду лишь стараниями «Пикар», сети супермаркетов готовой еды.

Несмотря на все это, Дитлинд — образцовая мать. Поэтому, когда она сообщает мне, что двое ее сыновей ходили в ясли рядом с моим домом, я беру это на заметку. По словам Дитлинд, эти ясли просто замечательные. Прошло уже несколько лет, а она по-прежнему здоровается на улице с директрисой и воспитательницами. Да и мальчики с радостью вспоминают те дни. Их любимая воспитательница сама стригла их!

Как настоящая подруга Дитлинд предлагает замолвить за меня словечко перед директрисой. И все время повторяет: мол, эти ясли «самые обычные». Не знаю, как это понимать. Или она думает, что мне нужны дизайнерские кроватки? А может, «самые обычные» — эвфемизм для «убогие» (но при этом «замечательные»)?

Перед своей мамой я изображаю из себя бесстрашную космополитку, но по правде, многие ее сомнения гложут и меня. Ясли муниципальные — звучит страшновато. Все равно что отвести Бин на почту или в департамент автотранспорта. Так и вижу свою девочку плачущей в кроватке, а мимо шныряют бездушные бюрократы… Может, мне действительно нужны не «самые обычные» ясли, что бы это ни значило. Или вообще никуда Бин не отправлять?

К сожалению, выбора у меня нет. Я не дошла и до середины книги, которую должна была дописать еще до рождения дочери. После родов взяла отпуск на несколько месяцев, а теперь сроки, и так уже продленные, совсем поджимают. Мы наняли чудесную няню, филиппинку Аделин, — та приходит по утрам и сидит с Бин весь день. Но проблема в том, что я работаю дома, в маленьком кабинетике. И не могу удержаться, чтобы не давать ценные указания дочке или няне, что бесит их обеих. Бин, кажется, уже начала понимать тагалог, основной филиппинский диалект. Но меня удручает не то, что Аделин общается с ней на тагалоге, а то, что она, похоже, делает это в местном «Макдональдсе», потому что каждый раз, когда мы проходим мимо, Бин показывает пальцем и радостно визжит. Так что не исключено, что «самые обычные» ясли в нашем случае лучше няни.

К моему удивлению, в яслях нам теоретически обещают местечко — благодаря стараниям Дитлинд. Начинаю понимать, что ясли — это невообразимо удобно. Те, что советует Дитлинд, — в пяти минутах пешком. Есть еще одни — напротив нашего дома. Я могла бы забегать и кормить Бин грудью, а заодно вытирать сопли — совсем как прачка из XIX века.

Но главным образом я готова согласиться на ясли потому, что мне все труднее и труднее справляться с давлением знакомых французов. Анна и прочие мамочки из нашего двора на все лады расхваливают это заведение. В конце концов мы с Саймоном решаем, что шансы попасть в ясли, несмотря на договоренность с директрисой, минимальны, поэтому идем в городской совет и подаем официальную заявку.

 

Почему многие американцы так скептически настроены в отношении яслей? Ответ на этот вопрос также уходит корнями в XIX век. В середине этого века новости об изобретении Марбо достигли Америки, тоже не избежавшей ужастиков с детьми, привязанными к кроватям.

Любопытствующие филантропы отправились в Париж, и ясли их поразили. В течение нескольких десятилетий благотворительные заведения для детей малоимущих работающих мам открылись в Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии и Буффало. Некоторые сохранили свое французское название — crèche, другие стали именоваться детскими садами. К 1890 году в Америке было 90 яслей. Во многие отдавали своих детей недавние эмигранты. Ведь им нужно было оградить их от улицы и воспитать настоящими американцами.

В начале XX века в Штатах возникло целое движение по организации садов для детей от двух до шести лет. В основу этого движения легли идеи о важности раннего обучения и стимуляции эмоционального и общественного развития детей. Но с самого начала сады были ориентированы на американцев из обеспеченных и средних слоев общества.

Американский средний класс относится к яслям настороженно. Отчасти из-за подачи: «Вот если бы они назывались центрами раннего обучения от нуля до пяти лет, — другое дело», — говорит Шейла Камерман, профессор Колумбийского университета, уже несколько десятилетий изучающая работу детских дошкольных учреждений. Американцев беспокоит, как именно пребывание в садике влияет на неокрепшую детскую психику. Мне приходилось читать о том, что дети, посещающие ясли и детские сады, отстают в развитии и со временем становятся более агрессивными; кроме того, нарушается связь с матерью. Некоторые мамы увольняются с работы, лишь бы не отдавать детей в ясли. И нередко оказываются правы: американская система воспитания неоднородна по качеству, никаких общенациональных стандартов нет. Поданным Министерства труда, воспитатели детских садов зарабатывают меньше уборщиков; недовольство оплатой, отсутствие льгот и стрессовые условия труда вынуждают многих увольняться, текучка составляет около 35 % в год.

Разумеется, есть и хорошие сады, но они либо непомерно дорогие, либо корпоративные — для сотрудников компаний. Зато плохие сады — сплошь и рядом, особенно страдают от плохих условий содержания дети из бедных семей.

Есть и детские центры (как правило, дорогие), где к воспитанию относятся как к подготовительной ступени перед колледжем. Одна компания из Колорадо сообщала в рекламе, что в ее центрах «дети обучаются грамоте до года».

В Париже около трети детей до трех лет посещают ясли; многие ходят в «домашние» ясли (в пригородах государственных учреждений по-прежнему не так много). Француженки, конечно, знают о существовании педофилов, но убеждены, что в яслях столкнуться с ними невозможно. В присутствии квалифицированных взрослых, считают они, их дети находятся в большей безопасности, чем «наедине с незнакомым человеком». Француженки явно предпочитают ясли услугам частных нянь, работающих на дому, — здесь их иногда называют «мамиными ассистентами». «Если ребенку предстоит на весь день оставаться с кем-то вдвоем, пусть уж это буду я», — говорит одна из мам. По ее словам, если бы место в яслях им не досталось, часть мам бросила бы работу.

Француженок не меньше других заботят переживания, связанные с первым посещением яслей. Но они склонны рассматривать это как свою личную проблему. «Во Франции родители не боятся отправлять детей в ясли, — отмечает Мари Виринк, социолог Министерства труда Франции. — Напротив, им кажется, если места не достанется, их дети чего-то недополучат».

Во французских яслях детей не учат читать, там нет ничего из программы «раннего развития». Они просто общаются с другими детьми. В Америке лишь некоторые родители указывают общение в числе преимуществ детских садов. Но во Франции об этом говорят все. «Я была уверена, что ясли пойдут ей на пользу, ведь это путь к социализации», — говорит моя подруга Эстер (ее дочка стала посещать ясли в возрасте девяти месяцев).

К тому же во Франции родители считают само собой разумеющимся, что за детьми в яслях ухаживают на высшем уровне. Самая серьезная жалоба, найденная мной на французских форумах, заключалась в том, что одному ребенку на обед принесли равиоли и мусаку — два слишком тяжелых блюда. «Я отправила им письмо, и мне ответили, что шеф-повара в тот день не было на месте, — пишет расстроенная мамочка и мрачно добавляет: — Посмотрим, что будет в другие дни.»

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: