Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Машинка для подъема давления




Антонина была учительницей английского языка, по крайней мере, до тех пор, пока могла выходить из дома. Но к моменту нашей с ней встречи в Клинике неврозов, кстати сказать, имени академика И. П. Павлова, эта 56-летняя женщина не совершала подобных смелых вылазок уже без малого пятнадцать лет (до этого были именно вылазки, а не выходы)! Исключения составляли только совместные выдвижения из квартиры под руку с собственным мужем, да и то лишь в совершенно исключительных случаях. Вообще говоря, стаж ее невроза был почти рекордным — 32 года!

Обычно к этому возрасту — 50—55 лет — вегетососудистая дистония проходит сама собой. У нее такая специфика — как только у человека начинают развиваться настоящие болезни сердечно-сосудистой системы, ВСД «раскланивается» и элегантно «ретируется». И это, кстати сказать, весьма примечательно: человек, который страдал своим неврозом сердца, например, двадцать или тридцать лет кряду, переживал по поводу любого, самого незначительного изменения артериального давления, частоты пульса и т. п., вдруг совершенно перестает уделять своему здоровью хоть сколько-нибудь внимания, хотя теперь его давление действительно скачет, как угорелое, пульс от этих скачков не отстает, а настоящие ишемические боли по-настоящему ограничивают его активность.

Все это кажется странным, но когда понимаешь, в чем суть дела, всякое удивление проходит. Человек, страдающий ВСД, боится появления у себя тех или иных симптомов телесного недомогания, а нормальному больному бояться нечего — они появляются сами, без приглашения, надо и не надо. Так что в этом случае действительно бояться нечего, все уже и так есть — можно расслабиться. Но сейчас речь не об этом...

Таково мое мнение, и я его разделяю. — Анри Монье

Итак, Антонина. Главным симптомом ее вегетососудистой дистонии были приступы повышенного артериального давления. Оно на самом деле у нее поднималось, эпизодами, и не до смертельных цифр — 140/90—160/100 мм ртутного столба, что она как-то по-особенному чувствовала. Причем особенно опасной ей казалась поездка в метро. Там, при спуске, согласно ее представлениям, возникает некий перепад давления, который и приводит к повышению давления артериального. Разумеется, в этих рассуждениях не было и доли здравого смысла, но вот в убежденности Антонины «долей» было предостаточно. Поэтому на метро она не ездила ни при каких условиях и боялась этого ужасно.

Теперь немного отвлечемся. Согласно одной психотерапевтической теории считается, что если человек, находящийся в безопасности, будет испытывать на себе воздействие тех или иных стимулов, которые прежде, в иных ситуациях, вызывали у него страх, то он постепенно привыкнет к действию этих факторов, перестанет их бояться и ему станет легче. Условно говоря, если человек боится пауков, то ему следует дать в руку муляж паука, заставить играться с ним, и потом, когда он перестанет бояться этого муляжа, и настоящий паук не покажется ему таким уж страшным. Короче говоря, нужно привыкнуть к действию факторов, вызывающих страх, и страх перестанет появляться. Все это так, но с рядом оговорок, впрочем, сейчас не об этом.

Узнав о таком отношении Антонины к метро, я решил сделать одну штуку, аналогичную психотерапевтическому фокусу с муляжом паука. Я взял диктофон и отправился в метро. Там я его достал, включил и поехал. На магнитную пленку записывалось все шум полного людьми холла наверху, звук лязгающих турникетов, жужжание механизмов эскалатора, гул станции внизу, свист от подходящего поезда, наконец, шум ветра за окном летящей в туннеле электрички. Короче говоря, у меня теперь была фонограмма «ужаса» Антонины.

Во время нашей следующей встречи я предложил ей прослушать эту запись, сказал просто: «Сейчас оденем наушники и прослушаем». Антонина посмотрела на меня с некоторым недоверием, потом послушно одела наушники, и я включил диктофон, где стояла эта кассета. То, что происходило дальше, даже меня заставило взволноваться. Уже через каких-то пять секунд Антонина вся напряглась, побелела, широко открыла глаза, у нее затряслись руки... Перепугавшись, я моментально выключил запись, помог ей снять наушники.

— Что случилось? — спросил я.

На что последовал изумительный текст:

— Это что, машинка для подъема давления? — сказала она, показывая трясущимся пальцем на диктофон.

Оказалось, Антонина даже не успела понять, что именно она слышит (мои разъяснения, что это, мол, запись звуков в метро, была для нее новостью). И вместе с тем вывод, который она сделала, абсолютно попадал в точку! Фактически я, сам того поначалу не понимая, повторил эксперименты из лаборатории И. П. Павлова. Только я использовал не лампочки и звонки, а тот условный сигнал, который Антонина выработала у себя сама, без моего участия. И конечно, у нее возник не пищевой рефлекс, а реакция вегетативной нервной системы, этот условный сигнал (звук метро) вызывал у нее рефлекторный подъем артериального давления!

Если бы она поняла, что слышит звуки метро, то, вероятно, можно было бы предположить, что она вспомнила тот ужас, который обычно испытывала в метро последние годы (пока она на нем еще время от времени ездила), и потому перепугалась. Но ситуация, очевидно, развивалась другим образом. Антонина еще не успела понять, что именно она слышит, что это звуки метро, но ее артериальное давление уже стало подниматься. То есть это действительно произошло рефлекторно, в обход сознания, автоматически, само собой, как классический вегетативный условный рефлекс!

На заметку

Вегетативный приступ может возникать у нас по двум причинам: или потому что мы действительно сильно нервничаем, или, что, как теперь известно, тоже возможно, просто под действием особенных для каждого конкретного человека условных стимулов. Вот почему некоторые думают, что доктор не прав, когда говорит, что, мол, «все у вас от нервов». Как оказывается, для того чтобы запустить вегетативный приступ, вовсе не обязательно нервничать, достаточно выработать у себя соответствующий условный рефлекс, и тогда эти приступы будут появляться без всяких «нервов», хотя и по нервным (читай — вегетативным) путям.

---

Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Итак, «открутим» жизнь Антонины чуть-чуть назад и попробуем восстановить цепь происходивших событий. Впервые приступы подъема давления начались у нее в возрасте 24 лет, она как раз вышла замуж, но выяснилось, что сексуальную жизнь она толком вести не может по причине вагинизма. У нее возник страх, связанный с сексуальными отношениями, и пошло-поехало. Причем все это происходило на фоне конфликтных отношений в школе, куда она устроилась учителем английского языка.

Когда боги хотят наказать нас, они исполняют наши молитвы. — Оскар Уайльд

Школа, где она начала работать, была «блатная», как и большинство подобных советских школ «с углубленным преподаванием английского языка». Школьники вели себя так, как она не думала, что могут вести себя школьники, а старшие «товарищи по цеху» невзлюбили «молодого специалиста» и строили против нее какие-то интриги. Одно наложилось здесь на другое: начало семейной жизни (что само по себе стресс), сексуальные проблемы, которые вылились в вагинизм, непонимание со стороны мужа, некомпетентность сексопатологов, которые ее консультировали, конфликты на работе — и с учениками, которые ни в грош не ставили молодого преподавателя, и с другими учителями. Короче говоря, «вагон и маленькая тележка» всяческих неприятностей.

И вот начались вегетативные «приветы» от ее внутреннего напряжения. Сначала ей стало плохо после очередной ссоры с мужем, потом ей стало плохо, когда она ехала в метро на работу. Потом Антонина пошла к врачу, и он поставил ей диагноз «гипертонический вариант ВСД». [Оговорюсь, что раньше (не знаю, как сейчас) врачи, ставя диагноз ВСД, уточняли ее форму. Если у человека основные симптомы свидетельствовали в пользу избыточной активности симпатической вегетативной нервной системы, то к диагнозу делалась приставка «гипертонический вариант». Если же у человека основные симптомы ВСД свидетельствовали в пользу избытка парасимпатических влияний, то врачи уточняли, что это «гипотонический вариант» болезни. Если же человек в основном жаловался на «боли в сердце», продиктованные, как правило, межреберной невралгией, то врачи зачем-то приписывали к ВСД «кардиологический вариант». Все это, конечно, языковые изыски, а вовсе никакие не диагнозы.] Она, конечно, не поняла, что значит ВСД, но узнала во врачебном подчерке слово «гипертония». И именно от гипертонии, как рассказывала ей мать, умер в возрасте 40 лет ее — Тони — отец (самой Антонине тогда не было еще и десяти). Доктор, поставивший Антонине этот «ужасный» диагноз, конечно, не объяснил своей перепуганной пациентке, что «гипертонический вариант ВСД» — это просто такая врачебная «примочка», чтобы солиднее звучало, и к гипертонии никакого отношения не имеет.

Так или иначе, но Антонина рассудила так: «Мне 24 года, у меня уже гипертония, следовательно, я скоро умру». Но, разумеется, «скорая смерть» запаздывала, и тогда Антонина решила, что, видимо, умрет, как и ее отец, в возрасте 40 лет. Она ждала этой даты с ужасом, и ужас у нее получился. Именно в 40 лет она перестала выходить из дома без чрезвычайной надобности, бросила работу и ждала, когда же смерть, наконец, сделает с ней свое «черное дело». Ожидала смерти, боялась умереть на улице, а то, что она умрет мгновенно, если поедет в метро, где у нее чуть ли не каждый раз случались вегетативные приступы, было для нее ясно как белый день.

Почему у Антонины имели место ее первые приступы — вполне понятно. Она испытывала стресс, но не осознавала его и не понимала, что имеет дело не с болезнью, а с банальным вегетативным компонентом своего стресса. Потом она подумала, что спуск в метро — это некий перепад давления, решила, что атмосферное давление как-то связано с давлением крови в ее сосудах (что, конечно, просто глупая игра слов), и перепугалась, как та мышь. На фоне этого испуга ее мозг запечатлел все сигналы (раздражители), доходившие до нее в метро (включая, конечно, и его, весьма характерные, звуки), и потому они стали теми условными стимулами, которые оказались способными вызывать у Антонины подъемы артериального давления — хотя и не чрезвычайные, но чрезвычайно пугающие.

После того как данный условный рефлекс у Антонины выработался, а вид метро и его звуки стали автоматически (т. е. условно-рефлекторно) вызывать у нее подъем артериального давления, страх перестал быть нужным. Приступы появлялись теперь без дополнительного уведомления — как только какое-то метро — так сразу же и приступ. Доходило и впрямь до смешного — Антонина не могла смотреть свой любимый фильм «А я иду, шагаю по Москве», поскольку несколько сцен в нем сняты в метро.

Но вернемся к настоящему моменту. Кажется, что Антонина фактически обречена быть теперь инвалидом — человеком с ограниченными возможностями. По крайней мере, возможность поехать в метро была у нее совершенно отнята ее неврозом. Но данный вывод, мягко говоря, несколько поспешен. Ведь если мы знаем, что И. П. Павлов научился вырабатывать на своих подопытных животных условный рефлекс, мы должны знать и другое — то, что наш замечательный академик-соотечественник называл механизмом «угасания условного рефлекса» и продемонстрировал его действие на все той же слюнной железе.

Суть этого механизма достаточно проста. Когда И. П. Павлов вырабатывал на своей собаке условный рефлекс, он делал это за счет так называемого «подкрепления». Всякий раз, когда он действовал на животное раздражителем (звуком звонка или включением лампочки), который должен был стать «условным», он приводил в действие безусловный рефлекс, выдавая собаке какую-то пищу. Пища, иными словами, использовалась им в качестве подкрепления.

Однако после того как И. П. Павлов переставал подкреплять условный стимул, ситуация начинала медленно, но неуклонно меняться. Этот стимул постепенно претерпевал обратное превращение. Горящая лампочка от раза к разу при ее включении без подкрепления вызывала все меньший и меньший эффект. И если сначала в ответ на этот условный стимул собака выделяла девять капель слюны, то потом восемь, семь, шесть, наконец, пять, три, а потом и вовсе переставала на нее реагировать. То есть вне подкрепления происходило постепенное угасание сформированного в процессе предшествующего опыта условного рефлекса.

На заметку

Привычки — вещь серьезная, но, к счастью, не приговор. Если у нас сформировалась та или иная привычка, значит, что-то ее подкрепляло, иными словами, нам было приятно это делать. В случае страха приятно, как вы понимаете, спастись от опасности. Поскольку никакой действительной угрозы при ВСД для здоровья человека нет, то, соответственно, он всегда «умудряется спастись». Зачастую само это (фиктивное, на самом-то деле) спасение и является стимулом, подкрепляющим его страх, — бегство приятно страшащемуся. Но любую привычку можно и изменить, любой условный рефлекс может угаснуть, однако для этого необходимо, во-первых, устранить то, что является для данной привычки данного условного рефлекса подкреплением (т. е., например, перестать бегать от своей «фиктивной угрозы» «косым зайцем»), а во-вторых, сформировать новую модель поведения в данной конкретной ситуации. Последнее представляет собой специальную психотерапевтическую процедуру, о которой мы скажем в другом месте.

---

Совершенно аналогичного результата можно добиться и в том случае, когда мы перестаем подкреплять тот вегетативный условный рефлекс, который лежит в основе данного конкретного случая вегетососудистой дистонии. Иными словами, если приступ вегетососудистой дистонии является простым условным рефлексом, то лечение от вегетососудистой дистонии представляет собой последовательное и целенаправленное угашение этого условного рефлекса. Впрочем, для того чтобы решить этот вопрос, необходимо понять, что играет роль «подкрепления», которое обеспечивает формирование данного, нежелательного для нас условного рефлекса, а точнее сказать — самой вегетососудистой дистонии.

Если вы катитесь по инерции — значит, вы катитесь под гору. — Лестер Боулс Пирсон

Я не собака, я только учусь!

Что ж, нам остается лишь понять, что является в нашем случае — случае страдающего вегетососудистой дистонией — условным стимулом, его подкреплением и безусловной реакцией. Иными словами, переложим опыт со слюнной железой собаки И. П. Павлова на собственное сердце и свою невротическую жизнь.

Первое: есть в нашей жизни то, что провоцирует нас на появление симптомов вегетативного недомогания. Этими провокаторами могут быть любые обстоятельства: сами по себе признаки вегетативного возбуждения (сердцебиения, повышения артериального давления, головокружение и т. п.), вид «открытого» или «замкнутого пространства», общественный транспорт, толпа (скопление народа), конфликтные ситуации. Как ни странно, но условным стимулом, побуждающим вегетативный приступ, может быть даже время!

Сейчас мне вспоминается одна пациентка, у которой приступы сердцебиения, повышения артериального давления, головокружения и прочего вегетативного безобразия случались всякий раз с наступлением шести часов вечера. Поначалу она искала помощи у врачей, но времена были советские, психотерапевты в стране еще не водились, а потому помощи ей было ждать неоткуда. Она совершенно отчаялась вылечиться, смирилась со своей участью и просто каждый вечер, ровно в шесть часов, безропотно «проживала» свой приступ. В условленный час она ложилась на постель, ее начинало трясти, появлялись все симптомы вегетативного возбуждения и «куролесили» 20—30 минут. Потом все благополучно заканчивалось.

Интересным, кроме прочего, был повод, заставивший эту женщину обратиться ко мне за помощью. Сами приступы, по большому счету, ее уже почти не беспокоили — ну есть и есть, что делать?.. Се ля ви, как говорят французы. Такова жизнь. Но тут случилась оказия. Прежде последние несколько лет она работала продавцом мороженого в утреннюю смену. Ситуация ее вполне устраивала, поскольку к шести часам вечера она могла быть дома и спокойно, без суеты пережить свой очередной приступ в родной кровати.

Упомянутая же оказия состояла в том, что начальник моей пациентки настоял на переходе ее в вечернюю смену. Но работать в состоянии «вегетативной бури» достаточно трудно, несподручно да и глупо как-то. И ей пришлось уволиться. Помыкавшись, она решила вернуться на работу, но сначала нужно было что-то с собой сделать. Вот мы и встретились, «сделали», и эта замечательная женщина вернулась на свой «мороженый» пост в полном здравии. Впрочем, здесь нас интересует только то, что условным стимулом, побуждающим у нас вегетативный приступ, в принципе может быть что угодно.

Теперь же, наверное, следует сказать о том, что является самым частым и самым сильным подобным условным стимулом. Впрочем, может быть, вы и сами знаете?.. Я знаю — это наши мысли. Действительно, если и есть у нас какой-то враг во всей этой истории — это наши мысли. Они, как это ни покажется странным, могут выступать в роли условных стимулов, провоцирующих наше же физическое недомогание. Часто на роль таких стимулов претендуют фразы: «Сейчас мне станет плохо! Что-то я себя неважно чувствую... А не случится ли сейчас со мной приступ? А я тут не задохнусь?! Мое сердце это выдержит?!». Короче говоря, все эти милые формулировки действуют как классические «Сим-сим, откройся!» и «Трах-тибедох!», запуская вегетативный приступ, как академик Королев ракету с Юрием Гагариным: «От винта!», «Поехали!»

Разумеется, эти мысли — вещь наивреднейшая! Поскольку, если прочие условные стимулы можно избегать, то эти мы постоянно имеем при себе по принципу — «все свое ношу с собой». То есть они позволяют нам «войти в вегетативный штопор» при любых обстоятельствах — и метро не нужно, и «пространство» не важно. Подумал — и получил! Просто Сбербанк какой-то!

На заметку

По сути, в случае вегетативных приступов, характерных для ВСД, мы имеем дело с банальной, обычной привычкой (или — «условным рефлексом», как кому будет угодно). Когда мы заходим в собственную квартиру, нам не надо думать, где располагается выключатель, мы автоматически находим его рукой и, не задумываясь, абсолютно автоматически (читай — рефлекторно) включаем свет в прихожей. И именно такая привычка лежит в основе вегетативных приступов. Часто условным сигналом к возникновению вегетативного приступа оказывается та или иная обстановка (например, вид общественного транспорта или толпы), а в большинстве случаев таким сигналом оказывается просто наша мысль: «Сейчас мне станет плохо!».

---

Второе: есть в нашем неврозе то, что является плотью и кровью вегетососудистой дистонии, т. е. то, что следует именовать самой условной реакцией. Как мы помним из опыта И. П. Павлова, условной реакцией его собаки было выделение слюны, а еще собачья радость — виляние хвоста, облизывание, топтание на месте в нетерпении предвкушения. Звоночек звенит, а собака в ответ на это слюной истекает, облизывается и хвостом машет. Если бы мы не знали, что тут действует условный рефлекс, то решили бы, что перед нами классический пример собачьего сумасшествия. Ей звенят, а она облизывается! Точно псина «не в себе»!

В случае же ВСД подобным условным рефлексом, подобной условной реакцией также являются две вещи — одна больше, другая меньше, но всегда обе вместе. Первая — собственно реакция вегетативной нервной системы. У собаки И. П. Павлова она активизирует работу пищеварительной системы — оттого слюна и выделяется; в случае же страдающего ВСД она активизирует работу системы сердечно-сосудистой, которая весь наш слабосильный организм и начинает баламутить. Вторая составляющая условной реакции при ВСД — это страх собственной персоной, чувство тревоги, паника: «Господи, спасите, помогите, помираю!».

Здесь важно осознать следующее: после того как условный рефлекс включился, т. е. соответствующая реакция (и вегетативный приступ, и сам страх) запустилась под действием условного раздражителя, делать что-либо уже поздно, остается пожинать плоды собственной непредусмотрительности. Пока она — эта реакция — не прокрутится от начала и до конца, суетиться нечего: процесс пошел, жди следующей остановки, а там уже думай, как не проколоться в следующий раз.

Если бы вам удалось надавать под зад человеку, виноватому в большинстве ваших неприятностей, вы бы неделю не смогли сидеть. — Альфред Ньюмен

Иными словами, если мы хотим предупредить возникновение этой нежелательной для нас условной реакции, необходимо, во-первых, предусмотрительно снизить свою тревогу и напряжение прежде появления условного стимула (все соответствующие технологии описаны мною в книге «Счастлив по собственному желанию», вышедшей в серии «Карманный психотерапевт»); а во-вторых, при малейшей угрозе появления соответствующего условного стимула в поле нашего восприятия проделать ряд психотерапевтических мероприятий, которые будут способствовать устранению данной конкретной условной реакции в данной конкретной ситуации (эти психотерапевтические мероприятия описаны мною в книге «Средство от страха», вышедшей в серии «Экспресс-консультация», о чем мы скажем ниже).

Третье: есть в нашем поведении — мыслях и действиях — то, что закрепляет возникающие у нас вегетативные приступы и нежелательные эмоциональные реакции — страх и тревогу, т. е. некие положительные подкрепления нашего отнюдь не положительного поведения. Что это за «положительные подкрепления»? Прежде всего — это наши всяческие потакания собственным страхам. Говорит нам страх: «Не пользуйся общественным транспортом, а то плохо будет!», и мы не пользуемся. Говорит: «Иди к врачу, обследуйся по полной и добейся от него серьезного диагноза, а то пропустишь собственную смерть от тяжелой болезни!», и мы послушно отправляемся мучить человека в белом халате. Говорит: «Скушай горсть таблеток, выпей бутылек корвалола, возьми с собой феназепам, а то узнаешь, где раки зимуют!», и мы послушно едим, пьем, берем. Начался у нас приступ, а страх тут как тут и сообщает: «Вот, говорил я тебе! Помрешь сейчас, как собака! А ну тикай отсюда! Вызывай «Скорую помощь»! Бей в колокола, а то они по тебе будут поминки справлять!», и мы тикаем, вызываем и бьем. Наконец, говорит нам страх: «Не слушайся психотерапевта, он тебе голову морочит, твоя болезнь развивается и погубит тебя в расцвете лет!», и мы не слушаемся себе же на голову.

Итак, всякий наш поступок, продиктованный страхом, — есть послушное, раболепное служение собственному страху, который от этого только усиливается, усиливая автоматически и все симптомы вегетативного расстройства. Все это, разумеется, помогает нашему страху разрастись до невиданных размеров. И он ведет себя как стихия, как лесной пожар, перекидываясь с одного дерева на другое, с одной части леса на другую, с одного леса на другой. Чем не подкрепление, чем не закрепление! А еще если повторять это регулярно (а повторение, как известно, мать учения), то тогда и вовсе: «До свиданья, страна, до свиданья!».

Всякое послушное следование нашему страху сопровождается чувством облегчения — нам начинает казаться, что мы спасаемся и потому спасемся (разумеется, это иллюзия, поскольку тут сама опасность иллюзорна [О том, что такое иллюзия опасности — одна из четырех самых серьезных иллюзий, уродующих нашу жизнь, можно узнать из моей книги «Самые дорогие иллюзии», вышедшей в серии «Карманный психотерапевт».], а потому и спасение — чистой воды профанация). Тут в дело вступает иллюзия счастья, которая, как это всегда бывает, манит и обманывает. Нам действительно становится легче, когда мы умудряемся «избежать» грозившей нам, как в момент ужаса казалось, катастрофы. Но именно это «легче» и оказывается самым серьезным подспорьем в усилении, закреплении и продолжении жизни нашего незадачливого патологического условного рефлекса.

Он свою жизнь продолжает, а мы свою превращаем в хроническую муку и нескончаемое страдание. За что мы с собой так? Верно, потому, что не слишком беспокоимся о собственном душевном состоянии, а потому готовы разменять его на медяки физического благополучия, которое, в действительности, у человека с ВСД — лучше лучшего. В сущности, подобная тактика мало чем отличается от поведения американских аборигенов, которые выменяли свои сокровища на бессмысленные зеркальца и «огненную воду». Последствия, мне представляется, здесь очевидны...

На заметку

Возможно, кому-то теория условного рефлекса покажется слишком простым объяснением беды под названием вегетососудистая дистония. Но это только на первый взгляд кажется, что все так просто. В действительности, если мы начинаем разбираться, то оказывается, что все достаточно сложно. Стимулом, вызывающим у нас приступ, может быть все что угодно, включая и наши собственные мысли. Сама реакция — это не один только вегетативный приступ, но и страх, а они, как известно, «одна сатана» и потому усиливают друг друга. Наконец, то, что закрепляет страх, кажется человеку, напротив, средством избавления от него. Поэтому все на самом деле здесь непросто, но непросто — не значит неразрешимо. Проблема решается, только нужно смотреть на нее во всей ее сложности, а главное, понимать — условные рефлексы, это не то, что у собаки, у нее — тьфу, а не условные рефлексы. Настоящие же условные рефлексы, самые злокозненные условные рефлексы — это у нас, у хомо-сапиенсов, или хомо-несапиенсов (это кому как будет угодно).

---

Что ж, теперь, как мне представляется, вопросов к себе быть не может — мы знаем все, что должны знать. Нам известно, что является пусковым звеном (условным стимулом) нашего вегетативного приступа и паники (условная реакция), а также и то, что эту «патологию» закрепляет (положительное подкрепление). Кажется, что остается лишь избавиться от соответствующего условного рефлекса, и, право, это не составляет большой трудности. Впрочем, есть еще один вопрос, который на сей раз может быть адресован лишь психотерапевту, и в правильном ответе на этот вопрос заключается весь его профессионализм. Что за вопрос? Сейчас ответим.

Глава 5. Невроз сердца

Невроз — штука специфическая, в своем роде уникальная и при всем при этом свойственная (в той или иной мере) каждому из нас. Обо всем этом я уже имел возможность рассказать своим читателям в книжке «С неврозом по жизни», вышедшей в серии «Карманный психотерапевт». Теперь взглянем на эту же тему, но применительно к вегетососудистой дистонии, которая на поверку оказывается простым и, я бы даже сказал, классическим неврозом.

Почему же все-таки речь идет о неврозе? Давайте задумаемся. Все люди (без исключения!) время от времени переживают то, что можно назвать «вегетативной бурей». Сдача экзамена, неприятное объяснение с начальником, супругом или родителями, необходимость выступить перед большой аудиторией и т. п. — все это классические «стрессовые ситуации», в которых у нас обнаруживается вегетативная «свистопляска» — ладошки потеют, сердце из груди выпрыгивает, в висках стучит, а то и в туалет хочется всемерно.

Другой случай нормальной «вегетативной бури» и вовсе зауряден. Перенесли мы грипп, или какую другую инфекцию, или, наконец, просто долго маялись какой-то болезнью. Наш организм естественным образом астенизировался, разладилась его работа, а как мы узнаем об этом — все по тем же признакам вегетативного недомогания: слабость, вялость, сердцебиения, потливость и дальше по списку. Кстати, то же самое происходит с нами и при избыточных нагрузках — как физических, так и умственных. Сдача годового отчета — это, право, повод для возникновения «вегетативной бури». Ну устал организм, пошли его системы работать кто во что горазд, вот и эффект — естественный и закономерный, а главное — предсказуемый и неопасный.

В диктанте индивидуальность может проявляться только в ошибках. — Веслав Брудзиньский

Но вот почему-то у одних людей эти «вегетативные бури» приходят и уходят, когда ситуация меняется к лучшему, а у других почему-то, мягко говоря, задерживаются, становясь классическим «невротическим симптомом». Эта «задержка», точнее, ее причины, нас сейчас и интересуют.

От невроза к дистонии

Сознание и подсознание человека находятся друг с другом в отношениях, мягко говоря, странных. Первое декларирует, что нам «надо» или что мы «должны», а второе заискивающе шепчет наше же «хочу». К консенсусу эти два «брата-акробата» приходят редко и по проблемам, как правило, малосущественным, а вот кардинальные вопросы, я бы сказал, принципиальные, они решают невротическим вывертом, точнее говоря — с помощью невротического симптома.

В своей книге «С неврозом по жизни» я рассказал о том, каковы причины наших неврозов. А причины здесь следующего характера — в нас начинает безобразничать один из инстинктов самосохранения. В целом, конечно, у нас один инстинкт самосохранения, но если приглядеться повнимательнее, то окажется, что он состоит из трех.

Во-первых, индивидуальный инстинкт самосохранения, который отвечает за решение задач нашего собственного выживания. Во-вторых, инстинкт самосохранения группы, который содержится в нашей голове, но обеспечивает наше выживание в группе (а по своей природе мы животные стайные). Наконец, в-третьих, инстинкт самосохранения вида, т. е. инстинкт продолжения рода, или, проще говоря, — половой инстинкт.

Невроз - это способ избежать небытия, избегая бытия. — Пауль Тиллих

Все они живут-поживают у нас в подкорке и их работа определена нашими генами. В сущности, наши гены требуют от нас — выжить, занять свое «место под солнцем» (т. е. в группе среди себе подобных), а также оставить потомство. Но требуют они так, словно бы мы были животными — без морали и нравственности, без условностей и предрассудков, тогда как мы живем со всем этим «добром», и никуда от этого не денешься.

Вот и начинается «перетягивание каната» — подсознание со своими инстинктами тянет нас в одну сторону, а сознание, напротив, клонит в обратную сторону — к морали, условностям и предрассудкам. Получается то, что получается. Обо всем этом в книжке «С неврозом по жизни» и написано — подробно и с примерами, а потому всем желающим доступ в эту святая святых нашей психологии открыт.

Сейчас же нам необходимо понять не столько природу «невротического конфликта» между сознанием и подсознанием, сколько его форму. То, как все это «выстреливает» в нашей жизни. Ведь вегетососудистая дистония, как это ни покажется странным, бывает разной, аж трех видов — первая, вторая и третья:

1) ВСД развивается у человека, чьи желания не совпадают с его возможностями — хочу жить так-то, а вынужден вот так вот: живу в браке, а любовь — сторона третья; претендую на что-то, а мне комбинацию из трех пальцев показывают — короче говоря, все обычные истории;

2) ВСД может развиться у человека, который вынужден изменять свою жизнь, т. е. в силу внешних обстоятельств не может вести такую жизнь, какую он вел прежде, и потому должен перестраиваться, а это дело сопряжено с массой внутренних напряжений [Если кого этот вопрос заинтересовал, пожалуйста, обращайтесь к книжке «Как избавиться от тревоги, депрессии и раздражительности», вышедшей в серии «Карманный психотерапевт».];

3) третий вариант ВСД — это невроз, развившийся у человека, чье подсознание хранит воспоминание о каком-то ужасе, прежде пережитом (тут и криминал, и локальные военные конфликты, и бывшие, разрешившиеся уже проблемы со здоровьем).

Но в любом случае «вегетативный приступ» («криз», «паническая атака») выступает здесь в роли «симптома» невротического расстройства. Что такое этот «симптом»? Симптом — это тот компромисс, то соглашение, к которому приходят наше сознание с нашим подсознанием в процессе своих непримиримых споров. Поскольку же спор этот, как уже было сказано, непримиримый, то, соответственно, и найденный компромисс не назовешь здравым. Скорее он напоминает знаменитое: «ни нашим, ни вашим».

Симптом как бы задабривает обе стороны конфликта, не позволяя ни одной из них взять верх. И держится, таким образом, как своеобразная затычка. Убери симптом — и конфликт снова заявит о себе, а нам придется что-то с ним делать. Но лучше, согласитесь, решить стоящую перед тобой проблему, нежели мучиться неврозом, который закрывает собой эту «амбразуру». Рано или поздно эту проблему все равно надо будет решить, и раньше — лучше, чем позже.

Ну довольно теории, переходим к практике, на ней все нагляднее видно. Итак, три вида вегетососудистой дистонии — выбирай на вкус.

Вариант первый: «есть желание, но нет возможности»

Первый вариант развития ВСД, как уже было сказано, возникает в ситуациях, когда человек оказывается перед лицом невозможности реализации той или иной своей биологической или социальной потребности. Если бы человек мог осознавать эту потребность, то, возможно, и проблемы не возникло бы, но поскольку она, как правило, подсознательна, то и выходит то, что выходит.

В ситуации, когда ты чего-то хочешь, чего точно, сам не знаешь, а при этом и возможности-то у тебя на «хочешь» нет, трудно полагаться на сознание и здравый смысл. Тут они тебе не советчики. Но положение, согласитесь, отчаянное: внутри у тебя напряжение, с чем оно связано — неизвестно, а наружу лезет одна тревога с беспокойством на пару, часто или неосознанная, или беспричинная.

Не заметить вегетативных проявлений этой тревоги (всегда и обязательно наличествующих — сердцебиение, колебание артериального давления, потливость и т. п.) невозможно; поскольку же истинная причина этих симптомов тебе неясна, ты и начинаешь думать, что дело в каком-то соматическом (телесном) заболевании. И как только ты так подумал, так все сразу же становится на свои места. Теперь понятно, почему тебе плохо, а главное — ясно, где причину искать. Ищем в болезни!

Причем важно увязать (пусть и подсознательно) возникновение своих вегетативных дисфункций с теми нейтральными обстоятельствами, при которых они впервые возникли — во время езды на общественном транспорте, при выходе на улицу, во время посещения магазина, в присутственном месте, в толпе или в состоянии одиночества. Тогда уж точно все станет ясно как белый день: в них, в этих обстоятельствах вся и загвоздка! Получается вроде бы логично, а на самом деле...

Если на своем пути вы натыкаетесь на все подряд, то, возможно, вы на полосе встречного движения. — Борстелманн

И теперь именно они, эти нейтральные прежде обстоятельства, по механизму условного рефлекса и будут для нас тем стимулом, который будет стандартно вызывать у нас очередной приступ вегетативных расстройств. Разумеется, при такой-то регулярности и закономерности происходящего у нас и малейшего сомнения не останется в том, что мы тяжело больны, причем именно физически.

Неизвестность, непонятность — куда хуже любой, пусть даже плохой, даже пугающей, но определенности. А если тебе понятно, что все дело в «здоровье», то и слава богу. Остается только свыкнуться с мыслью, что ты «неизлечимо болен» и жить с этой своей «болезнью» долго и мучительно. А если врачи скажут, что все у нас «в полном порядке», мы им просто не поверим, ведь бывает же, что они ошибаются. А что если это как раз тот случай? Так что даже не пытайтесь нас разубедить, нам ваших доводов не нужно, нам нужна определенность. Невротический конфликт, тем более подсознательный, — дело темное, а вот идея болезни — мысль даже блестящая!

Да и на все теперь можно наплевать после того, как у тебя такая «болезнь» обнаружилась — и на свои «хочу», и на свои «не хочу», и на «возможности», и на их отсутствие. Гори оно все синем пламенем! Я болен! «Чик-чирик, я в домике!». Да вот только постепенно становится хуже, ведь повторение, как известно, мать учения, а «учение» здесь — это условные рефлексы, и потому разучиваются и тренируются у нас здесь не песни и не танцы, а эти гнусные «патологические условные рефлексы», т. е. «приступы», «кризы», «атак

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...