Маяковский и немножко нервно

Тэги:

село

дрова

чиновники

власть

Почему единственный житель деревни Новички не может понять свою страну.

Николаю Ивановичу Барканову 79 лет. Уже больше десятилетия его дом остаётся единственным в деревне, протяжённость которой около трёхсот метров. Жизнь приучила Барканова к постоянной борьбе, но он искренне не понимает - почему страна, на благо которой он работал всю жизнь, стремится забрать у него последнее.

Штрафы под звёздным небом

Каждый день Николая Ивановича похож на предыдущий. С первыми лучами солнца он идёт доить корову, после топит печь в избе и идёт заниматься другими животными. Сейчас в хозяйстве Барканова, помимо коровы, имеются телёнок, лошадь, овцы и куры. Помимо обязательной кормёжки животные постоянно требуют внимания от хозяина.

- Когда молодой был, животины у меня было побольше, - медленно поглаживает Николай Иванович стоящую в загоне лошадь. - Сейчас уже силы не те. Меня хватает только на этих, - окидывает он руками свой небольшой двор. У забора диким лаем заливается крупная дворняга с добрыми глазами по кличке Малыш.

Жизнь крестьянская - всегда жизнь бок о бок с животными. Отношения складываются по-разному. История этих отношений - у Барканова на лице. Когда Коле было восемь лет, его лягнула лошадь - остался небольшой шрам на подбородке, но злой памяти или страха - не осталось.

Внешность человека часто может рассказать вам о роде его занятий. И тут за Барканова говорят его мозолистые руки - большие и крепкие, будто каменные. Руки этого с виду худощавого человека лучше любых слов говорят о том, что вся его жизнь была неизменно связана с тяжёлым физическим трудом - километры выкошенных полей и сотни часов с топором или пилой не могут пройти бесследно.

В деревне без работы остаться в принципе невозможно. Если, конечно, не увлекаться поисками зелёного змия на дне бутылки. Каждый день сельский быт подкидывает всё новые и новые задачки - то забор повалился, то сарай сгнил, то в колодце водорослей уже - как в азиатском супе. Зима же ставит перед деревенскими самую трудную задачу: дом обогреть. В феврале прошлого года Барканов запряг в сани лошадь и двинулся в ближайший лес - за дровами. Десять часов работы (с перерывами на отдых) хватило ему, чтобы свалить 16 старых, уже покосившихся, небольших деревьев серой ольхи и две берёзы. Барканов положил их на сани и повёз к дому...

Николай Иванович не спеша раскидывал дровишки у себя во дворе под звёздным небом. Неожиданно его похлопали по плечу.

- Я оборачиваюсь. Смотрю - менты стоят, - вспоминает Барканов. - Я спрашиваю - мужики, что за дела? Они отвечают, мол, незаконно ты, дед, лес рубил. Разрешения у тебя нет, а без него не позволено.

Николай Иванович всегда был искренне уверен, что этот участок в ста метрах от его дома принадлежит к сельскохозяйственным землям, и, по его мнению, он имеет полное право рубить там деревья. В суде Барканову заявили, что земли - федеральные, а сельскохозяйственными не были никогда. Но у него на руках имеется карта, на которой эта земля числится как сельскохозяйственная с подписью восьми экспертов.

Участок, где от топора пенсионера пало несколько деревьев, числится как квартал, выдел и защитная полоса, поэтому рубить там было запрещено всегда. Суд постановил оштрафовать Николая Ивановича на 10 тысяч рублей, а также взыскать с него компенсацию в размере 35 235 рублей.

Кстати, ещё недавно коров у Барканова было две. Но вторую пришлось после суда продать: с пенсии не расплатишься.

- Какая защитная полоса? Вы чего? - хрипит, разводя руками, Барканов в большой комнате своего дома. За его спиной красуется аккуратно наряженная новогодняя ёлка, на столе журнал «Новый мир» ещё советского времени. - Да всю жизнь в эти леса ходили мужики из соседних деревень заготавливать дрова. Пятнадцать или двадцать лет назад сюда даже из Холма за дровами приезжали. И траву нашу летом косили - для себя тоже. И никто не возмущался - всегда наши предки так жили, никому ни для кого не жалко было. А сейчас они просто решили меня затравить.

- Кто они?

- Люди из лесничества.

- А что случилось-то?

- Ой, - вздыхает Николай Иванович, - это очень долгая история. Но я вам её расскажу.

- Дед наш зубастый, вот и хочет всем правду доказать, - кричит из кухни жена Барканова Лидия Алексеевна. И немножко посмеивается.

Рядом с нами на полу разлёгся толстый лощёный кот и собрался внимательно слушать. Хотя он эту историю, наверно, слышал тысячу раз.

Запах гари

Николай Иванович решительно готов идти на тот злополучный участок, где чуть менее года назад рубил деревья. Единственное, что вызывает у него опасения, судя по пристальному взгляду - это мои кеды.

- В такой обуви туда нельзя, промокнешь весь, - предостерегает Барканов.

- Да ладно уж...

- Никакого ладно, жди здесь, - командует он и быстрым рывком скрывается в доме.

Стою смирно, никого не трогаю. Николай Иванович приносит здоровенные валенки.

- На, - говорит, - надевай. С такими не пропадёшь.

И правда. О холоде Барканов знает не понаслышке. После трёх лет армии в 60-е его завербовали на строительство ГЭС в сибирском городе Братске. Больше десяти лет своей молодой жизни он отдал этому предприятию, занимаясь строительством восьмиэтажных бетонных панелек.
- Бывало, идёшь на работу, дальше, чем на два метра, ничего не видно - туман сплошной. На улице - минус 53, и от дыхания льдинки звенят, - рассказывает Николай Иванович. - Но ничего, наше дело молодое было, - вздыхает он. - Вертелись, крутились. Иногда проснёшься, выглянешь из палатки - а мы тогда в палатках жили - и думаешь: «Господи, как же красиво». А потом шли на объект и по дороге видели, как строятся большие и красивые коттеджи. Для партийных чиновников. А Братск ведь тогда был окутан лагерями. На дворе 59-й год, все расконвоированные тянулись туда. И вот - наша плотницкая бригада демобилизованных тащила лиственничный брус по трапу на второй этаж, а зэки, худые и измождённые, его в дело пускают.

- Да уж, весёлое строительство...

- А в семидесятом году, - Барканов переходит на шёпот и говорит значительно медленнее, - сынишку моего в Братске током убило... Первенца... Старшие отвели на стройку... Взял в руки электрод... 600 вольт... - пауза. - Из морга я вышел совершенно другим человеком.

Начальство Барканова заметило. Дальше были командировки в Москву, работа бригадиром. Его бригада, говорит, была лучшей на объекте. Даже квартиру предлагали в столице, но Николай Иванович отказался. Вернулся в Братск - и сдавал по крупному объекту в год и восемь маленьких в придачу. На всю страну гремит Олимпиада-80 - а в Сибири в магазинах кроме хлеба и кальмара нет ничего. Тогда-то Барканова и потянуло в родные места. Захотелось осесть на той земле, которую возделывали несколько поколений предков. За спиной уже был строительно-технологический институт и северный стаж. На жизнь, короче, хватало. Но Барканов тогда и думать не мог, что страны, ради которой он надрывал спину на масштабных стройках, скоро не станет.

- И в 93-м Госдума издаёт указ об урезании 10% северных выплат. Ну, думаю, всё - приехали, - улыбаясь, рассказывает пенсионер. - Ведь в 91-м у колхозников, по сути, отобрали всю землю - косить было негде, ничего не осталось. Ни ферм, ни самого колхоза. Холмские всё к рукам прибрали. А я на всё это смотреть не мог, у меня вот тут болело, - показывает на сердце. - И я решил идти в депутаты.

Политических стратегий у Барканова тогда было ровно две - говорить и требовать. Общался он преимущественно с односельчанами. Убеждал их, что дальше так жить нельзя и вопрос с колхозной землёй надо скорей решать, ведь без земли все деревенские с голоду слягут. Требовать же предпочитал с властей, так как их считал виноватыми в развале деревни. Различные пленумы, советы и прочие депутатские сборы дали свой результат - ведь за Николаем Ивановичем стояло реальное народное недовольство. Землю бывшим колхозникам вернули в пользование. Довольный Барканов отложил депутатские полномочия и снова занялся крестьянской работой.

- И вот проходит совсем немного времени, - вспоминает Николай Иванович, - я сижу вечером дома, разбираю прессу. Мне тогда только пришёл «Московский комсомолец» и «Литературная газета». Я их ещё с Сибири выписываю и до переезда сюда уже оформил подписку на это место. Сижу, читаю. Все в доме спят. И вдруг чувствую запах гари. Я вышел на улицу посмотреть и вижу - горим. Я всех быстро разбудил, документы собрал. Вся семья выбежала на улицу. Дом пытались потушить, но не смогли, - в голосе Барканова слышатся всхлипы. - Я до сих пор уверен, что нас тогда подожгли.

Тот запах гари Барканову до сих пор чудится в его беспокойных снах.

Чувство страха и неуверенности в завтрашнем дне охватило тогда не только Баркановых, но и всех жителей Новичков. Тогда в деревне жило около 15 семей, и все они не смогли позволить себе бросить соседей в беде. Кто помог одеждой, кто еду приносил, кто-то пожить пускал. А деньги тогда, по словам Барканова, уже начали считать миллионами.

- Я пришёл в холмскую администрацию за положенной по закону компенсацией, - говорит Николай Иванович. - В магазинах ценники миллионные, а в законе прописана выплата на восстановление жилья в размере 9 800 рублей.

Барканов говорит, что сначала не поверил в такое формальное отношение государства к своим гражданам и долго всматривался в эту цифру, пытаясь увидеть там дополнительные нули. Но тщетно.

- И знаете, на что мне хватило этих денег? - улыбаясь, спрашивает Николай Иванович. Только улыбка эта какая-то невесёлая. - На половину велосипеда, на котором я потом ездил очень и очень долго.

И в этой истории двухколёсный транспорт играет не последнюю роль.

Для Норвегии с любовью

Единственный дом в Новичках теперь - это дом Барканова. Остальные либо сгорели, либо развалились после смерти хозяев. Зато оставшийся - по сравнению с заброшенными теремками в соседних Наволоке и Каменке - просто образец добротного и крепкого деревенского хозяйства.

За этим домом виднеется еловый лес, который очень нравится Николаю Барканову. Сейчас у Николая Ивановича есть автомобиль. Но те времена, когда можно было неспешно ехать на велосипеде по пустой дороге и любоваться лесным очарованием, Барканов и сейчас вспоминает с теплом. Лишь раз во время такой поездки его серьёзно обдало холодом - когда в 2004 году он увидел две огромные грузовые машины, которые вывозят дорогие сердцу ёлки из любимого леса.

- Я подъезжаю, - вспоминает Барканов. - Хорошо, что у них тогда был перекур. Поздоровался. Спрашиваю: «Мужики, а куда это вы столько леса везёте и для чего?». Они отвечают: «А тебе, дед, чего? Самый умный тут, что ли?». Я им и говорю, что с малых ногтей, можно сказать, строитель, что жизнь помотала. Они выслушали, мы как-то нашли общий язык. Ну и говорят: мол, лес в Норвегию повезут. Там наши металл и нефть не пользуются популярностью, а лес - скупают на раз-два.

Когда Николай Иванович услышал эти слова, по его телу побежали мурашки.

- Ель ведь дорогое дерево - это вам не серая ольха и не берёза, которые сорными считаются. Еловый лес растёт одно, а то два поколения. То есть мы фактически могли его потерять, - рассказывает Барканов.

На следующий день он повёз заявление в прокуратуру, на имя главы района, обратился в лесничество. В каждой машине, говорит, было по 40 кубов древесины. Эти грузовики мимо его окон вообще ездили часто - раз в несколько дней. И всегда в сопровождении легковых. Барканов съездил на участок, где деревья вырубались в промышленных масштабах, и подсчитал, что за всё это время было вывезено около трёхсот кубов.

- Прокуратура тогда моё заявление проигнорировала, - говорит Николай Иванович.

Он не устаёт повторять, что и сейчас - в деле с обвинениями в его адрес - районная прокуратура постоянно отвечает ему отписками и даже не пытается разобраться. - А те дельцы, которые лес вывозили - им, похоже, шепнули, что я активизировался. Они быстро все бумаги подбили так, что, мол, лес вывозят под строительство дома в Первомайском. Но на дом вроде надо 40 кубов, а там все 300 увезли! - прикрикивает пенсионер.

Барканову удалось на место промышленной вырубки пригласить куратора лесничества Татьяну Конакову. Он надеялся, что хотя бы она посодействует защите их леса.

- Мы подошли к этому участку, - вспоминает Николай Иванович. - Я ей говорю: «Ну, пошли пеньки считать». А она встала и отвечает: «Никуда не пойду». А пни ребята накрыли хворостом - чтобы те быстрее сгнили. А куратор так и не пошла.

Отдавать родной лес в руки дельцов Барканову не хотелось. Увы, пространство для манёвра стремительно сужалось. Приехав к сыну, Николай Иванович понял, почему промышленники открыто позволяют себе такие аферы.

- Я ему говорю: «Лёш, надо же что-то с этим делать». А он выдаёт: «Пап, ну куда ты лезешь, а? Мы всё равно ничего не сделаем, ничего не решаем». Вот, - вздыхает 79-летний пенсионер. - Но ведь должно быть чувство патриотизма какое-то? Хотя какое сейчас чувство патриотизма...

Всю жизнь Барканов делами доказывал любовь к Родине. Большой, малой - не важно. Говорит, что до состояния полей и ближайшей речушки дело есть ему одному.

- Косить то поле, что через дорогу, приходится мне. За речушкой, которая за моим домом, тоже я присматриваю. А у меня ещё и дома дел невпроворот. Но наше лесничество занято лишь тем, что штрафует всех без конца за каждый куст и полешко. Они так реабилитируют себя - мол, смотрите какие мы охранители. Хотя лес - здесь, недалеко, - уже почти уничтожен бобрами. Они забили речку своими плотинами, в итоге вся вода остаётся в лесу и до реки попросту не доходит. И деревья гниют. Но до этого никому, конечно же, дела нет. Вон - прокуратура опять прислала очередную отписку, мол, никакой проблемы не существует.

Отношения Барканова с лесничеством всегда были далеки от идеальных. Повышенное чувство ответственности и вечные поиски правды никогда не помогали ему наладить отношения с государственными структурами. Следующий заметный этап конфронтации начался, когда те, кто должен о природе заботиться, начали её уродовать.

- Они начали рыть противопожарный ров рядом с лесом, - говорит Барканов. - По закону, конечно, они обязаны это делать - это якобы оберегает еловый лес от огня. Но тут вся проблема была в реализации - эти горе-работнички завалили лес в двух местах и изуродовали поле, где я обычно кошу. Все корни, все кусты были выдраны. Земля для работы стала совсем непригодная.

Николай Иванович написал кучу заявлений: потребовал привезти независимую комиссию с фотоаппаратом, дабы запечатлеть разруху. Комиссию создали и привезли. Правда, говорит, состояла она из приближённых к лесничеству, поэтому о независимости можно не говорить. Но дело своё она сделала - предписала нейтрализовать два завала в реке.

- Когда они первый завал убрали, Конакова пришла ко мне и говорит: «Пиши расписку о том, что претензий не имеешь». А я ей вот что отвечаю: «Второй завал расчистите - и напишу». И тогда это её очень разозлило. Завал расчистили, но после мне так и сказали: затаскаем тебя по прокурорам. И потом меня ловят с этими дровами... Совпадение ли? Я вообще думаю, что в этом лесничестве мафия.

Ну, это его версия. Мужчина в соседней Каменке подтвердить её не смог. Говорит, впрочем, что с лесничеством в этих деревнях никто дел не имеет. Старые все стали, сил нет, чтобы самим в лес идти. Поэтому дрова предпочитают покупать.

Маяковский и немножко нервно

Холмское лесничество, конечно, совсем не похоже на штаб мафии. Два обычных деревенских домика зелёного цвета. И люди внутри тоже самые обычные - без брендовых пиджаков и дорогих сигар.

Куратор лесничества Конакова постоянно повторяет, что рубить лес можно только с разрешения, выданного государственным органом. И не важно, федеральная земля или сельская. Так было всегда и, наверное, будет. Только при упоминании фамилии Барканова разговор становится каким-то нервным.

- Николай Иванович просто считает, что всё вокруг принадлежит ему, и никого не хочет слушать. Мы ему много раз говорили, что надо получить разрешение, а он - ни в какую. Пошёл рубить сам, никого не спрашивая. Мы бы ему помогли с оформлением, но он к нам даже не приходил.

- Но он утверждает, что раньше в землях, принадлежащих сельскому поселению, можно было готовить дрова самостоятельно.

- Я вам в сотый раз повторяю, - чуть ли не кричит Конакова, а её коллеги в кабинете хитро улыбаются, - всегда было запрещено. Я сорок лет в лесничестве работаю и уж наверняка знаю.

Лично к Конаковой Барканов, конечно, не обращался. Но за день до вылазки за дровами в магазине «Аист» встретил участкового Чекуновского лесничества Татьяну Алексееву и спросил — какие бумаги нужны и когда приехать.

- А народу в магазине было много, - вспоминает ту встречу Барканов. - Она встаёт в позу театральную и так, по-Маяковски громко: «Деревья не рубить, не пилить, ни в лесу, ни в поле». Ну я развернулся и пошёл. Это что же я — старый человек, везде уважаемый, буду ходить за какой-то бабёнкой сзади и раболепствовать?

- Так почему не поехали разрешение получать?

- А мне некогда всей этой бюрократией заниматься. Там столько документов нужно предоставить — паспорт, документы на дом, на прочую собственность, справку о количестве жильцов и ещё кучу бумажек. Ради этой жалкой выписки и столько ждать? У меня нет на это времени. У меня хозяйство.

 

- Тем более - как это сделать? - включается в разговор Лидия Алексеевна. - Первый автобус из деревни в Холм идёт в 5 часов вечера — кого там в это время из чиновников можно поймать? А обратно едет вообще только ранним утром. И куда людям деваться? А участки, которые они выделяют для заготовки дров, находятся километров за десять или пятнадцать отсюда. И если у тебя нет грузового транспорта — то сиди и просто-напросто замерзай.

Большой и красивый кот запросился гулять на улицу: в избе стало слишком жарко.

У водицы, да не напиться

Мы с Николаем Ивановичем стоим на том самом лесном участке, где он нарубил той несчастной ольхи и берёзы. Кажется, здесь он часами готов рассказывать про каждое деревце. И описывает он эти места не хуже Тургенева или Бунина. Про лес Барканов знает много с самого детства, когда в лесной чаще им с братом приходилось по-настоящему выживать.

- То был 47-й год. Два года после войны. Наша мать работала в 15 километрах от деревни. И на столе у нас была только та еда, которую присылал «Красный крест». А когда она кончилась, начался настоящий голод. Мы с братом оставляли сестру с соседкой, а сами шли в соседние деревни и просили милостыню. Однажды мы заблудились. Была зима, и мы несколько дней скитались по лесу пока не вышли к людям. Они нас накормили, поместили на русскую печь и выхаживали неделю. Тогда люди помогали друг другу, сплочались перед бедами и невзгодами. А теперь каждый по одиночке и все друг другу чужие, - говорит Барканов, расхаживая по небольшой полянке, на которой снегу - по колено.

Вокруг полная тишина.

- Коля у меня и кусты, и лианы на полях уберёт, - рассказывает Лидия Алексеевна. - И всё покосит, всё расчистит. Я ему говорю: «Зачем? Ведь дорожная служба есть!». А у него один ответ: «Пока я здесь живу, вокруг должен быть порядок, ведь это наш дом».

- Я хочу, - смотрит вдаль Барканов, - чтобы деревня выглядела достойно. Не хочу видеть её мёртвой. Но наши чиновники мне не только желание за ней следить отбили. Они мне сердце отбили.

Там, вдалеке, за домом Николая Ивановича, течёт речка. Последний год он уже не следит за ней - силы постепенно покидают. Раньше деревенские мужики могли чувствовать себя хозяевами на своей земле - могли позволить себе срубить парочку сорных деревьев для домашнего обогрева. И за это тогда им никто слова плохого не говорил. Так вот, о речке - возможно, в одно утро мы проснёмся в стране, где, чтобы набрать из реки ведро воды, нужно будет получить отдельное разрешение...

Матвей НИКОЛАЕВ

Холмский район

Фото автора

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: