 |
Пол Кругман (Paul Krugman)
|
|
|
|
Учебные пособия
русск.пер.: Кругман П. Р., Обстфельд М. Международная экономика: теория и политика / пер. с англ. 5-го
Научно-публицистические работы [править | править вики-текст]
Великая ложь. — М.: АСТ; СПб.: Мидгард, 2004. — 480 с. — ISBN 5-17-025969-7.
Кредо либерала. — М.: Европа, 2009. — 368 с. — ISBN 978-5-9739-0183-7.
Возвращение Великой депрессии? — М.: Эксмо, 2009. — 336 с. — ISBN 978-5-699-34222-8.
Статьи Пола Кругмана на русском
· Эти лентяи-безработные (21.09.2014)
· Почему наступил новый «Позолоченный век» (30.05.2014)
· Незнание — сила (8.03.2012)
· Чем больна Европа? (26.02.2012)
· Никто не понимает проблемы долга (1.01.2012)
· Кейнс был прав (29.12.2011)
· Депрессия и демократия (11.12.2011)
· Америка погружается во тьму (09.08.2010)
· Пора приняться за Китай (14.03.2010)
· Америка ещё не погибла (07.02.2010)
· Разгневанные толстосумы
Кейнсиа́нство — макроэкономическое течение, сложившееся как реакция экономической теории на Великую депрессию в США. Основополагающей работой была «Общая теория занятости, процента и денег»[1] Джона Мейнарда Кейнса, опубликованная в 1936 году, тем не менее, ряд научных работ Дж. М. Кейнса, где вырабатывается его теория, публиковались ещё с начала 1920-х гг., под влиянием уроков и последствий Первой мировой войны. В работе «Экономические последствия мира» Дж. М. Кейнс выдвигает в качестве центральной проблему наложения на Германию огромных контрибуций. Кейнс считал это трагической ошибкой, которая должна привести к возрождению экспортной экспансии этой страны и появлению противоречий, которые, как и прогнозировал Дж. М. Кейнс, приводят к новой мировой войне[2].
Роберт Скидельски, английский экономист XX в., кейнсианец, биограф Дж. М. Кейнса[3], пишет о теории Дж. М. Кейнса так[4]:
|
|
|
Притом что Джон Мейнард Кейнс был английским экономистом, предлагавшим, как писал Шумпетер, «прежде всего английские советы для решения именно английских проблем, даже когда эти советы адресовались другим странам», его теории привлекли всеобщее внимание, потому что они появились как раз во время экономического краха, завершившегося Великой депрессией 1929—33 годов. Его выдающееся произведение «Общая теория занятости, процента и денег» (1936) очевидным образом выдержано в понятиях отвлечённых, имеющих всеобщее значение. Это также была попытка объяснить то, что марксисты, тогда и позже, называли «общим кризисом капитализма».
Появление экономической теории Кейнса называют «кейнсианской революцией». С 40-х до первой половины 70-х годов XX века концепция Дж. М. Кейнса занимала доминирующие позиции в правительственных и академических кругах наиболее развитых индустриальных стран Запада[5]. В 1950-е и 1960-е многие положения кейнсианства были поставлены под сомнение представителями неоклассической школы. Появление монетаризма прервало господство кейнсианства, тем не менее, монетаризм использовал концепцию денежного регулирования, разработанную Дж. М. Кейнсом. Именно Кейнсу принадлежит идея создания МВФ. В рамках кейнсианства выделяют следующие направления: неокейнсианство, посткейнсианство (англ.)русск. и новое кейнсианство (англ.)русск..
Под влиянием кейнсианства большинство экономистов пришли к убеждению в полезности и необходимости проведения макроэкономической политики для долгосрочного роста, избежания инфляции и рецессий. Однако, в 1970-х гг. в Соединённых Штатах снова случился кризис, при котором была высокая безработица и одновременно высокая инфляция, это явление получило название стагфляции. Это ослабило доверие экономистов к кейнсианству. Впоследствии кейнсианцы смогли объяснить в рамках своей модели и явление стагфляции[6].
|
|
|
Либерализм в Соединённых Штатах Америки представляет собой широкий набор политических и философских убеждений, отдающих предпочтение личной свободе в противовес ограничениям, накладываемым на таковую свободу государственными структурами, религией, общественной моралью и традициями. Спектр либерализма в США простирается от классического до социального и, в крайнем проявлении, до неолиберализма.
Декларация независимости США провозглашает наличие «неотъемлемых прав» каждого человека на «жизнь, свободу, и на стремление к счастью». Такой взгляд на личность совпадает с идеалами классического либерализма. Более того, согласно Конституции США, правительство может существовать лишь с согласия управляемых. Необходимость укрепления федеральной власти в стране и выработки единой конституции вызвала ропот у сторонников широких свобод и автономности, противопоставив их федералистам. Компромиссом при принятии Конституции стал Билль о правах, предписывающий меры для гарантии личных свобод. • Эти лентяи-безработные
На прошлой неделе Джон Бейнер, спикер Палаты представителей, в Американском институте предпринимательства объяснил аудитории, что сдерживает рост занятости в Америке: лень. У людей, по его словам, есть «такая идея», что «на самом деле я не должен работать. На самом деле я не хочу это делать. Я считаю, что мне лучше просто сидеть, сложа руки». Это целых 47%, Бэтмен!
Не в первый раз видный консерватор говорит подобное. С тех пор как финансовый кризис поверг нас в рецессию, этот рефрен постоянно озвучивают правые – безработные недостаточно стараются, они расслабляются благодаря пособиям по безработице, которые постоянно характеризуются как «плата людям за то, чтобы они не работали». И необходимость переложить вину на жертв депрессивной экономики оказывается невосприимчивой к логике и доказательствам.
Но всё же это поразительно – и показательно – услышать такие слова, повторяемые сегодня. Потому что толпа обвинителей жертв получила всё, что хотела: пособия, особенно для тех, кто давно находятся без работы, резко сокращены или ликвидированы. Так что сейчас мы слышим тирады против лентяев, сидящих на пособии, в то время как они не лентяи – и никогда ими не были – которые сейчас сидят без пособий. Почему?
|
|
|
Перво-наперво: я не знаю, сколько людей понимает, насколько успешна эта кампания против любого рода помощи для тех, кто не может найти работу. Но это поразительная картина. В последнее время ситуация на рынке труда улучшилась, но по-прежнему почти три миллиона американцев остаются безработными уже более шести месяцев, а это максимальный период страхования на случай безработицы. Это почти в три раза больше, чем общее число таких людей в период накануне рецессии. И всё-таки увеличенный период выплаты пособий для тех, кто долго является безработным, был ликвидирован – а в некоторых штатах период, когда выплачивается пособие, сокращён ещё больше
Результатом стало то, что большинство безработных просто выброшено за борт. Только 26% безработных американцев получают какие-то виды выплат по безработице, это самый низкий уровень за несколько десятилетий. Общая сумма пособий по безработице сейчас менее 0.25% ВВП, это половина того, что было в 2003 году, когда уровень безработицы был примерно таким же, что и сейчас. Не будет преувеличением, если сказать, что Америка отказалась от своих граждан, не имеющих работы.
Как ни странно, эта вспышка анти-сострадательного консерватизма не вызвала резкого подъёма занятости. На самом деле, в целом предположение, что жёсткость – ключ к процветанию, в последнее время оказывается не слишком успешным. На прошлой неделе Натан Дил, губернатор Джорждии, республиканец, сетовал, что многие штаты, которыми руководят губернаторы-республиканцы, переживают рост безработицы, и предположил, что федеральные власти подтасовывают данные. А может быть, излюбленная политика правых не работает?
Однако это тема для отдельной статьи. Сейчас меня интересует вопрос не физиологии и политики, а такой: почему так много вражды к безработным, такое твёрдое убеждение, что они живут на халяву, в то время как на самом деле к ним относятся с беспрецедентной жестокостью?
|
|
|
Что ж, каждому, кто изучал британскую политику во времена голода в Ирландии, известно, что самовольная жестокость по отношению к жертвам катастрофы, особенно когда катастрофа растянута на длительный период, обычное дело в истории. И всё-таки республиканцы не всегда были такими. В 1930-х годах они отказались от «Нового курса» и призвали к свободному рынку – но когда Альф Лэндон в 1936 году принимал выдвижение кандидатом в президенты, он также выделил «просто долг» «заботится о безработных до тех пор, пока не будет достигнуто восстановление». Можете представить, что слышите нечто подобное от сегодняшней «Великой старой партии»?
Может, дело в расе? Это гипотеза, которая в американской политике всегда заслуживает рассмотрения. Правда, большинство безработных – белые, и они составляют даже большую долю получающих пособие по безработице. Но консерваторы могут этого не знать, третируя безработных как часть какой-то смутно определяемой темнокожей толпы «халявщиков».
Однако, как я догадываюсь, это происходит главным образом из-за замкнутой информационной петли, в которую попали современные правые. В стране, где республиканцы основываются на фактах, сообщаемых, по их мнению, Fox News и Рашем Лимбо, где партийная элита получает то, что, она принимает за политическую аналитику от Американского института предпринимательства или от Хэритедж Фаундейшн, правые живут в собственной интеллектуальной вселенной, не имея представления ни о реальной безработице, ни о том, на что похожа жизнь не имеющего работы. Вы, наверное, думаете, что личный опыт – ведь почти у каждого есть знакомые или родственники, которые не могут найти работу – всё же прорывается, но, по-видимому, это не так.
Каким бы ни было объяснение, но г-н Бейнер чётко сказал, что он и все вокруг него на самом деле думают так, как они говорят друг другу, когда думают, что их никто не слышит. Некоторые консерваторы пытались поправить свой имидж, исповедуя симпатии к менее удачливым. Но во что их партия верит реально – если вы бедный или безработный, то это ваша собственная вина
Кругман: Почему наступил новый “Позолоченный век”
30.05.2014
Пол Кругман (Paul Krugman)
Имя профессора Парижской школы экономики Томаса Пикетти пока мало известно широкому кругу читателей. Однако после выхода в свет английского перевода его великолепной книги “Капитал в XXI веке”, посвященной теме неравенства, ситуация может измениться. Сегодня стало модным говорить о том, что мы живем во времена второго “Позолоченного века” или, как любит повторять Пикетти, – второй “Прекрасной эпохи” (“Прекрасная эпоха”, или “Belle Époque”, – исторический промежуток с начала XX в. до 1-й Мировой войны – прим. перев.), особенностью которой явилось стремительное увеличение значимости “одного процента” самых богатых граждан. Эта мода появилась именно благодаря книге Пикетти. В частности, он вместе с коллегами (особенно Энтони Аткинсоном из Оксфорда и Эммануэлем Саезом из Беркли) впервые предложил использовать статистические методы, позволяющие отслеживать показатели концентрации доходов и богатства на достаточно длинном историческом отрезке: для Америки и Великобритании – с начала ХХ века, а для Франции – с конца восемнадцатого века.
В результате, мы радикально изменили наши представления о том, как формировалось неравенство в прошлом. До этого революционного переосмысления, осуществленного Пикетти, в большинстве дискуссий по поводу экономического неравенства ученые так или иначе привыкли игнорировать самых богатых членов общества. Некоторые экономисты (не говоря уже о политиках) вообще пытались исключить любое упоминание о неравенстве: “Из всех тенденций, мешающих нормальному развитию экономической науки, наиболее соблазнительным и, на мой взгляд, наиболее вредоносным является стремление концентрировать внимание на вопросах распределения”, – заявил в 2004 году самый влиятельный специалист в области макроэкономики Роберт Лукас-младший из Чикагского университета. Но даже тот, кто готов обсуждать тему неравенства, заостряет свое внимание, как правило, на разнице в уровне жизни малоимущих (т.е. рабочим классом) и обычных состоятельных граждан, а не богачей в полном смысле этого слова – исследователей интересует разница между зарплатами выпускников вузов и менее образованных работников, или же относительно неплохое материальное положение одной пятой части общества по сравнению с нижними четырьмя пятыми. Однако, исследователи не интересуются быстро растущими доходами топ-менеджеров и банкиров.
Именно поэтому для всех стало неожиданностью, когда Пикетти вместе с коллегами показал, что доходы пресловутого “одного процента” самых богатых членов общества и еще более узких групп являются на самом деле важным фактором, обуславливающим увеличение неравенства. И это открытие сопровождалось еще одним откровением – разговорами о наступлении второго “Позолоченного века”. Кому-то этот вывод мог показаться преувеличенным, но на самом деле он таковым не является; например, в США доля национального дохода, приходящегося на один процент самых богатых американцев, описывается с помощью U-образной кривой. Так, до Первой мировой войны в Англии и в Соединенных Штатах на один процент самых богатых граждан приходилось около одной пятой части национального дохода. К 1950 году эта доля уменьшилась более чем наполовину. Однако, начиная с 1980 года, вновь произошло резкое увеличение доли доходов, приходящихся на один процент самых богатых американцев. В итоге, в Соединенных Штатах ситуация вновь вернулась к тому, что было сто лет назад.
|
|
|
Тем не менее, сегодняшняя экономическая элита очень сильно отличается от элиты девятнадцатого столетия, не так ли? В те времена большие состояния, как правило, передавались по наследству, а у нынешней экономической элиты, которая пришла на место прежней, все происходит по-другому, так? Быть может, в обществе среднего класса, которое процветало в течение жизни одного поколения после Второй мировой войны, все так и было, однако сейчас ситуация изменилась, говорит Пикетти. Итак, основная идея книги “Капитал в XXI веке” состоит в том, что по уровню неравенства между доходами мы не только вернулись к девятнадцатому веку, но и продолжаем идти вспять – к “патримониальному капитализму”, при котором все командные высоты экономики контролируются не талантливыми личностями, а отдельными династиями.
Это очень важное утверждение, именно поэтому его следует тщательно и критически рассмотреть. Однако прежде чем я перейду к разбору, позвольте мне сразу же заметить, что Пикетти написал действительно превосходную книгу. В предлагаемой работе автор охватывает большой исторический промежуток времени (кто-нибудь из читателей вообще видел, чтобы кто-то еще из современных экономистов ссылался на произведения Джейн Остин и Бальзака?), используя тщательный анализ данных. Правда, Пикетти зачастую подтрунивает над экономической наукой за ее “простодушное увлечение математикой”, хотя в своем анализе он сам же ловко пользуется экономическим моделированием, сочетая анализ экономического роста с анализом распределения доходов и богатства. Уверен, эта книга изменит наши подходы к анализу общественного устройства и экономической теории.
Что нам известно об экономическом неравенстве? До революции, совершенной Пикетти в экономической теории, почти все, что мы знали о прибыли и имущественном неравенстве, базировалось на опросах, в которых случайно выбранным домохозяйствам предлагалось заполнить анкету; ответы обобщались, и в результате вырисовывался общий статистический портрет. С точки зрения международных стандартов, эталоном для таких обследований явилось ежегодный обзор, проводимый Бюро переписи населения США. Кроме того, Федеральная резервная система тоже поводит один раз в три года опрос, посвященный распределению богатства.
Эти два статистических исследования дают нам ценную информацию об изменениях в американском обществе. Среди прочего, они уже давно указывали на то, что в процессе экономического развития США, начиная где-то с 1980 года, происходят радикальные изменения. До 1980-го года доходы семей во всех слоях общества так или иначе увеличивались по мере роста экономики страны в целом. Однако после 1980 львиную долю доходов стали получать граждане, которые стоят в верхней части шкалы распределения доходов, а семьи, расположенные в нижней части этой шкалы, по уровню дохода стали сильно отставать.
Так исторически сложилось, что другие страны не могли столь же точно отслеживать распределение доходов; но со временем, в значительной степени благодаря усилиям, предпринятым в рамках проекта “Люксембургское исследование доходов” (LIS) (в котором я в скором времени буду принимать участие), положение улучшилось. После появления данных о распределении доходов по странам были сделаны важные выводы. В частности, мы теперь знаем, что в Соединенных Штатах наблюдается гораздо более неравномерное распределение доходов, чем в других развитых государствах мира, причем большую часть этой разницы в доходах можно объяснить непосредственно действиями государства. В целом в европейских странах наблюдается весьма неравномерное распределение доходов от рыночной деятельности – такое же, как и в США, хотя, может быть, и не столь резкое. Однако в европейских странах в гораздо большей степени, чем в Америке, происходит перераспределение дохода через налоги и социальные выплаты, в результате чего в Европе наблюдается не столь резкое неравенство при распределении чистых доходов.
Но при всей своей полезности, подобная статистическая информация обладает значительными ограничениями. Она, как правило, не учитывает в полной мере, или же полностью упускает из виду те доходы, которые достались горстке самых состоятельных граждан, обосновавшихся на самом верху шкалы доходов. Временной диапазон охвата у этих данных невелик. Даже имеющаяся информация по США начинается лишь с 1947 года.
Но Пикетти с коллегами обратился к совершенно иному источнику информации: налоговому учету. Эта идея не нова. Действительно, при анализе распределения доходов данные налогового учета использовались и раньше, поскольку другие источники мало чем могли помочь. Однако Пикетти с коллегами нашел способы объединить налоговые данные с другими источниками для получения информации, которая принципиально дополняет данные статистических обзоров. В частности, налоговая информация способна не только очень многое рассказать об элите общества, но и о более отдаленном прошлом данной страны: в Соединенных Штатах подоходный налог введен в 1913, а в Британии – в 1909 году. Во Франции, благодаря тщательно разработанному механизму взимания налогов на недвижимость и ведению учета, имеется богатый набор данных, которые собирались с конца восемнадцатого века.
Пользоваться этими данными непросто. Но в результате, опираясь на свой профессионализм и выдвигая некоторые допущения, Пикетти дает обобщенное представление о характере экономического неравенства, имевшего место в прошлом веке.
Как я уже сказал, называя нынешнюю эпоху словосочетаниями новый “Позолоченный век”, или новая “Прекрасная эпоха”, мы отнюдь не преувеличиваем, ведь это так и есть. Но как такое могло случиться?
Уже в самом заголовке книги Пикетти слышится интеллектуальный вызов: “Капитал в XXI веке” – неужели экономистам по-прежнему позволительно так говорить?
Здесь угадывается уже не просто намек на Карла Маркса, придающий названию провокационность. С самого начала вспомнив о капитале, Пикетти затем начинает расходиться по большинству современных вопросов о неравенстве, обращаясь назад к более старой традиции.
Большинство исследователей вопроса о неравенстве считают, что самое главное – это полученный трудовой доход (обычно заработная плата), а доходы от капитала не столь уж важны и интересны. Однако Пикетти утверждает, что даже в наши дни в верхней части шкалы распределения доходов преобладают именно доходы от капитала, а не заработок. Автор также показал, что в прошлом – во времена “Прекрасной эпохи” в Европе и в меньшей степени в Америке во времена “Позолоченного века” – главным фактором возникновения неравенства доходов являлось неравенство при владении активами, а отнюдь не неравенство в оплате труда. Но именно к такому типу общества мы как раз сейчас и возвращаемся, подытоживает Пикетти. И этот вывод отнюдь не случаен. Несмотря на солидную эмпирическую основу, книга “Капитал в XXI веке” очень твердо стоит на теоретической почве; автор пытается объединить дискуссии по вопросам экономического роста и вопросами распределения доходов и богатства. В общем, по мнению Пикетти, экономическая история – это рассказ о состязании между аккумулированием капитала и факторами, обусловливающими экономический рост.
Надо отметить, что в этой гонке не может быть одного-единственного победителя: в долгосрочной перспективе, размеры капитала и валового дохода должны расти примерно с одинаковой скоростью. Но какой-то один из этих двух показателей может вырваться вперед и лидировать в гонке на протяжении нескольких десятилетий. Так, в Европе накануне Первой мировой войны, размер аккумулированного капитала был в шесть-семь раз больше национального дохода. Однако в течение следующих четырех десятилетий этот разрыв сократился в два раза; здесь сыграли свою роль такие факторы, как войны и ассигнование сбережений на военные цели. После Второй мировой войны накопление капитала возобновилось; но в то же самое время наблюдался и впечатляющий экономический рост – то было “Славное тридцатилетие”; в то время отношение капитала к доходу оставалось низким. Но вот, начиная с 1970-х годов, замедление экономического роста привело к увеличению этого отношения, что стало напоминать, судя по всему, времена “Прекрасной эпохи”. И если не ввести прогрессивное налогообложение, то накопление капитала, по словам Пикетти, в конечном итоге опять породит неравенство в духе “Прекрасной эпохи”.
Почему? Отвечая на данный вопрос, автор сравнивает два показателя: “r” (прибыль на капитал) и “g” (производительность).
Почти все экономические модели показывают, что если “g” уменьшается (а этот процесс мы наблюдаем, начиная с 1970 года; причем, данное уменьшение будет, вероятно, происходить и дальше из-за замедления темпов роста доли трудоспособного населения и торможения научно-технического прогресса), то “r” тоже будет уменьшаться. Однако Пикетти утверждает, что “r” будет снижаться не столь быстрыми темпами, как “g”. Это условие не обязательно должно выполняться. Тем не менее, если заменить рабочих машинами (если, говоря научным языком, показатель эластичности замещения между трудом и капиталом будет больше единицы), то из-за невысокой производительности и связанного с этим увеличения показателя, характеризующего отношение капитала к доходу, разрыв между “r” и “g” действительно станет увеличиваться. Именно это и произойдет, утверждает Пикетти, основываясь на исторических данных.
Если он прав, то в результате мы получим перераспределение дохода – от работников к владельцам капитала. Обычно всегда считалось, что об этом не нужно беспокоиться, ведь доли капитала и труда в общем объеме доходов достаточно стабильны во времени. Однако, на достаточно большом временном отрезке мы этого не наблюдаем. К примеру, в Великобритании доля доходов от капитала (будь то в виде корпоративных прибылей, дивидендов, ренты или доходов от продаж недвижимости) упала с почти 40 процентов до Первой мировой войны до 20 процентов к приблизительно 1970 году, а затем опять подскочила. В Соединенных Штатах дугообразный график менее четко выражен, но и здесь тоже наблюдается перераспределение дохода в пользу капитала. Примечательно, что с начала финансового кризиса прибыли корпораций выросли, в то время как заработная плата (в том числе зарплата работников, имеющих высшее образование) особо не поднялась.
В свою очередь, увеличивающаяся доля капитала напрямую ведет к увеличению неравенства, поскольку собственность на капитал всегда гораздо более неравномерно распределена, чем трудовой доход. Но это еще не все последствия, поскольку если норма прибыли от капитала значительно превышает темпы экономического роста, то “прошлое начинает пожирать будущее”: [часть] общества неумолимо стремится установить господство с помощью полученного по наследству богатства.
Покажем, как это происходило в Европе во времена “Прекрасной эпохи”. В то время, владельцы капитала могли получать от своих инвестиций по 4-5 процентов при минимальном налогообложении, а между тем экономический рост составлял лишь около одного процента. Богатые люди могли легко реинвестировать свои доходы, стремясь к тому, чтобы их личное богатство и, следовательно, доходы росли быстрее, чем вся остальная экономика. При этом, богачи могли себе позволить вести довольно роскошный образ жизни.
А что происходило после того, как эти богатые люди умирали? Они передавали свое богатство наследникам, опять же заплатив минимальные налоги. На деньги, передававшиеся по наследству, приходилось от 20 до 25 процентов годового дохода; основная часть богатства (около 90 процентов) передавалась по наследству, а не изымалась из общей суммы заработанного дохода. В результате, наследуемое богатство сосредотачивалось в руках очень небольшой группы людей: в 1910 году во Франции одному проценту самых богатых граждан принадлежало 60 процентов всего богатства страны, а в Великобритании – 70 процентов.
Поэтому совсем не удивительно, что писатели девятнадцатого века очень часто обращались к теме наследства. Пикетти, например, подробно описывает те наставления, которые негодяй Вотрен из бальзаковского “Отца Горио” дает Растиньяку; суть их сводилась к следующему: никакая, даже самая успешная карьера не принесет того богатства, которое Растиньяк мог бы получить сразу, женившись на дочери какого-нибудь богача. И Вотрен был прав: в XIX веке если человек принадлежал к одному проценту самых богатых людей, ставших богачами благодаря наследству, и просто жил за счет унаследованного состояния, то это автоматически означало, что его уровень жизни почти в два с половиной раза превосходил уровень жизни прочих людей, принадлежавших к одному проценту самых богатых наемных работников.
Кто-то скажет, что, мол, современное общество вообще не похоже на то, которое было в XIX-м веке. Однако на самом деле, доход от капитала и унаследованное богатство, хотя и не столь сильно, как это было во времена “Прекрасной эпохи”, но все еще являются мощными факторами, обуславливающими неравенство, и значимость этих факторов постоянно растет. Как показал Пикетти, во Франции доля унаследованного богатства резко снижалась в эпоху войн и быстрого экономического роста в послевоенный период; так, приблизительно в 1970 году она опустилась ниже отметки 50 процентов. Зато теперь эта доля опять увеличилась до 70 процентов и продолжает неуклонно увеличиваться дальше. Таким образом, роль наследства [как экономического фактора] поначалу снижалась, а затем повышалась; с ее помощью наследник становился частью элиты общества: в промежутке между 1910 и 1950 годами уровень жизни одного процента самых богатых обладателей унаследованных состояний опустился ниже уровня жизни одного процента самых состоятельных наемных работников. Но после 1970 года он вновь начал расти. Конечно, это еще не повторение эпохи Растиньяка, однако еще раз приходится признать: по нашей жизни зачастую важнее иметь “правильных родителей” (или выгодно жениться, чтобы приобрести “нужных родственников”), чем получить “правильную работу”.
И это только начало. Измерив глобальные показатели “r” и “g” на достаточно длинном отрезке времени, Пикетти делает следующий вывод: эпоха стабильности осталась позади, и в настоящее время имеются все условия для возрождения кланового, патримониального капитализма.
Возникает вопрос: почему же в настоящее время фактору наследуемого богатства не придается большого значения? По мнению Пикетти, причина того, что наследуемые богатства незаметны, до некоторой степени обусловлена размерами самих наследуемых состояний: “Это богатство настолько сильно сконцентрировано [в руках узкой группы людей], что большая часть общества практически и не подозревает о самом его существовании, поэтому некоторые люди даже думают, что оно принадлежит каким-то загадочным и таинственным лицам”. Мысль очень неплохая, но не все объясняет. Дело в том, что в современном мире увеличение неравенства по большому счету обусловлено (по крайне мере пока) не накоплением капитала, а в большей степени связано с удивительно высокими суммами вознаграждений и доходов. Для подтверждения данного факта достаточно рассмотреть наиболее яркий пример – процесс еще более интенсивного обогащения одного процента самых богатых жителей англосаксонского мира, особенно в Соединенных Штатах.
Ранее я уже заявлял о том, что “Капитал в XXI веке” – потрясающая книга. В наше время, когда тема концентрации богатства и доходов в руках небольшой группы людей вдруг стала одним из центральных политических вопросов, Пикетти не просто предложил бесценный фактологический материал, иллюстрирующий нынешнюю реальность с позиций непревзойденной исторической глубины, но и выдвинул нечто похожее на единую теорию неравенства, которая бы смогла объяснить природу экономического роста, распределения доходов между капиталом и трудом, а также распределение богатства и доходов между отдельными индивидуумами.
И все же есть одна вещь, которая несколько удаляет автора от поставленной цели – своего рода интеллектуальный трюк, который ни в коем случае нельзя рассматривать в качестве какого-то преднамеренного обмана, совершенного Пикетти. Вот что я имею в виду: главной темой подобной книги является не просто увеличение могущества одного процента богатых людей, а именно американского одного процента. Оказалось, что причины увеличения могущества этой группы людей остались за рамками выдающейся книги Пикетти.
Пикетти, конечно же, слишком добросовестный и честный экономист, поэтому он и не пытается игнорировать неудобные факты. “В 2010 году неравенство в США, если его измерять количественно, было столь же резким, что и в старой Европе в первом десятилетии ХХ века, но структура этого неравенства явно совсем другая”, – пишет ученый. И в самом деле, ранее в Америке, а теперь и в других странах, мы наблюдаем нечто “принципиально новое”, а именно – увеличение размеров “сверхвознаграждений”.
Значимость капитала по-прежнему велика; на самых верхах общества доходы от капитала по-прежнему превышают доходы от заработной платы. По оценкам Пикетти, увеличение неравенства в США объясняется на одну треть за счет увеличившегося неравенства в доходах от капитала. Кроме того, вырос и уровень зарплат у представителей верхней группы самых богатых граждан. С самого начала 1970-х годов, реальная заработная плата большинства американских рабочих поднялась ненамного, в то время как вознаграждения, полученные одним процентом наиболее высокооплачиваемых американцев, увеличились на 165 процентов, причем у 0,1 процента представителей этой группы сумма вознаграждения подскочила на 362 процента. Если бы сегодня Растиньяк был жив, то Вотрен бы ему сказал следующее: стать менеджером какого-нибудь хедж-фонда – это все равно что жениться на богатой невесте.
Чем объясняется столь резкое увеличение неравенства в доходах, при котором львиную их долю получают люди, принадлежащие к самому богатому слою общества? Некоторые американские экономисты предполагают, что это обусловлено прогрессом в развитии новых технологий. Так, в своей знаменитой работе 1981-го года “Экономика суперзвезд” чикагский экономист Шервин Розен утверждал, что развитие современных технологий в области связи за счет активного привлечения талантов приведет к захвату рынков, на которых некая горстка лиц (даже если они незначительно превосходят в своей области менее оплачиваемых конкурентов) будет извлекать для себя огромные прибыли.
Пикетти остался при своем мнении. Как он отмечает, консервативные экономисты любят поговорить о высоких гонорарах звезд кино, спорта и т.п., чтобы обосновать тот факт, что высокие доходы действительно заслуженны. Однако в реальности, доходы всех этих звезд составляют лишь малую долю от совокупных доходов всей элиты. По этой причине, Пикетти обращает наше внимание на руководителей разного ранга и подчеркивает, что, по сути, довольно трудно оценить их производительность труда и дать ей денежную оценку.
Кто определяет, сколько должен получать генеральный директор? Обычно это делает комитет по оплате труда, назначенный самим же генеральным директором. В сущности, Пикетти утверждает, что руководители высшего звена сами себе устанавливают зарплаты, руководствуясь социальными нормами, а отнюдь не рыночными принципами. Высшее руководство мотивирует увеличение своей зарплаты тем, что социальные нормы подвержены эрозии. По сути, оно объясняет резкое увеличение своих доходов действием социальных и политических, а не чисто экономических сил.
После этого, вполне логично, что Пикетти с экономической точки зрения переходит к анализу изменения социальных норм и утверждает, что снижение ставки налога на богатых в реальности увеличивает их доходы. Если бы любой топ-менеджер знал, что у него останется лишь малая часть от того дохода, который он, возможно, получил путем нарушения социальных норм и завышения своего вознаграждения, то он бы решил не позориться. Но стоит только значительно сократить предельную ставку налога, и топ-менеджер поведет себя иначе. А поскольку все больше появляется людей, получающих сверхвысокие зарплаты и попирающих нормы, то и сами нормы начинают меняться.
Многое можно сказать в поддержку сделанных в книге выводов, однако у Пикетти при анализе распределения богатства и доходов явно отсутствует строгий и универсальный подход. Кроме того, я не стал упоминать о менеджерах хедж-фондов: этим людям платят в зависимости от их способности привлекать клиентов и на основе результатов их деятельности по обеспечению доходности инвестиций. Да, можно усомниться в ценности финансовой сферы, но и от последователей Гордона Гекко [персонаж фильма “Уолл-Стрит” в исполнении М. Дугласа – прим.перев.] тоже есть какая-то польза, ведь их возвышение произошло не только за счет использования одних лишь силовых методов; при этом я полагаю, что их готовность к участию во всяких сомнительных с точки зрения морали операциях (например, готовность игнорировать нормы оплаты труда) подхлестывается низкими предельными ставками налога.
В целом, предпринятое Пикетти объяснение резкого увеличения неравенства в оплате труда, более или менее меня убедило, хотя меня сильно разочаровало то, что он не включил сюда тему дерегулирования,. Но как я уже сказал, его работе не хватает тщательного анализа капитала, не говоря уже об интеллектуальной элегантности.
Однако, отнесемся к этому спокойнее. Даже если резкое увеличение уровня неравенства в США на сегодняшний день было обусловлено по большому счету доходами в виде выплат вознаграждений, этот факт нисколько не снижает значимость капитала. В любом случае, будущее развитие событий будет несколько иное. В настоящее время к очень богатым американцам можно отнести в основном топ-менеджеров, а не рантье (т.е. людей, которые живут за счет накопленного капитала). Однако и у этих топ-менеджеров есть наследники. И Америка через пару десятилетий может стать обществом, в котором доминируют рантье. В таком обществе неравенство может стать еще более разительным, чем в Европе во времена “Прекрасной эпохи”.
Но этого не должно случиться.
Кажется, что время от времени Пикетти предлагает детерминистский взгляд на историю, при котором все обусловлено лишь темпами прироста населения и научно-техническим прогрессом. Однако, в действительности, в книге “Капитал в XXI веке” говорится о том, что государственная политика тоже способна сыграть свою роль. Даже любые крайние проявления неравенства, о которых сви
|
|
|
