Человек, равнодушный к прекрасному, не поймет Евангелие

Беседы о духовной жизни православного христианина (практика Православия)

ЦИКЛ 4 «ЧЕЛОВЕК В БОЖЬЕМ МИРЕ»

ТЕМА 4.1. "Красота в деснице Твоей".

1. Почему Пасха называется "Красной"?

Красота как одно из Имен Божьих.

Что такое красота и как она проявляется в христианской жизни?

Святые отцы о Красоте.

Согласно учению Православной Церкви, в собственном смысле Красотой является Сам Бог. Он есть Красота Первопричинная и Первообразная. Созданный Богом мир и особенно образ Божий человек отражают первичную, не созданную, вечную, всесовершенную и высочайшую красоту Бога.

- - - - - - - - -

Архим. Савва Мажуко

Светлое Христово Воскресение

Праздник Пасхи — это праздник благодарности, ведь именно благодарность лежит в основании христианства. Быть благодарным это талант, это особое помазание. Неблагодарный человек не может быть христианином, как и неблагодарный христианин незаслуженно носит это имя. Богу мы не можем воздать ничем, поэтому и все наши жертвы Ему — “Твоя от Твоих”. Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? — вопрошает Псалмопевец, и отвечает: Чашу спасения прииму и имя Господне призову (Пс 115:3—4). Принять с благодарностью то, что подаёт нам Господь — вот наш труд и наш подвиг и наша миссия. Отличие благодарного человека — способность замечать чужой труд, чужую красоту, чужую любовь. Этот дар может внезапно настичь человека, и он, как будто обретая зрение, начинает видеть вещи, которых до того не замечал. Поэтому благодарность лежит в основе и религии, и любви, и творчества. Благодарность — это особое отношение человека к Богу и миру, состояние открытости. Через благодарность исчезает отчуждение. Человек благодарный открыт другому и поэтому через благодарность приобщается уже не чужому труду, красоте и любви и радости. Радость даётся нам по причастию к источнику радости через благодарность. Только благодарный человек способен к подлинной радости. И наоборот, если этой радости нет в жизни, значит причина тому — неспособность к благодарению, невосприимчивость к любви другого. Какие бы милости Господь ни изливал на меня — единственные врата радости, врата благодарности закрыты во мне и мною, я недосягаем для радости. Поэтому мы и молимся перед Причастием: Возьмите врата, князи ваша, и возьмитеся врата вечная, и внидет царь славы (Пс 23:9).

Святитель Григорий Богослов пишет: “ Мы получили бытие, чтобы благоденствовать”. другими словами, мы живём, чтобы жить и получать от этого радость. Господь создал человека для того, чтобы он получал радость от того, что он делает. Не удовольствие, а радость. Удовольствие сопряжено с эгоизмом, радость — с благодарностью. Тогда не будет дерзостью сказать, что радость и есть смысл жизни, и даже: радость и есть жизнь. То, что максимально противостояло жизни — смерть, побеждено Воскресением Христовым, и потому радость Евхаристии, радость Жизни есть радость Пасхи. Радость Пасхи — радость восстановленного, исцелённого и цельного человека, радость бессмертия, бессмертия всего человека, а значит и — радость тела. Пасха возвращает нам радость тела. Она есть у детей. Когда мы видим, как танцуют дети, как они бегают, дурачатся — это радость тела, присущая только детям, далеким от парения похоти. Они живут в первый раз и ещё недалеко отошли от начала жизни и не утратили возможности радоваться телу, радоваться телом. Для взрослых чаще всего эта радость закрыта, потому что с радостью тела в них спорит удовольствие плоти. Тело даёт радость, плоть — удовольствие. Радость тела открыта для девственников, живущих в благодарности и благодарении, для целомудренных, но это только начатки, предвосхищения той цельной радости всего исцелённого человека, которая возвращается нам, возвращая нас в детство через Пасху. Пасха — это радость тела, тела воскрешённого, обоженного, а значит, пронизанного Божественным совершенством, Божественным блаженством и Божественной радостью. Пасха возвращает нас в детство, а значит — к самому Источнику Жизни, изобильному и неиссякаемому. Только во Христе мы способны приобщиться подлинной радости. И эта радость всё человеческое преображаёт и исцеляет, наделяет подлинным цветом и звучанием. Поэтому только христиане способны чисто и светло радоваться простым человеческим радостям. В отеческих книгах их называют “утешениями”. Принятое с благодарностью и благодарением доставляет подлинную радость — радость уютного дома, теплой постели, радость конфет, хорошей книги, удобной одежды и т. д. Подлинная радость освобождает от рабства вещам и дарит вещи, освобождает от страха и учит радоваться Богу с трепетом (Пс 2: 1 1), освобождает от страстей и возвращает радость быть человеком.

Бесценный и живительный дар Евхаристии, “ложечка Жизни”, как говорят дети, доступен нам благодаря подвигу Богочеловека. Бог-Слово приходит на землю, принимает в Свою Ипостась всю полноту человечности — вочеловечивается, исцеляет человека в Самом Себе, становится родоначальником нового, живого человечества и ветхого человека — трупоносца — насыщает Жизнью, приобщая его исцелённому и обоженному человечеству. Это не просто повод для радости и благодарности, это и есть Радость в её чистом виде. И сегодня мы принимаем эти дары Человеколюбца и всем своим существом, душой и телом, сердцем и помышлением благодарственно славим Того, Кто для нас есть истинное желание и неизреченное веселие и Кого ныне поет вся тварь. Аминь.

---

Архим. Савва Мажуко

ПРАВО НА КРАСОТУ (избранные отрывки)

Разговор о лишнем

Рассказывают, что однажды пожилой уже Анне Ахматовой подарили ботинки. Созерцая подарок, поэтесса изрекла: “Хорошая вещь. Полезная. Но мне бы чего-нибудь лишнего”.

Разговор о красоте - это разговор о "лишнем", потому что красота - это то, без чего теоретически можно обойтись. Есть вещи принципиально необходимые человеку - пища, кров, одежда - без этого не выживешь, и в трудные годы, например, во время войны, люди заботились главным образом о том, чтобы дети не мерзли и не голодали, - не до красоты было.

Но даже в эти лихие времена находились люди, такие же голодные и больные, которые тратили свои силы и саму жизнь, чтобы спасти прекрасные, но бесполезные вещи. Сотрудники ленинградских музеев, музыканты, литераторы, переводчики… Человек, однажды уязвлённый красотой, уже никогда не сможет без неё жить.

И дело здесь не только в том, что красота примиряет нас с жизнью; переживание прекрасного - это опыт скорее мистический, он выводит человека за пределы его самого, ставит его лицом к лицу с миром Божественным, потому что мы, христиане, знаем, что Красота есть одно из имён Божиих, Он - Прекрасное Само по Себе, и Он же - источник подлинной красоты.

 

Любовь к красоте

“ Всё сущее, - пишет святитель Дионисий Ареопагит, - возникая из Прекрасного и Добра, пребывая в Прекрасном и Добре, возвращается в Прекрасное и Добро. И всё, что существует и появляется, существует и появляется благодаря Прекрасному и Добру” (О Божественных именах 4,10). Заметим здесь принципиальное для христианского упования тождество добра и красоты, идеала этического и эстетического.

Не напрасно святые Отцы дали название знаменитому аскетическому сборнику “ Добротолюбие ” - это перевод греческого - любовь к красоте. Святость подлинно прекрасна! Святой человек как приобщённый Источнику добра и красоты, ставший пре-подобным Ему, не просто несёт на себе печать красоты как чего-то внешнего. Святость открывает в человеке его собственные тайники богообразной красоты и являет красоту других людей, сокрытую даже от них самих.

Когда мы читаем жития подвижников, нас восхищает их удивительное благоговение к людям, чувство вполне искреннее и лишённое всякой фальши и лицемерия. Из той же житийной литературы известно, что святые становились на путь святости, будучи уязвлены, очарованы красотой своего Бога. Преподобный Макарий Египетский пишет, что человек, уязвлённый любовью к Божественной Красоте, “связан и упоён ею, погружён и отведён пленником в иной мир” (Добротолюбие, том 1).

 

Право на красоту

Но здесь всё понятно - красоту Бога и святости не будет оспаривать ни один христианин. Однако мы живём в мире, где добро и красота разошлись, и особенно хорошо это видно в современном искусстве, когда прекрасно, как говорят, грамотно снятый фильм жутко смотреть от того изобилия порока, что выливается на зрителя. Сегодня мы говорим об очаровании зла...

Все вместе это воскрешает внутри христианского общества старинный испуг и недоверие к культуре, подозрительное отношение уже ко всему, так сказать, душевному. И - маятник качнулся в другую сторону - уже верующему человеку приходится отстаивать перед своими собратьями право на красоту. Ведь постепенно, сами того не замечая, мы закрываем себя в православное культурное гетто: у нас своё православное кино, православная книга, православная песня. Создается свой “спасительный” тип одежды и стиль поведения, и если ты как-то выбиваешься из него, к тебе уже относятся иначе - этот не наш!

Но ведь подлинная красота надконфессиональна. Кошки прекрасны не потому что это наши православные кошки, и цветы очаровательны не потому что росли рядом с храмом. Скажете: это Божий мир и не надо путать его с миром культуры. Вот строчка из стихотворения Рильке:

Я чувствовала: мимо рук моих

Прошло дыханье пышной белой розы.

Это сказано чудесно, хотя Рильке и не был православным, как не были православными Платон, Еврипид, Борхес, Бетховен и многие другие гениальные поэты, художники, музыканты, и кому как не нам, служителям Прекрасного Бога, Бога Красоты, учиться слышать и распознавать те чудесные отблески красоты, которыми нас одарили эти люди.

Но ведь это всё душевное, а мы ищем духовного! Это всё, конечно, верно, однако, как говорила одна мудрая женщина, чтобы убить душевность, нужно как минимум её иметь. Невозможно из состояния плотского, в котором большинство из нас обитает, совершить “комсомольский” бросок к духовности, минуя ступень душевного. Поэтому прежде чем браться за “Добротолюбие”, надо бы сдать “экзамен” на вежливость и предупредительность, проверить себя на обязательность и постоянство, и, конечно, ничто так не будит душу, как внимание к прекрасному. Мой внешний вид, манера общаться, мой круг чтения и досуга. Безусловно, есть люди, которых это не касается, они уже на другой ступеньке, но таковых, поверьте, меньшинство.

 

Человек, равнодушный к прекрасному, не поймет Евангелие

...Человек грубых нравов, нечувствительный к прекрасному, просто не имеет в себе способности услышать Евангельскую весть.

Мир вырождается, потому что искусство уже стало полезным, приспособилось или было приспособлено к нуждам, к потребностям плотского человека. Над книгой или фильмом теперь не надо работать, совершать творческое усилие, всё постепенно погружается в сферу развлечения, обслуживания запросов.

Поэтому Церковь должна поддерживать высокое искусство, воспитывать к нему вкус, и начинать надо с нас самих. Церковная музыка, архитектура и иконопись должны быть на высоком уровне - это вопрос принципиальный. Можно, конечно, сослаться на недостаток средств или отмахнуться, как от душевного или от ненужной роскоши. И это будет преступлением с нашей стороны. Прекрасный церковный хор, стройность и красота богослужения, изысканность архитектуры - это формы проповеди... Господь сотворил человека для радости. Величайшей радости мы приобщаемся в созерцании красоты.

И вот что об этом писал неправославный Гёте: “ Когда человек чувствует себя в мире как в едином, прекрасном целом, когда чувство внутренней гармонии приводит его в чистое, свободное восхищение, - в эти минуты вся вселенная, если бы она могла сознавать себя, - удивилась бы и возрадовалась высочайшей цели бытия своего. Ибо к чему служит всё это великолепие солнца, планет и звёзд, этих рождающихся и исчезающих миров, если наконец счастливый человек безотчётно не станет радоваться бытию своему?”.

Почему мы не святые

Любопытное противоречие наблюдается в современной церковной жизни: с одной стороны, история не знает более благоприятных условий для существования Церкви, чем наше время - впервые Церковь свободна от обязательств перед государством, что особенно уникально именно для Русской Церкви, никогда не знавшей такой независимости; мы теперь не должны обслуживать идеологию, “поддерживать курс” или служить империи - Церковь свободна быть сама собой, заниматься своим прямым делом. Возможности, открытые для воцерковления, просто необозримы: каждая семья, даже каждый человек может иметь своё Евангелие, доступ к духовной литературе, причём даже на языке оригинала; лекции, интернет, возрождённые монастыри и церкви, богословские вузы.

Когда-то в египетских обителях на всю братию, число которой иногда превышало сотни человек, была одна-единственная Библия, хранившаяся в храме, но пустыни нищих монахов сияли красотой святости и благодатных даров. Вот в этом и парадокс: при обилии книг, богословов и пастырей, при богатстве церквей мы - нищие, духовно пустые и слабые, и народ вовсе не ломится в церкви, а тот, что заполняет храмы, к сожалению, в большинстве своём невежествен и не ищет духовного труда, удовлетворяя лишь свои личные естественно-религиозные потребности.

Однако читая апостольские тексты, весьма удивляешься тому, что первое поколение христиан дерзновенно именовало Церковь обществом святых. Слово “христианин” всего 3 раза встречается в Новом Завете, и это обстоятельство побудило многих библеистов считать, что сами христиане именовали себя иначе: гораздо чаще как самоназвание упоминаются три нарицания “ученики”, “братья” и “святые”, то есть общество христиан есть общество учеников и святых, которые настолько свои друг другу, что живут как братья. Почти все Послания апостола Павла адресованы святым: “возлюбленным святым” Римской церкви, “призванным святым” Коринфа, святым, находящимся в Ефесе, Филиппах, Колоссах. Писались эти тексты для святых, а читаем их мы - христиане XXI века, общество учеников, собрание святых братьев.

Эта мысль способна не только озадачить, но и испугать: какие же мы святые - поддерживаем, конечно, и всё признаём, но святые - вон они - на иконах. Святой Павел и другие писатели апостольского века передали нам святость церковной жизни как единственную возможную норму, ориентир и мерило церковности человека. Значит, что-то с нами не так? Значит, как-то мы не так живём в Церкви? И кого тогда считать церковным человеком?

Какой образ возникает у нас, когда мы произносим фразу “воцерковлённый человек”? Он правильно одевается, православно говорит, слушает радио “Радонеж”, выписывает православные газеты, смотрит православные фильмы, каждый месяц причащается, ходит в паломничество и знает всех батюшек. Можно перечислить множество моментов, но их количество не перерастёт в качество церковной жизни, это будет набор черт, ничем не связанных. Что даёт им жизнь и связывает воедино, что оправдывает юродство современного христианина? То, что собственно и составляет жизнь Церкви - Евхаристия. “Природа самой Церкви - евхаристична, - писал отец Киприан (Керн), - Церковь есть Тело Христово. Евхаристия есть также Тело Христово. Поэтому без Евхаристии нет церковности, нет и не может быть оцерковления жизни”.

 

Уже не сами по себе

Там, где нет осознания этой простой истины, не может быть и речи о воцерковлении. Но что чаще всего говорят о Евхаристии? Это элемент ежемесячного очищения от грехов или защита от тёмных сил, это главный момент личного духовного роста. Но в том-то и дело, что Евхаристия - это прежде всего никак не личное дело. Это дело христианской общины, евхаристичной по своей сути.

В церкви я не сам по себе, я ношу имя “брат” или “сестра”, а это имена-отношения: я не просто брат, я брат кому-то, и это не метафора, а исповедание органического, даже единокровного родства причащающихся от единой Крови, и потому единство христиан у Чаши есть вершина церковной жизни и её цель, но всей жизни не исчерпывает. Евхаристия должна продолжаться и вне стен Церкви, потому что мы братья и сёстры навсегда и везде, скорби и радости моих братьев и сестёр, единокровных мне во Христе, - мои скорби и радости, а потому доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере (Гал.6:10).

И именно в этом жизнь Церкви. Не во внешних только каких-то моментах, безусловно важных, но в вере, действующей любовью (см. Гал.5:6). Такой воцерковлённости и следует искать. Беда многих из нас в том, что в Церкви “ мы числимся, но не живём ”, как писал в своё время замечательный русский философ Ю.Ф. Самарин, а это значит, что проблема воцерковления есть проблема жизни общины. Если общины нет или в жизни её неверно расставлены акценты - как человеку приобщиться к жизни этой общины?

Такова объективная сторона проблемы воцерковления. Разрешить этот вопрос непросто, необходимо не только время, но и воля пастыря и церковного народа к разрешению этой ситуации.

 

Оскудение любви

Наконец, есть и субъективная сторона, о которой говорят гораздо чаще. В ней мы можем выделить два момента: универсальный и современный. О первом лучше всего сказано в притче о сеятеле: лишь одна четвёртая семян упала на плодородную почву, три четверти - при дороге, на камне и в тернии - погибли.

Почему гибнут семена, Спаситель также разъяснил: слово похищает лукавый, губит непостоянство и более всего забота века сего и обольщение богатства (Мф.13:22). Это универсальный закон, закон на все времена и эпохи.

А что же наше время? Невиданное падение общественной нравственности, обилие соблазнов, расколотость и одиночество современного человека - действительно серьёзные препятствия не просто к воцерковлению, но и к шагу, предваряющему его - к обретению веры во Христа, потому что, как говорит преподобный Исаак Сирин, “душа видит истину Божию по силе жития”, а насколько “бессильно” и рассеянно наше житиё - писать грустно, хотя, с другой стороны, смиренное осознание этой своей бессильности часто и приводит людей к Богу, ведь тайны открываются смиренным (Сир.3:18-19), а смирение есть единственное условие воспитания подлинной братской любви.

Современному человеку мешает приобщиться к Церкви отсутствие любви: во-первых, в своём собственном сердце, во-вторых, в церковной общине, и оба эти момента тесно взаимосвязаны. И мир, и Церковь страдают от недостатка любви. Нас с головой накрывает бессердечие и равнодушие, мы научились прикрывать свой эгоизм и себялюбие духовными упражнениями, но теплее не становится ни сердцу, ни миру. Пустыня внутри нас, пустыня вокруг нас, “ где полчища слепцов сошлись в борьбе своей ” (М. Арнольд).

Писать по этому поводу и горько и грустно, и сколько бы ни писалось, диагноз нашей не-церковной жизни лучше всего поставили старцы: они ясно видели эту болезнь и в кратких и точных словах описали её суть: “Спросил некто старца: почему имеющиеся ныне между монахами подвижники не получают благодатных даров подобно древним? Старец отвечал: потому что тогда была любовь, и каждый подымал ближнего своего вверх; ныне любовь охладела, и каждый влечёт ближнего своего вниз. По этой причине мы не удостаиваемся получить благодати” (из “Отечника” святителя Игнатия).

Обществом святых нас делает взаимная любовь, и только её отсутствие остужает церковную жизнь, вне которой невозможно и наше личное преуспеяние.

Постоянство в добре

В детстве мне страшно жалко было тратить время на сон: вот если бы можно было выспаться на месяц, на год вперед, чтобы потом спокойно заниматься чем-нибудь настоящим и полезным. Сейчас ко сну я отношусь более трепетно, хотя огромное желание выспаться раз и навсегда меня не покидает. Но эта детская мечта всякий раз вспоминается, как это ни странно, когда пытаешься осознать свою жизнь как жизнь христианина. Отношение к посту, ежедневной молитве, причастию - время от времени настигает бессознательное желание вымолиться или выпоститься впрок. Старые люди говорили “отговеться” - очень интересное слово, и в нём слышится другое: “отделаться”, как бы рассчитаться с Богом по долгам.

Внутренняя христианская жизнь - праздник и Пасха по определению - почему-то со временем превращается в рутину: восторг и свежесть первой молитвы испаряется и остается страшное слово “правило” - как корсет или ортопедическая обувь - душа не должна терять свою форму, образ, обезображиваться. Неоднократно замечено, как святые Отцы настаивают на постоянстве в молитвенном подвиге. Это очень древняя интуиция, и когда в апостольских текстах говорится о подвиге молитвы, непременно подчёркивается важность постоянства в этом деле (напр., Еф.6:18). Более того, апостол Павел говорит о постоянстве в добре вообще (Рим.2:7), и без этого постоянства, то есть постоянного усилия в течение всей жизни, духовный путь христианина невозможен.

А почему же нельзя спастись раз и навсегда? Протестанты часто подшучивают над православными: как это вы не знаете - спасены вы или нет, как это - нет у вас полной уверенности в собственном спасении? Потому и нет, что живём мы по Писанию, а оно нам говорит, что мы спасены в надежде (Рим.8:24). Христос действительно исцелил всего человека (см. Ин.7:23) и открыл для нас путь к обожению, но проделать этот путь я должен сам, это моя история, мой путь творчества.

Кто внимательно читал тексты апостола Павла, тот обращал внимание на павловские “если”: дом же Его - мы, если только дерзновение и упование, которым хвалимся, твердо сохраним до конца (Евр.3:6); Евангелие <…> которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам (1Кор.15:1-2); если только пребываете тверды и непоколебимы в вере и не отпадаете от надежды благовествования (Кол.1:23); ибо мы сделались причастниками Христу, если только начатую жизнь твердо сохраним до конца (Евр.3:14).

Говоря “мы”, Апостол включает и себя в число неуверенных в спасении, зная по опыту, что со всяким может случиться кораблекрушение в вере (1Тим.1:19), и в каждом своём послании этот великий Апостол, пророк и чудотворец просит молитв у своих чад! Как это необычно для сознания языческого и секулярного, ожидающего видеть в святых - героев, личности гордые и твёрдо уверенные в своих силах.

Апостол Павел не герой, он - подвижник. Сам Апостол в своих текстах многократно употребляет слова «подвиг», «подвизаться», «подвижник» - и для нас это обычная церковная лексика - благочестиво и благообразно. Но эти слова Апостол взял из спортивного обихода античности. Слово, обозначающее подвиг, буквально значит “спортивное состязание”, а подвижник - “спортсмен”, причём спорт здесь понимается не как частная практика, а выступление на людях, “позорище”, как говорили в древности. И Апостол не напрасно так активно употреблял этот образ.

Вот он сравнивает христианина с атлетом, бегуном: Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить. Все подвижники (в значении “спортсмены” - и.С.) воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы - нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух; но усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным (1Кор.9:24-27). Важный момент духовного подвижничества подчёркивает Апостол: без воздержания себя - постоянного! - без ограничения себя - невозможен подвиг даже в спорте, а не только в области духа.

Подвиг должен быть постоянным - это очень важно. Спортсмен постоянно должен работать над собой. Здесь даже сама фраза “над собой” - нам подсказка - как будто нужно выйти за пределы себя, вырасти над собой. Но нельзя вдруг и навсегда вырасти над собой, предпринять усилие, за которым уже можно чувствовать себя в безопасности, пройти ту точку возврата, за которой можно, наконец, спокойно выдохнуть. Мы находимся в состоянии постоянного непостоянства, как говорил один мудрый человек, и, если верить апостолу Павлу, то христианином и нельзя оставаться или быть, христианин как бы сбывается в постоянном “томленье крайнего усилья”, это по Фету, а по Посланию к Филиппийцам - Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп.3:13-14).

Но если нельзя ни в чём успокоиться, если духовная жизнь христианина - труд без выходных, почему же тогда сказано иго Мое благо и бремя Мое легко (Мф.11:30)? Где эта искомая лёгкость? Апостол Павел указывает, где её искать: Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе (Флп.4:13). Только во Христе и со Христом это неподъёмное иго подвига веры может понести немощный человек, но это вовсе не значит, что никаких усилий от подвижника не требуется. Быть христианином - постоянный ежечасный труд, и без него никак нельзя. Каждый христианин - труженик и подвижник, то есть должен быть таковым, если он подлинно христианин, а не просто сочувствующий.

И это требует определённого мужества, потому что я тружусь, не рассчитывая ни на что, и опереться мне в себе не на что - все мои прошлые заслуги и достижение - то самое “заднее”, как писал Апостол, которое я должен забывать. Я воцерковляюсь всякий раз, как захожу в церковь, обращаюсь в веру при каждом чтении Евангелия, и каждый раз впервые подхожу к Чаше Евхаристии, “не почитая себя достигшим”. Христианин всегда ученик, он всегда в порыве, всегда в движении вперед, к “почести вышнего звания Божия”. Стремлюсь, не достигну ли я, как достиг меня Христос Иисус (Флп.3:12).

(...)

Цитаты:

преподобный Макарий Египетский:

Бог есть наивысшая красота, к Нему ты должен возводить ум и помыслы и не содержать в мысли ничего, кроме желания увидеть Его.

святитель Василий Великий:

Подлинно неизреченны и неописанны молниеносные блистания Божией красоты: ни слово не может выразить, ни слух вместить.

св. Максим Исповедник:

Бог есть единовидное Прекрасное, поскольку не рассеивается на свойства и виды, порождающие красоту, не является для одних прекрасным, а для других нет, но непоколебимо, безначально, абсолютно, естественно и одним и тем же образом вечно является самим Прекрасным.

Митрополит Макарий (Булгаков):

Все создания Божии прекрасны: научимся любить это прекрасное, как дело рук нашего Господа; но любить так, чтобы из-за тварей не забывать Творца, а, напротив, чтобы через рассматривание красоты видимой только более и более возвышаться нам к созерцанию невидимой, не созданной, высочайшей красоты Божией, и к ней-то привязываться всей своей душой, в ней-то искать для себя истинного блаженства

св. Порфирий Кавсокаливит:

Все вокруг нас – это капли любви Божией. – Радуйтесь тому, что окружает нас. Всё нас учит и ведет к любви Божией. Все вокруг нас – это капли любви Божией; и одушевленное, и неодушевленное, и растения, и звери, и птицы, и горы, и море, и закат, и усыпанное звездами небо. Это маленькая любовь, через которую мы приходим к Любви великой, ко Христу. У цветов, например, своя красота. Они учат нас своим благоуханием, своим величием. Они говорят нам о любви Божией. Они распространяют свой аромат, свою красоту и на грешных, и на праведных.

Чтобы стать христианином, нужно иметь душу поэта, нужно стать поэтом. "Грубых" душ Христос не желает иметь рядом с Собой. Христианин, пусть лишь тогда, когда любит, является поэтом, пребывает в поэзии. Поэтические сердца глубоко проникаются любовью, закладывают ее внутрь сердца, обнимают ее и глубоко чувствуют.

 

Пользуйтесь прекрасными мгновениями! – Они располагают душу к молитве, делают ее тонкой, благородной, поэтичной. Проснитесь утром, чтобы посмотреть, как солнце встает из моря – все в багряной порфире. Когда вас воодушевляет прекрасное место, церковка, что – нибудь еще дивное, не останавливайтесь на этом, идите дальше, переходите на славословие за всю красоту, чтобы жить одним лишь Прекрасным. Все снято: и море, и купание, и пища. Радуйтесь всему. Все нас обогащает, все направляет нас к великой Любви, все нас приводит ко Христу.

Обращайте внимание на все, что создал человек: на дома, на здания, маленькие или большие, на города, на деревни, на людей, на их культуру. Спрашивайте, пополняйте свои знания обо всем, не оставайтесь равнодушными. Это будет помогать вам более глубокому изучению чудных свойств Божиих. Все это бывает хорошим поводом соединить нас со всем и со всеми.

Причины для благодарности и молитвы Господу предоставляются во всем. Живите среди природы, среди всего. Природа – это таинственное Евангелие. Но когда внутри человека нет благодати, тогда не поможет ему и природа. Природа нас пробуждает, но она не может привести нас в рай.

 

св. Иоанн Златоуст:

...Никто не обвиняй красоту лица и не говори этих неосновательных слов: такую-то погубила красота и для такой-то красота была причиною гибели. Не красота виновна в этом, — нет, потому что и она дело Божие, — но развращенная воля: вот причина всех зол!

св. Варсонофий Оптинский:

Внешний мир с его красотами благотворно действует на человека, и душа, способная наслаждаться красотой мира, есть душа возвышенная, но человек, достигший совершенства, созерцает в душе своей такую красоту, перед которой видимый мир ничего не стоит. Господь сказал про душу человека, любящего Бога: Мы придем к нему и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23). Непостижимо, как это в маленьком сердце помещается Сам Господь, а где Господь, там и рай, там и Царство Божие. Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21).

Нынешний мир есть только слабое подобие мира, бывшего некогда до грехопадения. Есть мир Горний, о красотах которого мы не имеем понятия, а понимают его и наслаждаются им только люди святые. Этот мир остался неповрежденным, но земной мир после грехопадения резко изменился. Это все равно как если бы кто-нибудь лучшее музыкальное произведение, например, Бетховена разделил на отдельные тона, тогда впечатление целого не получилось бы. Или картину, например Рафаэля разорвать на клочки и рассматривать отдельные кусочки – что увидели бы мы? Ну, какой-нибудь пальчик, на другом лоскутке – часть одежды и т.д., но величественного впечатления, которое дает произведение Рафаэля, мы, конечно, не получили бы. Разбейте великолепную статую на части, и впечатления прекрасного не получится. Так и нынешний мир. Некоторые подвижники даже отвращали от него свои взоры. Известен один подвижник, который загородил иконой единственное окно своей кельи, а из него открывался восхитительный вид. Его спросили: Как это ты, отец, не хочешь даже взглянуть, а мы не могли налюбоваться и на небо, и на горы, и на Эгейское море с его островами.

Отчего я закрывают окно, вам не понять, но созерцать красоты мира сего я не имею желания.

Это оттого, что он созерцал красоту Горнего мира и не хотел отвлечь от него своего внимания. Действительно, кто познал высшее блаженство, тот нечувствителен к земным утешениям. Но для этого познания надо иметь высокую душу.

«Смотри, какая картина, – начал батюшка, указывая на луну, светящую сквозь деревья. – Это осталось нам в утешение. Недаром сказал Давид пророк: возвеселил меня творением Твоим(Пс. 91, 5). Возвеселил меня, – говорит он, хотя это только намек на ту дивную, недомысленную красоту, которая была создана первоначально. Мы не знаем, какая тогда была луна, какое солнце, какой свет… Все это изменилось по падении. Изменился и видимый, и невидимый мир».

 

 

---

св. Дионисий Ареопагит:

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: