Разжигатель войны ( warmonger )

ВЗРОСЛЕНИЕ.

Боб Марли (Bob Marley) сказал: «В этом светлом будущем ты не можешь забыть свое прошлое», - вот и я не смог. Я вырос в Бёрнаби (Burnaby), Британская Колумбия. В то время Бёрнаби был известен как самый большой пригород в Канаде. Какая охуенная претензия на славу! Мы жили на горе Бёрнаби. Наш город представлял собой сельское поселение с небольшими фермами, болотами, медведями и пумами, хотя находился всего в десяти милях от центра Ванкувера.

Я был обычным ребенком, имевшим старшего брата Джефа (Jef) и старшую сестру Карен (Karen). Воспитание Джефа и Карен порядком измотало моих родителей, думаю, поэтому они не обращали на меня особого внимания. Свои ранние годы я прожил, можно сказать, бесцельно, но когда мне исполнилось 8 лет, начали происходить события, повлиявшие на мою дальнейшую жизнь. Каждый вечер мы всей семьей смотрели по телевизору репортажи о войне во Вьетнаме. Я, как и многие, не избежал промывки мозгов, а потому доставал свой игрушечный автомат, присаживался перед экраном и стрелял во вьетконговцев.

Когда мне было 10 лет, у нас появился цветной телевизор, и картина вдруг стала гораздо отчетливей. Теперь прямо в нашей гостиной, в полном цвете возникали изображения солдат с кишками наружу и сжигавших себя монахов. Мы видели, как во время расовых беспорядков пылали кварталы в Уоттсе (Watts, район Лос-Анджелеса) и Детройте, и как сотни тысяч людей протестовали против войны на митингах в Вашингтоне. Все это произвело на меня глубокое впечатление.

 

РАЗЖИГАТЕЛЬ ВОЙНЫ (WARMONGER)

Мне было 8 лет

Я смотрел черно-белый телевизор

У меня был игрушечный автомат

Я целился в экран

И стрелял во вьетконговцев

Медали генералов сверкали

Они выглядели героями

Пока напалм лился дождем

 

Припев:

Разжигатель войны – не заставляй нас считать погибших

Разжигатель войны – лучше попусту растрачивай свою жизнь

Надеюсь, ты получишь то, что заслужил

Разжигатель войны - поможешь ли нам похоронить мертвых?

 

Когда мне исполнилось 10

У нас появился цветной телевизор

Он показывал, как жестяная тарелка

Может удерживать кишки солдата внутри тела

 

Он показывал, как горят монахи

Показывал разбомбленные деревни

Он показывал ненависть

Ежедневно в 6 часов вечера

 

Припев

 

Джо «Шитхед» Кейтли, «Prisoner Publishing»

Еще одним значимым для меня событием стала свадьба моей сестры Карен, состоявшаяся в 1965 году, когда мне было 9 лет. В тот вечер я влюбился в музыку. Пока гости танцевали и веселились, я не сводил глаз с барабанщика и повторял за ним ритм, стуча по соседнему стулу.

С тех пор я хотел барабанную установку. Чтобы я смог заработать на свою мечту, брат позволил мне выполнять часть его работы по доставке газет. За десять процентов от зарплаты Джефа я взял на себя самую тяжелую треть маршрута. (С тех пор Джеф стал великим профсоюзным деятелем и переговорщиком.) Наконец я накопил 125 долларов, половину от нужной мне суммы. Вторую половину я попросил у родителей.

Отец рвал и метал. «Хочешь стать барабанщиком? Черт возьми! В конце концов, ты станешь таким же конченым торчком, как Джин Крупа (Gene Krupa, американский барабанщик-виртуоз, звезда «свинговой эры»)». Я не знал, что такое «конченый торчок», а потому эта тирада не произвела на меня ни малейшего впечатления. Через пару дней, когда отец был на работе, моя дорогая мама отвезла меня в музыкальный магазин. Она добавила мне денег, и у меня появилась моя первая ударная установка. Начались уроки игры на барабанах, а затем и репетиции, которые в течение нескольких следующих лет едва не свели моих родителей с ума.

Вскоре после того, как я поступил в среднюю школу, мы с друзьями основали нашу первую группу. Скотт Флир (Scott Flear) и Кен Маклеод (Ken McLeod) были единственными моими знакомыми, кто имел гитары и усилители. Мы назвались «Lead Balloon» («Свинцовый воздушный шарик», может означать «полный провал») – имя, отлично подчеркивавшее, насколько мы были отстойны. Мы были такими ссыкунами, что попросту сбежали с нашего первого и единственного концерта.

К тому времени, когда мне исполнилось шестнадцать, основная часть будущей панк-сцены Ванкувера начала собираться вместе. Брайан Гобл (Brian Goble), Джерри Ханна (Gerry Hannah) и я дружили со второго класса, а Кен (Ken Montgomery) переехал в наш район, когда мне было одиннадцать. Мы с Брайаном много играли в хоккей. Я был грубым и неуклюжим защитником, казалось, что на скамейке штрафников я находился чаще, чем на площадке. Брайан был неплохим форвардом, но ему не хватало игровой дерзости. Еще я каждое лето играл в лакросс. Джерри был хиппарем-изгоем. Он носил длинные волосы и бакенбарды, за что его иногда выгоняли из школы. Джерри стал первым из нашего круга, кому удалось завести подружку. Кен был просто изгоем. У него были длинные волосы и паршивая одежда, а его семья заметно отличалась от наших – они были единственными американцами в нашем районе.

В пятнадцать лет Кен со своим приятелем Дэйвом Ногой (Dave Noga) на шесть месяцев сбежал из дома в Альберту. Там они соврали о своем возрасте и устроились работать в психушку. Когда Кен вернулся, мы заметили, что он изменился. Теперь он называл нас с Брайаном «зеваками» (rubbernecks), впрочем, так он именовал всех обычных ребят с короткими волосами (а у меня была самая короткая стрижка в школе). Кен стал употреблять психотропные вещества. Но, кроме всего прочего, он открыл нечто потрясающее – у Кена имелся эпохальный альбом «Paranoid» группы «Black Sabbath». Мы никогда не слышали ничего подобного.

Вскоре мы стали джемовать при каждом удобном случае. У нас был очень странный набор инструментов: требованиям рок-группы отвечали только барабаны. Зато ударных установок было целых две – моя и Кена. Брайан играл на аккордовом органе. (Если вы никогда не слышали эту штуку, я просто скажу вам, что это один из самых отвратно звучащих кусков дерьма.) Еще у Брайана была акустическая гитара с наполовину сломанным грифом, так что мы просто бренчали на трех оставшихся струнах. Когда мы собирались у Джерри, он играл на органе, на котором его сверхрелигиозная матушка репетировала перед выступлениями в церкви. У нас не было усилителей, так что барабаны заглушали все остальное. Ни у кого из нас не было и машины, поэтому мы постоянно таскали наши ударные установки вверх и вниз по горе.

Наши репетиции настолько сводили с ума моего отца, что он сделал отдельный рубильник для моей комнаты. Когда мы окончательно доставали его, он просто отключал нам электричество и орал во всю глотку: «Черт возьми, Джо! Я не слышу собственных мыслей!» Для нас это служило сигналом того, что мы находимся на верном пути.

Какое-то время мы репетировали у Брайана на заднем дворе. Помню, как мы играли там «пыточную» версию «Sweet Leaf» «Black Sabbath». Обычно эти репетиции заканчивались тем, что появлялся отец Брайана и умолял нас прекратить, потому что шум мешал курицам нести яйца. Какие, нафиг, курицы, когда мы пытались создавать историю рок-н-ролла. Затем мы обосновались в гараже у Кена, но его отец постоянно орал: «Кенни, что за гребаный шум? Почему бы тебе не заняться чем-нибудь стоящим, например, торговлей? Вы ничего не добьетесь с этим музыкальным дерьмом!» Таким образом, оставался только дом Джерри, но мы могли приходить к нему, лишь когда его мама была в церкви или на работе в госпитале. Как только это случалось, Джерри доставал массивный кальян и начинался безумный джем.

Через некоторое время нам удалось раздобыть усилитель «Ace Tone» и электрогитару. Мы подключили орган, гитару и микрофон к этому бедному, беззащитному усилку и максимально исказили звук. Джерри, ставший нашим вокалистом, жил возле главной дороги к Университету Саймона Фрейзера (Simon Fraser University), который был построен на вершине горы Бёрнаби в 1965 году. В жаркий летний день, когда слушатели УСФ спускались и поднимались по холму, начиналось настоящее веселье. Студенты всегда выглядели крайне озадаченными, когда наша чудовищная музыка вырывалась из окон наружу. А внутри дома Джерри корчился на полу и вопил: «Гори в аду! Гори в аду!»

Примерно в это же время, в 1971 году, правительство США объявило, что планирует провести серию ядерных взрывов на острове Амчитка (Amchitka), входящем в цепь Алеутских островов у оконечности Аляски. Члены организации «Гринпис», основанной в Канаде несколькими годами ранее, начали раздавать листовки, призывая людей приехать к американскому консульству в Ванкувере и выступить против этих испытаний. Активисты-экологи также обратились к местным школьникам, предложив им день за днем пикетировать консульство США. Ежедневно старшеклассники со всего Большого Ванкувера маршировали и пели под окнами американцев. Это был тотальный протест. Когда наступил наш день, около 300 учеников из школ Бёрнаби Норт и Кенсингтон Хай покинули свои классы и направились в центр города. Мы шли мимо других школ Бёрнаби и Восточного Ванкувера и кричали детям, чтобы они присоединялись к нам. К тому времени, как мы прибыли к консульству, нас было 1500 человек. Самым удивительным для нас стало то, что демонстрацию возглавил Кен Монтгомери, без устали бивший в принесенный им из дома басовый барабан.

На следующий день актер Джон «Герцог» Уэйн (John «The Duke» Wayne) случайно оказался в нашем городе, по пути на рыбалку где-то в глуши Британской Колумбии. Он заехал на местную радиостанцию, чтобы дать интервью откровенно лживому, правонастроенному ведущему Пэту Бернсу (Pat Burns). Когда Бернс спросил Уэйна, что он думает обо всех этих ванкуверских школьниках, посмевших высказать собственное мнение, «Герцог» ответил: «Я считаю, что этим проклятым канадцам следует заняться своими чертовыми делами!» Это было возмутительно и в то же время смешно, однако лично для меня главным событием дня стала статья о прошедшей демонстрации, опубликованная в «Vancouver Sun». Мой отец был одержим чтением «Sun» и начинал ругать разносчика газет, если он опаздывал хотя бы на пять минут. В тот день я вернулся домой раньше отца, и представьте себе мою панику, когда я обнаружил на первой полосе «Sun» фотографию, запечатлевшую Кена и меня во главе этого гребаного марша! Я не сказал родителям, что прогулял школу, и в тот момент мне подумалось, что именно сегодня, в возрасте 15-ти лет я закончу свое земное существование. Не придумав ничего лучше, я спрятал газету в шкафу. Вы бы слышали, как той ночью мой отец сквозь сон ворчал и ворчал о своей пропавшей газете. Как же мало он знал!

Благодаря этой демонстрации я заинтересовался политикой. Как сказал Джон Синклер (John Sinclair, американский поэт, активист леворадикальной «Партии белых пантер» и менеджер группы «MC 5»): «Вы должны решить, являетесь ли вы частью проблемы или частью ее решения». Еще одной вещью, которая изменила мой взгляд на мир, стала поездка на Ямайку. Мой брат Джеф уехал туда, чтобы в маленьком городке обучать старшеклассников строительному делу, и летом 73-го мы с родителями прилетели к нему в гости. Для меня это был культурный шок. Ямайка – во многих отношениях замечательная страна, но больше всего меня потрясла местная музыка. До этого я никогда не слышал регги и не имел ни малейшего представления о растафарианской культуре. Регги зацепило меня, и брат снабдил меня кучей записей, наподобие саундтрека к фильму «The Harder They Come» (культовый ямайский фильм 1972 года, у нас известен как «Тернистый путь»). Тогда я и не подозревал, что буквально через пару лет произойдет слияние регги и панк-рока.

Заканчивая школу, я уже знал, что буду делать дальше: мне хотелось поступить в Университет Саймона Фрейзера и стать юристом. Не скользким корпоративным пройдохой, искажающим правду ради собственной выгоды, а честным принципиальным законником, адвокатом по гражданским правам, таким как Уильям Канстлер (William Kunstler), который защищал «Чикагскую семерку» (подсудимые по делу о протестах во время съезда Демократической партии США в Чикаго в августе 1968 г.). УСФ привлекал меня не только близостью к дому (я знал каждый дюйм горы Бёрнаби), но и тем, что в начале семидесятых местный студгородок стал пристанищем для радикально настроенных молодых людей. Я хотел быть одним из них.

Летом 1974 года я работал на лесопилке, снимая с конвейера фрезерованные доски 2х4 и 2х6 дюйма. Затем отец устроил меня в «Osborne Propellers», где он сам трудился механиком. Я люблю папу, но работать вместе с ним было довольно тяжело. Он всегда был неимоверно вспыльчив, эту черту характера он унаследовал от своего отца – английского продавца и шахтера из Йоркшира (Yorkshire), считавшегося в собственной семье паршивой овцой. К счастью, мамино наследство уравновесило мою натуру – от нее и ее семьи финских эмигрантов, состоявших в радикальном «Союзе рыбаков» (Fisherman's Protective Union, профсоюз рыбаков и политическая партия Ньюфаундленда), мне досталась изрядная доля сострадания к ближнему.

На следующий день после поступления в УСФ я купил свою первую гитару в ломбарде «San Francisco» на Гастингс-стрит (Hastings Street). Всю осень я гораздо усерднее учился играть на новом для себя инструменте, нежели посещал лекции. Я часто бывал в студенческом пабе и на университетской радиостанции, и у меня сложилось впечатление, что радикалы, столь привлекавшие меня в УСФ, либо покинули это место, либо плотно залегли на дно. Я бросил учебу через четыре месяца – так закончилась моя карьера юриста.

Первые несколько месяцев 1975 года я без дела слонялся по дому моих родителей. Затем Джерри Ханна заговорил о переезде из города в сельскую местность. Брайан, Кен и я были ошеломлены.

«Какого хрена рок-группе делать в деревне?» - вопрошали мы.

У Джерри имелся ответ на этот вопрос: «Мы все будем играть на акустических инструментах, протестуя таким образом против действий злобной гидроэнергетической корпорации Британской Колумбии, затапливающей долины ради лишнего киловатта электроэнергии. Обратно к корням, чуваки!»

 Джерри начал регулярно просматривать ванкуверский альтернативный еженедельник «Georgia Straight», ища место, куда мы могли бы отправиться. Вскоре нам пришло известие от какой-то коммуны (помните, это было задолго до панк-рока!), что сорок акров (16,1874 га) их фермы вблизи Ламби (Lumby), в глубинке Британской Колумбии, будут предоставлены под сквот.

Я и «Быстрый» Эдди (Fast Eddie), еще один колоритный персонаж из северного Бёрнаби, выступили в авангарде. До места мы добрались автостопом. Если вы никогда не бывали в маленьком лесном городке в Британской Колумбии, то не многое потеряли. Первое, что вы видели, въезжая в Ламби, это тысячи и тысячи мертвых деревьев, местные жутко гордились этим долбаным «кладбищем».

Ферма находилась в четырех милях от города, на горе Купер (Cooper Mountain). Две хижины и ни водопровода, ни электричества. Мы с Эдди заселились первыми, а вскоре к нам присоединились Брайан, Кен, Джерри и Брюс Коулман (Bruce Coleman), еще один наш приятель. Эти парни бросили школу незадолго до ее окончания и все ради этого идиллического рая (чертовски умно). Лучшей вещью на ферме был туалет во дворе: вы могли не закрывать дверь и, делая свои дела, наслаждаться панорамой окружающих гор. Иногда, когда я заседал по-большому, Джерри подталкивал сортир своим грузовичком, не переставая при этом давить на клаксон.

Мы походили на юных хиппи, и по мере того, как наша компания знакомилась с горожанами, мы становились все менее популярны среди местных. В Ламби было два полицейских. Начальник полиции, который был понижен до своей должности за то, что запинал до смерти шестидесятилетнего индейца, и второй коп, которого мы прозвали Карл «Корова» (Carl «The Cow») за невероятное сходство с как-то встретившимся нам парнокопытным. Я нашел в словаре статью «захолустный городок», там была фотография Ламби.

Самое худшее, что тем летом пивоварни Британской Колумбии бастовали. Во всей провинции было не найти и капли приличного пива. Все были в отчаянии. Всякий раз, когда до народа доходили слухи о редкой поставке пива из Альберты, в винном магазине выстраивалась огромная очередь. Дошло до того, что люди стали покупать американское пиво. Я же сказал, они были в полном отчаянии.

Когда забастовка пивоваров была в самом разгаре, кто-то угнал единственный прибывший в наши края более чем за месяц грузовик с пивом. Через день или два после этого на гору Купер с ревом въехала полицейская машина. Прибывший в ней Карл «Корова» с выражением крайнего удовлетворения на своем бычьем лице принялся орать на нас: «ОК! Давайте-ка на чистоту! Где этот пивной грузовик?»

В ответ мы лишь недоуменно смотрели на него и дружно чесали в затылке, отчего Карл пришел в бешенство. Он припер нас к стенке известием о том, что в день кражи кто-то видел в городе грузовик Джерри. Тогда мы предложили полицейскому пройти в гараж, где разбитый в хлам грузовик Джерри стоял на приколе уже больше недели. Окончательно выйдя из себя, Карл запрыгнул обратно в патрульную машину и умчался прочь. Отличная работа полиции. (Именно Карл вдохновил меня на написание песни «D.O.A.» «Royal Police» («Королевская полиция»).)

После трех месяцев постоянных конфликтов с местными жителями, угрожавшими поколотить нас и уничтожить всю нашу аппаратуру (к тому моменту мы послали Джерри со всей его акустической фигней и арендовали несколько нормальных усилителей), нас выселили. Мы оказались на улице, потому что какой-то реальный хиппи арендовал ферму на законных основаниях. Вот дерьмо! Только представьте себе!

Мы решили переехать дальше в горы Монаши (Monashee Mountains), в крошечный городок Черривилль (Cherryville). Все его достопримечательности ограничивались сельским магазином, залом для общих собраний и мостом. Но дом, который мы арендовали в пяти милях от Черривилля, был огромен, в нем было электричество и вода, и мы могли издавать столько шума, сколько способна была произвести наша отвратительная рок-группа. Никто из нас не работал, но я и Джерри получали пособия по безработице. Теперь у нас было много времени для репетиций.

Наш первый концерт состоялся на поминках в общественном зале Черривилля. В то время наша группа называлась «The Resurrection» («Воскрешение»), видимо, поэтому нас и наняли. Поминали лесоруба, раздавленного деревом, и на мероприятии присутствовали все его родственники: дяди, тети, бабушки и т. п. Всего около сотни человек.

Первыми на сцену вышли «Foise Family Band». Этот коллектив включал в себя всю гребаную семейку Фойс, от деда на скрипке до маленького пацаненка на барабанах. Следующими были мы. «The Resurrection» исполнили песню «Beatles», песню «Black Sabbath» и еще пару номеров. Аудитория безмолвствовала, не веря своим ушам. Раздались одинокие аплодисменты, но это был наш друг Дерек (Derek), мастер по ремонту гитар, впрочем, спохватившись, он тут же перестал хлопать. После четвертой песни нас попросили закончить концерт. В довершение всего выступавшая после «The Resurrection» группа «The Cherryvillains» произвела настоящий фурор. Вот такое вот, блять, первое шоу!

В следующие несколько месяцев мы продолжали давать концерты, что вызвало недовольство полиции и местных жителей, которые просто не понимали нас. Однажды ночью на наш дом напала кучка пьяных деревенщин. Мы завели бензопилу, чтобы прогнать их, и я практически уверен, что немало из нападавших отступали, наложив в штаны.

За осенью пришла зима, и стало очень, очень холодно. Сначала у нас кончились деньги, потом дрова. Однажды вечером мы пили и курили в отеле Ламби, и когда нас выставили оттуда, я был слишком пьян, чтобы ехать двадцать миль (32 км) на машине обратно в Черривилль. Я просто уснул на пороге отеля. Около пяти утра я проснулся, чувствуя себя как эскимо. На мне было старое потрепанное пальто, а на земле лежало около фута (30,5 см) снега. В кармане было 11 центов. Вот и все – я был по горло сыт этой экологически чистой местностью. Поэтому я решил автостопом вернуться в Ванкувер.

До дома было 250 миль (400 км). Обычно на то, чтобы преодолеть это расстояние требовалось три-четыре пересадки и примерно десять часов. В тот морозный январь я потратил полтора дня и сменил 11 вонючих попуток, столько же, сколько центов было у меня в кармане. Одна ухоженная молодая пара высадила меня в чистом поле после того, как я сказал им, что являюсь атеистом. Из другой машины я вылез, когда ее пассажиры стали называть меня сатанистом: «Лучше быть царем в аду, чем рабом на небесах!»

Вскоре после этого остальная часть банды также вернулась в северный Бёрнаби. Брайан, Кен, Джерри и я сняли большой дом и продолжали репетировать. Мы выступили в нескольких средних школах Ванкувера под именем «Stone Crazy». Когда домовладелец выставил нас, мы перебрались в пригород, в местечко под названием Кокуитлам (Coquitlam).

 

«Stone C razy» (слева направо: Брэд Кент, Брайан Гобл, Джо Кейтли,

Кен Монтгомери), 1976.

 

Чтобы как-то сводить концы с концами, мы вчетвером пошли работать в «Royal City Foods», компанию по производству пищевых продуктов. Они нанимали всех без разбора. Брэд Кент (Brad Kent), рок-н-рольщик из южного Бёрнаби, с которым мы познакомились в Черривилле и который впоследствии станет нашим лидер-гитаристом, тоже работал в «Royal City». Развлекаясь Брэд бросал свои окурки в чан с черникой. Кен трудился в цехе, где делали кукурузу со сливками. Обычная работа - в назначенное время он должен был засыпать в бак определенные ингредиенты: 100-фунтовый (45 кг) мешок кукурузного крахмала, 50-фунтовый мешок сахара и так далее. Однажды, вернувшись с вечерней смены, Кен сказал: «Эй, парни. Знаете чего. Я отлил в чан с этой самой кукурузой со сливками!» Как я уже сказал, в «Royal City» нанимали кого угодно. С тех пор я не съел ни банки этой консервированной хрени.

Наконец «Stone Crazy» получили свои первые оплачиваемые концерты – четыре шоу в отеле «Grasslands Motor Inn» в Мерритте (Merritt), Британская Колумбия, с королевским гонораром в 125 долларов за вечер. К этому моменту состав группы изменился. К нашей привычной четверке (Кен, Брайан, Джерри и я) прибавился новый гитарист Саймон Вернер (Simon Werner). Саймон был родом из Британии и, хоть и прожил какое-то время в Канаде, не утратил чисто английского чувства юмора. Мы отправились в Мерритт на мой двадцать первый день рождения, 3 июня 1977 года. Это еще один из тех городов, где первое, что вы видите, это груды мертвых деревьев. Во время саундчека менеджер «Grasslands» «Большой» Джо потребовал, чтобы «Stone Crazy» исполнили какую-нибудь песню Стива Миллера (Steve Miller, американский гитарист, создатель «The Steve Miller Band») и мы коряво сыграли «Rock ’N Me» («Keep On A Rockin’ Me, Baby»). Не могу сказать, что менеджер был впечатлен.

Вскоре наступил вечер, и «Stone Crazy» вышли на сцену для первого из четырех сетов. Сейчас я уже и не вспомню, когда именно нас начали освистывать. Дайте-ка подумать… после первой или второй нашей песни? Отличное начало! «Большой» Джо, этот тошнотворный мудаковатый босс, пришел за кулисы и начал угрожать нам, требуя, чтобы мы исправили положение. Но второе выступление оказалось еще хуже. Наш сет-лист, наряду с заезженными рок-стандартами того времени, включал кавер-версию «Beat On The Brat» «Ramones» и первую написанную мной песню «Disco Sucks». Эти «бриллианты» громыхнули как ракеты «Скад». Затем мы заиграли «Paranoid». Когда группа добралась до гитарного соло, я потянулся к своему усилителю «Marshall» и врубил громкость на максимум. Как только песня закончилась, на сцену выскочили два здоровенных дровосека, принявшиеся вопить: «Убавьте звук или мы разнесем аппаратуру!» Я тактично предложил им отъебаться. В ответ один из дровосеков с пеной у рта стал орать: «Убавь или мы срубим тебя как Дугласову пихту (род хвойных деревьев)!» Несмотря на это, мы все-таки сумели закончить наш сет под дружное улюлюканье и свист зрителей.

К несчастью, из-за всех этих переживаний у меня слегка поехала «крыша». Я вернулся на сцену и схватил микрофон. «Проблема в вас, люди. У вас просто нет яиц, чтобы принять такую музыку!» - прокричал я. Когда я уходил, один из лесорубов в зале громко пообещал: «Я использую твои яйца как подставки для книг, приятель!» За кулисами остальные участники группы накинулись на меня: «Джо, ты совсем ебанулся? Из-за тебя нас убьют!»

Тем же вечером «Большой» Джо уволил нас. Когда я возразил, что у «Stone Crazy» контракт на четыре выступления, он рассмеялся мне в лицо и швырнул в меня тридцать баксов. Дерьмо! Это не покрывало даже наших затрат на бензин, не говоря уже об аренде фургона. На следующий день, когда нас вышвырнули из отеля, Джо пришел попрощаться. «Я буду хорошим парнем, - сказал он. – За вчерашнюю еду можете заплатить только половину». Черт возьми! На хуй «Большого» Джо и на хуй Меррит! На обратном пути в Ванкувер мы остановились на высоком горном перевале, чтобы поговорить о случившемся. Кто-то из нас произнес: «Эта рок-н-ролльная поездка вышла не такой веселой, как предполагалось». Остальные вынуждены были согласиться. Затем Саймон предложил: «Может быть нам стоит стать панк-группой».

Саймон попал в самую точку. Это была крутая идея.

 

«Stone C razy» (слева направо: Джо Кейтли, Брайан Гобл, Кен Монтгомери, Брэд Кент), 1976.

 

Выпуск «The Georgia Straight», посвященный панк-року, 27 октября 1977 года.

 

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: