Психологическая проблема фразы как единицы высказывания

Чем определяется переход от отдельных слов к фразам, которые составляют основную единицу целого высказывания?

Мы уже сказали о том, что если изолированное слово обозначает предмет (действие или качество) и обобщает его (т. е. вводит в определенную категорию), то фраза является выражением целой мысли определенного суждения.

Каков процесс порождения этой наиболее короткой формы речевого сообщения? В разные периоды психологи и лингвисты делали различные попытки ответить на этот вопрос.

Классическая психология прошлого, исходившая из традиций ассоциационизма, ограничивалась лишь самыми общими утверждениями о том, что фраза или предложение является результатом ассоциации отдельных слов, что каждое слово вызывает ряд ассоциаций, т. е. другие слова, связь которых и представляет собой целое предложение.

Однако совершенно очевидно, что подобные попытки понять порождение целого связного высказывания из отдельных денотативных или коннотативных значений слова несостоятельны: ни обозначение, ни обобщение предметов, действий и свойств, ни актуализация «смысловых полей», стоящих за словом, еще не приводит к появлению связного высказывания, основной формой которого является фраза.

Фразу следует, скорее, рассматривать как единую систему, относящуюся к тому типу процессов, о которых говорил Лешли (1951), впервые поставивший вопрос о «серийно организованных формах поведения», или как сложную «динамическую структуру», о которой говорили ранние представители гештальтпсихологии, рассматривавшие музыкальную мелодию как единое динамическое целое. Как известно, представители Вюрцбургской школы в психологии считали, что в основе таких динамических образований, вызывающих целое суждение, лежит некая общая интенция или установка, которая в дальнейшем и приводит к возникновению целых организованных логических структур.

Однако подобные предположения лишь подчеркивают своеобразие тех процессов, которые обеспечивают порождение фразы. Они лишь формулируют проблему, но еще ни в какой степени не раскрывают ее сущность. Потребовалось, длительное время, чтобы понять процесс порождения целой фразы, этой единицы речевого сообщения.

Факт существования подобных глаголов, требующих дополняющих их слов, был внимательно изучен как в классической, так и в современной лингвистике и получил название «валентности» слова, которая измеряется числом -всплывающих слов, дополняющих предшествующее слово до языкового (синтаксического) целого (Кэрролл, 1938, 1964; Филлмор, 1967, 1970; Апресян, 1974; и др.).

Подобные элементарные синтаксические связи слов (или «синтагмы») с необходимостью возникают у ребенка, как только слово, входящее в неразрывную связь с практическим намерением, действием или жестом ребенка (что мы обозначили выше как «симпрактический контекст»), начинает приобретать самостоятельность, т. е. когда «симпрактический контекст заменяется «синсемантическим контекстом» (Бюлер, 1934). Можно, следовательно, думать, что появление подобных «синтагм», дополняющих изолированное слово до связного целого (или, тем более, цепи «синтагм») и превращающее «однословное предложение» маленького "ребенка в сцепление по крайней мере двух, а затем и нескольких связанных в единую речевую систему слов (Браун, 1973; Халлидей, 1975; и др.), по своему происхождению связано с первоначальной «симпрактической» речью, всегда имеющей строение «желание — имя» или «имя — действие». Подобная связь иногда принимает более сложные формы («имя — действие — объект»), требующие уже более сложных по своему строению синтагм, что является переносом на -речевой уровень тех действенных связей, которые выступали на ранних этапах развития ребенка.

Таким образом, такие синтагмы (или цепи синтагм), в которых одно слово требует дополнения другим словом, является порождением практической деятельности, лишь перенесенной в речевой план; эти единицы речевого высказывания имеют совершенно иное психологическое происхождение и строение, чем процессы ассоциативного введения обозначенного предмета в определенную категорию или в определенные «семантические поля», о которых мы уже говорили.

Согласно современным лингвистическим представлениям -в языке можно выделить два совершенно различных принципа организации словесных значений, из которых один, порождающий понятия, можно назвать парадигматическим, а другой, порождающий высказывания, — синтагматическим (Якобсон, 1971).

Резюмируем вкратце то, чем различаются эти два принципа организации языка.

Парадигматическая организация языка — это включение „данного элемента языка в известную систему противопоставлений или в известную иерархическую систему кодов. Так, например, каждый звук противостоит другому: «б» отличается от «п» звонкостью; такой же звонкостью отличается «д» от «т»; вместе они входят в систему согласных и противопоставляются гласным, а всё вместе составляет звуковую или фонематическую организацию языка как систему иерархически построенных отношений.

То же самое имеет отношение и к лексике. Слово «собака» противопоставляется словам «кошка», «корова», «лошадь» и т, п., но все эти слова вместе входят в группу обозначений домашних животных, которые противопоставляются диким животным. И та, и другая группы входят в еще более высокую категорию — животные вообще, которые противопоставляются растениям, в свою очередь, и животные к растения входят в еще более сложную группу — живое, которое противопоставляется неживому.

Этот принцип противопоставлений и организации иерархические системы отношений лежит в основе образования понятий. Отдельные изолированные слова полностью подчиняются этому парадигматическому принципу организации. Этому же принципу организации подчиняются не только фонетические и лексические элементы слова, но и морфологические и семантические формы слова: существительные противопоставляются глаголам, глаголы — прилагательным, абстрактные слова — конкретным словам, и каждая из этих групп составляет целую иерархию, которая и образует понятие.

Таким образом, первым принципом организации языка, которому подчиняется слово как известный элемент языка, является парадигматическая организация системы кодов.

Совершенно другими особенностями отличается организация высказывания или предложения. С переходом от слова к предложению возникает новый принцип организации языка и новый принцип организации речи. В лингвистике он называется синтагматическим принципом. Он заключается в-, том, что в основе организации высказывания лежит не иерархия противопоставления, а плавные переходы от одного слова к другому, и если мы обратимся к самому простому предложению «Дом горит», или «Собака лает», то» увидим, что речь здесь вовсе не идет о противопоставлении слова «дом» слову «горит» или слова «собака» слову «лает»; речь идет и не о парадигматическом противопоставлении, иерархии элементов, а о плавном переходе от одного элемента к другому, об организации слитного высказывания.

Известно, что предложения, как самые простые, так и более сложные, не появляются у ребенка сразу, а формируются в процессе длительного развития. Этот процесс изучался многими психологами.

На первых этапах ребенок обладает лишь отдельными словами и, рассказывая о сюжете, например о картине «Опять двойка», он говорит: «собака», «мальчик», в это время, копируя выражение мальчика и великолепно разыгрывая ситуацию, которая изображена на картине. Это не стадия развития восприятия, а стадия развития того языка, с помощью которого ребенок выражает содержание картины. Лишь значительно позже, на стадии развитой речи, мы имеем дело не с изолированными словами, а с сериями слов, которые подчиняются не парадигматическому принципу строения, а входят в систему словесных рядов или в систему последовательных синтагматических цепей, составляя единицу выражения мысли или предложения.

Таким образом, слова, входящие в предложение, образуют высказывания, формулировку мысли или события и являются, следовательно, единицами суждения. Такие группы слов состоят из отдельных элементов синтаксиса и в простых случаях ограничиваются только объектом и предикатом («дом горит»), в более сложных случаях включают субъект, предикат, объект («мальчик ударил собаку», «девочка пьет чай»); на этой основе образуются, наконец, такие высказывания, которые практически могут выражать любую мысль. Во всех случаях мысль, выражаемая системой слов, подчиняется не столько принципу противопоставления и иерархической организации, сколько принципу последовательной синтагматической организации, и эти два принципа — парадигматический и синтагматический — являются основными принципами организации языка, имеющими для психологов решающее значение.

Существенным фактом является то, что синтагматическая организация связей, составляющих основу плавного высказывания, оказывается более естественной формой речи, чем парадигматическая система противопоставления. Можно даже думать, что парадигматическая система противопоставления или ассоциации отдельных слов, которая может казаться наиболее простой формой связи слов. В качестве примера приведем наблюдения, которые были сделаны почти 50 лет назад. Еще в 1928 г. мы пытались изучать, как образуются связи между отдельными словами в речи ребенка разных ступеней развития. Для этой цели мы давали ребенку отдельные слова (например, «солнце», «окно», «собака») и просили ответить первым пришедшим в голову словом. Это был классический ассоциативный эксперимент. Получив соответствующие результаты, мы обрабатывали их, учитывая характер связи, которая может быть более простой или более сложной, и латентные периоды, т. е. то время, которое нужно ребенку для ответа на данное слово.

Оказалось, что связи, возникающие у ребенка в ответ на слово, разделяются на два больших класса. Мы назвали: их тогда «ассоциативными» и «предикативными». Одни дети отвечают на данное слово первым пришедшим в голову существительным, например: «собака — кошка», «солнце — луна», «крышка — труба», «стол — скатерть» и т. п. Этот тип связей получил название ассоциативных. Другие дети отвечают на данное им существительное глаголом или прилагательным, давая такого типа ответы: «собака лает», «девочка плачет», «дом горит», «луна светит». Такие ответы обозначались как предикативные.

Анализ показал, что у ребенка 5—7 лет наблюдается резкое преобладание или даже полное доминирование предикативных реакций; ассоциативные реакции очень редки, ребенок преимущественно делает из данного слова целую фразу. Лишь в более позднем возрасте начинают появляться ассоциативные ответы, а у подростка или взрослого ассоциативные ответы типа «солнце — луна», «собака — кошка» явно преобладают. Таким образом, предикативные ответы, которые являются единицами синтагматической организации речи, составляют прототип фразы и появляются в речи ребенка гораздо раньше, чем ассоциативные ответы. Оказалось, далее, что латентные периоды предикативных: ответов гораздо короче, чем ассоциативных, и если предикативные ответы (типа «дом горит», «собака лает») имеют у ребенка очень сжатое распределение и в среднем равны 1,4—1,6 с, то при ассоциативных ответах («солнце — луна»> «собака — кошка», «дом — окно») величины латентных периодов очень различны; наряду с очень малыми встречаются и очень большие. Оба эти факта говорят о том, что-ассоциативные ответы являются не исходными, как это думали и до сих пор думают подавляющее число психологов, а поздними образованиями. Исходными, ранними образованиями являются предикативные ответы, возникающие чаще и имеющие более короткие латентные периоды, чем ассоциативные.

Таким образом, есть полное основание думать, что парадигматические (ассоциативные) ответы имеют совершенно иную природу и психологическую структуру, чем синтагматические (предикативные). Последние составляют более раннюю форму речевой деятельности и интимно связаны с естественной практической жизнью ребенка.

Структурный анализ фразы

Как объяснить формирование подобных синтагматических связей?

Многие авторы (Хоуэс, 1954; и др.) считают основным фактором, определяющим появление того или иного «дополняющего» слова, ту частоту, с которой оно появляется в речевом словаре, и считают, что синтагматические связи можно рассматривать как своеобразный пример Марковских цепей, где последующее звено целиком определяется предшествующим.

Однако вряд ли подобные объяснения имеют основание. Порождение фразы как единицы высказывания подчиняется, по-видимому, другим законам и имеет совершенно иную природу, в корне отличающуюся от простых механических правил сцеплений слов по принципу наибольшей частоты.

Каждое предложение имеет целостное строение, отличающееся известным единством (coherence): именно это смысловое единство, а не механическое совпадение по принципу наибольшей вероятности появления слов лежит в основе порождения фразы.

Есть все основания думать, что основную проблему нужно формулировать иначе и вместо вопроса о том, как возникают фразы из отдельных слов, что и приводит в дальнейшем к порождению фразы, выражающей определенную мысль, следует задаться вопросом, не исходит ли высказывание из первичной мысли, или замысла, которые лишь затем превращаются в систему слов, образующих фразу. Рассмотрим подробнее вопрос в внутреннем строении фразы и перейдем к основным законам ее порождения. Синтагматическая организация высказывания обязательно включает в свой состав сочетания по крайней мере двух слов: субъекта и предиката, существительного и глагола. Однако эта синтагматическая организация предложения может быть разной сложности. В самых простых случаях она ограничивается только двумя словами в других, более сложных случаях эта структура (субъект и предикат) сохраняется, но каждый из компонентов распадается на дополнительные группы. Примером таких более сложных фраз могут быть конструкции типа «Мальчик ударил собаку» или «Девочка пьет чай», в которых рядом с подлежащим (S) и сказуемым (Р) выделяется еще объект (О), на который направлено действие, и фраза принимает более сложный характер (S—*Р—*0).

Словесные конструкции могут, как известно, принимать еще более сложные формы, когда каждый из основных составных компонентов фразы может составлять целую сложную группу. Примером таких более сложных образований могут служить фразы типа «Большая поляна заросла густой травой», или «Красивый олень быстро пробежал по густому лесу», или: «Когда я ночью услышал громкий стук в дверь,, я очень испугался». Эти более сложно построенные конструкции включают уже не только отдельные элементы (субъект или подлежащее, действие или сказуемое и объект действия или дополнение), но целые группы слов, которые условно обозначаются в современной лингвистике как «группа существительного или подлежащего» (minal phrase, сокращенно— АФ), «группа глагола или сказуемого» (Verbal phrase, сокращенно— VP) в свою очередь, каждая из них может распадаться на целый ряд подчиненных им дополнительных образований.

Эти сложные синтаксические конструкции имеют четкую грамматическую структуру, характерную для каждого языка (русского, немецкого, английского и т. д.). Этот факт привлек внимание лингвистов и вызвал предположение, что сама по себе грамматическая структура, которую в обычных наблюдениях трудно отделить от влияний, вносимых содержанием фразы, может существовать и независимо от значения входящих в ее состав слов. Так, известный русский лингвист Л. В. Щерба предложил грамматические конструкции, состоящие из одних только искусственных, бессмысленных слов, сохраняя, однако, грамматические формы (порядок; слов, суффиксы и флексии), свойственные русскому языку, и показал, что, несмотря на полную бессмысленность каждого входящего в нее слова, общий смысл этой конструкции остается понятным. Примером такой конструкции может служить фраза: «Глокая куздра штеко бодланула бокра и кудрячит бокренка». Эта фраза понимается как сообщение о том, что какое-та (глокая) животное (куздра) - крепко»; (штеко) ударило или боднуло (бодланула) и продолжает что-то делать (кудрячит) с маленьким животным (бокренком).

На грамматическом анализе таких фраз, составленных из бессмысленных слов, Л. В. Щерба пытался показать самостоятельность существования грамматических форм русского языка и дать анализ тех формальных закономерностей, которые составляют синтаксис.

Та же мысль о самостоятельных законах синтаксических структур стала в дальнейшем отправным пунктом для работ известного американского лингвиста Н. Хомского (1957, 1965), который внес существенный вклад в учение о грамматических структурах и был одним из основателей современной трансформационной лингвистики.

Предложенная им фраза состояла из осмысленных слов. «Бесцветные зеленые идеи бурно спят». Но, несмотря на то, то каждое из этих слов в смысловом отношении противоречило другим, общая формальная правильность всей конструкции оставалась бесспорной.

Прием, использованный Н. Хомским, является одним из способов формального анализа грамматической структуры фраз независимо от их значения; он показал, что с помощью такого приема можно выделить синтаксические структуры, составляющие основную схему фраз.

В обеих приведенных конструкциях легко угадывается группа подлежащего (NP) группа сказуемого (VP) и входящие в их состав подчиненные структуры. Эти закономерные грамматические структуры Н. Хомский обозначил как «поверхностные синтаксические структуры языка», указав, что для каждого языка эти «поверхностные синтаксические структуры» специфичны.

Характерным является не только факт, что число таких «поверхностных синтаксических структур» в каждом языке чрезвычайно велико, но и то обстоятельство, что каждую из них можно выразить самым различным образом.

Так, фразу «Николай сомневался в правильности предложенной ему научной гипотезы» можно выразить иным образом: «Николай не был уверен в обоснованности предложенной ему научной гипотезы», или: «Николай выражал сомнение в том, что предложенная ему научная гипотеза соответствует фактам» и «Николай не считал, что предложенную ему научную гипотезу можно считать правильной» и т. д.

Все это показывает, что число вариантов фраз, выражающих одну и ту же мысль, весьма значительно, что возможность «перефразировки» одного и того же предложения обладает большим числом «степеней свободы». Один из лингвистов, изучавших изменчивость правильно построенных фраз, счел возможным сказать, что число фраз, которые могут встречаться в живом языке, значительно превосходит число секунд человеческой жизни.

С другой стороны, есть и вторая особенность высказываний, ставящая перед психологией и лингвистикой важную проблему.

Приведенные примеры показывают, что одна и та же мысль может быть выражена многими различными предложениями, однако существуют случаи, когда одно и то же предложение имеет различное значение.

Так, например, предложение «Коля пошел к Оле с Мишей» может означать, что «Коля пошел к Оле, которая жила вместе с Мишей» или что «Коля вместе с Мишей пошли навестить Олю». Фраза «Мужу изменять нельзя» также имеет двойное значение, и в одном случае означает, что «мужу не следует изменять жене», а в другом — что «жена не должна изменять мужу».

Подобные фразы являются двузначными, или омонимическими, и для их расшифровки слушающий должен прибегать к соответственным маркерам (выделение слов ударением, применение различных пауз и т. д.). К этим средствам мы еще обратимся ниже.

Возникает вопрос: каким путем маленький ребенок 3— 4 лет в течение невероятно короткого срока (за 6—8 месяцев) овладевает этим бесчисленным и свободно варьирующим инвентарем грамматических структур родного языка?

Согласно гипотезе Н. Хомского за бесчисленным числом «поверхностных синтаксических структур» (различных для разных языков) существуют «глубинные синтаксические структуры», отражающие общие схемы выражения мысли, число которых сравнительно невелико; именно это и дает ребенку возможность овладеть в такой короткий период этими «глубинными синтаксическими структурами» и вывести из них любые «поверхностные грамматические структуры» языка, на котором он говорит.

Одновременно Н. Хомский высказал предложение, что омонимичность тех фраз, которые внешне являются идентичными, сводится к тому, что, обладая одинаковой «поверхностной синтаксической структурой», они имеют различную «глубинную структуру» и что если бы мы могли перейти к объективному описанию этих «глубинных структур» то получили бы возможность научного описания различий, кроющихся за внешне однозначными фразами.

Н. Хомский разработал метод, позволяющий научно подойти к решению обоих вопросов и дать анализ как «глубинных синтаксических структур» языка, так и той роли, которую эти структуры играют в порождении «поверхностных синтаксических структур» языка. Именно поэтому направление работ, начатое по инициативе Н. Хомского, можно в равной мере назвать и «порождающей» и «трансформационной» грамматикой языка.

Путь исследования «глубинных структур языка» и их, превращения в «поверхностные структуры», который предложил Н. Хомский, заключался, с одной стороны, в тщательном выделении тех компонентов, которые включены в состав«синтаксической структуры, а с другой стороны, в описании тех сравнительно ограниченных по числу трансформаций, которые может претерпевать данная конструкция.

Такими трансформациями, описанными Н. Хомским и его единомышленниками (Дж. Миллером, М. Бивером, Дж. Феодором и др.)> были такие правила, как правила превращения исходного («ядерного») предложения, как, например, «Петя получил сливу» (положительная, активная форма), в другое: «Слива получена Петей» (положительная пассивная форма), или в третье: «Петя не получил сливу» (отрицательная активная форма) или «Слива не получена Петей» (отрицательная пассивная форма), или: «Получил Петя сливу?» (вопросительная положительная форма) или «Получена ли Петей слива?» (вопросительная пассивная форма) и т. д.

Наряду с этими допустимыми трансформациями Н. Хомский описал и грамматически недопустимые, к числу которых относятся, например, такие, как «Слива получила Петю», «Получила ли слива Петю?» и т. д.

Описание этих «ядерных» грамматических структур и немногочисленных законов их трансформаций и составило основу трансформационной лингвистики, которая позволила перейти к научному описанию процесса порождения предложения и объяснить тот факт, что ребенок овладевает основными, многообразными и изменчивыми грамматическими формами языка в столь короткие сроки.

Мы оставим в стороне то малоубедительное предположение Н. Хомского, что невероятно быстрое овладение основными «глубинными» синтаксическими структурами языка, которое можно наблюдать у ребенка, может объясняться существованием у ребенка «врожденных языковых структур», которые лишь мобилизуются при его общении со взрослыми. Это «нативистское» предположение, выдвинутое Н. Хомским и его единомышленниками (Бивером, Феодором и др.) в противовес «эмпирическим» теориям постепенного усвоения языка, типичным для бихевиоризма, кажется нам неубедительным именно потому, что, как уже было сказано выше, язык -формируется на основе реальных действий ребенка в виде активных действий с предметами, которые создают развернутую практическую основу для будущего отношения «субъект — предикат — объект», лежащего в основе простейших («ядерных») структур языка. Это положение освещено МакНилом (1970 и др.), Дж. Брунером (1975) и нами (Лурия, 1975), и мы не будем подробно на нем останавливаться.

Описание структуры основных проявлений языка и соотношение «поверхностных» и «глубинных» синтаксических структур, выдвинутое Н. Хомским, имеют бесспорное значение как для лучшего понимания процесса овладения языком, так и для анализа процесса понимания отдельных грамматических структур.

Как было указано некоторыми авторами (Миллер, 1967; и др.), процесс понимания предъявленной фразы в значительной мере сводится к тому, что человек, воспринимающий эту «фразу, переходит от «поверхностных» к «глубинным» грамматическим структурам, выделяя основную логику их построения.

Однако соотношение «поверхностных» и «глубинных» грамматических структур фразы может быть различным. В некоторых фразах это соотношение «поверхностных» и «глубинных» структур языка является прямым и однозначным, и переход от «поверхностных» грамматических структур фразы к ее «глубинной» структуре не требует никакого труда. Это имеет место, например, в таких простых фразах, как «дом горит» или «мальчик ударил собаку», где схема 5—Р или 5—Р—0 одинаково относится к обоим уровням грамматических структур.

Однако в других фразах это соотношение оказывается уже гораздо более сложным, а иногда даже конфликтным, и переход от «поверхностных» к «глубинным» грамматическим структурам требует специальных усилий, связанных с трансформацией предложенной фразы в другие, подводящие эту «фразу ближе к «глубинным» грамматическим структурам.

Особенно отчетливо это может выступать в таких упомянутых выше фразах, которые внешне имеют сходное (или даже одинаковое) построение, но в которых их «глубинная» структура оказывается различной.

Примером могут служить две фразы, структура которых была подробно исследована Н. Хомским: 1) «Петя предложил яблоко» и 2) «Петя попросил яблоко». Эти фразы кажутся внешне одинаковыми по своему строению, однако их «глубинные» грамматические структуры глубоко различны. В первой фразе подлежащее «Петя» обозначает реально действующее лицо; смысловое строение этой фразы можно обозначить как движение «слева направо», в то время как вторая внешне сходная фраза включает новое, прямо не обозначенное в ней лицо и может быть развернута как «Петя попросил, чтобы кто-нибудь дал ему яблоко», что требует ее осмысливания как бы «справа налево» (кто-то даст Пете яблоко, которое тот ожидает). Различие «глубинной грамматики можно обнаружить и при анализе фраз, имеющих два различных значения. Так, в приведенной выше фразе «Петя пришел к Оле с Мишей», которая, как уже было упомянуто, может иметь два разных значения, эти различия с успехом выражаются при анализе их «глубинных» структур, что видно, если дать «скобочное» изображение вариантов этой фразы: «Петя пришел к (Оле с Мишей)» и «Петя пришел (к Оле) с Мишей».

То же выступает и в английских фразах, внимательно проанализированных Н. Хомским, в которых двойной смысл проявляется особенно четко в результате того, что в английском языке часто употребляются слова, лишенные таких «грамматических маркеров», как флексии.

Примером может служить такая фраза, как «They are flying planes», которая одинаково может обозначать и «Они летят на самолетах», и «Они (это) — летающие самолеты», или фраза «They are hunting lions», которая может иметь два различных смысла: «Они охотятся на львов» или «Они — охотящиеся львы».

Во всех этих случаях, где фразы идентичны, различия их значений раскрываются лишь при анализе «глубинных грамматических структур».

Таким образом, в приведенных выше примерах формально-грамматического анализа фраз, составленных из искусственных слов, предложенных Л. В. Щербой и Н. Хомским, и в разработанной Н. Хомским «трансформационной» лингвистике был сделан существенный шаг к анализу значения предложений и предпринята новая попытка подойти более глубоко к изучению «грамматических структур» предложения, чем это имело место в классической (описательной) лингвистике.

Указанное направление позволило значительно углубить анализ структуры предложений и создать основу для всестороннего изучения трудностей в порождении и понимании (или в «кодировании» и «декодировании») различно построенных предложений, что было недоступно для ранее разработанной классической (описательной) лингвистики.

Следует вместе с тем отметить, что положения «трансформационной лингвистики», сформулированные Н. Хомским него сотрудниками, вызвали появление целой большой серии психологических экспериментов, в которых такие исследователи, как Миллер (1965), Миллер и Изард (1967), Миллер и Мэлер (1966), Фодор и Бивер (1965), Фодор и Гарретт (1957, 1967), Бивер, Фодор и Вексель (1965) и другие, применили ряд остроумных методов, позволяющих ближе подойти к анализу того, какие грамматические единицы выделяет испытуемый, пытаясь освоить сложную фразу, чем именно психологически различаются различные по строению фразы (прямые утвердительные, пассивные утвердительные, положительные и отрицательные, утвердительные и вопросительные). В последних работах Миллеру и его сотрудникам (1962, 1970), а также Мортону (1964, 1968) удалось создать целую шкалу конструкций, последовательно приближающихся к правильной грамматике английского языка, которую авторы обозначили как метод «аппроксимации». Этот метод позволяет объединять пары, тройки и более длинные группы слов в конструкции, в разной степени приближающейся к формализованным грамматическим структурам, что открывает возможности объективного измерения тех различных степеней трудности, которыми характеризуются различные по строению грамматические структуры.

⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: