И на ближайших родственников Филарета — князей Камских.

Лазутчики записали, скорее всего, толки простонародья, имевшего самые смутные представления о том, что происходило в столичных верхах. Низы охотно верили слухам, порочившим правителя Бориса Годунова проникнутым живым сочувствием к Романовым. Может быть, их распускали сами Романовы или близкие к ним люди? Ответить на этот вопрос трудно. В народных толках о младшем сыне Грозного невозможно уловить никаких похвал в его адрес. О том, что царевич жив, говорили как бы мимоходом, без упоминаний о его достоинствах, законных правах и пр. Куда подробнее обсуждали вторую версию, согласно которой «Дмитрий» был самозванцем и пешкой в политической игре правителя.

Итак, борьба за обладание троном и вызванные ею политические страсти, а не крестьянская утопическая идея о «добром царе» оживили тень Дмитрия. После избрания Бориса на трон молва о самозванном царевиче смолкла. Зато слух о спасении истинного Дмитрия — доброго царя» — в народе получил самое широкое распространение. Служилый француз Я. Маржарет, прибывший в Москву в 1600 году, отметил в своих записках: «Прослышав в 1600 году молву, что некоторые считают Дмитрия Ивановича живым, он (Борис) с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу». Оживление толков о Дмитрии едва ли следует связы­вать с заговором Романовых. Эти бояре пытались запо­лучить корону в качестве ближайших родственников по­следнего законного царя Федора. Появление «законного» наследника могло помешать осуществлению их планов. Совершенно очевидно, что в 1600 году у Романовых было столь же мало оснований готовить самозванца Дмитрия, как у Бориса Годунова в 1598 году.

Если бы слухи о царевиче распространял тот или иной боярский круг, покончить с ними для Годунова бы­ло бы нетрудно. Трагизм положения заключался в том, что молва о спасении младшего сына Грозного проникла в народную толпу, и потому никакие гонения не могли искоренить ее. Народные толки и ожидания создали поч­ву для появления самозванца. В свою очередь, деятель­ность самозванца оказала огромное воздействие на даль­нейшее развитие народных утопий.

Самозванец объявился в пределах Речи Посполитой в 1602—1603 годах. Им немедленно заинтересовался По­сольский приказ. Не позднее августа 1603 года Борис обратился к первому покровителю самозванца князю Острожскому с требованием выдать «вора». Но «вор» уже переселился в имение Адама Вишневецкого.

Неверно мнение, будто Годунов назвал самозванца первым попавшимся именем. Разоблачению предшествовало самое тщательное расследование, после которого в Москве объявили, что имя царевича принял беглый чернец Чудова монастыря Гришка, в миру - Юрий Отрепьев.

 Московским властям нетрудно было установить исто­рию беглого чудовского монаха. В Галиче жила вдова Варвара Отрепьева, мать Григория, а родной дядя Смир­ной Отрепьев служил в Москве как выборный дворянин. Смирной преуспел при новой династии и выслужил чин стрелецкого головы. Накануне бегства племянника он был «голова у стрельцов». Как только в ходе следствия всплыло имя Отрепьева, царь Борис вызвал Смирного к себе. Власти использовали показания Смирного и прочей родни Отрепьева и в ходе тайного расследования, и при публичных обличениях «вора». Как значилось в Разрядных книгах, Борис посылал в Литву «в гонцех на обличенье тому вору ростриге дядю ево родного галеченина Смирного Отрепьева». Современник Отрепьева тро­ицкий монах Авраамий Палицын определенно знал, что Гришку обличали его мать, родные брат и дядя и, нако­нец, «.род его галичане вси».Московские власти сконцентрировали внимание на двух моментах биографии Отрепьева: его насильственном пострижении и соборном осуждении «вора» в московский период его жизни. Но в их объяснениях по этим пунк­там были серьезные неувязки. Одна версия излагалась в дипломатических наказах, адресованных польскому дво­ру. В них значилось буквально следующее: Юшка От­репьев «як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многажда, н заворовался, постригсе у черницы..,».

Нетрудно установить, с чьих слов был составлен этот убийственный отзыв о Юрии Отрепьеве. Незадолго до посылки наказа в Польшу в Москву вернулся Смирной Отрепьев, ездивший за рубеж по заданию Посольского приказа для свидания с Григорием-Юрием. С его слов, очевидно, и была составлена назидательная новелла о беспутном дворянском сынке.

Юшка отверг сначала родительский авторитет, а потом авторитет самого бога. После пострижения он «от­ступил. от бога, впал в ересь и в чорнокнижье, и призывал духов нечистых и отреченья от бога у него выня­ли». Узнав об этих преступлениях, патриарх осудил его на пожизненное заключение в тюрьму.

Посольский приказ фальсифицировал биографию От­репьева в двух самых важных пунктах. Цели фальсифи­кации предельно ясны. Посольскому приказу важно было представить Отрепьева как одиночку, за спиной которого не было никаких серьезных сил., а заодно изобразить его изобличенным преступником, чтобы иметь основание по­требовать от поляков выдачи «вора».

С дружеским венским двором царь поддерживал куда более доверительные отношения, чем с польским. Поэто­му в письме к императору Борис позволил себе некото­рую откровенность по поводу Отрепьева. Русский ориги­нал послания Бориса австрийскому императору 1604 года хранится в Венском архиве и до сих пор не опубликован.

Приведем здесь полностью разъяснения царя по поводу личности Отрепьева. До своего пострижения, утверждал Борис, Юшка «был в холопях у дворянина нашего у Ми­хаила Романова и, будучи у него, учал воровати, и Михаил за его воровство велел его збити з двора, и тот страдник учал пуще прежнего воровать, и за то его во­ровство хотели его повесить, и он от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних монастырях, а назвали его в чернецех Григорием».

Почему царь Борис решился связать имя Отрепьева с именем Романовых? Быть может, он желал скомпроме­тировать своих противников? По почему Годунов не на­звал имя старших братьев — знаменитых бояр Федора и Александра Никитичей Романовых, а указал на млад­шего брата Михаила, которого мало кто знал даже в России и который двумя годами ранее умер в царской тюрьме? В венском наказе видно то же настойчивое стремление, что и в польском. Царские дипломаты ста­рались рассеять подозрения относительно возможной поддержки самозванца влиятельными боярами. От поля­ков вовсе скрыли, что Отрепьев служил Романову. Авст­рийцев убеждали в том, что Романов не был пособником «вора», а напротив, изгнал его за воровские проделки.

Внутри страны появление самозванца долго замалчи­валось. Толки о ном пресекались беспощадным образом. Наконец Лжедмитрий вторгся в проделы страны, и мол­чать стало невозможно. Тогда с обличением Отрепьева выступила церковь.

Ж изнеописание Отрепьева, составленное в патриар­шей канцелярии, поразительно отличалось от версии По­сольского приказа. Враг оказался гораздо опаснее, чем думали в Москве: самозванец терпел поражение в от­крытом бою, но посланная против него многочисленная армия не могла изгнать его из пределом страны. Попытки представить Отрепьева юным негодяем, которого пьянство и воровство довели до монастыря, никого боль­ше не могли убедить. Дипломатическая ложь рушилась сама собой. Патриаршие дьяки принуждены были более строго следовать фактам. Патриарх Иов известил паству о том, что Отрепьев «ж ил у Романовых во дворе и заворовался, спасаясь от смертные казни, постригся в чернецы и был по многим монастырям», позже служил у него, патриарха, «а после того сбежал в Литву с товарищами своими, с чюдовскими черницы». Власти не настаивали на первоначальной версии, будто Отрепьева постригли из-за его безобразного поведения и восстания против родительской власти. Юшка заворовался, живя на дворе у Романовых. Как видно, патриарх умышленно не называл имени окольничего Михаила: он хотел бросить тень разом и на старших Романовых! Но подобные побуждения имели все же второстепенное зна­чение. Царские опалы, казалось бы, навсегда покончили с могуществом Романовых: старший из братьев принял монашество и сидел под стражей в глухом монастыре, трое других погибли в ссылке. Никто не предвидел, что один из уцелевших сыновей Никитичей взойдет со вре­менем на трон.

Посольский приказ старался скрыть от иноземцев оп­ределенную связь между пострижением Отрепьева и службой его опальным Романовым. Но уже в разъясне­ниях патриарха можно уловить намек на такую связь.

После смерти Годунова и гибели Лжедмитрия I царь Василий Шуйский произвел новое дознание по поводу самозванца. Его следователи имели одно важное преиму­щество перед Борисовыми, они видели самозванца наяву. Новый царь опубликовал результаты расследования с большими подробностями, чем Борис. Его разъяснения при польском дворе отличались сдержанностью. Любые неточности могли быть легко опровергнуты в Кракове. Между тем самый вопрос о самозванце приобрел теперь государственное значение.

В инструкциях дипломатам Посольский приказ боль­ше не скрывал факта службы Отрепьева у Романовых. На этот раз царские дьяки сообщили полякам даже больше, чем Патриаршая канцелярия. Юшка, писали они, «был в холопах у бояр у Микитиных детей Романо­вича и у князя Бориса Черкаскова и, заворовався, по­стригся в чернцы...». Точности ради дьяки должны были указать, что Отрепьев служил окольничему Михаилу и не имел отношения к Филарету и другим Никитичам, в то время вернувшимся в Москву. Заявления насчет свя­зи самозванца со всей романовской семьей имели полити­ческую подоплеку. Едва приверженцы Шуйского выкрик­нули на площади имя нового царя, как в боярской среде возник заговор. К нему примкнули Никитичи, не оста­вившие надежды занять трон. Тогда на их голову посы­пались удары. Филарет Романов, которого нарекли в пат­риархи, лишился сана. Царская немилость обрушилась

и на ближайших родственников Филарета — князей Камских.

В царских наказах Отрепьев назван боярским холопом. Можно ли верить этому?. Юрий Отрепьев поступи на службу к Михаилу Романову как добровольный слуга. Однако царское уложение о холопах 1597 года предписывало всем господам в принудительном порядке составить кабальные грамоты на всех добровольных «холопов», прослуживших у них не менее полугода. Боярин Черкасский стоял в боярской иерархии значительно выше молодого окольничего Михаила Романова. Поэтому Юрий Отрепьев имел причины для перехода во двор к Черкасскому. Там он, возможно, и дал на себя кабальную запись.

П оздние летописи предпочитали умалчивать о службе Отрепьева у Романовых и их родни. В царствование Романовых было небезопасно или, во всяком случае, не прилично вспоминать этот факт из биографии вора и богоотступника. Поэтому история пострижения Юрия Отрепьева получила совершенно превратное истолкование в поздних летописных сочинениях. Автор «Иного сказания» сочинил романтическую сказку о том, как четырнадцатилетний Юшка случайно повстречал в Москве безвестного вятского игумена Трифона и под влиянием душеспасительной беседы с ним принял схиму. 0тзвук подлинных событий находим в одном компилятивном сказании, автор которого изложил причины пострижения Юрия следующим образом. Царь Борис послал в заточение и на смерть великих бояр Федора Никитича Романова и Бориса Камбулатовича Черкасского. Юшка часто приходил в дом к Черкасскому и был у него в чести «и тоя ради вины па него царь Борис негодова, той желукав сын вскоре избежав от царя, утаився во един монастырь и пострижеся...».Автор сказания усердно пытался смягчить неприятные для повой династии факты. 0н умалчивает о том, что Юшка служил Михаилу Никитичу Романову и его шурину Черкасскому. Юшка будто бы лишь захаживал на двор к боярину Борису Черкасскому и от него «честь приобретал». Как бы то ни было, но в намеках сказания все же проглядывается истина.  Юшка не затерялся среди многочисленной холопской дворни,а сделал карьеру при дворе боярина Черкасско вошел у него «в честь». При боярских дворах дети боярские такого ранга и происхождения служили обычно дворецкими, конюшими, воеводами в боярских городах.

После ареста Романовых и Черкасского их слуга Юрий Отрепьев, не желая разделить участь своих господ, постригся в монахи и взял имя Григорий. За пострижением последовали скитания по монастырям. Этот период жизни чернеца Григория Отрепьева стал предметом всевозможных легенд. Поздние летописи противоречат друг другу, едва только начинают перечислять обители, в которых побывал новоиспеченный монах. Современники не знали толком, где постригся Юшка Отрепьев. Автор «Нового летописца», близкий к Филарету Романову, откровенно признается, что Юшка «во младости пострижеся на Москве, не вем где». И даже Посольский приказ, расследовавший дело по свежим следам, не мог добиться истины. При Шуйском установили только, что постригал Юшку «с Вятки игумен Трифон». Обряд был совершен, как видно, в спешке на каком-нибудь монастырском подворье.

Посольский приказ был лучше всего осведомлен о столичном периоде жизни Григория. Имея под рукой множество свидетелей, приказ смог установить срок пребывания чернеца в кремлевском Чудове монастыре. Отепьев, значилось и посольской справке, был «в Чюдове мошастыре в дияконех з год». Это известие следует при­нять единственной достоверной хропологической вехой ранней биографии Отрепьева.

Если теперь обратиться к сказаниям современников, то увидим, какие любопытные метаморфозы претерпевали в них сведения о чудовском периоде жизни Отрепьева. Один из летописцев сообщал, будто Гришка «п ребываша и безмолствоваше в Чудове года два». Те же данные приводит поздняя «история о первом патриархе Ионе», оставленпая после 1652 года. Троицкий монах Авраам Палицын считал, что чернец Григорий два лета стоял на клиросе в Чудовском монастыре, а потом служил во дворе у патриарха более года. Тенденция приведенных свидетельств очевидна. Летописцы продлили срок пребывания Отрепьева в столичном монастыре с одного года до двух лет. Аналогичным образом современники описывали «житие» монаха Григория в провинциальных обителях. По свидетельству «Нового летописца», чернец Отрепьев жил год в Спасо-Ефимьеве монастыре и еще «двенадесять недель» в соседнем монастыре на Куксе. По словам другого летописца, Григорий прибыл «во обитель Живоначальные Троицы на Железный Борок, ко Иякову святому и в том монастыре постризается, и пребыша ту три лета». Летописец ошибся, назвав монастырь на Железном Борку Троицким. На самом деле то был монастырь Иоанна Предтечи. Ошибка выдает малую осведомленность авто­ра летописи.

Пребывание в провинциальных монастырях явилось в действительности лишь кратким эпизодом в жизни Григория Отрепьева. В посольской справке, составленной при Василии Шуйском, сообщалось без особых подроб­ностей о том, что «был он Гришка в черницах в Суздале в Спасском в Ефимьеве монастыре и в Галиче у Иоанна Предтечи и по иным монастырем...». Но в справке не сказано, сколько времени провел Отрепьев в провинци­альных монастырях. Заполнить этот пробел помогает осведомленный современник — автор «Повести 1626 го­да». Он категорически утверждает, что до водворения в столичном монастыре Григорий носил рясу очень не­долго. «По мало же времяни пострижения своего изыде той чернец во царствующий град Москву и тамо доиде пречистые обители архистратига Михаила». Если верно то, что пишет названный автор, значит, Отрепьев, не жи­тельствовал в провинциальных монастырях, а бегал по ним.

Приведенные факты позволяют установить главней­шие даты в жизни 0трельева. Чудовский монах отпра­вился в Литву в феврале 1602 года, после того как про­был год в Чудове монастыре. Следовательно, он обосно­вался в Чудове в начале 1601 года. Если верно, что Отрепьев прибыл в Москву «по мало времени» (вскоре) после своего пострижения, значит, он постригся в конце 1600 года. Именно в это время Борис Годунов разгромил заговор бояр Ромашовых и Черкасоких. Приведенные факты полностью подтверждают версию, согласно кото­рой Отрепьев принужден был уйти в монастырь в связи с гонениями на Ромаловых  ноябре 1600 года. В то вре­мя Отрепьеву было примерно двадцать лет. По понятиям XVI века молодые люди достигали совершеннолетия и поступали на службу в пятнадцать лет. Это значит, что до своего пострижения Григорий успел прослужить на боярских подворьях около пяти лет.

Р ОЖДЕНИЕ ИНТРИГИ

П о образному выражению В. О. Ключевского, Лжедмитрий «был только испечен в польской печьке, а заквашен в Москве». Царь Борис считал причиной всех бед боярскую интригу. По свидетельству царского телохранителя К. Буссоза, при первых же известиях об успехах самозванца Го­дунов сказал в лицо боярам, что это их рук дело и заду­мано оно, чтобы свергнуть его.

Известный исследователь Смуты С. Ф. Платонов воз­лагал ответственность на бояр Романовых и Черкасских. «...Подготовку самозванца,- писал он,- можно приписы­вать тем боярским домам, во дворах которых служивал Григорий Отрепьев». Но это не более чем гипотеза. От­сутствуют какие бы то ни было данные о непосредствен­ном участии Романовых в подготовке Лжедмитрия. И все же следует иметь в виду, что именно на службе у Рома­новых и Черкасских сформировались политические взгля­ды Юрия Отрепьева. Под влиянием Никитичей и их род­ни Юшка увидел в Борисе узурпатора и проникся нена­вистью к «незаконной» династии Годуновых.

Множество признаков указывает на то, что самозванческая интрига родилась не на подворье Романовых, а в стенах Чудова монастыря. В то время Отрепьев уже ли­шился покровительства могущественных бояр и мог рас­считывать только на свои силы. Авторы сказаний и повестей о Смутном времени утверждали, что именно в Чудове монастыре инок Григорий «начал в сердце своем помышляти, како бы ему достигнути царскова престола», и сам сатана «обещал ему царствующий град поручи». Составитель «Нового летописца» имел возможность бесе­довать с м.онахпми Чудова монастыря, хорошо знавшими черного дьякона Отрепьева. С их слов он записал следу­ющее: «Ото многих же чудовских старцев слышав, яко (чернец Григорий. ) смехотворно глаголаше стар­цев, яко „царь буду на Москве».

Кремлевский Чудов монастырь, расположенный под окнами царских теремов и правительственных учрежде­ний, давно оказался в водовороте политических страстей. Благочестивый царь Иван IV желчно бранил чудовских старцев за то, что они только по одежде иноки, а творят все, как миряне. Близость к высшим властям наложила особый отпечаток па жизнь чудовской братии. Как и в верхах, здесь царил раскол. Среди чудовской братии можно было встретить и знать и мелких дворян. Были среди них добровольные иноки. Но большинство надело монашеский клобук поневоле, потерпев катастрофу па житейском поприще. Вступив на порог Чудова монасты­ря, чернец Григорий вскоре же попал в компанию Варлаама Яцкого и Михаила Повадьина, которые в недавнем прошлом владели мелкими поместьями и несли службу как дети боярские. Как и Отрепьев, они принадлежали к числу противников выборной земской династии Годуновых.

Монахи, знавшие Отрепьева, рассказывали, будто в Чудове «окаянный Гришка многих людей вопрошаше о убиении царевича Дмитрия и проведаша накрепко». Од­нако можно догадаться, что Отрепьев знал об угличских событиях не только со слов чудовских монахов. В Угличе жили его близкие родственники.

Учитывая традиционную систему мышления, господ­ствовавшую в средние века, трудно представить, чтобы чернец, принятый в столичный монастырь «ради бедности и сиротства», дерзнул сам по себе выступить с претен­зиями на царскую корону. Скорее всего, он действовал по подсказке людей, остававшихся в тени.

В Польше Отрепьев наивно рассказал, как некий мо­нах узнал в нем царского сына по осанке и «героическо­му нраву». Безыскусность рассказа служит известной порукой его достоверности. Современники записали слу­хи о том, что монах, подучивший Отрепьева, бежал с ним в Литву и оставался там при нем.

Московские власти уже при Борисе объявили, что у «вора» Гришки Отрепьева «в совете» с самого начала были двое сообщников -Варлаам и Михаил (в других источниках _Мисаил)Повадьин. Из двух названных монахов Михаил был, кажется, ближе к Отрепьеву. Они вместе жительствовали в Чудовом монастыре, оба числились крылощапами. Вместо решили отправиться за рубеж. Варлаам, по его собственным сло­вам, лишь присоединился к ним.

Наибольшую осведомленность по поводу Михаила проявил автор «Сказания».Он один знал полное мирское имя Михаила —- Михаил Трофимович Повадьин, сын боярский из Серпейскп. Автор «Сказания» неколькими меткими штрихами рисует характер Михаила. Когда Отрепьев позвал его в севернрые украинские города, Михаил обрадовался, так как был «прост сой в разуме, не утвержден». Сказанное рассеивает миф, будто интригу мог затеять Мичаил. Чу-довский чернец оказался первым простаком, поверившим в Отрепьева и испытавшим па себе его гипнотическое влияние.

Варлаам был человеком совсем иного склада, чем Михаил. Его искусно составленный «Извет» свидетельствует об изощренном уме. Варлаам Яцкий, по его собствен­ным словам, постригся «в немощи». Отсюда можно за­ключить, что он был много старше двадцатилетнего От­репьева.

Несколько помещиков Яцких служили в Коломен­ском уезде, как и отец Юрия Отрепьева. Вообще члены этой семьи не отличались благонравным поведением. В коломенской десятке, где записан был Богдан Отрепь­ев, против имени двух Яцких значилась помета: «бегают в разбое».

Обстоятельства пострижения Варлаама Яцкого неиз­вестны. Во всяком случае, постригся он не в Москве, а в провинции. Как и другие монахи, Варлаам немало исхо­дил дорог, прежде чем осел в столице. Бродячие монахи были повсюду желанными гостями, поскольку от них лю­ди узнавали всякого рода новости, слухи н пр. Будучи человеком острого ума, Варлайм, по-видимому, первым оценил значение толков о чудесном спасении законного наследника Дмитрия, захвативших страну.

Бродячее духовенство не случайно стало средой, и ко­торой окончательно сформировалась самозванческая инт­рига. Монахи знали настроения народа и в то же время были вхожи в боярские дома. В своей челобитной Варлаам рассказывал, что познакомился с Михаилом в доме Ивана Ивановича Шуйского. В «Извете» царю Ва­силию Шуйскому Варлаам по понятным причинам на­звал лишь имя опального князя Ивана Шуйского, Кем были другие покровители Варлаама? Кто из них инспи­рировал интригу? Ответить на все эти вопросы невозможно. Ясно, что враждебная Борису знать готова была испробовать любые средства, чтобы покончить с выборной земской династией, Чернецы оказались подходящим орудием в их руках. Борис Годунов был опытным и про­зорливым политиком и его догадки насчет подлинных инициаторов интриги имели под собой достаточно осно­ваний.

Кремлевские монахи и недовольные царем бояре не предвидели последствий дела, которое они сами же и затеялти. Когда появление «Дмитрия» вызвало повсеместные восстания черни, они отшатнулись от него и поста­рались доказать свою преданность Борису. Рассказ Варлаама о том, что он впервые увидел Отрепьева на улице накануне отъезда в Литву и послед­ний назвался царевичем только в Брачиие у Вишневецкого, звучит как неловкая ложь. «Извет» Варлаама про­никнут страхом, ожиданием суровой расправы, а это как нельзя лучше подтверждает предположение, что именно Варлаам подсказал Отрепьеву его роль.

Слухи о чудесно спасшемся сыне Грозного захлестну­ли страну, и инициаторы авантюры рассчитывали ис­пользовать народную утопию в затеянной игре. Но они были столь далеки от народа, что их планы потерпели крушение при первых же попытках практического осу­ществления.

Когда Отрепьев пытался открыть свое «царское» имя сотоварищам по Чудову монастырю, те отвечали откро­венными издевательствами — «они же ему нлеваху и на ймех претворяху». В Москве претендент на трон не нашел ни сторонников, ни сильных покровителей. Отъезд его из столицы носил, по-видимому, вынужденный характер. Григория гнал из Москвы воцарившийся там голод, а также и страх разоблачения.

В своей челобитной Варлаам Яцкий старался убедить власти, будто он предпринял первую попытку изловить «вора» Отрепьева уже в Киево-Печорском монастыре. Но его рассказ не выдерживает критики. В книгах московского Разрядного приказа можно найти сведения о том, что в Киево-Печерском монастыре Отрепьев пытался открыть монахам свое «царское» имя, но потерпелел такую же неудачу, как и в московском Чу­довом монастыре. Чернец будто прикинулся больным и на духу произнался печерскому игимену,что он царский сын, «а ходит бутто и ыскусс, «с пострижеп, избогагочи, укрывался от царя Бориса...». Печерский игумен указал Отрепьеву и его спутникам на дверь.

В Киеве Отрепьев провел три недели в начале 1602 года. Будучи изгнанным из Печерского монасты­ря, бродячие монахи весной 1602 года отправились в ост­рог «до князя Василия Острожского». Князь Острожкский, подобно властям православного Печерского монастыря, не преследовал самозванца, по велел выгнать его за во­рота. С момента бегства Отрепьева из Чудова монастыря его жизнь представляла собой цепь унизительных неудач. Самозванец далеко но сразу приноровился к избранной им роли. Оказавшись в непривычном для него кругу польской аристократии, он часто терялся, казался слишком неповоротливым, при любом его движении «обнаруживалась тотчас вся его неловкость».           

Изгнанный из Острога самозванец нашел прибежище в Гоще. Лжедмитрий пе любил вспоминать о времени, проведенном в Остроге и Гоще. В беседе с Адамом Вишневецким он упомянул кратко и неопределенно, будто бежал к Острожскому и Хойскому и «молча там находил­ся». Совсем иначе излагали дело иезуиты, заинтересовав­шиеся делом «царевича». По их словам, «царевич» обра­щался за помощью к Острожскому-отцу, но тот якобы велел гайдукам вытолкать самозванца за ворота замка.

Два года спустя Острожский попытался уверить Го­дунова, а заодно и собственное правительство в том, что он ничего не знает о претенденте па царский трон. Сын Острожского Янунг был более откровенным в своих «объ­яснениях» с королем. В письме от 2 марта 1604 года он писал, что несколько лот знал москвитянина, который называет себя наследственным владетелем Московской земли: сначала он жил в монастыре отца в Дермане, за­тем у ариан — представителей одной из христианских сект, обосновавшейся в Польше. Письмо Януша Острож­ского не оставляет сомнения в том, что уже в Остроге и Дермане Отрепьев называл себя московским царевичем. Самозванцу надо было порвать нити с прошлым, и поэто­му он решил расстаться с двумя своими сообщниками, выступившими главными свидетелями в пользу его «цар­ского» происхождения. Побег в Гощу к арианам объяс­нялся также тем, что Отрепьев изверился в возможности получить помощь от православных магнатов и православ­ного духовенства Украины.

Покинув сотоварищей, Отрепьев, по словам Варлаама, скинул с себя иноческое платье и «учинился» миряни­ном. То был опрометчивый шаг. Монах-расстрига тотчас лишился куска хлеба. Иезуиты, интересовавшиеся первы­ми шагами самозванца в Литве, утверждали, что расстри­женный дьякон, оказавшись в Гоще, принужден был на первых порах прислуживать на кухне у пана Габриэля Хойского.

Гоща был центром секты ариан. По словам Януша Острожского, самозванец пристал к сектантам и стал от­правлять арианские обряды, чем снискал их благосклон­ность. В Гоще Отрепьев получил возможность брать уро­ки в арианской школе. По словам Варлаама, расстриженного дьякона учили «по-латынски и по-польски». Одним иэ учителей Отрепьева был русский монах Матвей Твердохлеб, известный проповедник арианства.

По свидетельству польских иезуитов, гощинские ариане снискали расположение «царевича» и даже «хотели совершенно обратить его в свою ересь, а потом, смотря по успеху, распространить ее и во всем Московском госу­дарстве». Те же иезуиты, не раз беседовавшие с Отрепье­вым на богословские темы, признали, что сектантам уда­лось отчасти заразить его ядом неверия. Отрепьев жил у еретиков в Гоще до марта — апреля 1603 года, а «после Велика дни из Гощи пропал». Имеются данные о том, что самозванец ездил в Запорожье и был с честью при­нят в отряде запорожского старшины Герасима Евангели­ка. Прозвище старшины указывает на принадлежность его к гощинской секте. Если приведенные данные досто­верны, то отсюда следует, что ариане помогли Отрепьеву наладить связи с их запорожскими единомышленниками. Когда начался московский поход, в авангарде армии Лжедмитрия I ш ел небольшой отряд казаков во главе с арианином Яном Бучинским. Этот последний стал ближайшим другом и советником самозванца до его послед­них дней.

Поддержка ариан упрочила материальное благополу­чие Отрепьева, пошатнувшееся после разрыва с право­славным духовенством, но нанесла его репутации огром­ный ущерб. Самозванец не предвидел всех последствий своего шага. В глазах русских людей «хороший царь» не мог исповедовать никакой иной религии, кроме правосла­вия. Московские власти, заслышав о переходе Отрепьева в арианскую веру, навеки заклеймили его как еретика.

После отъезда из Запорожской сечи ничто не мешало Отрепьеву вернуться в Гощу и продолжать обучение в арианских школах. Однако самозванец должен был ура­зуметь, что он не имеет никаких шансов занять царский троп, будучи еретиком. Столкнувшись в первый раз с необходимостью уладить свои отношения с православным духовенством, «царевич» решил искать покровительства у Адама Вишневецкого, ревностного сторонника право­славия. «Новый летописец» подробно рассказывает, как Отрепьев прикинулся тяжелобольным в имении Вишневецкого и на исповеди открыл священнику свое «цар­ское» происхождение. История «болезни» самозванца, впрочем, слишком легендарна. В отчете Вишневецкого королю никаких намеков на этот эпизод нет.

Вишневецкий признал «царевича» не потому, что по­верил его бессвязным и наивным басням. В затеянной игре у князя Адама были свои цели. Вишневецкие враж­довали с московским царем из-за земель. Приняв само­званца, князь Адам получил возможность оказать давле­ние на русское правительство.

В конце XVI века отец Адама князь Александр за­владел обширными украинскими землями по реке Суде в Заднепровье. Сейм закрепил за князем Александром его новые приобретения на правах собственности. Занятие территории, издавна тяготевшей к Чернигову, привело к пограничным столкновениям. Вишневецкие отстроили городок Лубны, а затем поставили слободу на Прилуцком городище. Адам Вишневецкий унаследовал от отца вмес­те с новоостроенными городками вражду с царем. Дело закончилось тем, что Борис в 1603 году велел сжечь спорные укрепления Прилуки и Снетино. Люди Вишневецкого оказали сопротивление. С обеих сторон были убитые и раненые.

Вооруженные стычки во владениях Вишневецкого могли привести к более широкому военному столкновению. Надежда на это и привела Отрельенв в Брачин. Са­мозванец рассчитывал, что Вишневецкий поможет ему втянуть в военные действия против России татар и запо­рожских казаков.

Борис Годунов обещал князю Адаму щедрую награду за выдачу «вора». Получив отказ, царь готов был при­бегнуть к силе. Опасаясь итого, Вишневецкий увез От­репьева подальше от границы, в Вишневец, где тот «летовал и зимовал».

В имении Адама Вишневецкого Отрепьев добился прочного успеха. Магнат велел оказывать московскому «царевичу» полагавшиеся ому по чину почести. По сви­детельству Варлаама, он «учинил его (Гришку. ) на колесницах и на конех и людно». Князь Адам имел репутацию авантюриста, бражника и безумца, но он был известен и как защитник православия. Признание со стороны Вишневецкого имело для Отрепьева неоцени­мое значение. Покровительство князя Адама сулило са­мозванцу большие выгоды, поскольку эта семья состояла в дальнем родстве с Иваном Грозным. После того как Вишневецкий признал безродного проходимца «своим» по родству с угасшей царской династией, самозванческая интрига вступила в новую фазу своего развития.

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: