 |
разбор архива (эта глава будет опубликована после кабинетки)
|
|
|
|
Светлана Кульчицкая, часть 2.22
В поисках тайны
Ая неделя, пятница
На раскопках
В пятницу в расписании стояла практическая история. Дагда Брюсович явился в аудиторию и заявил нам, что у него нет времени читать лекцию потому, что неподалеку, на ферме, найден исторический объект, и он, Дагда Брюсович, выезжает туда немедленно. И там, на месте, он будет проводить практическое занятие для тех студентов, кто туда доберется.
Нарисовал на доске план доезда и вышел. Ничего себе! Вот так – кто не успел, тот опоздал.
В аудитории раздались возмущенные возгласы студентов.
Лично я не собиралась тратить время на восклицания, и быстро упихивала в сумку тетради:
- Поль, Франтишек, Салман, вы едете со мною на ферму?
Мы набились в автомобиль. Хорошо, что он такой большой! И все равно в салоне нам пришлось потесниться.
Мы успели вовремя – Дагда Брюсович как раз слезал с мотоцикла.
Следом за нами прибыл лимузин Понятовских, в котором приехала Яна со свитой.
Г-н Черный начал говорить сразу, лишь только студенты выбрались из автомобилей:
- Фермер решил снести старый сарай, начали разбирать, и обнаружили подвальное помещение. Хорошо, что меня вызвать догадались!
…Черный широким шагом шел по дорожке, а мы поспевали следом. Справа на поле паслись коровы, слева вздымалась фермерская усадьба. Впереди, под сенью старых деревьев, наличествовал тот самый то ли сарай, то ли коровник – деревянное неказистое строение, но стоящее на фундаменте из валунов. Рядом с ним неопрятной кучей громоздились доски и прочий мусор со снятой уже крыши. Скелет крыши обнажился, и сквозь несущие опоры просвечивало небо. Потемневшие от времени доски облицовки серели на фоне зеленых еще деревьев.
|
|
|
Мы подошли к амбару, и навстречу Черному поднялся местный работник с взъерошенными волосами в мешковатых серых штанах и простецкой рубахе:
- Ничего не трогали, господин, как Вы распорядились. Вот, сюда проследуйте, - он показал на дверь, - Осторожнее, не споткнитесь…
Дагда Брюсович открыл дверь, но внутрь не вошел, остановился на пороге. Мы, студенты, сгрудились за его спиной, заглядывая в помещение.
Видимо, работники одновременно с разбором стен начали снимать доски пола. Под ними обнаружился бревенчатый настил. Несколько прогнивших бревен провалились внутрь, в подземелье, и там, внутри, смутно поблескивало железом нечто массивное.
Дагда Брюсович присел, заглянул в провал и присвистнул:
- Ого!
Студенты заволновались, вытягивая шеи.
- Осторожно, господин, - затянул свою волыну работник, - бревна хлипкие, скользкие…
Это он верно заметил. Несмотря на вскрытую крышу, внутри сарая было промозгло. Бревна выглядели сырыми как после дождя, хотя дождей последние дни не было.
- Почему настил не разобрали? – сурово спросил Черный.
- Так Вы же не велели ничего трогать, господин, - растерялся работник.
- И то верно, - покладисто согласился Дагда Брюсович, - Но пару бревен все же снять придется. Мы не мыши, чтобы в щели ползать. Давай, дуй за подмогой, веревки и свечей захвати, и лестницу…
Работник торопливо кивнул и убыл.
- Господа студенты, - Дагда Брюсович широко улыбнулся, повернувшись к нам, - придется потрудиться на благо истории. Молодые люди, ваша задача снять вот те два обвалившихся бревна. Задание девушкам – тем временем описать объект снаружи. Приступайте!
Студенты взялись осматривать склад, щупать бревна и заглядывать в щели. Бревна поскрипывали от их шагов.
- Веревка не помешает, - пробасил Франтишек, - бревно-то трухлявое. Я бы его вынес, да в щель не пролезу…
Я достала блокнот и направилась в обход амбара. Отсюда, с вершины холма открывался прекрасный пасторальный вид на фермерские поля и луга. Тропинка вдоль стены среди зарослей бурьяна и крапивы петляла, обходя кучи строительного мусора. Я заметила, что амбар стоит на гряде. Торец сарая глядел на более крутой склон, с которого мы подошли, а сзади холм полого понижался. С заднего торца наличествовали высокие двустворчатые ворота, сейчас наглухо заколоченные. Раньше здесь была подъездная дорога, и ее еще можно было распознать под древесной порослью. Впрочем, хозяйственный фермер собирался расчистить и этот подъезд. Здесь лежали срубленные деревья, источая аромат свежих вскрытых стволов и запах вянущей листвы.
|
|
|
Было слышно, как переговариваются наши студенты. Вскоре вернулся человек из фермерской усадьбы, и я поспешила обратно смотреть на работу.
Когда принесли веревки, то дело пошло на лад. Веревку привязали к бревну, мужчины дружно потянули. Раздался треск. Сломанное бревно было поднято, и вынесено наружу. Когда пролом стал достаточно обширным, в него спустили садовую лестницу. Первым вниз ринулся Дагда Брюсович:
- Свечей! – гаркнул он снизу. Передали свечу. Из пролома несло зимней стужей. Части бревен, обращенные вниз, были покрыты густым инеем.
- Что же так холодно? – обронил кто-то из студентов.
- Так ведь это – Морозный холм, - машинально ответил работник, вместе со всеми заглядывая в подвал, - Хозяин здесь молоко держал, на леднике…
- Вот, - заявил Дагда Брюсович, поднимаясь на поверхность, - обожаю это свойство обывателя приспособить чудеса к хозяйственным нуждам. Кому – чудо, а кому – молоко держать. Вряд ли твой хозяин хоть раз задумался, откуда здесь ледник.
- Так, всегда был, - пожал плечами работник, - место такое, Морозный холм…
- Загадка не для простых умов, - махнул рукой Черный, - Чего столпились? Успеете еще насмотреться. Ты, - ткнул он пальцем в фермерского парня, - зови рабочих и снимайте задние ворота. Начинайте разбирать настил с той стороны. Вы, студенты, начинайте описание подземного объекта. Достаньте тетради, карандаши, и что у вас есть еще, пригодное для фиксации.
При себе у нас было немногое. Из тетрадного листа, линейки-закладки и куска бечевки, извлеченного из кармана Франтишека, мы составили универсальный измерительный набор. Дагда Брюсович ехидно усмехнулся:
|
|
|
- Вижу, что не готовы к занятию... Впрочем, сойдет и так. Разбейтесь на тройки. Один измеряет, один записывает, один держит свечку. Десять минут внизу, затем наверх, греться. Приступайте. Нет, стойте! – Дагда хлопнул себя по лбу, - Важно! К печати на заднем люке не прикасаться! Это смертельно опасно! Повторите!
Черный дождался, пока нестройный хор голосов повторил его слова, и удовлетворенно хмыкнул, - Вот теперь приступайте. А Вы, Дюбуа, пойдемте со мною, хочу кое на что взглянуть.
Черный ушел вместе с Полем. Франтишек присмотрелся к лестнице и вздохнул:
- Хлипкая, меня не выдержит. Я лучше помогу рабочим бревна таскать…
Отдал мне мерную бечеву, и ушел к воротам, где уже суетились фермерские работники.
- Тогда мы – первые! – я шустро шмыгнула к спуску, - Салман, кто с нами?
- Лариса, поможешь? – девушка из компании Гранде, с которой Салман только что беседовал, кивнула.
Я тем временем уже карабкалась вниз. Подвал оказался довольно глубоким, в два человеческих роста. Я спрыгнула с последней ступеньки, и каблучки звонко стукнули по мерзлому камню. На полу стояла свеча, зажженная Дагдой Брюсовичем, а сверху, сквозь щели, струился дневной свет, падая узкими полотнищами. Лестница почти что упиралась в бронированную машину на гусеничном ходу, занимавшую собой большую часть подвала. В скупом освещении были видны мощные траки, бронированные щитки, какие-то решетки и шестерни, торчащие по бокам, и черная железная платформа сверху. Или это узкий контейнер? Отсюда не разобрать…
Сверху уже спускался Салман, и я посторонилась, чтобы дать ему место. Места было немного. Подвальное помещение напоминало склеп, со стенами серого камня, и в нем плотно, почти в притирку со стенами, был загнан как в футляр механический монстр на гусеничном ходу. Все – и стены, и железное чудовище были покрыты толстым слоем инея.
Позади от машины каменный пол плавно повышался и упирался в бревенчатый настил. С той стороны доносился стук топоров, бревна поскрипывали, и сквозь щели сыпался мусор.
|
|
|
Салман спустился, и потрясенно замер, созерцая машину:
- Разрази меня гром, какая мощь! Конструкция мне не знакома, но это должно быть боевое оружие. Оно прекрасно! Так, а где же пушки?
- Салман, погоди с пушками, - строго сказала я, - Нас ждут наверху. И здесь действительно очень холодно. Давай начнем работать, а впечатлениями обменяемся позже.
Салман согласно кивнул и взял мерную бечеву. Под диктовку Салмана я записывала то, что он измерял: высота, ширина, расстояние между гусеницами, клиренс, ширина траков, высота задних катков. Пока Салман растягивал веревку, я делала зарисовку. Когда пальцы занемели от холода, мы выбрались из подвала, чтобы уступить место следующей группе.
- Ну как? – хором спросили у нас наверху.
- Пот-трясающе! – изрекла я, постукивая зубами, - Это похоже на трактор с картины «Первая борозда»
Салман немедленно заспорил. По его мнению, кроме гусеничного хода и общей бронированности другого сходства не было. На картине механизм имел выраженную кабину и платформу, а здесь – почти двухметровый железный фургон. Но мы смотрим на него сзади, а что там спереди – надо еще выяснить.
Пока не подошла наша очередь спускаться вниз, мы пробрались к Франтишеку, который трудился на разборке задней части амбара.
- Уф! – завидев нас, Франтишек присел передохнуть, выбрав место под большим дубом.
Наверху было тепло в сравнении с подвалом. Деревья сыпали пожелтевшей листвой – тополь, два клена и дуб с обломанной вершиной.
Франтишек задумчиво погладил дубовую кору:
- Дубу этому лет сто, не меньше, - сообщил он мне
- Фундамент не младше, - откликнулся Салман от стены, - Экие, однако, валуны в него вкатали!
Фермерские рабочие закончили снос торцевой стены и принялись раскатывать настил.
Вскоре опять настала очередь идти вниз моей тройке. Салман ринулся первым. Я следом за ним протиснулась между стеной и бортом броневой машины. Боковые замеры уже сделала предыдущая группа, поэтому Салман взобрался на броню и вещал мне сверху:
- Наблюдаю явно выраженный отсек…
Он продиктовал размеры, и продолжил описание:
- Шесть цилиндров в два ряда, - и далее размеры: длина, ширина, высота.
Пока Салман измерял, я с любопытством оглядывала переднюю часть бронемашины. Это, должно быть кабина, прикрытая бронированными щитами – двумя спереди и двумя по бокам. Щиты слегка приподняты. Сбоку ничего не видно – свеча отражается в темном стекле. Я сунула Ларисе блокнот и вскарабкалась повыше, на условный капот этого монстра, чтобы заглянуть в лобовое стекло.
|
|
|
Черный силуэт внутри.
Я едва не свалилась вниз от неожиданности:
- Салман, Лариса, там человек!
Салман ловко сгрузился ко мне на капот:
- Точно, там труп!
Лариса задергалась. Мы хором на нее зашикали. При свете через боковое оконце, нам спереди был виден силуэт в водительском кресле.
Руки немели от холода. Перчатки примерзали к железу, и их приходилось с треском отрывать.
- Все. Наверх! Сообщим Черному.
Мы выползли из подвала, трясясь и стуча зубами. Наверху кто-то умный догадался развести костер, благо досок хватало.
Новость о том, что в кабине обнаружено тело, вызвало переполох среди студентов, а особенно студенток. Очень вовремя вернулся Черный вместе со слегка запыхавшемся Полем.
- Что за шум?
- Г-н преподаватель, там внизу мертвецы! – выкрикнула взволнованная Лариса.
Дагда Брюсович явно напрягся:
- Ходят, говорят? Кого убили?
Я слегка оторопела от его вопросов:
- В кабине видны тела, - уточнила я, - неподвижные, наверное, мертвые…
- Фух, - выдохнул Черный, - что ж вы меня беспокоите, если покойники ведут себя прилично? Я уже невесть что подумал…
Черный не стал распространяться о том, что он подумал. А я, наоборот, занервничала, представив, что он мог подумать, и по какой причине он мог подумать такое…
- Объект описали со всех сторон? – вопросил Черный.
Мы, студенты, дружно закивали.
- Тогда пора вскрывать люк. Ну-ка, разойдитесь.
Дагда Брюсович бодро спустился по лестнице. Я шмыгнула следом.
Тонкая щель створки люка была украшена печатью, в кулак размером, с изображением круга, разделенного пополам вертикальной линией, от которой в нижней трети отходили две косые черты.
Дагда Брюсович, не оборачиваясь, положил руки на печать. Несколько минут ничего не происходило, а затем коричневая блямба под его пальцами потекла как расплавленный воск, и Черный снял ее, и отбросил в сторону бесформенным комом.
«Ого!» - подумала я, и устремилась наверх, чтобы не мешать той группе, чья очередь описывать объект наступила.
Я грела озябшие пальцы над костром, Салман разве что в него не садился. После смертного холода склепа огонь казался добрым и живым.
- Салман, - заинтересованно вопросила я, - ты ведь хорошо разбираешься в технике. Если предположить, что это – древний гусеничный трактор, то ты способен выгнать его на поверхность?
Салман с энтузиазмом согласился, что попробовать стоит.
Наши фантазии пресек вернувшийся Дагда Брюсович:
- Никаких экспериментов! Мало ли что… С древними артефактами следует обращаться осторожнее, чем с ядовитыми змеями. Любое неверное движение может сделать из историка покойника.
- Г-н преподаватель, а зачем Вы тогда приказали расчистить пандус? – невинно спросила я.
Черный сверкнул на меня глазами:
- Чтобы хорошенькие девушки задавали мне глупые вопросы. Дюбуа, дайте вашему преподавателю присесть.
Поль уступил чурбачок. Дагда Брюсович сел, изящно подтянув брюки. С того первого раза он не шокировал более наше общество ношением юбки. Видимо, этот «килт» действительно был очень парадной одеждой. Я заметила, что костюм Дагды Брюсовича остался чистым, не смотря ни на дорогу, проделанную на мотоцикле по фермерским грунтовкам, ни на заход в подвал. Ни пылинки! Поразительно!
- Поль, куда вы ходили? – шепотом спросила я.
- Вдоль гряды. Лана, я почти уверен, что мы раскапываем капонир, один из оборонительной линии. Там, - он махнул рукой, - в полукилометре отсюда мы обнаружили здоровенную выемку правильной четырехугольной формы. Стены оплыли от времени, но в основе лежит бетон.
- Что? – не поняла я.
- Пойдем, покажу. – Поль повел меня к заднему торцу амбара:
- Что это? - он ткнул пальцем себе под ноги, туда, где из-под грунта выступал камень подвальн6ого пандуса.
Я пригляделась. Пандус был каменным, ровным и гладким.
- Камень? – спросила я.
- Если бы! Это цемент. В горячем виде его льют, а застывая, он обращается в камень. Древняя штука! Я в столице знаю пару – тройку мест с таким покрытием.
- Насколько древняя? – заинтересовалась я.
Поль пожал плечами:
- Сейчас таких не делают.
Мы вернулись к костру. Черный выслушал доклады студентов и сообщил:
- Внутренности бронехода описали, и потому можно заканчивать на сегодня. Завтра будем смотреть другое место неподалеку. Если кто желает принять участие, то подъезжайте.
- А можно взглянуть, что там внутри? – вопросила я.
Черный кивнул. Я взяла свечу и направилась вниз. Люк бронехода был откинут. Я с трудом забралась внутрь. Очень холодно. Ледяное железо буквально выпивало тепло. В узком отсеке с боковыми скамьями еще можно было идти согнувшись, а дальше пришлось протискиваться под железными выступами каких-то механизмов, чтобы пробраться в кабину, где нашли свое упокоение водители. Двое.
Странно, но я не боялась этих мертвецов. Два кресла, а в них люди, мужчины в черных комбинезонах и шлемах. Я подняла свечу, чтобы увидеть их лица. Молодые, не намного старше меня. Сколько же сотен лет нас разделяет? Лица напряженные. Меня поразило то, что тела их застыли в движении. Один чуть повернул голову, и губы приоткрыты. Слова, которые он говорил своему напарнику, наверное, можно было бы услышать, если разморозить воздух. Второй протянул руку к щитку с кнопками и тумблерами, и застыл. Пальцы его чуть не дотянулись до рычага. Я представила, как согревается воздух, и звучат слова, сказанные столетия назад, и рука, протянутая вперед, падает на рычаг. Я коснулась пальцев древнего воина – и почувствовала неживой смертельный холод, и метнула свою руку к его цели, щелкнула переключателем, до которого он не успел дотянуться…
Ничего не произошло. Машина осталась мертва. В моем настоящем не было места для них.
На рукаве черного комбинезона белела нашивка - черная роза на белом фоне, и черные буквы: «Жизнь – Императору, честь – никому».
Ая неделя, суббота
Следующим утром я заехала в кампус за моими друзьями, чтобы принять дальнейшее участие в раскопках. Сегодня Дагда Брюсович определил нам участок в полукилометре от фермы. Мужчины споро взялись за лопаты, и вскоре мне с блокнотом нашлась работа. Земля – желто-бурая глина – отдавала свою добычу: кости, заскорузлые шинели, ржавые остатки металла. Я делала зарисовки. Ткань прочнее человеческого тела. Шея истлела, и череп откатился в сторону, а шинель еще держит торс в своих объятиях.
Мы откопали деревянные остатки ящиков, а еще железную трубу с непонятным клеймом «ЛМЗ» – сложную такую трубу с креплениями и заковыристыми детальками. Пока я усердно рисовала, Салман возбужденно доказывал, что это наземное орудие типа миномета, или может быть ракетомета, но не пушка и не пулемет, - смотрите, у него казенной части почти нет.
Я грустила. Похоже, что в этом месте была раньше дорога, ведущая к столице. Видно, после битвы ее забросили. Кому же понравится ходить по кладбищу? Судя по тому, что мы за день подняли около двадцати останков, после битвы мертвых никто не хоронил. Их бросили здесь лежать, а выжившие, если были выжившие, - ушли.
На пригорке располагалась огневая точка, а нападавшие шли с запада, в направлении столицы. Поль первым заметил, что у них большая часть эмблем связана с русской символикой. Изображения двуглавого орла встречались с завидной регулярностью. – на пуговицах, пряжках, кокардах. Этот орел отличался от того, что я видела в Русской церкви – обе его головы были в шапках, шар в лапе утерял шипы, а цилиндр в другой лапе выглядел обычным жезлом, какие изображают на игральных картах. Но орел был тот же самый! Наш геральдист г-н Айворонский уже научил нас различать стиль геральдических фигур. Еще в символике присутствовало изображение пятиконечной звезды – на пуговицах и пряжках, а на кокардах та же заезда часто изображалась в венке из колосьев.
Поль растерянно развел руками:
- Похоже, что нападавшие были русскими… Знаешь, Лана, я на днях ездил в Русскую церковь беседовать с Иннокентием. Он мне рассказывал о символе веры Русских. Их предназначение – сражаться против всемирного зла. Русским может стать кто угодно, если изберет этот путь. Пока царит мир, то русские как бы дремлют. Но, как только в мир приходят зло и несправедливость, то русские поднимаются на борьбу с ним. Звучит идеалестично… Но ты бы видела, как инок говорил об этом! Он ведь говорит негромко, почти шепотом, а слова громкие как походные трубы. Он не просто верит в то, что сказал… Для него это – трудовые будни… такой повседневный труд – бороться со злом, как сапожник обувь починяет, как пекарь хлеб печет, как солдат несет службу на границе – ежедневно, ежечасно… Я в порту расспрашивал… Оказалось, что инока Иннокентия там все знают. Если у кого беда, то он поможет, утешит, спор решит…Его там сильно уважают. И что же получается, что эти вот русские сражались здесь со злом? Что же это было за зло, против кого они сражались и погибали?
Я попыталась его утешить:
- Мы еще очень мало знаем. Может быть в то время, когда происходила эта битва, их противники были на стороне зла… Но знаешь, Поль, - я задумалась, - сейчас через столетия мы видим то, что с той и с другой стороны люди шли в бой и погибали – из убеждений, из заблуждений, по принуждению, мы не знаем. Но отвага и воинская доблесть достойны уважения, ведь так? Нужно похоронить павших.
Я сама удивилась, когда произнесла эти слова. Это было Решение, сложившееся, верное, неоспоримое, и не предполагавшее обсуждение.
Дагда Брюсович, оказавшийся рядом как раз в нужный момент, хмыкнул и покивал головой:
- Вот вы двое этим и займетесь.
В результате Поль уехал в русскую церковь договариваться о захоронении, а я тем временем спешно зарисовывала находки. Иногда среди найденных предметов попадалось именное оружие или жестяной жетон, откуда можно было узнать имя погибшего. Этот список я вела на отдельном листке. Когда павших похоронят, то мы установим на могиле памятный знак, где будут перечислены их имена. А пока что студенты выкопали глубокий ров, куда сложили останки павших.
К вечеру вернулся Поль с Иннокентием. Инок помолчал немного над открытой могилой, и начал говорить, как обычно – негромко… От усталости я не все понимала… Он говорил о том, что смерть не конец, но завершение жизни… о том, что жизнь человеческая драгоценна, но более драгоценно то, за что ее отдают…о том, что память есть лучшее подношение предкам… о том, что есть вечные ценности, и отвага одна из них… И еще я запомнила слова, показавшиеся мне странными: «сегодня чаша весов сместилась в сторону справедливости»
Ая неделя, воскресенье
В воскресенье на завтрак я вышла, зевая, потому что вчерашним вечером вернулась поздно и уставшей. Матушка посмотрела неодобрительно, а отец съязвил, что дочь Кульчицких пробовала себя в профессии землекопа. Ага, лакеи доложили, что мое платье безнадежно испачкано желтой глиной. Я начала было оправдываться, рассказывая о раскопках, но отец внезапно меня прервал и предложил зайти после завтрака к нему в кабинет с докладом.
После завтрака я явилась и в общих чертах осветила ход раскопок субботних и пятничных. Отец внезапно заинтересовался:
- Говоришь, нашли бронеход? И что решили?
Я пожала плечами:
- Не знаю. Г-н Черный руководит раскопками. Он решает, а студентов в известность не ставит.
Отец хмыкнул:
- Разумно. Толку от вас, студентов… Эти ваши раскопки, судя по твоему рассказу, на территории Советника Мауса находятся?
Я пожала плечами, потому что не знала, где проходит граница между столичным округом и округом Мауса.
Отец посмотрел на меня с сожалением:
- Тебе, дочка, еще учиться и учиться… Ладно, дальше я сам разберусь. Ваш г-н Черный в кампусе столуется?
- Да, папа, он там проживает.
- Телефон кампуса мне подскажет Четверка. Все, свободна. У тебя с матерью выезд на сегодня запланирован, так что иди, готовься.
Я поклонилась и вышла. Точно, у меня сегодня визит к портному, который готовит мне платье на Бал Совета.
К балу я готовилась уже две недели. Идею для платья почерпнула из книги эльфийских стихов, которую отец разрешил мне купить на поступление. Там, в книге, были иллюстрации, изображавшие эльфиек в традиционной одежде. Оттуда я взяла идею, адаптировала ее к нашему времени и послала модельеру. И на сегодня у меня была назначена первая примерка.
Собравшись, я отправилась поболтать с матушкой. Я рассказывала ей о нашей студенческой жизни, и попутно попыталась выяснить кое-что:
- Мама, а почему брата назвали не Георгием? Я читаю архив, и наблюдаю семейную традицию Кульчицких – Георгий, сын Севастьяна, и Севастьян, сын Георгия, - поколение за поколением.
Горничная укладывала матушке прическу, и мама ответила, задумчиво глядя в зеркало:
- Помнится дед твой, Георгий Севастьянович, сам выбрал имя. Он сказал тогда, что при его жизни двух Георгиев будет многовато.
разбор архива (эта глава будет опубликована после кабинетки)
Я неделя, понедельник
На занятии Поль был мрачен, не шутил и не смеялся, что обычно у него выходило легко. Он выглядел подавленным и неуверенным, смотрел сумрачно.
- Поль, что-то случилось? У тебя вид такой нерадостный…
Было видно, что Поль колеблется. Потом, видимо, махнул рукой, решился:
- Если тебе не расскажу, то и некому… Только давай где-нибудь не в толпе.
В обед мы ушли в университетский парк. Парк был большим и пустынным, и где-то переходил в пустоши.
Поль сел на скамейку, запустил пальцы в свою шевелюру и начал говорить. Он не смотрел на меня, а это плохой признак.
- Лана, ты меня спросила о моих предках, а я спросил у отца… Он отказался рассказывать, может быть и сам не знал, но я же упрямый, и я знаю кое-какие архивы… И вот, нашел…
Поль вымученно улыбнулся и протянул мне ветхую газетную вырезку:
- Похоже, мой прадед был большим негодяем…
Я приняла из его рук газетную заметку начала читать: «…Дюбуа, отъявленный преступник, уличенный во множестве злодеяний… на его руках – кровь сотен людей… безумный маньяк, упивающийся смертями… растлитель малолетних… позор нации… бесноватый палач… жестокий зверь в человеческом облике… виновен в многочисленных убийствах… приговорен к смерти. Наш долг – казнить преступника и избавить общество от этого выродка.» Я тихо ахнула:
- Не может быть! Здесь какая-то ошибка!
- Никакой ошибки! – Поль говорил, мучительно морщась, - здесь ясно сказано «Дюбуа, комендант столицы», и нет сомнения, что это мой прадед…
Мы некоторое время помолчали. Я собиралась с мыслями, а Поль грустил, повесив голову.
- Поль, - заговорила я, старательно подбирая слова, - я верю в то, что мой дед Георгий Кульчицкий был человеком чести, а твоего прадеда, судя по письмам, он считал своим другом. Из этого следует, что твой прадед тоже был человеком чести, а не сумасшедшим убийцей, как здесь написано. Я думаю, что это хуже, чем ошибка, это – клевета! У наших предков были враги, и они оклеветали твоего прадеда. Да, именно так!
Поль с сомнением посмотрел на меня:
- Почему ты так решила? У тебя есть доказательства?
- Немного, всего две строчки из того, что я успела прочитать в архиве. Первое, дед, вернувшись из Северной экспедиции, планирует завести дружбу с Дюбуа. И второе, более важное: после «стояния на порогах» - помнишь, Эккерт на лекции рассказывал – дед пишет «предложить помощь Дюбуа». Дед оформил перевод на фамилию Дюбуа в размере миллиона.
- И что? – заинтересовался Поль.
- Не знаю, - я пожала плечами, - наверное, надо запросить банк. Но дело не в миллионе. Дело в том, что дед Жорж продолжал считать Дюбуа своим другом. И… - я перешла на шепот, - мстить за него. Я нашла несколько расписок. Дед, вернувшись в столицу, не только сам дрался на дуэлях, но еще и нанимал бретеров.
Поль оживал прямо на глазах.
То есть ты думаешь, - он тряхнул газетной заметкой, - что это – клевета?
- Иначе быть не может, - подтвердила я, - У меня в голове складывается такая картина. Вот в 150 году началась Война Советников. Георгий Кульчицкий держал юг. Но есть еще «фактор столицы», который он считал важным. Предположим, что твой прадед – друг и союзник Кульчицкого. Но армия Кульчицкого на юге, и его войска связаны «стоянием на порогах». Предположим, что Северные захватили столицу. Комендант Дюбуа им мешал, его оклеветали и казнили. Жорж Кульчицкий появляется в столице лишь через два года. А у коменданта Дюбуа остался сын – твой дед.
- В это время ему было лет четырнадцать, - задумчиво пробормотал Поль, - Представляю, что он думал о Кульчицком, и о всей партии Юга.
- Вот, - продолжила я, - дед пытался предложить деньги, но пишет «дело безнадежное». А потом – дуэли, и… наемные убийцы. Вчера я пожалела, что узнала об этом. Но сегодня, когда ты принес эту гадость – я обвиняюще ткнула пальцем в ветхую газетку, - за то, что они сделали с твоей семьей, я бы сама убивала. И Георгий Кульчицкий оправдан в моих глазах. Впрочем, - я пожала плечами, - это лишь мои догадки. Многое нам неизвестно и непонятно, но мы можем и должны узнать правду.
… После занятий мы подошли к барону Эккерту:
- Юрий Казимирович, мы хотели бы узнать больше о «стоянии на порогах».
Барон перевел взгляд с меня на Поля, и тяжело вздохнул:
- Узнал все-таки. Вы знаете, Поль, я всегда считал, что дети не отвечают за грехи отцов.
Поль вскинулся:
- Мне не нужна жалость, г-н Эккерт, а только правда.
Я поспешила вступить в разговор:
- У меня есть основания предполагать, что коменданта Дюбуа оклеветали. Мы хотели бы разобраться в этой истории, Юрий Казимирович.
- Оклеветали, - хмыкнул барон, - Да, такое возможно. История смутная. Если бы был жив Ваш дед, Светлана, то он мог бы рассказать правду, или, хотя бы то, что он считал правдой. А сейчас нам остались лишь следы от этих событий. Так постоянно происходит в нашей науке. Умер человек, и считай, что свидетельств не осталось. Боюсь, что я немногое вам открою. Да, на лекции я умолчал о коменданте столицы по фамилии Дюбуа, который был смещен и казнен…
- Нас интересует, кто входил в партию Юга и Севера, г-н профессор.
- Видите ли, Светлана, я был знаком с Вашим дедом, но об этих событиях я его не расспрашивал, а сам он не говорил. Из некоторых бесед у меня сложилось впечатление, что Советники Терещенко и Маус были на стороне Вашего деда, то есть партии Юга, которую он возглавлял. Также мне показалось, что южане были не многочисленны, а то, что мы сейчас называем партией Севера, состояла из всех остальных Советников. Я не назову вам лидера, я его не знаю. Есть свидетельства, что ряд Советников держали нейтралитет, но имен, опять же, не скажу. Впрочем, светские сплетни бывают информативны. Говорили, что г-на Георгия Севастьяновича Кульчицкого не следует расспрашивать, и даже упоминать в его присутствии Войну Советников. Впрочем, сам я был свидетелем одного инцидента, который, пожалуй, подтверждает ваши догадки.
Эккерт задумчиво нахмурил брови:
- Да, точно. На каком-то из светских раутов нынешнего коменданта столицы… И вы можете представить, что в большинстве туда собрались представители столичной службы… Так вот, один из офицеров, не помню его имени, за бокалом коньяка, с горячностью, достойной лучшего применения, выразился в том смысле, что раньше, при коменданте Дюбуа, столичные войска были серьезной силой, а не видимостью, как теперь. И хотя упомянутый комендант Дюбуа был, извините Поль, я лишь цитирую – «сволочью, психом и предателем», - все же столичный округ он держал твердой рукой. Сказано было в присутствии Советника Кульчицкого. При мне Георгий промолчал. Но утром из газет я узнал, что была дуэль, и офицера списали в инвалидную команду.
|
|
|
