Понимание смысла сообщения

Декодирование значения фразы или логико-грамматической конструкции не исчерпывает процесса понимания. За ним следует наиболее сложный этап — понимание смысла всего сообщения в целом.

Этот этап не представляет особо заметных трудностей в простом повествовательном тексте, передающем какое-либо внешнее событие. Однако он становится трудной задачей, когда сообщение включает в свой состав сложный подтекст и требует раскрытия общей мысли или скрытого за ним смысла.

Такие трудности отчетливо выступают в каждом научном тексте, для понимания которого недостаточно декодировать значение каждой из входящих в его состав фразы, но необходимо их сопоставление, выделение основной мысли и второстепенных деталей. Общая мысль научного текста становится ясной лишь в результате сложной аналитико-синтетической работы, без которой понимание текста остается на уровне отражения значения отдельных фраз и не приводит к нужному эффекту.

Сложность процесса понимания научного (объяснительного) текста легко видеть, если проследить весь последовательный процесс действий, которые приводят к его нормальному пониманию. Развернутая форма этого процесса включает:

 

1) выделение составных элементов текста;

2) иногда подчеркивание наиболее информативных частей;

3) сопоставление этих частей между собой;

4) составление деятельных схем, в которых эти части соотносятся;

5) формулировку положения, вытекающего из их сопоставления;

6) составление кратких схем, которые отражают в логической форме основное содержание изучаемого отрывка.

 

Только в том случае, когда в результате длительной работы весь (иногда очень объемной) текст укладывается в короткую логическую схему, которая в любой момент может быть снова развернута, процесс превращения текста в сокращенную «мысль» может считаться законченным. Сложность всей работы над пониманием отрывка может быть прослежена и более экономным путем. Один из таких путей сводится к регистрации движения глаз читающего текст.

Для этой цели к глазу испытуемого прикрепляется зеркальце, движущееся вместе с глазом, и траектория движения луча, падающего на это зеркальце, регистрируется на фотобумаге, или с четырех сторон глаза на кожу наклеиваются электроды, позволяющие прямым путем записать движения глазного яблока (метод окулографии).

С этой же целью применяется и фотоэлектрический метод, заключающийся в том, что пучок света, проходящий через инфракрасный фильтр, падает на глаз, и разница потенциалов между темным зрачком и светлой радужкой, изменяющаяся с движениями глаз, регистрируется на фонографической бумаге. Регистрация дви­жений глаз при чтении сложного текста показывает, что движения глаз в этом слу­чае вовсе не носят простого последовательного характера. Глаз движется скачка­ми, фиксируя отдельные части текста, многократно возвращаясь обратно и сличая отдельные его фрагменты. Только такая сложная система движений глаз, выделя­ющая и сопоставляющая наиболее важные фрагменты информации, даваемой тек­стом, приводит в итоге к его пониманию.

 

У относительно неопытного чтеца движения глаз носят сложный характер; у опыт­ного чтеца они сокращаются, и выделение наиболее информативных пунктов текста приобретает обобщенный характер, а процесс сопоставления выделенных фрагмен­тов все больше и больше переносится во внутренний план, осуществляясь во внут­ренней речи.

Следует отметить, что именно в понимании научного текста с особенной отчетливо­стью выступают те различные процессы декодирования, которые отличают понима­ние нового и незнакомого текста от понимания старого и хорошо знакомого текста.

Если вероятность правильного понимания общего содержания нового и сложного текста по простой догадке очень низка, нужна большая работа по выделению его наи­более существенных (наиболее информативных) частей и сопоставлению их между собой. При понимании старого и хорошо знакомого текста вероятность схватывания общего смысла по простой догадке возрастает, и длительная работа над анализом наиболее информативных частей и их сопоставлением становится излишней.

Это легко увидеть, если сравнить две неоконченные фразы, из которых в первой од­нозначное окончание возникает с большой вероятностью из самого текста, а во вто­рой составляет множество альтернатив, нахождение которых требует дальнейшей работы и сопоставления с теми данными, которые даются в контексте. Человек, чи­тающий фразу «наступила зима, и выпал глубокий...», вряд ли задумывается, запол­няя пробел словом «снег», однозначно следующим из содержания фразы, в то время как человек, читающий фразу «я долго собирался и наконец вышел на улицу, чтобы купить себе...», не имеет однозначного решения, и может выбрать правильный конец фразы из многих с равной вероятностью возникающих альтернатив, если получит из контекста необходимую для решения дополнительную информацию.

Аналогичные различия возникают при декодировании научного текста, передающе­го знакомую или менее знакомую информацию.

 

Совершенно естественно, что для понимания менее знакомой информации не­обходима работа по сопоставлению многих деталей текста, в то время как ознаком­ление со знакомой информацией может протекать более сокращенным путем.

За последнее время сформировалась новая отрасль науки, получившая назва­ние «теории информации», которая сделала возможным количественный анализ трудностей, возникающих при декодировании информации, и позволила ближе подойти к точному изучению этого процесса.

Не меньшую сложность, чем декодирование научного текста, представляет про­цесс понимания художественного текста, хотя возникающие при этом трудности носят иной характер.

Именно здесь понимание является не просто декодированием значения отдель­ных фраз или всего контекста, а сложным путем от развернутого внешнего текста к его внутреннему смыслу.

Каждый художественный текст скрывает известный подтекст, который выра­жает смысл данного произведения (или отрывка) или отдельных действующих лиц, которые читающий должен вывести из описания поступков, и, наконец, отноше­ние автора к излагаемому повествованию, событиям и поступкам. Отсюда вытека­ет, что задача, стоящая перед читающим художественное произведение, заключа­ется вовсе не в том, чтобы усвоить повествование, которое это произведение дает, но в том, чтобы выявить подтекст, понять смысл, уяснить мотивы действующих лиц и отношение автора к излагаемым событиям.

 

Работа по раскрытию смысла художественного произведения отнюдь не является простой, и можно с уверенностью сказать, что глубина раскрытия внутреннего смыс­ла разными людьми, читающими художественный текст, глубоко отлична от пони­мания простого повествовательного и описательного (а может быть, даже и научно­го, объяснительного) текста. Отличие от декодирования научного текста заключает­ся здесь в том, что целью понимания текста является выявление сложных логических связей, составляющих общую мысль научного текста, а не раскрытие внутреннего, не выраженного прямо в тексте смысла или подтекста, который есть в каждом худо­жественном произведении.

 

Психологическая структура художественного текста уже проявляется в пословицах и баснях. В пословицах «не все то золото, что блестит» или «не красна изба углами, а красна пирогами» вовсе не говорится о ценности золота или об оценке избы. В этих пословицах речь идет о качествах человека, о путях его правильной оценки, и бук­вальное понимание пословиц, не переходящее к их внутреннему смыслу, означает их непонимание. То же можно сказать и о баснях, смысл которых не заключается в рас­сказе о каком-нибудь эпизоде из жизни животных, а в раскрытии тех отношений, ко­торые составляют смысл морального значения. В данных случаях перенос или мета­фора являются основным признаком этой формы художественного произведения, а переход от внешнего содержания к внутреннему смыслу — основным требованием, предъявляемым к их пониманию.

 

Так же отчетливо эта структура выступает и в других формах художественных про­изведений.

 

В рассказе Воронковой «Девочка из города» описывается случай, когда дети, кото­рые пошли купаться в реке, предупреждали девочку, чтобы она не плыла на лодке вниз по реке, потому что там находится плотина и лодка может перевернуться. Когда же девочка, не послушавшаяся их советов, не возвратилась, дети пошли искать ее вниз по реке и за плотиной увидели плавающую на воде красную шапочку. Внешнее содержание рассказа сводится к описанию события, наиболее существенный эпизод которого вообще не отражен в тексте. Однако строка «и они увидели на воде крас­ную шапочку» имеет вполне определенный смысл, выражая в этом маленьком факте указание на трагическое событие. Естественно, что простая передача внешнего сю­жета ни в какой степени не говорит о понимании рассказа и что подлинное декодиро­вание смысла проявляется в переходе к не сформулированному в рассказе под­тексту.

 

В приведенном рассказе задача читающего заключается в том, чтобы проникнуть в то событие, которое только косвенным путем отражается во внешнем тексте. В другом рассказе задача понимания текста еще более сложна и заключается в том, чтобы от внешнего события перейти к раскрытию глубоких мотивов и отношений.

 

В рассказе «Чужая девочка» говорится о том, как женщина удочерила девочку, кото­рая долгое время не могла привыкнуть к новой семье и очень сдержанно принимала теплое отношение приемной матери. Но однажды весной, когда расцвели подснеж­ники, она набрала букет и, отдавая его приютившей ее женщине, сказала: «Это тебе... мама». В этом случае одно слово в фразе «это тебе... мама» означает глубокое измене­ние в эмоциональной жизни девочки, впервые признавшей чужую женщину матерью, и читающий, который ограничился усвоением внешнего сюжета и не сделал психо­логического вывода, конечно, не может считаться понявшим этот рассказ.

 

Еще более отчетливо выступает подобное сложное соотношение внешнего содержа­ния с внутренним смыслом в больших художественных произведениях, и известная реплика в «Горе от ума» — «Уж утро» вовсе не означает простого констатирования времени суток, а указывает на бессонную ночь, так же как и реплика Чацкого «Каре­ту мне, карету!» имеет глубокий внутренний смысл разрыва героя с враждебным ему обществом.

 

Вся работа режиссера с актером, столь глубоко описанная К. С. Станиславским, мо­жет служить развернутым примером тех переходов от внешнего содержания к внут­ренним смыслам и мотивам, которые составляют существо подлинного «прозрения текста», вскрывающего его внутренний смысл.

 

Если грамматические коды языка, о которых мы говорили, являются системой средств, позволяющих выразить любые логические отношения, и могут быть с успе­хом использованы при декодировании текста, то художественный текст почти не име­ет опор, которые обеспечивали бы подобную работу по декодированию скрытого за ним смысла. Исключение составляют лишь средства пунктуации в письменной речи и средства интонации в речи.

 

Достаточно посмотреть, как меняется внутренний смысл высказывания при измене­нии пунктуации, чтобы его значение как средства управления смыслом сообщения стало ясным. Сравним, например, три варианта расстановки знаков препинания в уже приведенной фразе: «это тебе, мама»; «это тебе... мама!»; «это... тебе, мама!» и мы уви­дим, что в первом случае пунктуация вообще не используется для выражения специ­ального внутреннего смысла, во втором она выделяет изменившееся отношение де­вочки к матери, а в третьем — ее робость при данном поступке. Это дает все основания считать пунктуацию кодом внутренних смыслов в той степени, в какой синтаксиче­ские средства являются кодом внешних логических отношений.

 

Отчетливее выступают приемы декодирования внутренних смыслов художе­ственного отрывка в средствах, используемых в устной речи, и особенно в интона­циях и в разбивке текста на значащие фрагменты с помощью пауз. Использование этих средств и составляет основной путь в работе над выразительной речью акте­ра, который должен овладеть умением пользоваться этими средствами для того, чтобы научиться доводить до слушателя не повествование о внешних событиях, но раскрытие внутреннего смысла произведения.

 

Одна из советских исследователей, Я. Г. Морозова, приводит в качестве примера по­добную работу над, казалось бы, простым рассказом А. Гайдара «Чук и Гек».

 

Прямой текст описывает известные внешние события.

 

«Жил человек в лесу возле синих гор. Он заскучал и попросил разрешения написать жене письмо, чтобы она вместе с ребятишками приехала к нему в гости». Однако, если в работе над раскрытием внутреннего смысла этого отрывка используются средства интонации и пауз, разбивающие его на смысловые части, отрывок начинает звучать иначе:

 

«Жил человек в лесу возле синих гор...» начинает выражать чувство долго тянувшихся дней («жил человек...») одиночества («в лесу...»).

 

«Он заскучал и попросил разрешения написать жене письмо, чтобы она вместе с ребятишками приехала к нему в гости». Здесь раскрывается картина тоски, отношения к жене, детям; желание увидеть их, пусть ненадолго, и т. д.

 

Средства пауз и интонаций относятся целиком к устной речи, хотя в старых рукописях наряду с «черными знаками» (грамматической пунктуацией) иногда использовались «красные знаки», которые служили внешними средствами выделять смысловые единицы и управлять переходом от внешнего значения текста к его внутреннему смыслу.

 

Сложность процесса декодирования внутреннего смысла художественного текста дает основание считать, что следует учить декодировать (раскрывать) внутренний смысл произведения так же, как учили декодировать (понимать) его внешнее (логико-грамматическое) значение, что психология должна разработать наиболее рациональные пути такого обучения. Психологии еще мало известно о факторах, которые могут затруднять процесс декодирования внутренних смыслов, и их анализ должен явиться специальным предметом будущих исследований.

 

Патология понимания речи

Процесс декодирования речевого высказывания (или поступающей информации) может существенно нарушаться при патологических состояниях мозга, и формы этого нарушения позволяют ближе подойти к описанию психологического строения процесса понимания.

Нарушение уровня декодирования сложного сообщения может иметь место при умственной отсталости или при тех формах снижения умственной деятельности, которые выступают при органической деменции. В этих случаях происходит следующее:

 

• понимание значения отдельных слов может резко обедняться;

• доминирующее место сохраняется за непосредственным, конкретным или наглядно-образным представлением о значении слов;

• переносное или отвлеченное значение слов становится недоступным, и все понимание приобретает выраженный конкретный характер.

 

Естественно, что в этих случаях декодирование значения фраз или логико-грамматических конструкций тоже резко упрощается, и если понимание элементарных по структуре предложений, выражающих простые «коммуникации события», остается доступным, то раскрытие значения сложных логико-грамматических конструкций становится невозможным и либо ставит субъекта в тупик, либо заменяется упрощенными догадками. Декодирование внутреннего смысла сообщения оказывается здесь вряд ли возможным, хотя, как показывает клиника, в этих слу­чаях могут иметь место значительные диссоциации, при которых полная невоз­можность усвоения отвлеченного значения сложных логико-грамматических структур не сопровождается таким же отчетливым распадом понимания эмоцио­нального смысла высказывания.

Совершенно иную (во многих отношениях обратную) картину нарушения де­кодирования сообщения можно видеть при некоторых формах психических забо­леваний и, в частности, при шизофрении.

 

Как мы уже указывали выше, соотношение вероятностей всплывания наиболее ча­сто встречающихся значений слов и соответствующий выбор определенных альтер­натив (например, понимание «дерева как сосны, березы, дуба, а не как «дерева» ло­гических альтернатив, доминирующих у логиков) оказывается нарушенным; сло­ва начинают вызывать любые, с равной мерой вероятности всплывающие связи, и однозначное понимание даже наиболее простых сообщений нарушается, становится многозначным, причем иногда маловероятные связи возникают либо с равной, либо с большей вероятностью, чем обычные связи, прямо вытекающие из простой прак­тики.

 

Вот почему в психопатологии принято говорить о «многозначности», «непонятно­сти» тех связей, которые возникают у больного шизофренией, декодирование сооб­щения у которого может принять сложный, вычурный и трудно предсказуемый ха­рактер.

 

Особое значение для лучшего понимания психологической структуры процесса де­кодирования (понимания) речевого высказывания имеет, однако, нейропсихологи-ческий анализ тех его изменений, которые возникают при локальных поражениях мозга.

 

Значение локальной патологии мозга, как известно, заключается в том, что пораже­ние устраняет здесь тот или иной логический фактор, необходимый для нормально­го протекания психологических процессов, а это приводит к тому, что нарушение со­ответствующей функции начинает носить совершенно определенный специфиче­ский характер.

 

Кратко обозначим те нарушения процесса декодирования речи, которые возникают при различных локальных поражениях мозга.

 

Очаговое поражение коры левой височной области (ее верхне-задних отделов) при­водит к распаду фонематического слуха, а отсюда — к невозможности воспринимать четкую предметную отнесенность, а иногда и четкое значение слов. Феномен того «отчуждения смысла слов», который выступает в этих случаях, заключается в том, что больной, который, как это уже было указано выше, недостаточно отчетливо вос­принимает звуковую структуру слова, начинает смешивать значение этого слова с близкими по звучанию, в результате чего слово «голос» начинает восприниматься не то как «гонос», не то как «колос», не то как «холост», а слово «огурец» может быть воспринято как «конец», «окрест» или «околес» и т. п. Естественно, что декодирова­ние речевого сообщения в этих случаях становится особенно затруднительным, и больной начинает реагировать на речевые сообщения как на комплекс шумов или как на диффузное смешение отдельных связей. Характерно, что общий смысл сообще­ния оказывается в этих случаях иногда более понятным, чем его непосредственное значение. Возможно, это объясняется тем, что интонационно-мелодические компоненты речи продолжают лучше доходить до больного, чем значение отдельных слов; возможно также, что восприятие одного (отвлеченного) слова дает основания для компенсации дефектов, которые возникают в результате неполноценного восприя­тия отдельных конкретных слов. Факты указывают на потенциальные возможности интеллектуальной деятельности этих больных, которые сохранились, несмотря на грубые дефекты декодирования отдельных слов, несущих информацию.

 

Совершенно иной характер носит нарушение декодирования (понимания речевого сообщения) при поражении теменно-затылочных отделов левого полушария.

 

Понимание отдельных слов остается полностью сохранным и отличается лишь не­которым сужением скрытых за словом связей. Однако основной дефект, возникаю­щий при поражениях, — это нарушение возможности размещать воспринимаемые элементы и представления в известных внутренних симультанных схемах и вызыва­ет значительные затруднения в понимании тех логико-грамматических конструкций, которые передают систему человеческих отношений и понимание которых требует одновременного внутреннего сопоставления включенных в них компонентов. Вот почему больные этой группы без труда понимают смысл таких «коммуникаций со­бытий», как «лес горит», «мальчик ударил собаку», «девочка пьет горячий чай» или более сложные варианты вроде «отец и мать ушли в кино, а дома остались старая няня и дети», но оказываются совершенно не в состоянии понять значение таких грамма­тических конструкций, выражающих отношения, как «брат отца» или «отец брата», «круг под квадратом» или «квадрат под кругом», «солнце освещается землей» или «земля освещается солнцем», не говоря уже о сложных формах выражения отноше­ний, формах двойного отрицания или сложных сравнительных конструкций типа «Оля светлее Сони, но темнее Кати». Во всех этих случаях отдельные предметы, обо­значенные словами, хорошо воспринимаются больным, но попытки уловить их со­отношения вызывают у него полную растерянность, и только длительное обучение больного с переходом к развернутому использованию дополнительных вспомога­тельных средств, с помощью которых больной последовательно может дойти до зна­чения данной конструкции, которое он не может схватить сразу, позволяет частично компенсировать его дефект. Следует отметить, что и у этой группы больных понима­ние внутреннего эмоционального смысла сообщения остается более сохранным, и, по-видимому, отражает тот факт, что этот процесс осуществляется иными система­ми мозга, чем декодирование логико-грамматических отношений.

 

Другая картина нарушения процессов декодирования речевых сообщений наступа­ет при поражении лобных долей мозга, которые играют существенную роль в програм­мировании, регуляции и контроле сложных форм сознательной деятельности чело­века.

 

Понимание отдельных слов и логико-грамматических конструкций здесь полностью сохранным и не вызывает каких-нибудь заметных трудностей. Однако всюду, где субъект должен проводить известную активную работу по декодированию воспри­нимаемого сообщения, тормозить непосредственное впечатление о значении впечат­ляемой речевой конструкции и пытаться проникнуть глубже в ее внутренние смыс­ловые отношения, больной начинает испытывать трудности, и процесс декодирова­ния проявляет иногда значительные дефекты. Вот почему понимание смысла пословиц и басен оказывается часто нарушенным, и больные, легко схватывающие их непос­редственное значение, нередко оказываются не в состоянии проникнуть в их внут­ренний смысл, ограничиваясь констатацией непосредственного конкретного значе­ния. С другой стороны, больной с массивным поражением лобных долей мозга оказывается не состоянии отделить собственный сюжет передаваемого сообщения от бесконтрольно всплывающих ассоциаций и начинает, например, передавать известный рассказ Л. Н. Толстого «Курица и золотые яйца» (в котором говорится о том, что хозяин зарезал курицу, которая несла золотые яйца, но ничего внутри нее не нашел), оказываясь не в состоянии понять скрытую за ним мораль, и не может даже отделить содержание от побочных ассоциаций и передает его так: «Курица... несла яйца... хозяин их продавал на рынке... или сдавал государству...» и т. д.

 

Нет необходимости говорить о том, что всякая работа по декодированию внутреннего смысла рассказа или мотивов действующих лиц остается совершенно недоступной для этой группы больных, у которых понимание внутреннего смысла оказывается, несравненно менее доступным, чем понимание внешних значений, и анализ которых вплотную подводит к раскрытию существенных психофизиологических механизмов сложных процессов декодирования речевого сообщения.

 

⇐ Предыдущая123456789

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: