Исследовательские и коллекторские программы

В свете изложенного рационально выделять в составе науки две группы программ, функционально отличающихся друг от друга. Программы первой группы задают способы получения знаний, т. е. собственно исследовательскую деятельность. Мы будем называть их в дальнейшем исследовательскими программами. Программы второй группы – это программы отбора, организации и систематизации знаний, о которых уже шла речь выше. Для краткости мы будем называть эти программы коллекторскими (от латинского collector – собиратель). Строгое различение выделенных групп иногда может вызвать затруднения, ибо они тесно связаны и не существуют друг без друга.

Исследовательские программы – это методы и средства получения знания. Сюда относятся вербализованные инструкции, задающие методику проведения исследований, образцы решённых задач, описания экспериментов, приборы и многое другое. Говоря о приборах, мы имеем в виду не просто некоторые вещи сами по себе, но вещи, тесно связанные с определёнными программами их применения в научном познании. Микроскоп можно при необходимости использовать для забивания гвоздя, но очевидно, что это противоречит его существованию в качестве микроскопа. К исследовательским программам следует отнести методы измерения тех или иных параметров, а также методы расчёта, т. е. в том числе и символические выражения типа второго закона Ньютона или закона Кулона. Строго говоря, любые акты получения и обоснования знания, воспроизводимые на уровне эстафет или на уровне описаний, – это исследовательские программы.

Что собой представляют коллекторские программы? Надо сразу сказать, что эта область гораздо меньше изучена, чем первая. Прежде всего сюда следует отнести образцы или вербальные указания, показывающие, что и о чем мы хотим знать, какова наша избирательность по отношению к знаниям. Это могут быть указания на объект изучения, с которыми традиционно связаны попытки определения предмета тех или иных научных дисциплин. Это могут быть образцы задач или вопросов, которые ставит учёный. Методы решения задач – это программа исследовательская. Сами задачи – коллекторская.

Сразу бросается в глаза, что речь идёт не об одной, а о двух программах, хотя на уровне образцов они могут и совпадать. Одно дело указание объекта исследования, другое – перечень задач. Очевидно, что один и тот же объект можно изучать, формулируя разные задачи, а вопросы одного и того же типа можно ставить относительно разных объектов. Указание объекта мы будем называть программой референции, ибо она определяет, к чему именно относится знание, т. е. его референцию. Вопросы или задачи входят в состав программы проблематизации. На уровне интуиции хотелось бы связать перечень вопросов не с коллекторской, а с исследовательской программой, но надо иметь в виду, что наличие вопроса ещё вовсе не означает возможность каких-либо реальных исследовательских процедур. Кроме того, отбор и систематизация знания с необходимостью предполагает фиксацию того, что именно нас интересует.

Вот конкретный пример коллекторской программы, взятый из курса полевой геоботаники. «При описании рек указываются: а) границы участка и длина его, площадь водосбора, основные притоки; б) характер долины и расчленение склонов, ширина, высота и крутизна склонов коренного берега и террас; в) ширина поймы (наибольшая, наименьшая и преобладающая), характер её поверхности (гривы и изрезанность старицами, озёрами, протоками), заболоченность, глубина залегания грунтовых вод, характер угодий, расположенных в пойме, характер почво-грунтов и растительность поймы, а также ширина разлива реки, сроки и глубина затопления во время обычного, наименьшего и исключительно высокого половодья (ширина разливов устанавливается по меткам высоких вод или по опросным данным)ѕ». Аналогичный перечень продолжается и дальше, но и приведённого отрывка вполне достаточно, чтобы понять о чем идёт речь.

Перед нами вербализованная коллекторская программа, представляющая собой список вопросов, на которые мы должны ответить при описании реки. Это своеобразная научная анкета, задающая и класс изучаемых объектов, и соответствующую проблематизацию. Характерно, что нигде, за исключением одного случая, не указано, как именно следует получать требуемые знания: как определить площадь водосбора, крутизну склонов, глубину залегания грунтовых вод Вероятно, предполагается, что специалист владеет соответствующими методами. Только в одном месте, когда речь идёт о ширине разливов, в текст вкраплены элементы исследовательской программы: «ширина разливов устанавливается по меткам высоких вод или по опросным данным».

Но коллекторские программы далеко не всегда вербализуются. Можно сказать, что любое знание как бы побочным образом функционирует и в качестве неявной коллекторской программы, имплицитно задавая образец продукта, к получению которого надо стремиться, а следовательно, и образец референции, и возможную постановку задачи. На последнем стоит специально остановиться. Чем больше мы знаем, чем разнообразнее мир образцов знания, тем больше вопросов мы способны сформулировать. Так, например, знание формы и размеров окружающих нас предметов ещё в глубокой древности породило вопрос о форме и размерах Земли. Знание расстояний между земными ориентирами позволило поставить вопрос о расстоянии до Луны и до звёзд. Аналогичным образом от описания человеческой производственной деятельности человек в своём историческом развитии переходил к проблемам сотворения Мира.

Ну как не вспомнить здесь высказывание В. Гейзенберга о традиционности тех проблем, которые мы ставим и решаем! «Бросая ретроспективный взгляд на историю, – писал он, – мы видим, что наша свобода в выборе проблем, похоже, очень невелика. Мы привязаны к движению нашей истории, наша жизнь есть частица этого движения, а наша свобода выбора ограничена, по-видимому, волей решать, хотим мы или не хотим участвовать в развитии, которое совершается в нашей современности независимо от того, вносим ли мы в него какой-то свой вклад или нет». Здесь подчёркнута не только традиционность решаемых нами проблем, но и объективный, надличностный характер науки в целом.

В одной из работ известного французского лингвиста Гюстава Гийома сформулирован тезис, который может претендовать на роль фундаментального принципа теории познания: «Наука основана на интуитивном понимании того, что видимый мир говорит о скрытых вещах, которые он отражает, но на которые не похож». И действительно, мы ведь почти никогда не удовлетворены уровнем наших знаний, мы постоянно предполагаем, что за тем, что освоено, скрывается ещё что-то. Что же именно?

Можно сказать, что вся история философии, начиная с Платона и Демокрита, пытается ответить на этот вопрос: что представляет собой мир «скрытых вещей», к познанию которого мы стремимся? Для Демокрита за «видимым миром» срываются атомы и пустота, для Платона – мир объективных идей. Иными словами, для того, чтобы объяснить познание в его постоянном стремлении перейти границу уже освоенного, мы и сам познаваемый мир пытаемся представить как некоторую двухэтажную конструкцию, состоящую из непосредственно данных и скрытых вещей. Но можно выбрать и другой путь. «Скрытый мир» Гийома – это мир нашего неявного осознания проблем, это тот же самый мир уже накопленных знаний, но в роли задающего традицию образца. Иными словами, этот «скрытый мир» мы несём в самих себе, это мир наших коллекторских программ, это мы сами или, точнее, это мир нашей Культуры.

Однако коллекторские программы задают не только критерии отбора знаний, но и образцы их систематизации. «Современная форма научных статей, – пишет известный современный физик Г. Бонди, – представляет собой некоторую разновидность смирительной рубашки». Что он имеет в виду? А то, вероятно, что при написании статей учёный вынужден следовать определённым канонам, соблюдать некоторые достаточно жёсткие правила. Но эти правила нигде полностью не записаны, речь может идти только о силе воздействия непосредственных образцов, о неявном знании. Посмотрите и сравните друг с другом рефераты кандидатских или докторских диссертаций. Они различны по содержанию, но написаны по одной и той же схеме. Можно подумать, что они следуют какой-то официальной инструкции, однако такой инструкции не существует.

Все сказанное относится, несомненно, не только к статьям или рефератам, но в такой же степени к лекционным курсам, учебникам, монографиям. Здесь мы тоже встречаем постоянное воспроизведение одних и тех же схем и принципов организации материала иногда на протяжении многих лет. На интересный пример такого рода указывает американский специалист по термодинамике М. Трайбус: «С того времени, когда Рудольф Клаузиус написал свою книгу „Механическая теория теплоты“ѕ почти все учебники по термодинамике для инженеров пишутся по одному образцу. Конечно, за прошедший век интересы изменились и состоят не в изучении паровых машин, однако и сейчас, читая книгу Клаузиуса, нельзя сказать, что она устарела».

Выше мы уже отмечали, что географическую карту или классификацию можно рассматривать как определённым образом организованный набор ячеек памяти. Но нечто аналогичное демонстрирует нам и оглавление любой монографии или учебного курса: отдельные разделы – это тоже ячейки памяти, в которые мы вносим определённую информацию. Способы организации таких ячеек достаточно многообразны, но довольно часто в основе лежит следующий принцип: задаётся некоторая общая картина изучаемой действительности, и ячейки памяти ставятся в соответствие отдельным элементам этой картины.

Не претендуя на полноту, укажем хотя бы некоторые из таких способов организации: 1) Графический способ. Он состоит в том, что строится графическое изображение объекта, и отдельные его элементы становятся ячейками памяти для записи дополнительной информации. Можно, например, начертить план дома или квартиры и проставить затем на чертеже соответствующие размеры. Географическая карта демонстрирует именно такой способ организации; 2) Классификационный способ: множество изучаемых объектов при соблюдении определённых правил разбивается на подмножества, и знания строятся относительно каждого из таких подмножеств. Можно встретить немало солидных сводок или учебных курсов с именно такой организацией ячеек памяти. Перелистайте для примера хотя бы какой-нибудь курс описательной минералогии; 3) Аналитический способ организации. Он состоит в том, что изучаемый объект разделяется на части или подсистемы, и знания группируются соответствующим образом. Так построены, например, курсы анатомии животных или растений. Географическое районирование тоже может лежать в основе аналитического способа организации памяти; 4) Дисциплинарный способ. Он основан на том, что один и тот же объект можно описывать с точки зрения разных научных дисциплин. Например, строя курс океанологии, можно говорить о физике океана, о химических свойствах морской воды, о биологии океана и т. п.; 5) Категориальный способ. При описании любых объектов наши знания можно группировать по категориальному принципу, т. е. как знания о свойствах, о строении, о видах и разновидностях, о происхождении и развитии. В основе лежит некоторое категориальное, т. е. максимально общее представление о действительности.

Приведённый перечень далеко не полон и не претендует на то, чтобы быть классификацией. Перечисленные способы организации знания сплошь и рядом не исключают друг друга, ибо выделены по разным основаниям. Так, например, графический способ чаще всего является и аналитическим. В реальном познании мы, как правило, имеем дело с различными и иногда достаточно сложными комбинациями всех способов такого рода, что, разумеется, не исключает и их изолированного рассмотрения. Любой учебный курс демонстрирует нам набор определённым образом организованных ячеек памяти, что позволяет в большинстве случаев и ставить вопросы, и вписывать в общую систему вновь получаемые знания. При этом, разумеется, необходимы и исследовательские программы.

Традиции, таким образом, управляют не только непосредственным ходом научного исследования. Не в меньшей степени они определяют и характер наших задач и форму фиксации полученных результатов, т. е. принципы организации и систематизации знания. И образцы – это не только образцы постановки эксперимента или решения задач, но и образцы продуктов научной деятельности. Сказав это последнее, мы тем самым зафиксировали ещё одну особенность неявных коллекторских программ по сравнению с исследовательскими. Механизм их жизни иной, ибо они заданы не образцами самой деятельности, а образцами её продуктов. О различиях такого рода мы уже говорили во второй главе.

Эстафетная модель науки

Мы будем рассматривать науку как социальный куматоид, представляющий собой постоянную реализацию двух типов программ: исследовательских и коллекторских. Эти программы частично вербализованы, но в основной своей массе существуют на уровне эстафет. Они тесно связаны и постоянно взаимодействуют друг с другом. В составе коллекторских программ, как было показано выше, можно дополнительно выделить программы референции, проблематизации и программы систематизации знания. Что все это даёт по сравнению с моделью Т.Куна? Прежде всего то, что наука сразу предстаёт перед нами как очень динамичная открытая система, а отдельный учёный – приобретает относительную свободу выбора. Рассмотрим это несколько более подробно.

Представим себе, что мы работаем в некоторой коллекторской программе, определяющей, что мы хотим знать и о чем именно. В этом случае мы свободны в выборе методов и можем заимствовать их из других областей науки. Биолог при этом остаётся биологом, а почвовед почвоведом, хотя они широко используют методы физики или химии. Границы научной дисциплины задают здесь не методы, а коллекторская программа, точнее, программа референции. Поэтому в довольно широких пределах учёный свободен и в выборе задач. Очевидно, что изучая разные объекты, можно ставить сходные задачи, что и открывает возможности заимствования. Например, проблема эволюции активно проникала, начиная с XIX века, во все области науки, отнюдь не разрушая границы научных дисциплин. Иначе говоря, учёный приобретает некоторую свободу и в выборе отдельных элементов коллекторской программы. Это относится не только к вопросам, но и к способам систематизации знания. Границы науки определяются прежде всего тем, о чем именно мы строим знание, т. е. программами референции. Кстати, возможны ситуации, когда коллекторская программа требует систематизации методов исследования, т. е. систематизации исследовательских программ. В этом случае границы научной дисциплины будут определяться характером задач и методами их решения.

Выделение исследовательских и коллекторских программ и признание их многообразия приводит к тому, что куновская парадигма в рамках новой модели как бы растворяется, и учёный вырывается в сферу науки или культуры как целого. Да, он, конечно, запрограммирован и ограничен, но не теоретическими концепциями своей узкой области, а только всем набором образцов той или иной эпохи, к которой он принадлежит. Он может заимствовать методы, характер задач, способы систематизации знания, он может строить теории по образцу уже построенных теорий в других областях науки. Он при этом вовсе не нарушает границ своей компетенции и не нарушает дисциплинарных границ. Просто эти границы становятся прозрачными для заимствований, а результаты, полученные в любой области, оказываются полифункциональными и потенциально значимыми для науки в целом.

В своих научно-популярных лекциях, посвящённых квантовой электродинамике, Р. Фейнман пишет следующее: «Я хотел бы подчеркнуть одно обстоятельство. Теории, посвящённые остальной физике, очень похожи на квантовую электродинамику. Почему все физические теории имеют столь сходную структуру?». Одну из возможных причин Фейнман видит в ограниченности воображения физиков: «встретившись с новым явлением, мы пытаемся вогнать его в уже имеющиеся рамки». Последняя фраза очень напоминает Т.Куна с той только разницей, что речь-то идёт о «рамках», заданных образцами другой дисциплины, другого раздела физики. В свете куновской концепции это невозможно: отдельные дисциплины там вообще не взаимодействуют, а существуют как бы сами по себе. Новая модель, напротив, рассматривает науку в целом и в этом целом ищет источник развития отдельных дисциплин. Эта ориентация на целое и составляет главную особенность новой модели.

Картина выглядит примерно следующим образом. Существует множество программ референции, которые служат как бы «центрами кристаллизации» для всех остальных программ, образуя научные дисциплины. Любой учёный, связавший себя с изучением определённого круга явлений, тем не менее достаточно свободен в выборе проблем, методов исследования и способов систематизации знания. Программы с некоторыми изменениями, обусловленными сменой контекста, свободно «кочуют» из одной области в другую. Поэтому объединение всех этих программ в работе учёного или даже в рамках той или иной отдельной дисциплины достаточно ситуативно и динамично, а каждое изменение той или иной из них в любой области знания, чем бы оно ни было вызвано, может в принципе иметь последствия для любой другой науки.

Аналогичным образом обстоит дело и с продуктами научного исследования, т. е. со знаниями. Они поступают в ведение коллекторских программ, но никогда нельзя точно предсказать, каких именно. Тот факт, например, что турмалин электризуется при нагревании, вошёл в арсенал и физики, и минералогии. Таблицу Менделеева можно встретить не только в курсе химии, но и физики. Каждая коллекторская программа вправе отбирать все, что соответствует её критериям, независимо от того, в рамках какой дисциплины были получены интересующие её знания. При этом происходят и некоторые преобразования самих знаний, что, однако, ничего не меняет по существу. Важно, что знания, полученные в рамках некоторой дисциплины, вовсе не становятся её «собственностью» и могут, в принципе, оказаться существенными для совсем других разделов науки.

Продолжая развивать тему «На что похожа наука?», можно сравнить отдельную научную дисциплину и газету. Представьте себе множество газет разного профиля: политическую, экономическую, спортивную. Каждая имеет редактора, который является носителем некоторой коллекторской программы и отбирает нужную информацию. Эта информация, однако, может поступать не только от собственных корреспондентов газеты, но из самых различных источников, включая перепечатку материалов из других газет. Каждый корреспондент владеет определёнными методами получения информации, но может и заимствовать методы у других корреспондентов. Редактор тоже способен совершенствовать свою программу под влиянием других газет. А чем газета отличается от науки? Она однодневка. Но возьмите подшивки за много лет и попытайтесь систематизировать информацию в свете некоторой коллекторской программы. Вы вполне можете получить историческое описание, основанное на газетных источниках.

Предложенная модель содержит в себе большой потенциал выявления различных возможных вариантов и комбинаций и приводит к целому ряду следствий, некоторые из которых мы рассмотрим как в этой, так и в следующих главах. Мы постараемся также несколько уточнить и обогатить эту модель. Но один вывод напрашивается уже сейчас: нельзя понять развитие науки, прослеживая историю какой-либо одной дисциплины. А между тем именно так пишется у нас история науки. Нет истории физики или истории географии, существует история науки как целого.

Пути формирования науки

Противопоставление исследовательских и коллекторских программ позволяет выделить два разных пути в развитии отдельных научных дисциплин в зависимости от того, какие именно программы доминируют на самых первых этапах их формирования. Ниже мы приведём несколько фактов, которые, с одной стороны, могут служить хорошей иллюстрацией предложенной выше модели, а, с другой, дают возможность глубже понять те исходные различия, которые иногда надолго определяют специфику той или иной научной области.

В развитии дисциплин экспериментальных, как правило, доминируют исследовательские программы. Рассмотрим с этой точки зрения первые шаги формирования учения об электричестве. Мы при этом умышленно упростим и огрубим картину, отбросив многочисленные теоретические построения этого периода, но это ничего не меняет по существу. Формирование учения об электричестве выглядит как цепочка связанных друг с другом экспериментальных открытий, обусловленных не столько теоретическим предвидением, сколько фиксацией побочных результатов эксперимента. Основные вехи здесь следующие: 1) Открытие и исследование электризации трением; 2) Открытие проводимости; 3) Открытие явления электрического отталкивания; 4) Обнаружение такого явления, как разряд конденсатора.

Тот факт, что янтарь, если его потереть мехом, начинает притягивать волоски или небольшие кусочки других материалов, было замечено очень давно и, вероятно, случайно. Во всяком случае, об этом уже упоминает Платон. В средневековье, вероятно, столь же случайно было обнаружено, что аналогичными свойствами обладают и некоторые другие вещества. Систематически и целенаправленно это явление начинает исследовать английский врач Уильям Гильберт (15441603), и именно у него эксперимент с электризацией трением превращается в исследовательскую программу. Его начинают воспроизводить с разными телами и в разных вариантах, и вот в 1729 году Стефен Грей обнаруживает, что при натирании мехом стеклянной трубки электризуется и вставленная в трубку пробка. Появляется новая исследовательская программа, связанная теперь с воспроизведением не электризации, а проводимости. Эта программа как бы отпочковывается от предыдущей, происходит как бы ветвление исследовательских программ. Следующая точка такого ветвления связана прежде всего с именем французского учёного Шарля Франсуа Дюфе. В 1733 году он продолжил эксперименты Грея и вдруг заметил, что кусочки металла после соприкосновения с наэлектризованной стеклянной трубкой отталкиваются друг от друга. Воспроизведение этих явлений, т. е. уже третья исследовательская программа, приводит к идее существования двух родов электричества. И вот в 1745 году нидерландский физик Мушенбрук пытается зарядить налитую в стеклянный сосуд воду через проводник и неожиданно получает сильный удар. «Я думал, что пришёл конец», – пишет он Реомюру в 1746 году. Получена лейденская банка, породившая ещё одну исследовательскую программу и сыгравшая значительную роль в развитии учения об электричестве.

Что нам важно во всей этой истории? Бросается в глаза, что уже первые шаги в формировании учения об электричестве связаны с последовательным возникновением все новых и новых исследовательских программ. В любой истории физики этот этап описывается как некоторая цепочка открытий. При этом очевидно, что эксперимент Мушенбрука не мог быть поставлен до открытия проводимости, что опыты Грея уже предполагают исследования Гильберта, обнаружившего, что стекло тоже электризуется, как и янтарь. Перед нами ветвящийся куст исследовательских программ, и именно он подобно каркасу скрепляет и объединяет все получаемые знания.

Перейдём теперь к примерам другого рода. Одним из основателей ботаники считается крупнейший античный мыслитель, сотрудник и последователь Аристотеля Феофраст (372287 гг. до н. э.) Приведём несколько коротких отрывков из его знаменитого труда «Исследование о растениях». 1."Плотники говорят, что ядро есть в каждом дереве; виднее же всего оно у пихты: оно состоит у неё из круговых слоев, наподобие коры". 2. «Жители Иды, говорят, различают между соснами и одну сосну называют „идейской“, другую „приморской“. Из идейской, по их словам, смолы получается больше». 3."Некоторые говорят, что Аравия богаче ладаном, но лучше он на соседних с ней островах, которыми правят арабы".

Отрывков подобного рода можно привести очень много, ибо в тексте Феофраста они встречаются повсеместно. О чем это говорит? О том прежде всего, что «Исследование о растениях» – это систематизация огромного опыта, связанного с растениями, который уже был накоплен в античном мире. Но накапливали его отнюдь не исследователи, а практики. Феофраст ссылается на плотников, на купцов, торгующих ладаном или древесиной, просто на жителей той или иной области, которые сталкиваются с местными растениями в своей повседневной жизни. Но никто из тех, на кого он ссылается, не реализовывал исследовательских программ и не ставил перед собой познавательных задач. Ситуация может показаться парадоксальной: исследовательской деятельности не было, а появляется фундаментальный труд. Но никакого парадокса здесь нет, просто в данном случае доминируют не исследовательские, а коллекторские программы.

Приведём ещё два очень сходных примера. Вот что пишет академик Н. С. Шатский о возникновении региональной геологии: «Региональная геология родилась вместе с геологической картой; правда, и до начала геологического картирования, в XVII и XVIII вв. и даже раньше в литературе встречались региональные описания геологического характера, например, в географических очерках, путешествиях и т. д., но они не были систематическими и чаще касались лишь предметов и явлений, почему-либо заинтересовавших авторов. С введением государственного геологического картирования окончательно выработался тип региональных геологических описаний, представляющих в огромном большинстве случаев как бы объяснительные записки к геологическим картам».

Аналогичные мысли о формировании науки явно проглядывают в работе И. С. Мелехова «Очерк развития науки о лесе в России». Формирование лесоведения автор связывает с нуждами кораблестроения: «Потребность в лесоматериалах для кораблестроения и их быстрое истощение в районах первоначальных заготовок определяли необходимость описания лесов». Эту идею повторяет П. С. Погребняк: «Отечественное лесоведение зародилось в начале XVIII столетия как детище нужды в корабельном лесе».

Может показаться, что речь идёт о довольно тривиальной вещи, о роли практических запросов в формировании науки. Но это не так. В работе И. С. Мелехова хорошо показано, что лес в жизни русского народа всегда играл огромную роль и практические знания о лесе начали формироваться очень давно. Роль кораблестроителя как централизованного и социально значимого потребителя этих знаний состояла прежде всего в том, что появилась государственная потребность в систематическом описании лесов, в организации всех накопленных сведений, в составлении лесных карт. Иными словами, появилась коллекторская программа.

Факты показывают, что в основе формирования науки, по крайней мере в рассмотренных случаях, лежит процесс систематизации знаний, которые, вообще говоря, уже могут существовать, но разбросаны и никак не организованы. Но кто управляет этим процессом систематизации, кто задаёт соответствующую программу? И Шатский, и Мелехов единодушно указывают на роль социально значимого потребителя знаний. Наличие такого потребителя или заказчика сильно упрощает задачу экспликации той программы, которая может здесь иметь место. Почти очевидно, что потребитель в рассмотренных ситуациях задаёт прежде всего два параметра знания: он говорит, что именно он хочет знать и о чем. Эти два класса характеристик и лежат, вероятно, в основе первичной систематизации знания. С одной стороны, они определяют референцию знания, которое нас интересует: о чем оно, о лесе или о горных породах. С другой, – тип содержания или репрезентации: что мы хотим знать о горных породах, их физические свойства или химический состав. Напрашивается, конечно, ещё и третий вопрос: Как? Как мы можем получить требуемые знания? Но этот вопрос интересует уже не потребителя, а производителя.

Очевидно, что фигура потребителя вовсе не обязательна, если у нас уже есть образцы систем знания. Продолжая приведённый выше отрывок, Н. С. Шатский пишет: «Обычный, наиболее часто встречающийся тип региональных описаний заключает изложение стратиграфии и тектоники описываемого района, характеристику магматических образований и полезных ископаемых. Этим чисто геологическим частям обыкновенно предшествует характеристика рельефа и обзор литературных данных о строении района. Весьма обычны также главы, в которых излагается геологическая история...» Нетрудно видеть, что перед нами некоторая принципиальная инструкция по построению геологического описания, т. е. коллекторская программа. Но она, скорее всего, только эксплицирует ту неявную программу, которая без всяких инструкций как раз и порождает типовые тексты, следующие по своей структуре одним и тем же образцам.

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: