4. Наука или разведка?

 

3 сентября 1949 года американский бомбардировщик В-29, совершивший очередной разведывательный полет в северной части Тихого океана близ границ СССР, при заборе пробы воздуха (такая задача ставилась всем самолетам, совершавшим разведывательные полеты в районах, граничащих с СССР) обнаружил повышенную радиоактивность. Проверка взятой пробы привела американских специалистов к выводу, что в СССР испытана атомная бомба. Известие об этом вызвало в Вашингтоне настоящий шок. Анализ радиоактивных образцов, произведенный американцами, показывал, что было испытано оружие на плутониевой основе и современной конструкции.

«Вероятность того, что это нечто иное (т. е. не атомный взрыв. — А. О. ), — писал впоследствии председатель комиссии по атомной энергии Лилиенталь о своей первой реакции на известие о советской атомной бомбе, —категорически отметается — Роберт Оппенгеймер совершенно определенен... Чувство в животе: вот оно то, чего мы боялись, начиная с января 1946 года, с момента первого заседания нашей консультативной группы... » ²³

Президент Г. Трумэн и министр обороны Л. Джонсон, потрясенные провалом предсказаний и расчетов правительственных служб, с трудом верили фактам. Еще бы! Ведь комитет начальников штабов в 1946 году заверял президента, что " любая великая держава, начинающая с нуля и располагающая той информацией, которая ныне доступна, сможет осуществить эту цель в течение 5—7 лет, если она получит помощь в поставке и использовании специализированного оборудования и станков от наций, наиболее способных к производству атомных зарядов, и в период от 15 до 20 лет без такой посторонней помощи". И вот вместо 20 лет через каких-то 3 года в Советском Союзе появилось атомное оружие. Несмотря на то, что президент получил информацию об атомных испытаниях в СССР 12 сентября, он не решался сразу же объявить об этом. Только 23 сентября Г. Трумэн доложил кабинету и

всей стране о происшедшем событии. По оценке Д. Лилиенталя, советское испытание " коренным образом изменило обстановку".

Но в Вашингтоне в это не хотели верить. Даже когда Трумэну 19 сентября 1949 года предоставили неопровержимые данные о появлении в СССР атомной бомбы, он отнесся к этому скептически. Он попросил каждого из членов специальной комиссии по атомной энергии дать свое личное подтверждение того, что русские " действительно смогли сделать это". Он всячески уклонялся от того, чтобы сделать официальное заявление об испытаниях атомной бомбы в СССР, хотя уже были признаки того, что эта новость, помимо Белого дома, просочится в печать. Известно, что он спросил у Лилиенталя, уверен ли тот, что " русские действительно имеют бомбу? " Лилиенталь подтвердил этот факт. Советники Трумэна настаивали, чтобы президент публично признал наличие в СССР атомного оружия. И только 23 сентября, почти через месяц после атомного взрыва на Семипалатинском полигоне, он сообщил миру: " Мы имеем свидетельства того, что несколько недель назад в СССР был произведен атомный взрыв". Это был тяжелый удар по американскому истеблишменту.

В СССР 25 сентября было опубликовано официальное сообщение:

«23 сентября президент США Трумэн объявил, что, по данным правительства США, в одну из последних недель произошел атомный взрыв. Одновременно подобное заявление было сделано английским и канадским правительством.

Вслед за опубликованием этих заявлений в американской, английской и канадской печати, а также в печати других стран появились многочисленные высказывания, сеющие тревогу в широких общественных кругах.

В связи с этим ТАСС уполномочен заявить следующее:

В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы больших масштабов — строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог, которые вызывают необходимость больших взрывных работ с применением новейших

технических средств. Поскольку эти взрывные работы происходили и происходят довольно часто в разных районах страны, то возможно, что это могло привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза.

Что же касается производства атомной энергии, ТАСС считает необходимым напомнить о том, что еще в ноябре 1947 года министр иностранных дел СССР В. М. Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы, сказав, что " этого секрета давно уже не существует ". Это заявление означало, что Советский Союз уже открыл секрет атомного оружия, и он имеет в своем распоряжении это оружие. Научные круги Соединенных Штатов Америки приняли это заявление В. М. Молотова за блеф, считая, что русские смогут овладеть атомным оружием не ранее 1952 года. Однако они ошиблись, так как Советский Союз овладел секретом атомного оружия еще в 1947 году.

Что касается тревоги, распространяемой по этому поводу некоторыми иностранными кругами, то для тревоги нет никаких оснований. Следует сказать, что советское правительство несмотря на наличие у него атомного оружия стоит и намерено стоять в будущем на своей старой позиции безусловного запрещения применения атомного оружия.

Относительно контроля над атомным оружием нужно сказать, что контроль будет необходим для того, чтобы проверять исполнение решения о запрещении производства атомного оружия»²⁴.

Нужно сказать, что руководство СССР было встревожено заявлением Трумэна от 23 сентября. Откуда американцам известно о нашем атомном взрыве? Значит, была их агентура на полигоне? Только убедительные разъяснения ученых убедили Кремль в том, что факт атомного взрыва можно определить по заборам проб воздуха за сотни километров от места взрыва.

Как бы то ни было, заявление ТАСС было воспринято мировой общественностью с разноречивыми чувствами. Многие считали это шагом, который ставил преграду угрозе атомной войны. Не случайно известный американ-

ский политический деятель Г. Киссинджер писал: " Советский Союз обладал еще одним преимуществом в первые послевоенные годы: растущим убеждением общественности несоветской части мира... в том, что ядерная война представляла собой неимоверную катастрофу" ²⁵.

А что Вашингтон? Там сообщение ТАСС вызвало бурю. Воинствующая часть общественности требовала немедленного развязывания превентивной атомной войны против СССР. Однако войны не произошло: выяснилось, что США не смогут выиграть такую войну, даже нанести первый ощутимый для СССР удар. В конце 1949 года США имели 840 действующих стратегических бомбардировщиков, способных нести атомные бомбы, и около 250 самих бомб. Конечно, и такое количество атомных боеприпасов было впечатляющим, но тактико-технические характеристики самолетов-носителей позволяли достичь Москвы, Ленинграда и других городов в Европейской части СССР при действии с авиабаз Англии и других стран Западной и Южной Европы. Однако их в то время было явно недостаточно, а главное, теперь это ставило под угрозу советского атомного удара западноевропейских союзников Соединенных Штатов, и это в значительной степени меняло мировую ситуацию.

Весть о появлении в СССР атомной бомбы взбудоражила весь мир, и, конечно, в первую очередь Америку. Сразу же получила развитие версия о том, что Советский Союз с помощью своей агентуры смог добыть секреты американского " Манхэттенского проекта" и быстро создать аналогичную бомбу. Вспомнили о крупном международном скандале 1945 года. Тогда шифровальщик советского посольства в Канаде Игорь Гузенко попросил у канадского правительства политического убежища и передал в руки полиции Канады сведения о сети советских разведчиков, работавших над раскрытием американских атомных секретов. Последовал ряд арестов, и в конечном счете западные службы вышли на след советского " супершпиона", как его именовали, физика Клауса Фукса, работавшего в Лос-Аламосе.

С тех пор тема Фукса как человека, обеспечившего успех Советского Союза в создании собственной атомной бомбы в короткие сроки, не сходит со страниц военной и научной исторической литературы. Согласно многочисленным версиям, роль советских ученых — И. В. Курчатова, Ю. Б. Харитона, А. Б. Зельдовича, а также создателей и организаторов атомной промышленности — была минимальной, а роль разведки — основной.

Действительно, наша первая бомба, взорванная на полигоне под Семипалатинском, была копией американской бомбы.

В связи с этим встает вопрос, до сих пор вызывающий споры: кто же сыграл главную роль в создании атомного, а затем и водородного оружия в СССР: наука или разведка? Когда в 1992 году академика Ю. Б. Харитона спросили, правда ли, что первая советская атомная бомба — двойник первой американской, он ответил: " Наша первая атомная бомба — копия американской, И я считал бы, — добавил он, — любое другое действие в то время недопустимым в государственном смысле. Важны были сроки: кто обладает атомным оружием, тот диктует политические условия". Тогда корреспондент спросил академика:

«—Кто оке этот человек, передавший схему бомбы?

— Клаус Фукс, — ответил ученый. — После суда над ним эта история на Западе стала хорошо известна. У нас она без особого смысла скрывалась, даже в научных кругах как-то не принято было об этом говорить.

Фукс, о существовании которого мы тогда, конечно, не знали, сделал большое дело, позволив ускорить работы. Конечно, все нужно было проверить, просчитать, так как сообщение могло быть хитрой дезинформацией. В конце концов убедились: все верно, и воспроизвели изделие. Повторюсь: мы не имели права поступать иначе.

— А без Фукса пришли бы к такому результату?

— Безусловно. Были и идеи, требовавшие продвижения в более совершенные стороны, но все это требовало времени»²⁶.

Действительно, обстановка, сложившаяся к середине 1949 года, заставляла торопиться. Американцы уже имели более 250 атомных бомб и 840 самолетов — носителей этого оружия. Кроме того, еще весной того же года был создан военно-политический блок НАТО, направленный против СССР. В то же время Советский Союз не имел ни атомной бомбы, ни средств доставки ее на Американский континент. Приближавшаяся победа коммунистических сил в Китае еще более обостряла обстановку в мире. Советскому Союзу нужно было срочно найти адекватный ответ на вероятную угрозу атомного нападения, а такие планы в США уже разрабатывались, уточнялись и совершенствовались.

Но все это вовсе не означает, что только проникновение в американские атомные секреты дало СССР ядерное оружие. Нет! В закрытом " атомграде" под Нижним Новгородом — Арзамасе-16 (город Саров) сотрудники коллектива Ю. Б. Харитона и Я. Б. Зельдовича создавали два своих варианта оригинальных и технически более совершенных, нежели американская, бомб, которые были испытаны в 1951 году. Эти бомбы оказались в несколько раз легче американской и к тому же в несколько раз мощнее и имели оригинальный, совершенно отличный от американского взрыватель. Но развернувшаяся " холодная война" требовала ответа на американский вызов.

Советское правительство и в первую очередь И. В. Сталин и Л. П. Берия (руководитель всех работ по атомной проблеме в СССР) настаивали на скорейшем создании Советским Союзом своего атомного оружия. Поэтому научный коллектив Ю. Б. Харитона вынужден был затормозить работы над собственными проектами, чтобы без промедления воссоздать уже опробованные в Аламогордо, Хиросиме и Нагасаки американские бомбы.

Без той серьезной научно-производственной базы, которая была создана в работах над атомным оружием в СССР в 30—40-е годы, любые добытые разведчиками данные оказались бы бесполезными.

Это, конечно, не означает, что те разведданные не были ценными. Нет, их роль весьма важна в реализации советского уранового проекта. Важна, но не решающа.

Лет десять назад академик А. П. Александров говор ил:

«... Ни Курчатов, ни другие участники проекта на чужие идеи не надеялись — искали свои. К тому времени, когда открытие нейтрона и деления урана прояснили путь к практическому овладению атомной энергией, наши исследования в этой области были уже на мировом уровне. Их вели в своих лабораториях И. В. Курчатов, А. И. Алиханов, Л. А. Арцимович, П. И. Лукирский — в Ленинградском, К. Д. Синельников — в Харьковском физтехах. Кстати, у советских ученых были иные, более надежные источники информации, нем данные разведки. Зная последние — до того, как опустился занавес секретности — работы крупного зарубежного исследователя и не находя его имени в научных изданиях (а значит он не сменил область своих научных интересов), не трудно было определить, что он движется в том же направлении и что это направление опробуется в секретных атомных работах" ²¹.

В том же интервью А. П. Александров вспоминает:

«Первая работа, которую поручил мне Курчатов, — термодиффузионное разделение изотопов. Ничего хитрого в этой технологии не было. О ней еще до войны, по немецким публикациям, докладывалось на физтеховском семинаре. И это Курчатову, видно, запало в память.

Я возразил: " Но ведь на том же семинаре Арцимович предложил другие, более обещающие пути разделения ". Игорь Васильевич сказал, что будет опробовать именно разные пути. Говорю: " Но зачем делать то, что не понадобится? " — " А черт его знает, что понадобится. На всякий случай надо пройти и этот путь ". — " Так ведь большие энергозатраты, очень дорого будет ". — " Сейчас не до цены! " »²⁸.

Как выяснилось впоследствии, американцы шли именно по этому пути. Построили термодиффузионный завод, и он у них работал. А в Советском Союзе, хотя и сделали довольно большую установку на одной из московских электростанций, на которой провели опыты и добились раз-

деления изотопов, но отказались от этого метода, потому что нашли более эффективный.

Чрезвычайно важна была и проблема получения сверхчистого графита, над которой под непосредственным руководством Курчатова бились тогда многие ученые. (Кстати, немецкий " урановый проект" как раз и не получился потому, что Гейзенберг отверг графит как замедлитель в пользу тяжелой воды. )

Так что дело не в раскрытии атомного секрета, а в неотвратимости движения научной и технической мысли, которую не остановит никакая секретность.

И все-таки, какова же была роль разведки? Ведь люди, которые руководили и, главное, непосредственно исполняли задание Центра, должны были быть не только разведчиками-профессионалами, спецами агентурной работы, но и хорошо разбираться в физике, чтобы верно оценить сведения, компетентность агентов, направлять точные ответы в Москву.

Советская научно-техническая разведка, исходя из задач, поставленных перед нею, не могла пройти мимо открытия в 1939 году цепной реакции деления ядер урана, приводящей к высвобождению огромной энергии — реальной перспективы создания ядерного оружия. Нарастала опасность нападения на СССР фашистской Германии, а она, располагая сильной ядерной физикой, могла создать атомное оружие в обозримом будущем. Поэтому осенью 1940 года в ряд резидентур была послана директива выявить центры ядерно-физических исследований, занятые разработкой атомного оружия, получить из них достоверную информацию о ходе этих работ. И вот именно тогда нашелся, может быть, просто уникальный в этой сфере человек, Л. Р. Квасников — единственный разведчик, оказавшийся способным благодаря своей научной подготовке правильно оценить открывшуюся перспективу. Он знал первопроходческие исследования ядерного деления урана советских физиков Г. Н. Флерова, К. А. Петржака, Ю. Б Харитона и Я. Б. Зельдовича, и это, по-видимому, стало решающим аргументом в пользу предпринятой им инициативы.

После начала Второй мировой войны, когда европейские страны были оккупированы Германией, обстановка для работы нашей разведки чрезвычайно осложнилась, и развертывать в третьем рейхе новую сеть агентуры не представлялось возможным. Поэтому центром приложения сил советской научно-технической разведки (НТР) стали теперь США и Великобритания — страны, в которых скорее всего могло быть существенное продвижение к созданию атомного оружия. В январе 1941 года в нью-йоркскую резидентуру была послана из Москвы ориентировка о том, что в Нью-Йорке, в Колумбийском университете, и в университете штата Миннесота ведутся работы по использованию энергии ура-на-235. Предлагалось проверить эти сведения и установить, ведутся ли и какие именно исследования в Колумбийском университете, находившемся в пределах досягаемости нашей резидентуры.

Как обычно, шли разные донесения, и из них нужно было извлечь драгоценные для нас зерна. Таковым оказались сведения о том, что в ноябре 1941 года в Лондоне были профессора Г. Юри и Дж. Пеграм — как предполагалось, с целью ознакомления с ходом работы над атомным оружием в Англии. Но еще раньше, 25 сентября, лондонский резидент В. Горский получил обширный документ о деятельности уранового комитета. Его содержание однозначно говорило о развертывании работ по созданию атомной бомбы: данные о ее конструкции (" пушечного типа" ), о величине критической массы урана-235, об инициаторе для возбуждения в ней цепной реакции, о производстве этого изотопа урана методом газовой диффузии, о научных и производственных центрах и участниках этих. работ.

Руководство НКВД, и прежде всего Л. П. Берия, восприняли это донесение как дезинформацию, но дальнейший ход событий вокруг атомного оружия показал достоверность добытых лондонской резидентурой данных.

В феврале 1942 года фронтовые разведчики Красной Армии изъяли у пленного немецкого офицера бумаги,

которые были доставлены в научный отдел Государственного Комитета Обороны (ГКО), где по ним стало очевидно, что германский вермахт намерен иметь атомное оружие... В марте этого же года Берия решает направить Сталину документ, составленный научно-технической разведкой по сведениям, полученным в Лондоне еще в декабре 1941 года. Так вот, в нем имелось чрезвычайной важности предложение рассмотреть вопрос о создании при ГКО специального отдела для организации и руководства работой по созданию атомной бомбы. После известного письма Г. Н. Флерова и других поступивших сведений у Сталина в конце 1942 года состоялось совещание с участием академиков А. Ф. Иоффе, Н. Н. Семенова, В. Г. Хлопина и П. Л. Капицы, на котором и было принято решение приступить к созданию советского атомного оружия и образовать с этой целью специальный центр. И центр под названием " Лаборатория № 2 АН СССР" начал свою работу в марте 1943-го.

Все это придало особую остроту необходимости в короткие сроки создать и в США и в Англии агентурную сеть из осведомленных специалистов, непосредственных участников ядерных программ. Темпы решения этой задачи в Нью-Йорке и Лондоне оказались различными. В Лондоне агентурная сеть сложилась и работала начиная с 1943 года. О положении дел в Нью-Йорке свидетельствует письмо резиденту в июне 1944 года, в котором говорится, что «наряду с наличием положительных моментов в разработке " Энормоз" (кодовое название проблемы атомного оружия. — А. О. ) ход ее в целом остается неудовлетворительным. За время нашей работы по " Энормоз"... кроме агента " Д" мы ничего не имеем. " Т" (Клаус Фукс. — А. О. ) в счет не идет... » ²⁹

Анализ положения дел в Нью-Йорке, предпринятый Центром НТР в 1944 году, привел к заключению: те положительные результаты, которые достигнуты в агентурной разработке " Энормоз" в целом, относятся главным образом к достижению лондонской резидентуры. Нью-йоркской группе было указано обеспечить решительный

перелом в работе по проблеме " Энормоз". Положение дел стало улучшаться после организации в Нью-Йорке самостоятельной резидентуры НТР под руководством Л. Р. Квасникова и вербовки в 1944—1945 годах нескольких агентов, имевших прямой доступ к информации о разработке конструкции атомной бомбы и ее испытании.

В Лондоне получение информации было организовано достаточно четко. В Центр, кроме сведений об общем положении дел с атомным оружием в США и Великобритании, направлялась информация по вопросам химии и металлургии урана и плутония, реакторов с графитовыми и тяжеловодными замедлителями — подлинники или копии докладов американских и английских исследовательских центров. Эти материалы содержали также важнейшие данные о свойствах нейтронов с различной энергией, об уточненных ядерных константах и т. п. В общем, сама по себе сложилась некая специализация резидентур: нью-йоркская поставляла больше информации о собственно атомной бомбе, а лондонская — о производстве материалов для ее изготовления и по важным аспектам ядерной физики. Так что в итоге их совместными усилиями были освещены многие существенные моменты конструкции и изготовления бомбы³⁰.

Центр научно-технической разведки понимал, что при тех условиях, в которых добывалась эта информация, она могла быть неполной или уже известной нашим ученым, или даже содержать неверные сведения как следствие ошибочных поисков западных ученых. Однако ее неизменное достоинство состояло в том, что она всегда отражала достигнутый в США и Англии уровень исследований, а также пути их практического применения в данный период и была свободна от дезинформации. Это объясняется тем, что советская разведка получала эту информацию от непосредственных участников ядерных разработок, а они сотрудничали с ней, исходя из своих морально-политических убеждений, были обучены приемам разведывательной деятельности, проверены, надежны и действовали совершенно бескорыстно³¹.

Но почему? Да потому, что многие западные интеллектуалы тогда симпатизировали идеям социализма. Это сегодня, когда стало ясно, что сталинская модель социализма, которую создавали в СССР, себя не оправдала, социалистические идеи потеряли в мире привлекательность. (Хотя, как известно, " одна дождинка еще не дождь", и, если, скажем, человеку не повезло с женой или мужем в одном браке, это не значит, что нельзя вступать в брак вообще. ) А тогда социализм еще имел авторитет в мире, и до войны, и в первые послевоенные годы: ведь коммунисты в оккупированных гитлеровским рейхом странах были в первых рядах движения Сопротивления.

По воспоминаниям работника лондонской резидентуры В. Б. Барковского, один из британских физиков сам пришел к советским дипломатам со своими данными. Ни пенни от чекистов не брал, поставляя тем не менее высочайшей важности информацию. В конце концов начальник Барковского приказал хотя бы накормить как следует информатора, явно недоедавшего: в Англии, как и в СССР, в разгар войны было распределение продуктов. Барковский заманил информатора в ресторан, но тот от еды и выпивки отказался, а потом отчитал его за то, что тот транжирит деньги в те дни, когда солдаты его страны гибнут под Сталинградом³².

Реально оценивая свой вклад в создание отечественного атомного оружия, разведка никогда не ставила свои успехи выше достижений ученых, и это устраняло досадные противоречия в оценке вклада обеих сторон. Убедительно об этом пишет А. А. Яцков, один из главных действующих лиц в операции " Энормоз" ³³.

Как известно, с Фуксом главным образом была связана ГРУ — наша армейская разведка, а не НКГБ, и начинал эту работу полковник С. Д. Кремер, сотрудник резидентуры в Лондоне.

В годы войны советское посольство часто посещал немецкий эмигрант, бежавший из Германии, доктор Кучинский. Как-то Кучинский сказал нашему послу И. М. Майскому, что в Англии, в атомном исследовательском центре

работает с 1934 года его друг Фукс. Майский на это заметил, что было бы неплохо организовать встречу с ним. Кучинскому удалось уговорить Клауса Фукса встретиться с Кремером.

Встреча состоялась летом 1942-го на одной из тихих улиц Лондона. Начали беседу на немецком, а затем перешли на английский язык. Фукс заявил, что он согласен помочь Советскому Союзу по идеологическим соображениям. От денег он отказался, заметив, что англичане хорошо ему платят и он ни в чем не нуждается. У него было лишь одно непременное условие: его материал в считанные часы должен быть на столе Сталина. У Кремера не было прямой связи со Сталиным, но была связь с человеком, который бывает у Сталина. Короче, условие было принято.

При второй встрече Фукс передал Кремеру крупный блокнот (примерно 40 на 20 сантиметров), заполненный формулами, и сказал: " Здесь все, что необходимо знать вашим специалистам по организации работы над созданием атомного оружия".

Материалы были срочно отправлены в Москву. Москва подтвердила получение и предписала не терять связи с Фуксом.

Так началась работа с Клаусом Фуксом, передававшим ценнейшую " атомную информацию". Мартовская докладная записка Берии Сталину составлялась как раз исключительно на основе материалов Кремера. Но когда после постановления ГКО СССР в июне 1943 года головной организацией добывания сведений по атомному оружию стала внешняя разведка НКГБ, информация от Фукса поступала уже по каналам этой разведки.

Данные разведки сыграли важную роль в принятии советским правительством решения начать разработку атомного проекта. Первые же отзывы Курчатова на материалы разведки в марте 1943-го показывают существенное значение этих данных в формировании советской научной программы по созданию атомного оружия: ставка на плутоний, который можно получить в реакторе, и на

газодиффузионный метод разделения изотопов урана. В дальнейшем поступавшие от разведки сведения все больше расширяли знание о проводимых в США работах. Сначала внимание разведки было нацелено на конструкцию бомбы и ее тактико-технические данные, но вскоре стала очевидной необходимость получения сведений по атомной промышленности, и прежде всего той, что производила делящиеся материалы — уран-235 и плутоний-239. Резидентурам в Лондоне и Нью-Йорке было указано получить информацию о современных инженерных решениях такого производства атомной промышленности Англии и США. Затем возникла необходимость в информации обо всем, что позволяло преодолевать различные производственные трудности. Например, одной из трудноразрешимых проблем в производстве урана-235 методом газовой диффузии являлась герметизация движущихся частей и неподвижных соединений разделительных камер в силу высокой агрессивности шестифтористого урана.

Среди добытых сведений были и методика определения критической массы ядерного заряда, и данные об инициаторе цепной реакции в плутониевом заряде атомной бомбы, и чертежи форм для отливки элементов сферического обжимного снаряда ВВ, и даже схема и описание конструкции американской атомной бомбы, испытанной в июле 1945 года, в соответствии с чем была спроектирована первая отечественная бомба.

Разведка дала ценную информацию о нормах допустимого радиоактивного облучения, технологии изготовления урановых стержней в защитных оболочках и, наконец, технологии извлечения урана из руды, которая была признана настолько уникальной и эффективной, что в течение года у нас на ее основе был построен завод.

В апреле 1946 года было получено подробное описание конструкции американского опытного реактора Ферми, которое сыграло важную роль в разработке советского реактора, пущенного в декабре 1946-го. Позднее, в 50-е годы, были добыты подробные сведения о мощных реакторах для атомных подводных лодок.

Из этого далеко не полного перечня достижений НТР видно, насколько широким был диапазон охвата разведкой теоретических, экспериментальных и технических проблем создания атомного оружия и атомной промышленности в целом и сколь значительным был вклад научно-технической разведки в их решение.

Наиболее важным, может быть, для разведчиков было то, что их агенты были весьма компетентны и добросовестны. Вот, Например, оценка их работы академиком А. Ф. Иоффе: "... Получаемая нами информация всегда оказывалась точной и, по большей части, всегда полной... наличие такого совершенного источника информации на много месяцев сокращает объем наших работ и облегчает выбор направлений, освобождает от длительных поисков. Я не встречал ни одного ложного указания" ³⁵.

Действительно, работа строилась так, чтобы обеспечить максимум надежности добываемых сведений. Для этого надо было проверять и перепроверять полученную информацию, сравнивать ее с данными из других источников. Работа эта требовала знаний, находчивости, смелости, умения пойти на риск в крайних случаях. Вот только один пример, о котором рассказал известный историк разведки В. М. Чиков.

Агент советской разведки Лона Коэн должна была переправить важную информацию из Лос-Аламоса в Москву. Дело было в 1945 году, вскоре после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Ей нужно было доставить в Нью-Йорк представителю нашей резидентуры А. А. Яцкову сверток, а в нем — чертежи и описание американской плутониевой бомбы. Л. Коэн прибыла в Альбукерк, небольшой курортный городок неподалеку от Лос-Аламоса. Здесь обыкновенно отдыхали сотрудники " Манхэттенского проекта", поэтому в Альбукерке спецслужбы проверяли документы и багаж пассажиров поездов, убывающих из города.

Когда Лона подошла к вагону, сотрудник службы безопасности начал проверять ее багаж. Он состоял из небольшого чемодана и сумки. Кроме того, в руках Л. Коэн

была дамская сумочка, где и находился тот сверток. Лона поставила чемодан и начала намеренно нервно перебирать содержимое сумки якобы в поисках билета. А ридикюль в эту минуту передала подержать кондуктору, который и держал его, пока она " искала билет". Более того, когда досмотр был закончен, она вошла с вещами в вагон, даже не взяв у кондуктора заветную сумочку. Он сам побежал за ней, крича: " Мадам, вы забыли свою сумочку! " В Нью-Йорке документы были переданы по назначению³⁶.

В другом случае, как вспоминает А. А. Яцков, работник советской резидентуры уже с информацией на руках неожиданно подвергся расспросам каких-то лиц, представившихся ему служащими иммиграционной службы. Заподозрив неладное, связник не рискнул держать материал при себе. Он переписал его тайнописью на газете между строк и завернул в эту газету светильник весьма экзотического вида. Так материал был доставлен резиденту.

Но если отношения ученых с разведчиками были лишены каких-либо трений и взаимодействие было хорошо отлажено, то отношения физиков-атомщиков с советской властью отнюдь не всегда были безоблачными. С одной стороны, среди руководителей, представлявших государство и военное ведомство в работе над атомным оружием, были такие люди, как Б. Л. Ванников, Е. П. Славский, А. П. Завенягин, М. Г. Первухин, которые, обладая огромным организаторским опытом, в атомной проблеме начинали, естественно, с нуля, но не стеснялись учиться и довольно глубоко вникали в суть дела. С другой — те, кто по уровню знаний и опыту предыдущей деятельности ничего в атомных делах не понимал, но демонстративно проявлял свою власть, коли она ему дана. Многие из них взирали на проблему поверхностно: взорвется — не взорвется? Берия, к которому стекалась вся информация, видимо, тоже понимал задачи ученых и производственников весьма упрощенно. Для него, и большинства руководителей рангом ниже сознание происходившего сужалось до собственно бомбы. Вряд ли они думали о многоцелевом и

фундаментальном характере исследований. К примеру, в 1945 году именно Берия наложил запрет на идею создания атомных кораблей: сначала бомба — иное потом. А ведь в Институте физических проблем уже тогда начали проектировать атомную установку для корабля задолго до американского " Наутилуса".

Курчатов и его единомышленники военное использование атомной энергии считали вынужденным и временным. Будущее ядерной энергии они видели в мирном ее применении, а ядерную теорию — во взаимодействии с другими отраслями науки.

Но настоящим руководителем этого дела со стороны государства был Б. А. Ванников. Он был председателем Научно-технического совета по Урановому проекту при Совнаркоме СССР, а Курчатов — его заместителем. Вот они и определяли все текущие решения. Самые важные решения проходили, конечно, через Государственный Комитет Обороны, через Сталина, через Берию.

Среди физиков было немало тех, кого серьезно беспокоили распространившиеся в высших эшелонах государственной и особенно партийной власти гонения на передовые отрасли науки — генетику и кибернетику. Запреты на исследования в генетике практически вредили и тем, кто занимался атомной проблемой. В стране строились реакторы, заводы по переработке радиоактивных веществ, шахты по добыче руды, и физики ждали от генетиков рекомендаций по радиационной защите. В рамках Уранового проекта был создан радиобиологический отдел (РБО). Возглавил его В. Ю. Гаврилов, опытный специалист по атомному оружию. В отделе работали и молодежь, и крупные ученые — Р. Хесин, Ф. Шапиро и другие. Все были непримиримыми противниками Лысенко.

«Мы, — вспоминал А. П. Александров, — не скрывали своего к нему отношения. Но все же старались сделать так, чтобы наш РБО не ввязывался в прямые баталии с Лысенко. Потому что отдел просто могли разогнать. Тогда мы бы оказались без рук и без мозгов в чрезвычайно важном для нас деле...

Вскоре после войны, кажется, в 1946-м (скорее всего, этот эпизод был не в 1946, а в 1948 году. — А. О. ), меня вызвали в ЦК партии и заявили, что квантовая теория, теория относительности — все это ерунда. Какая-то не очень понятная мне компания собралась. Особенно старались два деятеля из МГУ.

Но я им сказал очень просто: " Сама атомная бомба демонстрирует такое превращение вещества и энергии, которое следует из этих новых теорий, и не из чего другого. Поэтому, если от них отказаться, то надо отказаться от бомбы. Пожалуйста, отказывайтесь от квантовой механики — и делайте бомбу сами, как хотите V⁷.

Тем не менее в недрах ЦК КПСС готовилось совещание по проблеме идеологического и партийного характера физической науки, борьбы с " космополитизмом и идеализмом", присущими ряду советских физиков. Совещание по задачам советских ученых-физиков должно было состояться в начале 1949 года, но не состоялось. И причиной тому стала беседа Сталина с Курчатовым. .

Есть несколько версий этой беседы, но наиболее достоверной представляется нам свидетельство Д. В. Ефремова, который в то время был заместителем председателя Государственного комитета по атомной энергии и непосредственно участвовал в этой беседе. Вот что он рассказал:

«Встреча эта произошла в конце 1948 — начале 1949 года. Сталин пригласил к себе Курчатова и меня и сказал; " Товарищ Курчатов, Академия наук готовит совещание по разгрому идеализма в физике. Возглавить это дело и произнести основной доклад надо будет вам. Это очень важно". В то время АН готовила такое совещание, где должны были выступить ученые-физики, а Курчатов все время пытался отойти в сторону, и, видимо, это стало известно Сталину. Игорь Васильевич сказал: " Иосиф Виссарионович, у нас сейчас очень много работы, и нежелательно отвлекать людей ". Сталин настаивал: " Товарищ Курчатов, это очень важно, прошу вас". — " Иосиф Виссарионович, у меня сейчас работают русские, грузины (именно в таком порядке), евреи,

армяне, украинцы, татары, многие другие, некоторые из них даже верят в бога, но все они работают, работают отчаянно, целеустремленно, нельзя их отрывать от дела ". — " Товарищ Курчатов, идеализм в физике — вредная вещь. Сделайте, пожалуйста, так, как это сделал товарищ Лысенко. Он разгромил морганистов-вейсманистов. Так же точно надо сделать в физике". Тогда Игорь Васильевич встал и, волнуясь, сказал: " Иосиф Виссарионович, это помешает нам обеспечить выполнение вашего задания в срок ". Сталин, заметив состояние Курчатова, сказал: " Не волнуйтесь, товарищ Курчатов, не волнуйтесь. Это (то есть разгром идеализма) сделаем потом. Вы лучше скажите мне, можно ли сделать атомное тактическое оружие? "... Так Игорь Васильевич спас физику от разгрома»³⁸.

Сталин, видимо, быстро схватил основную мысль Курчатова: спор между сторонниками

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: