Архитектура эмоциональных расстройств 8 глава

Итак. выясняется, что в психиатрии и психологии нет согласия относительно природы и этиологии психотических процессов. Серьезные исследователи склонны подчеркивать огромную сложность проблемы и размышлять о ней в смысле "множественной этиологии". Этот термин предполагает, что проблема психозов не может быть сведена к какой-либо простои цепочке биологических, психологических или социальных причин. Единство отсутствует даже в названиях клинических диагнозов. Например, американские психиатры предпочитают использовать термин "шизофрения" несколько обобщенно, тогда как их европейские коллеги оставляют этот диагноз только для особых случаев с глубокими "стержневыми проблемами" (Kernschizoplirenie).

Ситуация в терапии психозов так же запутана, за исключением случаев маниакально-депрессивных нарушений, относительно которых единодушия, наверное, больше. Многообразие терапевтических мер прямо отражает различия в теоретическом понимании процесса. Применявшиеся с различной долей успеха подходы образуют ряд от сильнодействующих конвульсивных методов и психохирургии через психофармакологическую терапию до чисто психологических процедур. Некоторые из новых терапевтических методов прямо противоположны медицинской стратегии лечения психозов. Вместо того, чтобы снимать симптомы и подавлять психотический процесс, они пытаются создать поддерживающие условия и воодушевить пациента к возможно более полному переживанию симптомов. Допускается даже использование техники, которая усиливает и ускоряет процесс, тем самым приводя его к позитивному разрешению, - речь идет о психоделической терапии и терапии глубинного переживания.

Именно этот подход я предпочитаю изучать и поддерживать, так как, по моему опыту, это в высшей степени жизнеспособная и многообещающая альтернатива традиционному лечению психозов. В нескольких различных областях исследований есть веские свидетельства тому, что среди тех, кто переживает необычные состояния сознания и шаблонно именуется психотиком, всегда имеется группа людей, вовлеченных в экстраординарный и потенциально целебный процесс самоисследования и эволюции сознания. Если условия далеки от оптимальных,-а это как раз является нормой в нашей культуре при современном уровне психиатрического понимания, - этот процесс часто останавливается на одной из драматичных и тяжелых стадий.

Психиатр или психолог, который знаком с территорией необычных состояний сознания теоретически и практически, будет способен поддерживать и направлять процесс, отказавшись от неразборчивого подавляющего подхода, в этих случаях неприемлемого, вредного и совсем не продуктивного. Нечутким рутинным применением транквилизаторов и других подавляющих мер можно заморозить эту потенциально благотворную проработку и помешать ее успешному завершению. Такая терапевтическая стратегия может привести к хронике и необходимости длительного лекарственного лечения с вытекающими из этого необратимыми побочными эффектами. Остается понять, какая доля из общего числа психотических состояний принадлежит к этой категории и как много индивидов среди всех остальных вовлечено в такой процесс. Нынешняя психиатрия с ее социально оскорбительными ярлыками, ужасными госпитальными условиями и терапевтическими процедурами создала атмосферу, в которой невозможна искренняя обратная связь.

В этих обстоятельствах маловероятно, что мы сумеем получить надежное статистическое отражение того, что происходит среди населения, -до тех пор, пока не создадим атмосферу понимания и поддержки.

Результаты анонимных опросов (McCready and Greeley, 1976), показывающие, что 35% американцев когда-либо имели мистические переживания, дают представление о том, какими могли бы быть результаты более правдивой и реалистичной статистики о случаях изменения состояний сознания. Пока общая атмосфера не изменится, многие люди, вовлеченные в подобный процесс, будут воздерживаться от сообщений о своем опыте даже ближайшим родственникам, опасаясь, что их сочтут сумасшедшими и подвергнут бездушной рутине психиатрического лечения.

Переходим теперь к рассмотрению психозов с точки зрения модели, представленной в этой книге. Первый вопрос - это нынешняя научная парадигма. Понимание психозов и подход к их лечению полностью определяются философией западной науки и тем фактом, что психиатрия сложилась как медицинская дисциплина. Все определения психозов выделяют как главное неспособность индивида отличить субъективное переживание от объективного восприятия мира; ключевая фраза в определении психоза: "точная оценка реальности". Поэтому ясно, что понятие психоза прямо зависит от текущего научного представления о реальности. Из-за приверженности специалистов ньютоно-картезианской парадигме и отождествления ее с точным, объективным и исчерпывающим описанием реальности традиционная психиатрия определяет нормальность как перцептивное и когнитивное соответствие механистическому мировоззрению. Если мировосприятие индивида серьезно отклоняется от нормы, это будет рассматриваться как признак патологического процесса, связанного с мозгом, т. е. как "болезнь". Поскольку диагностика психозов неотделима от определения реальности, то при серьезном сдвиге научных парадигм, изменяющем представление о самой природе реальности, ее тоже ждут серьезные изменения.

Медицинская модель ментального заболевания значительно ослабла под давлением исторических и антропологических свидетельств. указывающих на относительность и культурную ограниченность критериев душевного здоровья и нормальности. Вариации человеческого поведения, считавшиеся в разных культурах и в различные исторические периоды приемлемыми, нормальными или желательными, различаются в очень широком спектре. И значительная его часть накладывается на то, что нынешняя психиатрия определяет как патологию и признаки ментального заболевания. Медицинская наука пытается, скажем, установить специфическую этиологию многих явлений, которые в более широком межкультурном контексте являются инвариантами человеческого состояния или формами коллективного бессознательного.

Инцест, отвергнутый большинством этнических групп, обожествлялся в высокоразвитых цивилизациях древних египтян и перуанских инков. Гомосексуализм, эксгибиционизм, групповой секс и проституция в некоторых культурах считались совершенно нормальными. а в других - ритуализировались и освящались. В некоторых этнических группах, например, у эскимосов, принято уступать своих жен, в других группах поощряется общий промискуитет, и в то же время существуют культуры, где адюльтер карается смертью. Строгому соблюдению моногамии в одних обществах можно противопоставить социально санкционированную полигамию или полиандрию в других.

И если некоторые этнические группы считают обнаженность естественной, а к сексу или к выделительным функциям организма относятся свободно, другие выказывают отвращение к основным физиологическим функциям и запахам или закрывают все тело, включая лицо. Даже детоубийство, убийство, самоубийство, человеческие жертвоприношения и принесение в жертву себя, пытки, самоувечье и каннибализм были вполне допустимыми в некоторых культурах, а иногда даже прославлялись и ритуализировались. Многие из так называемых культурно-ограниченных психиатрических синдромов -необычных и экзотических форм опыта и поведения у отдельных этнических групп - вряд ли могут быть названы болезнями в строгом медицинском смысле.

Поскольку все эти экстремальные психологические явления были нормой в некоторых культурах или на некоторых культурно-исторических этапах, понятно, что обязательные поиски их медицинских причин являются скорее результатом культурной предубежденности, чем хорошо обоснованным научным суждением. Юнговское понятие о коллективном бессознательном с его бесчисленными вариациями предлагает мощную и многообещающую альтернативу медицинской модели. Достаточно осознать, что даже перемены в духе времени (Zeitgeist) и в моде могут иногда вызывать отклонения от прежних норм, но если бы подобные отклонения обнаружились в старом контексте, этого было бы достаточно для диагностирования их как ментальных заболевании.

То. что должно считаться здоровым, нормальным или рациональным. зависит решающим образом от обстоятельств, от культурного и исторического контекста. Опыт и поведение шаманов. индийских Йогов и саддху (святых отшельников) или духовных искателей других культур по западным психиатрическим стандартам следовало бы диагностировать как явный психоз. и наоборот, ненасытное честолюбие, иррациональные побуждения к компенсации, технократия, современная гонка вооружений, междоусобные войны, революции и перевороты, считающиеся нормой на Западе, рассматривались бы восточным мудрецом как симптомы крайнего безумия. Точно так же. нашу манию постоянного прогресса и "неограниченного роста", наше отрицание космических циклов, загрязнение жизненных ресурсов (воды. почвы и воздуха), превращение в бетон и асфальт тысяч квадратных миль земли в таких местах, как Лос-Анджелес. Токио или Сан-Паулу, американский или мексиканский индеец-шаман посчитал бы чудовищной несообразностью и опасным массовым безумием.

Но уроки истории и антропологии идут дальше относительности опыта, внешности и поведения. Некоторые явления, рассматриваемые западными психиатрами как симптомы ментальных заболеваний, считались в древних и незападных культурах исцеляющими и трансформирующими, если они происходили спонтанно Глубокое уважение этих культур к таким формам переживания и поведения ясно отражено в том факте, что они затратили много времени и усилий на развитие искусной техники их достижения. Речь идет о процедурах изменения сознания - от таких простых. как голодание, отказ от сна, социальная и сенсорная изоляция (отшельничество в горах, пещерах, пустынях), до изощренных, вроде самоограничения в потреблении кислорода или других дыхательных техник и использования психоделиков. Некоторые духовные традиции тщательно разработали для этого особые методы, использующие визуальную информацию, звуковую технологию, кинестетическую стимуляцию или ментальные упражнения.

Тот, кто добивался успешной интерпретации своего внутреннего путешествия, ближайшим образом знакомился с территориями психики. Он также обретал способность передавать свое знание Другим и вести их по правильному пути. Во многих культурах Азии, Австралии, Полинезии, Европы, Южной и Северной Америки это было традиционной функцией шаманов (Eliade, 1964). Драматичные переживания посвящения у шаманов, включающие яркие эпизоды смерти-возрождения, интерпретировались западными психиатрами и антропологами как признаки душевных заболеваний. Обычно их обсуждают в связи с шизофренией, истерией или эпилепсией как "болезнь шамана".

Здесь отразилось типичное предубеждение западной механистической науки с культурно-ограниченной оценкой, а вовсе не объективное научное суждение. В культурах, где признают и почитают шаманскую практику, шаманом не становится любой человек со странным и непредсказуемым поведением, как предполагают западные ученые. Там очень четко отличают настоящих шаманов от людей больных или психически ненормальных. У шаманов всегда есть свои мощные необычные переживания, и они умеют их созидательно и продуктивно интегрировать. Они способны справляться с повседневной реальностью так же хорошо или даже лучше, чем остальные члены их племени. Кроме того, они имеют эмпирический доступ к другим уровням и областям реальности и могут вызывать необычные состояния сознания у других с целью излечения или трансформации. Таким образом, они демонстрируют превосходную способность к действию и "сверх-нормальность", а не сумасшествие или неумение приспособиться к окружающей обстановке. Думать же, что причудливое и непонятное поведение сойдет среди "необразованных туземцев" за святость, просто глупо[50].

Многие древние традиции создали тщательно разработанную картографию необычных состояний сознания, имеющую неоценимое значение для тех, кто встретился с тяжелыми стадиями своего внутреннего путешествия. Древние книги мертвых, традиционные индийские, буддийские, даосские и суфийские учения, писания христианских мистиков или каббалистические и алхимические трактаты - вот лишь некоторые примеры такого рода. В такого рода текстах переживания, которые профану или непосвященному могут показаться непонятными и странными, рассматриваются мастерами этого искусства как предсказуемые и закономерные стадии процесса трансформации.

Непредвзято мыслящие исследователи, готовые изучать исцеляющий потенциал таких состояний, к своему большому удивлению обнаружат, что он превосходит все терапевтические средства традиционной психиатрии. Многие мировые культуры независимо одна от другой развили технику вызывания или поддержания подобных состояний. Такая техника применялась постоянно в различных ритуалах перехода, исцеления, церемониях экстатических сект и мистериях смерти-возрождения.

Поскольку ритуальная практика неевропейских культур могла бы показаться слишком экзотической для наших условий, следует обратиться к важным образцам древнегреческой культуры, традиционно считающейся колыбелью европейской цивилизации. Священные мистерии смерти-возрождения процветали в Греции и соседних государствах во множестве форм. Среди наиболее известных нужно назвать зле воинские и орфические мистерии, вакханалии (т.е. дионисийские ритуалы), церемонии Аттиса и Адониса, фракийские ритуалы корибантов.

Два гиганта греческой философской мысли, которых так высоко ценит европейская цивилизация, оставили свидетельства о целительной силе мистерий. Платон, который, вероятно, был посвящен в Элевсине, дал детальное описание опыта ритуального переживания в диалоге "Федр" (Plato, 1961) при обсуждении разных форм сумасшествия. В качестве примера он привел ритуальное безумие корибантов (Plato, 1961b), когда дикий оргиастический танец под аккомпанемент флейт и барабанов выливался в припадок. Платон считал сочетание интенсивной активности экстремальных эмоций с последующей релаксацией мощным катарсическим переживанием, обладающим удивительной лечебной силой[51].

Другой великий греческий философ, ученик Платона Аристотель также видел в мистериях мощные ритуальные события, способные исцелять эмоциональные расстройства (Croissant, 1932). Он верил, что при помощи вина, возбуждающих средств (афродизиаков) и музыки участник посвящения испытывает необычайный страстный подъем с последующим катарсисом. Это было первым явным утверждением, что полное переживание и освобождение подавленных эмоций - эффективный механизм лечения душевных заболеваний. В соответствии с главным тезисом орфиков Аристотель постулирует, что хаос и безумие мистерий в конечном итоге ведут к порядку.

Представленная концепция психозов находит важное подтверждение и в наблюдениях традиционной психиатрии. Уже несколько десятилетий назад было установлено, что психиатрические пациенты могут иногда выходить из кризисных состояний с более высоким уровнем цельности и собранности, чем тот, который был У них до начала болезни (Dabrowski, 1964). Отмечалось, что такой положительный исход наиболее вероятен, когда содержание психотического переживания включает элементы смерти-возрождения или разрушения и воссоздания мира.

Обычная ныне практика фармакологического подавления психотических симптомов странным образом противоречит давнему клиническому наблюдению насчет того, что яркие психотические состояния имеют гораздо больше шансов быть излечимыми, чем протекающие вяло. По нескольким проверочным психофармакологическим исследованиям выяснилось, что некоторые группы психотических пациентов имеют лучшие показатели выздоровления, когда подвергаются лечению неактивными препаратами (плацебо), чем в случае приема транквилизаторов (Carpenter et al" 1977; Young and Meltzer, 1980). Это подтвердилось в контрольном эксперименте в госпитале Эгню штата Калифорния (Сан-Хосе), который провели Морис Раппапорт. Джулиан Силвермэн и Джон Перри (Rappaport, Silverman, Perry, 1974; 1978). В некоторых других исследованиях не обнаружено никакой существенной разницы в состоянии психотических пациентов, получающих транквилизаторы и плацебо (Mosher and Menn. 1978). В целом, пациентам с параноидальными симптомами, затрагивающими в первую очередь механизм внешних проекции, по-видимому становится лучше при лечении транквилизаторами, тогда как те, кто переживает интроективный процесс, имеют больше шансов без лекарств.

Были и другие терапевтические эксперименты, в которых пациентам вообще не давали транквилизаторов и всячески поощряли к переживанию психотического процесса, например проект Р. Д. Лэйнга в Великобритании (Laing, 1972а; 1972Ь) или "Диабэйсис" Дж Перри в Сан-Франциско (Perry, 1974; 1976). Еще более необычный и радикальный подход к психотическому процессу - предоставление пациенту нового понимания, поддержки и воодушевления в ходе психоделических сеансов или немедикаментозной эмпирической проработки дня ускорения процесса и содействия его положительному разрешению В обширном изучении ЛСД-психотерапии, проведенном в Институте психиатрических исследований в Праге, я наблюдал случаи резкого улучшения у нескольких ярко выраженных психотиков, и эти результаты превосходили все. чего могло бы добиться традиционное подавляющее психофармакологическое лечение. Изменения у этих пациентов заключались не только в исчезновении симптомов, но и в глубокой и серьезной перестройке личности. Краткие биографии этих пациентов и история их лечения опубликованы (Grof, 1980). О сходных результатах сообщали Keннeт Гoдфpи и Xэpoлд Boт(Godfгey, Voth,1971), применявшие ЛСД-психотерапию для лечения психотиков в Правительственном госпитале для ветеранов в Топеке (штат Канзас).

Применение такой терапевтической стратегии требует совершенно нового понимания психозов, так как она не имеет смысла в контексте нынешних теорий органической или психологической ориентации, кроме аналитической психологии Юнга. Традиционная психиатрия предлагает на выбор два главных подхода к лечению психозов, но они оба неубедительны и недостаточно удовлетворительны. Специалисты, ориентирующиеся на органическую теорию, всякое переживание и поведение, которое механистическая парадигма не в силах объяснить, относят к области странного и зловещего. Они приписывают их неким пока еще неизвестным патологическим процессам в организме и пытаются подавить всеми возможными способами. Психиатры и психологи, следующие психогенным теориям психозов, как правило ограничены концепциями механистической науки и узким биографическим акцентом. Они предлагают теоретические объяснения, сводящие проблему психозов к инфантильной регрессии, и применяют в своей психотерапии исключительно интерпретацию и маневры, относящиеся к биографической сфере.

Согласно представленной здесь новой модели, задействованные в психотических эпизодах функциональные матрицы являются неотъемлемыми и интегральными составляющими человеческой личности. Те же самые перинатальные и трансперсональные матрицы, которые связаны с расстройствами психики, могут при некоторых обстоятельствах опосредовать процесс духовной трансформации и эволюции сознания. Следовательно, решающим вопросом в понимании психозов становится определение факторов, отличающих психотический процесс от мистического.

Дальнейшие исследования в направлении, npeдлaгaeмoм этой моделью, должны сконцентрироваться на двух важных вопросах, имеющих для понимания психозов огромную теоретическую и практическую значимость. Первый вопрос касается пусковых механизмов, делающих возможным появление в сознании разнообразного бессознательного содержания. Важно найти объяснение, почему некоторые люди сталкиваются с перинатальными и трансперсональными элементами своей психики только после приема психоделиков или применения какой-то другой мощной техники, тогда как другие буквально подвержены бомбардировке этим глубинным содержанием бессознательного в самых обыденных обстоятельствах жизни[52].

Однако это только часть проблемы. Другим, возможно даже более важным, является вопрос об индивидуальном отношении к содержанию этих переживаний, собственный стиль работы с ними и способность их интегрировать. Это ясно видно по ЛСД-сеансам, где триггер переживания стандартен и хорошо известен, а стиль может быть мистическим или психотическим. Здесь, как и в спонтанно возникающих необычных переживаниях, способность индивида удерживать процесс внутри, "обладать" им как собственным интрапсихическим событием и завершать его внутренне, не отыгрывая преждевременно во внешних действиях, отчетливо ассоциируется с мистическим отношением и свидетельствует о глубинном здоровье. Экстериоризация процесса, чрезмерное использование механизма проекций и беспорядочные внешние действия характерны для психотического стиля встречи с собственной психикой. Поэтому психотические состояния представляют пограничное смешение внутреннего мира и согласованной реальности. Это резко отличает их от мистического и шаманского состояний сознания, где это разделение постоянно сохраняется. Очевидно, выбор мистического или психотического модуса не только отражает внутренние качества личности, но может решающим образом зависеть от внешних обстоятельств, в которых индивид переживает драматичное столкновение со своим бессознательным.

Психиатрические исследования показывают, что психотический процесс - явление крайне сложное, являющееся конечным результатом взаимодействия множества факторов на самых разных уровнях. Выяснилась значительная изменчивость его динамики в зависимости от конституциональных и генетических элементов, от истории индивидуального развития, гормональных и биохимических изменений, от скорости развертывания ситуации, влияний окружения и общества, даже от космобиологических детерминант. И все же концепция перинатальных и трансперсональных матриц остается решающей для понимания психотических явлений, так как ни один из вышеперечисленных факторов не объясняет их природу, содержание и динамику. В лучшем случае эти факторы можно рассматривать как условия, которые активизируют перинатальные и трансперсональные матрицы или ослабляют защитные механизмы, препятствующие их проявлению в сознании при нормальных обстоятельствах.

Во многих странных и необъяснимых аспектах психотического состояния внезапно обнаруживается глубинная эмпирическая логика, если мы рассматриваем их с точки зрения динамики перинатальных и трансперсональных матриц. Мы уже обсудили связь перинатальных матрице такими явлениями, как депрессии, маниакально-депрессивные расстройства и суицидальные склонности: подавленная депрессия психогенетически связана с БПМ-II, возбужденная депрессия - с БПМ-III, а мании – с незавершенным переходом от БПМ-III к БПМ-IV. Точно так же, две стороны суицидальных фантазий (т. е. импульсы и специфический выбор способа самоубийства) глубоко логичны в контексте перинатальной динамики. Любое из этих проявлений может достичь такой интенсивности и глубины, что приходится квалифицировать его как психотическое. От глубинной депрессии к депрессивному психозу очень плавный переход. Психоз может проявлять содержание БПМ-II в чистой форме, включая галлюцинации ада, чертей и дьявольских пыток. Мания тоже часто достигает психотического размаха.

Однако действительное затруднение для теории и практики психиатрии представляет многообразная и живописная группа психотических состояний, относящихся к шизофрении. Это весьма разнородная группа с общим наименованием, которое по-видимому отражает наше фундаментальное непонимание природы и этиологии замешанных здесь психологических состояний. Возможно, для некоторых форм этого нарушения мы когда-нибудь сумеем выявить четкую органическую этиологию и патологию. Такое случалось в прошлом, когда некоторые пациенты, считавшиеся шизофрениками, переводились в новую диагностическую категорию (общий паралич или временная эпилепсия) и успешно вылечивались. Следовательно, в наших утверждениях относительно шизофрении надо видеть не обобщение, а систему интерпретации для многих состояний, включенных пока в эту категорию.

Поскольку психологические травмы в жизни индивида облегчают эмпирический доступ к перинатальным и трансперсональным матрицам, в симптоматике шизофрении можно отыскать явные биографические черты. Впрочем, одно наличие признаков, наводящих на мысль о ранних этапах психологического развития, еще не означает, что шизофрению можно интерпретировать как регрессию в детство. Многие аспекты шизофренической симптоматики вполне можно соотнести с динамикой перинатальных матриц и, следовательно, с индивидуальными стадиями рождения. Если при неврозах элементы перинатальных матриц проявлены в умеренной форме и окрашены постнатальными травмирующими событиями, то при психозах эти элементы переживаются в чистом виде. Дальнейшее обсуждение основано на клинических наблюдениях в ходе ЛСД-психотерапии, где состояния разного рода, сходные с шизофренией, возникают не только в контексте процесса смерти-возрождения на психоделическом сеансе, но иногда удерживаются на какое-то время и после него, если сеанс, включавший перинатальные элементы, разрешился плохо и не был интегрирован.

Ранние стадии БПМ-II являются, надо думать, глубинным базисом для недифференцированной тревоги и общей угрозы, которые характеризуют паранойю. Соответствующая им биологическая ситуация - это самое начало родов, определяемое сначала по химическим сигналам и изменениям в организмах матери и ребенка, а позднее по маточным сокращениям. Внутриматочный космос, в котором плод пребывал девять месяцев, внезапно перестает быть безопасным местом и становится враждебным. Природа этой атаки на плод вначале только химическая; из-за рассеянного, коварного характера этих отравляющих воздействий и из-за собственных когнитивных ограничений плод не в состоянии определить, что с ним происходит.

Когда это состояние заново переживается взрослым без психологического постижения его реальной природы, оно обязательно будет переноситься на текущую жизненную ситуацию и интерпретироваться через нее. Самой важной стороной этого переживания является состояние сильной тревоги с ощущением неуловимой стихийной угрозы и неразличимой универсальной опасности. Пациенты склонны интерпретировать эти тревожные чувства как результат действия радиации, отравляющих газов, химических ядов, злодеяний членов секретных организаций, нападения враждебных черных магов, политических интриг или вторжения чужеродной энергии инопланетян. В других случаях, человек может переживать, что он тонет в гигантском водовороте, проглочен мифическим чудовищем или спускается в подземный мир, где на него набрасываются хтонические существа, где он подвергается дьявольским пыткам и демоническому судилищу.

БПМ-II в своей полной форме привносит в шизофреническую симптоматику такие темы, как бесчеловечные пытки с хитроумными приспособлениями, атмосфера вечного проклятья, нескончаемые мучения в аду и другие виды безвыходных ситуаций. Детальное штудирование ранней психоаналитической литературы показывает, что машиной воздействия на шизофреника является тело матери. В этой связи особый интерес представляют работы Виктора Тауска (Tausk, 1933), - хотя ему не удалось распознать в угрожающем материнском организме не мать раннего детства, а образ рожающей матери. Сюда же относится бессмысленный и причудливый мир картонных фигур и безжизненных роботов, гротескная атмосфера странных и фантастичных цирковых представлений.

Феноменология БПМ-III добавляет в клиническую картину шизофрении богатый спектр переживаний, характеризующих различные стороны этой функциональной матрицы. Титанический аспект представлен ощущениями предельного напряжения, мощных энергетических потоков и разрядов, образами сражений и войн. Военные эпизоды могут относиться к событиям феноменального мира или включать архетипические темы гигантского охвата - ангелов, сражающихся с дьяволами, битву героев и полубогов с богами или поединки мифологических монстров. Агрессивные и садомазохистские элементы БПМ-III объясняют случаи проявления насилия среди шизофренических пациентов, самоувечье, убийства и кровавый суицид, а также видения и переживания разного рода жестокостей. Странные искажения сексуальности и извращенные стремления, наблюдаемые у психотиков характерны для сексуального аспекта третьей перинатальной матрицы (что мы уже разбирали раньше). И наконец, патологический интерес к фекалиям и другим биологическим отходам, копрофилия и копрофагия, приписывание магических свойств экскрементам, ритуальные действия с органическими телесными субстанциями, задержка мочи и кала, отказ сфинктерного контроля - все это явно выдает наличие скатологического аспекта в БПМ-III.

Переход от БПМ-III к БПМ-IV привносит в богатую феноменологию шизофрении апокалиптические образы разрушения мира и исчезновения самого индивида, сцены суда над мертвыми или Страшного Суда, переживание возрождения и воссоздания мира, отождествление с Христом или другими божественными персонажами, символизирующими смерть и воскресение, грандиозные мессианские чувства, моменты богоявления, ангельские и небесные видения, чувство искупления и спасения. Этот аспект перинатальной динамики вносит в шизофреническую симптоматику элемент мании и создает клиническую картину, представляющую смесь шизофренического психоза и маниакально-депрессивного расстройства.

Однако весь спектр симптомов шизофрении не будет адекватно понят без учета элементов БПМ-I и богатства трансперсональных переживаний. Элементы первой перинатальной матрицы проявляются как в позитивном, так и в негативном аспекте. Многие психотики переживают эпизоды экстатического единения с Вселенной и Богом, иногда это тесно связано с чувствами симбиотического единства с материнским организмом на уровне хорошей матки или хорошей груди. Подобные переживания описывались мистиками, святыми и религиозными учителями во все века. В связи с этим естественно возникает вопрос о взаимоотношении психоза и мистицизма, об их сходстве и различиях.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: