Фламандец Бани и великомученики

После казни Анны Болейн - второй жены Генриха VIII и матери Елизаветы I

- ее брак с королем был признан незаконным (а в глазах католиков он был таким с самого начала, так как папа не разрешил Генриху развод с его первой женой). Поэтому права Елизаветы на престол могли быть поставлены под сомнение. Их и начал оспаривать испанский король Филипп II. Предъявлять свои притязания на трон, как отмечалось стала и шотландская королева Мария Стюарт. После смерти своего мужа французского короля Франциска II она вернулась на родину. Здесь, следуя мимолетной прихоти, королева второй раз сочеталась браком с красивым, но ничтожным Генри Дарнлеем. Однако вскоре она вместе со своим любовником герцогом Босвелом избавилась путем убийства от ставшего ей в тягость мужа. Объявив о своем браке с Босвелом, Мария окончательно рассорилась с шотландскими лордами и потерпела поражение в начавшейся открытой войне с ними. Марию заключили в тюрьму, откуда она бежала летом 1568 г. в Англию. Ненавидевшая ее Елизавета быстро превратила свою "дорогую сестру" в пленницу, находившуюся в почетном заключении, которое, впрочем, постепенно становилось все менее почетным.

Романтический образ шотландской королевы, ее трагическая судьба не раз вдохновляли поэтов и писателей от Шиллера до Стефана Цвейга. Их занимала острота коллизии между обольстительной, пылкой, способной на безрассудные поступки Марией и некрасивой, трезвой, расчетливой Елизаветой. Эти столкнувшиеся в смертельной битве женщины связали себя с двумя могучими враждебными началами - с уходящим феодализмом и новым нарождающимся буржуазным строем. Борьба двух королев была столкновением контрреформации и Реформации, конфликтом между стремившейся к мировому господству католической Испанией и быстро набиравшей силы протестантской Англией.

Пока Мария Стюарт жила в Англии, пусть в заточении, шотландская королева оставалась главой всех католических интриг, особенно опасных из-за поддержки могущественной Испании и всей католической Европы. А ведь значительная часть английского населения в это время еще была католической, в том числе немало дворянских семей, особенно на севере страны.

Однажды в 1571 г. в таможне портового города Дувра был подвергнут осмотру багаж молодого фламандца Шарля Байи. Он не впервые приезжал в Англию и отлично владел английским языком. Можно было бы добавить, хотя это вряд ли тогда было известно таможенным служащим, что Байи столь свободно говорил по-французски и по-итальянски, что в Англии его принимали за англичанина, а в Шотландии - за шотландца. Он легко мог выдавать себя, не возбуждая подозрений, и за знатного дворянина, и за купца, и за актера - словом, принимать самые различные обличья. Собственно, таможенники в этот раз не обратили бы особого внимания на приезжего, если бы заранее не получили предписания об обыске от главного министра королевы Елизаветы Уильяма Сесила, лорда Берли, смертельного врага католической партии и Марии Стюарт. Шпионы Берли, возглавлявшего тайную службу Елизаветы, давно присматривались к поездкам слишком уж расторопного и ловкого иностранца. Обыск дал желаемые результаты. В багаже Байи были обнаружены письма и шифрованные бумаги, которые уже много месяцев стремился заполучить Берли...

Подходил к концу третий год пребывания королевы Марии Стюарт в Англии, и ее друзья не дремали. Находившаяся под арестом королева имела в своем арсенале могучее средство привлекать и очаровывать недавних врагов. И этим средством было не столько воспетое поэтами очарование шотландской королевы и не защита ею старой католической веры, сколько соблазнительные надежды браком с пленницей открыть себе дорогу к шотландской, а может быть, - кто знает? - и к английской короне. Перед этим соблазном не устояло не только несколько католических дворян, ему поддался могущественный, хотя и недалекий, герцог Норфолк, протестант и едва ли не самый богатый вельможа в Англии. Когда Сесил сообщил Елизавете, что Норфолк, назначенный членом комиссии, расследовавшей роль Марии Стюарт в убийстве мужа, перешел на ее сторону, гневу английской королевы не было предела. Неловко пытавшийся прикрыть свою измену Норфолк в присутствии Елизаветы дурно отзывался о Марии Стюарт. Намекая на ее участие в убийстве Дарнлея, герцог говорил, что он не привык ночью ожидать удара из-за угла. "Милорд, - сухо заметила Елизавета, - присмотритесь получше к подушке, на которую склоняете свою голову".

Норфолк был арестован и посажен в лондонский Тауэр - тюрьму для государственных преступников, где его сторонники пытались поддерживать с ним сношения, пересылая записки в винных бутылках.

Поднятое на севере католическое восстание было подавлено. Тысячи участников восстания были повешены без всякого суда. Берли приказал, чтобы тела повешенных висели "до тех пор, пока они не развалятся на куски". Главари восстания графы Уэстморленд и Нортумберленд укрылись в Ирландии. Правда, их ближайший советник сэр Роберт Констебл стоял за возвращение в Англию. Он убеждал Уэстморленда, что его наверняка помилуют. Граф Уэстморленд, конечно, не знал, что Констебл был шпионом Берли, уполномоченным истратить крупную сумму - 1000 ф. ст. для поимки руководителя католиков на севере. Тем не менее Уэстморленд предпочел бежать в Испанию. Нортумберленд через два года вернулся в Англию и сложил голову на плахе, а Норфолк, против которого не имелось прямых улик, был пока выпущен из Тауэра, но оставлен под домашним арестом.

Однако заговорщики продолжали действовать. Папа римский Пий V в специальной булле отлучил Елизавету от церкви, к которой она, впрочем, и не принадлежала, будучи протестанткой, объявил королеву Англии низвергнутой с престола. Главой заговорщиков стал шотландский католический епископ Росский Джон Лесли. Он принадлежал к числу придворных Марии Стюарт, которых ей разрешили сохранить при себе. Официально Лесли считался послом шотландской королевы в Англии. Другим важным участником заговора был итальянский банкир Ридольфи, являвшийся одновременно агентом папы, Филиппа II и его наместника в Нидерландах кровавого герцога Альбы. (Поэтому позднее стали говорить о "заговоре Ридольфи".) Итальянец заручился согласием Норфолка содействовать испанскому вторжению в Англию. Герцог обещал поднять восстание и держаться 40 дней против королевских войск, если ему дадут денежную субсидию и обязуются поддержать его высадкой вспомогательной испанской армии численностью 6 тыс. человек.

Ридольфи побывал во Фландрии у герцога Альбы, в Мадриде и Риме. Альба, правда, был настроен скептически, считая, что тайна, в которую уже посвящено слишком много людей, не может быть сохранена и что это обрекает на неуспех планы заговорщиков. Он рекомендовал Филиппу II подумать об устранении Елизаветы путем убийства. После этого Ридольфи направил Байи с шифрованными письмами к Лесли, Норфолку и еще одному заговорщику - лорду Лэмли. Байи вез и тщательно припрятанный ключ к шифру, а также напечатанное во Фландрии сочинение Лесли "Защита чести Марии, королевы шотландской", в котором недвусмысленно выдвигались ее права на английский престол.

Вот с каким опасным грузом задержали Байи дуврские таможенники. Уже провоз мятежных книг на английском языке представлял собой достаточное основание для ареста. Фламандца вместе со взятыми у него письмами и бумагами под охраной отослали в резиденцию губернатора южных портов лорда Уильяма Кобгема. По дороге Байи удалось послать Лесли весть о своем аресте.

При осмотре писем выяснилось, что в них не указаны фамилии адресатов, а лишь выставлены цифры 30 и 40. Байи утверждал, что его попросили перевезти письма и что ему не известны ни шифр, ни значение этих цифр. Однако вскоре был обнаружен шифр - его отыскали, разрезав подкладку камзола Байи. Таким образом, в руки Кобгема попали нити опаснейшего заговора, который сплела контрреформация против правительства Елизаветы. Губернатор, которому было еще не известно, что скрывалось за цифрами 30 и 40, намеревался немедля доставить захваченные бумаги лорду Берли. Услышав об этом, Байи как-то странно посмотрел на присутствовавшего при допросе родного брата губернатора Томаса, который недавно втайне принял католичество. Тот понял значение этого взгляда и сказал, что если эти бумаги попадут к Берли, то герцог Норфолк - конченый человек. Однако ни Томас, ни Байи не осмелились разъяснить Кобгему, почему адресаты, помеченные таинственными цифрами 30 и 40, затрагивают могущественного герцога. Губернатор решил ехать к Берли.

По дороге, в лодке, Томас снова начал с жаром убеждать брата не передавать бумаги Берли. Эти просьбы тем более имели вес, что сам Уильям Кобгем находился в какой-то связи с Ридольфи и боялся, что главный министр так или иначе докопается до этого обстоятельства. Но как скрыть от Берли и его вездесущих тайных соглядатаев бумаги, официально конфискованные таможенниками и привезенные ими Кобгему? Лодка подплыла к дому министра. Продолжавший колебаться Кобгем отдал книги, захваченные при аресте Байи,...и с письмами вернулся домой. Надо было на что-то решиться. Вместо того, чтобы передать письма Берли, Кобгем переслал их к Лесли с вежливым письмом, содержащим просьбу к епископу как к послу иностранной государыни явиться завтра к нему и вместе распечатать таинственную корреспонденцию. Ловкому прелату и не требовалось ничего больше. Он без промедления прибыл в испанское посольство, где вместе с послом доном Герау Деспесом занялся спешной фабрикацией поддельных писем, которые должны были заменить настоящие. Фальшивые были написаны тем же шифром, что и подлинные. В них сохранялся враждебный в отношении Елизаветы тон, но были выброшены все указания на существование заговора. Несколько других писем, вроде письма Марии Стюарт дону Герау, было дополнительно вложено в пакет, чтобы окончательно усыпить подозрительность Берли. Настоящие же письма были отправлены Норфолку и лорду Лэмли. После того как сфальсифицированная корреспонденция была переслана Берли, Лесли для пущего правдоподобия даже официально потребовал ее выдачи, ссылаясь на неприкосновенность дипломатической переписки.

Берли на некоторое время был обманут фальшивыми письмами. Однако его поразил наглый тон книги Лесли, за которым должны были скрываться какие-то далеко идущие планы. Кроме того, подозрительность министра питали и донесения посланного им во Фландрию разведчика Джона Ли. Он выдавал себя за католика, бежавшего от правительственных преследований, и втерся в круг католических дворян, эмигрировавших из Англии и активно участвовавших в заговорах против Елизаветы. Но Берли не любил ненужной поспешности. Он придерживался принципа "бросать камень так, чтобы не было видно кинувшей его руки". Из предосторожности он отправил Байи в тюрьму Маршальси, хотя узнавший об этом Лесли тщетно доказывал, что фламандец является его слугой и пользуется дипломатическим иммунитетом.

Берли решил продолжать игру и перехитрить своих врагов. Главным его козырем были арест Байи и опасение Лесли и дона Герау, что их связной сообщит что-либо противоречащее той версии, которую они довели до сведения Берли с помощью фальшивых писем. Берли ожидал, что будут предприняты попытки установить связь с Байи, и не ошибся в своих предположениях. Сначала дон Герау послал верного человека к фламандцу, потом Лесли направил к нему ирландского священника. Оба они не вернулись. А тут неожиданно подвернулось счастливое обстоятельство...

Темной ночью в мрачную сырую камеру, где на вязанке соломы лежал, дрожа от холода, Байи, неожиданно проникла какая-то фигура. Заключенный с радостью узнал своего старого знакомого. Да, это был Томас Герли, которого благочестивые католики считали святым великомучеником. Двоюродный брат леди Нортумберленд, жены предводителя недавнего католического восстания, Герли за участие в этом выступлении был брошен в тюрьму. Заключенные и посетители тюрьмы Маршальси видели, как несчастного страдальца заковали в тяжелые цепи и неделями держали в подземных темницах на хлебе и воде. Католики, включая епископа Росского и дона Герау, считали Герли невинной жертвой протестантов. Многие пытались даже заручиться советами или благословением узника в благочестивой уверенности, что на него нисходит дух божий. Последнее доказать, конечно, трудно. Доподлинно известно другое: Герли находился на постоянном жалованье у лорда Берли; не установлено только, пытался ли он требовать прибавки за свою славу святого. Во всяком случае, он предлагал принять участие в похищении или убийстве любого человека по желанию лорда Берли. К услугам столь любезного человека и обратился министр.

Все это, конечно, было неизвестно Байи, который в ответ на сообщенные Герли "важные тайны" поведал ему много такого, о чем с живейшим интересом утром узнал любознательный Уильям Сесил. Но спрос на услуги великомученика быстро возрастал. К святому обратился Лесли и попросил, учитывая, что Герли разрешили свидания с посетителями, послужить связным между епископом и Байи. Герли с готовностью вызвался уважить желание достойного прелата. С писем, которые он носил от Лесли к Байи и от Байи к Лесли, разумеется, снимались точные копии в канцелярии лорда Берли. Эти письма, однако, были шифрованными, и шифр раскрыть не удавалось. А святой при очередной встрече с Байи не совсем ловко сыграл свою роль и проговорился. Байи понял, что перед ним правительственный шпион. Министр тогда приказал привезти Байи. к себе и потребовал от него расшифровать свою корреспонденцию с Лесли. Фламандец уверял, что потерял ключ к шифру. Тогда Берли приказал перевезти пленника в Тауэр, чтобы надежно изолировать его от других заговорщиков, и там подвергать пытке до тех пор, пока он не откроет содержания шифрованных писем.

На стене камеры Байи сохранилась вырезанная им надпись, помеченная 10 апреля 1571 г.: "Мудрым людям следует действовать с осмотрительностью, обдумывать то, что они намерены сказать, осматривать то что они собираются брать в руки, не сходиться с людьми без разбору и превыше всего не доверять им опрометчиво. Шарль Байи". Однако, как мы увидим, автор плохо вник в смысл того поучения, которое он вывел из своего знакомства с Томасом Герли...

На протяжении апреля и мая 1571 г. Байи подвергали допросу под пыткой, впрочем, по понятиям закаленных на этот счет современников, не очень суровой. Дон Герау, с понятным вниманием следивший за событиями, деловито сообщал, что "Байи более напугали, чем нанесли ему телесные повреждения". Лесли не мог разделять хладнокровное спокойствие испанца: тому в самом худшем случае угрожала высылка на родину, а для епископа с его сомнительным титулом "посла" арестованной Марии Стюарт вполне реально вырисовывалась перспектива самому познакомиться с прелестями Тауэра. Поэтому не удивительно, что он всячески старался укрепить дух Байи, посылая ему постельные принадлежности, вкусную пищу и, главное, постоянные напоминания о том, как вели себя в языческих темницах христианские святые, прославившие церковь.

По-видимому, "святые" действительно никак не желали оставить в покое злополучного фламандца. Трюк с Герли оказался настолько удачным, что Сесил решил попробовать еще раз. А чтобы преодолеть естественное недоверие Байи, решили обратиться к услугам святого, репутация которого стояла вне всяких подозрений. В Тауэре в это время сидел доктор богословия Джон Стори. Католический фанатик, призывавший к убийству Елизаветы, после ее восшествия на престол бежал во Фландрию и сделался испанским подданным, продолжая там плести сети заговоров против английского правительства. Герцог Альба поручил Стори богоугодное дело - обыскивать корабли в Антверпене и конфисковывать протестантские книги, которые пытались контрабандой провезти во владения испанского короля. Однажды, когда достопочтенный доктор богословия явился на один из кораблей, команда неожиданно подняла якорь и на всех парусах направилась в английский порт Ярмут. Это было судно, специально посланное для того, чтобы изловить Стори и доставить в Англию, Суд приговорил Стори как изменника к смерти. Но Елизавета в эти годы еще играла в милосердие и отказывалась подписывать смертные приговоры за политические преступления. (Тысячи участников восстания на севере были казнены без суда, да к тому же это ведь были простые крестьяне!) Как бы то ни было, Стори продолжал сидеть в Тауэре, ожидая своей участи, а авторитет его среди рьяных католиков возрастал с каждым месяцем заключения.

Правда, доктор Стори, с готовностью выполнявший поручения гер-Цога Альбы, не годился на роль агента лорда Берли. Но министр не привык останавливаться перед такими пустяками. Ведь Байи не знал Стори в лицо; фламандцу было лишь известно, что почтенный доктор сидит в одной из соседних камер. Роль Стори было поручено сыграть одному из ловких разведчиков Сесила, некоему Паркеру (тому самому, который ^oрганизовал похищение богослова из

Антверпена).

Ночью перед дремавшим Байи возникла худая длинная фигура нового святого. Можно ли было сомневаться в докторе Стори? Тем более wo он ведь ни о чем не спрашивал Байи, а лишь жалел и сокрушался о несчастьях, постигших фламандца. И не только сокрушался, но и дал Байи мудрый совет, как избежать предстоящей ему назавтра более суровой, чем прежние, пытки и вместе с тем верно послужить римской церкви и королеве Марии. Байи следует наняться на службу к лорду Берли и начать за ним шпионить, сообщая добытые сведения епископу Росскому. А поступить к Берли на службу будет очень нетрудно: дело в том, что министр уже узнал каким-то образом ключ к шифру. Так что Байи лучше всего будет раскрыть этот шифр, все равно уже известный, и таким путем войти в доверие к Берли... Байи поддался на соблазнительное предложение избегнуть пытки и в то же время помочь заговорщикам. На другой день он открыл ключ к шифру и был крайне поражен, когда понял, что полностью выдал своих доверителей. Предложение поступить на службу к Берли было также, конечно, отвергнуто к неменьшему удивлению Байи. Злополучному фламандцу теперь оставалось лишь заполнять каменные стены своей темницы нравоучительными сентенциями о вреде нетерпения, которые он составлял на английском, французском и латинском языках. (Его освободили через несколько лет и выслали на родину.)

Однако Байи не знал и не мог поэтому выдать самого главного секрета - кто скрывался за цифрами 30 и 40. Берли попытался это выведать у самого Лесли с помощью нашего старого знакомого Томаса Герли. Епископ Росский, так как ему не передавали никаких сведений от Байи, не подозревал о подлинной роли Герли и продолжал поддерживать с ним связь через верных людей. Однако, сколько ни жаловался, потрясая кандалами, мученик на преследования со стороны нечестивого министра еретической королевы, посланец епископа не мог ему сообщить значение двух таинственных цифр. Да и письма, которые можно было расшифровать, были ведь фальшивые - это теперь стало ясным для Берли. Нужно было овладеть подлинными письмами.

Вскоре епископ получил письмо от Герли. Почтенного человека, как стало известно Лесли, снова допрашивали и угрожали пыткой. Герли в своем письме просил о помощи и доверии со стороны епископа. Тот, несмотря на полное сочувствие мукам страдальца, все же не видел причин для сообщения ему содержания своей секретной корреспонденции.

Делать нечего, по приказу Тайного совета Лесли был арестован и подвергнут допросу относительно писем, которые привез Байи, и поручений, которые давались Ридольфи. Епископ попытался вывернуться с помощью нового обмана, заявив, что "ЗО" означает дона Герау, а "40" - Марию Стюарт и что оба эти письма он сжег. Что же касается писем, которые были посланы с Ридольфи, то они, по уверению Лесли, содержали просьбу о помощи со стороны папы римского и герцога Альбы для борьбы против врагов Марии Стюарт в Шотландии. Иначе говоря, епископ отчаянно пытался замести следы своего участия в заговоре против Елизаветы и скрыть само существование этого заговора.

Берли, конечно, не поверил ни одному слову в показаниях епископа Росского. Но министр все еще не знал, кто действительно скрывался за двумя цифрами. Пока что Лесли, учитывая его сан и становившуюся, правда, призрачной роль "иностранного посла", посадили под арест в резиденции одного англиканского епископа. Строгость заключения, в котором содержалась Мария Стюарт, заметно возросла, ее слугам было запрещено после заката солнца покидать место заключения королевы.

Борьба продолжалась. Испанский государственный совет, получив предложение герцога Альбы, стал обсуждать различные планы убийства Елизаветы. Ридольфи был принят с почетом в Риме и Мадриде. Со своей стороны, Берли продолжал настойчиво стремиться к обнаружению всех нитей заговора. Для этой цели был неожиданно использован Джон Хокинс - один из "королевских пиратов", которые с фактического соизволения Елизаветы вели на море необъявленную войну против Испании, захватывая нагруженные золотом и серебром испанские корабли на пути из колоний на родину. Чтобы освободить своих матросов, попавших в плен к испанцам и томившихся в тюрьмах инквизиции, Джон Хокинс сделал вид, что решил вернуться в лоно католической церкви. Получив аудиенцию у Марии Стюарт, он послал в Мадрид своего агента Джорджа Фитцуильяма, который привез с собой рекомендательное письмо от шотландской королевы. Обманутый Филипп II отдал распоряжение освободить английских моряков и выдать каждому из них по 10 дукатов. Испанский король приказал также передать Хокинсу патент на титул испанского гранда и, что важнее, большую сумму денег - целых 40 тыс. ф. ст. В свою очередь, Хокинс обещал перейти со своим флотом на сторону Испании. В сентябре или октябре 1571 г. английские корабли должны были уйти во фландрские порты и предоставить себя в распоряжение герцога Альбы. 4 сентября Хокинс с удовлетворением писал Берли о своих испанских партнерах по переговорам: "Я надеюсь, Господь Бог разрушит их планы и они сломают себе шею из-за собственных умыслов".

Оставалось лишь не до конца ясно, кто должен был, по мнению Хокинса, ломать шею. Вернее, бравый моряк считал, что это будет зависеть от обстоятельств. Берли знал, что Хокинс завел переговоры с испанцами по собственному почину, и, лишь когда о них стало известно Тайному совету, начал действовать по уполномочию правительства Елизаветы. Но Берли не было ведомо, что Хокинс сообщил далеко не все ему известное о планах испанского вторжения. Капитан пиратов оставлял себе возможность в случае успеха Альбы выполнить договор с испанцами, который пока что Хокинс заключил с целью обмануть их по поручению Берли. Однако дела пошли так, что патриотизму Хокинса не пришлось выдерживать серьезное испытание.

Но вернемся, однако, к "заговору Ридольфи". Берли был осведомлен об испанских планах и до получения письма Хокинса - министру писали об этом из-за рубежа английские дипломаты и тайные агенты. В сообщениях называлось имя Норфолка. В это время Берли снова пришел на помощь счастливый случай. Мария Стюарт просила французский двор о финансовой помощи для борьбы против своих шотландских врагов. Французский посол передал доставленную ему из Парижа крупную денежную сумму Норфолку, а тот приказал своему секретарю Хидкорду отослать полученные деньги в Шропшир, откуда их должны были переправить в Шотландию. Хидкорд попросил направлявшегося в Шропшир купца доставить туда небольшой мешок с серебряной монетой для передачи управляющему одного из имений герцога. Тот охотно согласился выполнить такую вполне обычную просьбу. Однако по дороге у него возникли подозрения - мешок оказался тяжелым. Купец сломал печать на мешке. В нем лежало много золота и шифрованное письмо. Путник повернул обратно и передал неожиданную добычу Берли. Хидкорд был немедленно арестован, но утверждал, что не знает ключа к шифру. Однако испуганный слуга Норфолка тут же сообщил о существовании тайника в спальне герцога. Посланные Берли полицейские чины обнаружили в тайнике шифрованное письмо Марии Стюарт относительно планов Ридольфи. После этого Хидкорд сдался и выдал ключ к шифру письма, обнаруженного в мешке с золотом.

Той же ночью Норфолк был арестован и отправлен в Тауэр. Вначале он занял позицию полного отрицания, но потом, объятый страхом за свою жизнь, обещал рассказать обо всем. Берли послал Норфолку длинный вопросник. Вскоре вместо ответа комендант Тауэра принес перехваченное письмо герцога, которое он пытался послать со своим слугой. В этом письме герцог давал указание сжечь его шифрованную переписку. После этого Берли уже мог действовать более уверенно. Один из секретарей Норфолка сразу же сознался и указал, где хранятся письма Марии Стюарт, другой пытался запираться, но его вынудили под пыткой к признанию. Арестованных слуг герцога разместили в тюрьме Маршальси, где их заботливым другом (и внимательным слушателем) оказался наш знакомец Томас Герли. Он работал, превратив мученичество в золотую жилу.

Теперь очередь дошла и до Джона Лесли. Он попытался отделаться россказнями, пока ему не дали понять, что речь идет о сохранении его собственной жизни. Это было больное место епископа. Лесли если и устраивал путь на Голгофу, то только в духе Томаса Герли. Почтенный прелат не был особо рьяным врагом чревоугодия (сохранились инструкции, которые он, уже находясь в тюрьме, давал своим слугам относительно приготовления для него обильных трапез). Не был Джон Лесли и аскетом - злые языки даже приписывали ему трех незаконных детей. Словом, Лесли не надо было дважды повторять и так весьма недвусмысленно сделанный намек. "Глупо скрывать правду, увидев, что дело раскрыто", - нравоучительно заметил при этом епископ Росский.

Он сообщил все, что знал: об участии Марии Стюарт и Норфолка в подготовке недавно подавленного католического восстания на севере, о планах нового восстания - на этот раз в Восточной Англии - и намерении захватить Елизавету. Но Лесли не ограничился этим. По своей собственной инициативе он, пытаясь сделать приятное Елизавете, объявил, что, как ему доподлинно известно, Мария Стюарт знала об убийстве своего мужа Дарнлея (в чем ее обвиняли в Англии и что она упорно отрицала). Более того, с элегантностью опытного придворного Лесли в качестве епископа католической церкви тут же настрочил послание Марии Стюарт, отечески увещевая ее и призывая отказаться от заговоров, уповая на милость божью и королевы Елизаветы. "Этот поп - живодер, страшный поп!" - воскликнула в ярости шотландская королева, получив епископские излияния. Лесли написал также льстивую и сервильную проповедь в честь Елизаветы. После этого епископ Росский мог уже не бояться карающей длани английского правосудия. Правда, ему приходилось опасаться другого: как бы Елизавета не выдала его правительству Шотландии в обмен на арестованных там участников английского католического восстания. Но в конце концов главного из этих пленников шотландцы продали английским властям за 2 тыс. ф. ст.

Теперь уже епископ Росский мог с философским спокойствием наблюдать за дальнейшим развитием событий. 2 июля 1572 г. из своего окна в Тауэре он имел возможность взирать на казнь герцога Норфолка. Это зрелище навело его лишь на элегические размышления о том, что Норфолку вряд ли было бы лучше, если бы ему удалось стать мужем Марии Стюарт. В беседе с доктором теологии Томасом Вильсоном он разъяснил, что шотландская королева отравила первого мужа, убила с помощью любовника второго и пыталась таким же способом отделаться от соучастника ее преступления.

Дон Герау после неудачной попытки убрать с дороги лорда Берли покинул Англию. (Некоторые историки - преимущественно из числа иезуитов - склонны считать, что Ридольфи был агентом-двойником, провокатором, выполнявшим приказы Уильяма Сесила.)

Так окончился знаменитый "заговор Ридольфи". Но, может быть, читатель захочет узнать о дальнейшей судьбе епископа Лесли после его освобождения из Тауэра и отъезда во Францию? О, эта жизнь была потом заполнена трудами на благо многих - и королевы Елизаветы, и Филиппа II, и французского короля Генриха III, и римского папы... Словом, на пользу всякого, кто, как надеялся почтенный епископ, мог бы обеспечить его достойной пенсией и добиться возвращения земель, конфискованных у него в Шотландии. А так как цели всех этих лиц были, как правило, прямо противоположными, то Лесли неоднократно уличали в двуличии, в занятии шпионажем, в воровстве и подделке государственных бумаг и во многом, многом другом. Но, как и следовало ожидать, достойный прелат оказался выше того, чтобы обращать внимание на эти нападки, раз они не грозили более ощутимыми неудобствами.

Ищейки Уолсингема

В 1572 г. Берли, заняв пост лорда-канцлера (главы правительства), передал непосредственное управление разведкой Френсису Уолсингему, сохранив за собой общее руководство. Уолсингем родился около 1532 г. в семье видного юриста. По матери Уолсингем находился в родстве, впрочем очень отдаленном, с Марией Болейн, старшей сестрой Анны Болейн, и, следовательно, с теткой королевы Елизаветы. Френсис Уолсингем много учился - сначала в Кембридже, потом в коллегии адвокатов. Годы правления Марии Тюдор он провел за границей, изучая право в Падуанском университете, где терпимо относились к протестантам. В эти годы Уолсингем нередко встречался с членами тогда еще молодого "Общества Иисуса". Интересуясь искусством государственного управления, Уолсингем изучал знаменитый труд Николо Макиавелли "Государь", пополнял свои знания в беседах с такими знатоками дела, как венецианские и флорентийские политики. Несомненно, что Уолсингем внимательно присматривался к организации разведки в итальянских государствах, считавшейся образцом для всей Европы. Молодой англичанин даже внешне напоминал смуглых, черноволосых сыновей жаркой Италии. Елизавета прозвала его "мавром".

В 1560 г. Уолсингем вернулся в Англию, но несколько лет вел жизнь сельского сквайра. На королевскую службу он поступил только в 1568 г. и сразу же завоевал доверие Сесила. В частности, Уолсингем стал получать донесения из-за рубежа о подготовке покушения на королеву, которую- вели Гизы. В одном из таких сообщений британский посол в Париже Норрис рекомендовал в качестве ценного агента некоего капитана Франсуа. Это был псевдоним Томазо Франсиотто, протестанта из города Лукки, который 40 лет работал на французскую разведку, а позднее стал одним из лучших шпионов Уолсингема. Еще летом 1568 г. Уолсингем договорился с лордом-мэром Лондона о еженедельном составлении списка иностранцев, которые снимали помещения в столице, чтобы выявить среди них возможных заговорщиков. В декабре 1568 г. Уолсингем писал Сесилу, что при существующих условиях "менее чреваты угрозой излишние, чем недостаточные, опасения" и что "нет ничего более угрожающего, чем (мнимая) безопасность". С 1570 по 1573 г. Уолсингем занимал пост английского посла в

Париже и был свидетелем Варфоломеевской ночи. Вслед за своим предшественником Николасом Трокмортоном Уолсингем завел шпионов, следивших как за действиями французского правительства, так и за интригами в Париже англичан и ирландцев, принадлежавших к лагерю врагов Елизаветы. В числе агентов посла был ирландский! капитан Томас, выдававший себя за эмигранта-католика. Ему было поручено следить за попытками архиепископа Кэшела установить связи с французским двором. Впрочем, в течение этих лет Уолсингем в основном руководил людьми, принятыми на службу лордом Берли. Однако в последующие десятилетия он создал свою разветвленную разведывательную сеть.

Ревностный кальвинист, верящий в предопределение, Уолсингем был искренне убежден, что принадлежит к числу избранников божьих. Он не брезговал услугами профессиональных преступников, авантюристов, головорезов, в которых не ощущалось недостатка ни в одном из европейских городов. Это ведь была чернь, на которую не распространялась милость господня. Не очень важно, если они обременят лишним смертным грехом свою душу, и так обреченную на вечное проклятие. Уолсингем даже сформулировал такой принцип: "Если бы не было негодяев, честные люди едва ли бы могли узнать что-либо о злоумышлениях, направленных против них". А обеспечивать верность человеческого отребья нельзя иначе, как страхом и золотом. "За нужные сведения никогда нельзя платить слишком дорого" - таков был девиз Уолсингема. Он был сторонником бескомпромиссной борьбы против Филиппа II, иногда даже вступая в пререкания с более осторожным Берли. Елизавета не раз упрекала Уолсингема в стремлении ускорить войну с Испанией ради интересов его приятелей-пуритан, критиковавших государственную англиканскую церковь за то, что она сохранила многое от католицизма. "Не хочу войны, не хочу войны!"

- кричала она во время одного приема, одергивая своего слишком воинственного "мавра". Тем не менее королева полностью доверяла уму и опыту своего шефа секретной службы.

В конце 70-х и в 80-х годах план Филиппа II и его союзников - германского императора, римского папы - и всех сил католической контрреформации оставался, по существу, прежним - уничтожить очаг ереси в голландских и бельгийских владениях испанской короны. Для этого необходимо было лишить Нидерланды возможности получать помощь от Англии, свергнуть с престола Елизавету, возвести на английский трон Марию Стюарт, предлагавшую свою руку испанскому королю, и таким образом установить полную гегемонию Испании и католицизма. Раздираемая религиозными войнами Франция не могла быть серьезным препятствием на пути осуществления этих планов. В случае, если бы не удалось свергнуть Елизавету с помощью тайной войны, в резерве оставался план высадки в Англии испанской армии, считавшейся тогда лучшей в Западной Европе.

Англия стремилась сорвать эти планы прежде всего организацией непрерывной войны против испанского судоходства. Захват и ограбление испанских кораблей английскими корсарами ослабляли Испанию и заметно увеличивали ресурсы Англии, служили прямому обогащению имущих классов - от лондонских купцов до самой Елизаветы - тайного пайщика компании "королевских пиратов". В задачу британской секретной службы входили прежде всего предотвращение заговоров, наблюдение за подготовкой к высадке в Англии испанской армии и сбор информации, которая облегчила бы английским пиратам войну на море. Разведывательная сеть Уолсингема в целом весьма успешно справилась со всеми этими заданиями.

Смиренный монах, учившийся в иезуитском колледже в Дуэ или Сен-Омере, английский дворянин, вернувшийся в лоно католической церкви богатый итальянец, портовый чиновник в Малаге или путешествующий французский купец, парижский дуэлянт или студент одного из знаменитых германских университетов

- за каждым из них мог скрываться разведчик Уолсингема. У него были агенты разного профиля: "просто" шпионы, шпионы-провокаторы, специалисты по дешифровке, мастера подделки писем и печатей. Так, например, в 1580 г. на континент отправился некто Джон Следд. Месяцами он странствовал в компании католических священников, бежавших из Англии, побывал в Риме и вернулся в Лондон с подробнейшим отчетом о 285 англичанах, находившихся за границей, - студентах, военных, купцах, священниках. В отчете были подробно указаны семейные связи этих лиц, приметы на случай, если придется заняться их поимкой, и т. д.

Одним из удачливых агентов шефа елизаветинской разведки был Энтони Мэнди - известный актер и драматург, оказавший, возможно, влияние на Шекспира. Мэнди родился в 1560 г. в семье лондонского книготорговца и уже в молодые годы добился успеха на сцене. В 1578 г. по поручению Уолсингема Мэнди отправился в Рим и, утверждая, что является католиком, под псевдонимом поступил в Английский колледж, который готовил миссионеров для засылки в Англию. Учеба Мэнди давалась легко, он получал всяческие поощрения от своих римских наставников, что не мешало ему выкраивать время и для составления подробных отчетов для своих лондонских начальников. В этих отчетах Мэнди сообщал имена воспитанников А<

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: