Обряды посвящения в колдуны

 

 

Древнеславянский обряд

 

У древних славян обряды посвящения в ведьмаки – волхвы – было связано с культом бога Велеса, которые проводили в его честь. Имя Велес происходит от слова «волохатый» – т. е. мохнатый, что, скорее всего, связано с почитанием медведя, в образе которого он наиболее часто являлся людям. Так же, как и слово «волхв» происходит от имени этого бога и от обычая его жрецов одеваться в специальные вывороченные мехом наружу – «волохатые» – шубы для подражания своему божеству.

Провести инициацию в волхвы Велеса и дать неофиту новое волховское имя можно было один раз в год, на Комоедицу, двадцать четвертого марта, называемую по-другому Велесов День. Считалось, что в этот день начинается новый год, просыпаются медведи и выходят из берлоги, где отсыпались всю зиму. Наблюдение древними людьми этого удивительного чуда природы – «возрождения» медведя после зимнего сна, легло в основу многих инициаций связанных с верой и обрядами посвящения в ведьмаки.

Обставлялись они в строгой секретности, вдали от людских глаз, где-нибудь в прохладной тени священной рощи, либо на дне глубокого оврага, но чаще всего – в лесной глухомани. Там в святилище Велеса, к подножию могучей сосны – именно в нее входила Велесова благость во время магического ритуала – приносились богатые яства: ритуальные дары богу – блюда из молока и яичницы как самые любимые блюда Велеса, а также оковалки коровьего масла, горшки с кашей, мясо тетерева, множество шкур диких зверей. Жертвоприношение готовил молодой кандидат на право стать волхвом могучего бога. А особенным даром была шкура медведя-шатуна, победить которого нужно было ему самому в одиночку и без привычной в таком деле рогатины, только с одним обсидиановым ножом. Подготовка к встрече с медведем требовала силы, ловкости и отваги, для чего был необходим не один год усиленных тренировок.

К тому же, не каждый год можно было найти раньше времени проснувшегося медведя-шатуна, а специально будить его не разрешалось условиями посвящения. Так могло пройти и два, и три года, но вот, наконец, неофит нашел мишку. Но удача ему не гарантирована, ведь медведь сильный и хитрый зверь, и он сам может запросто этого охотника завалить и съесть. Не каждый претендент на должность ведьмака оставался жив после встречи с ним. Так что подготовка к инициации начиналась за много лет до прихода будущего волхва к священному дереву. Была довольно сложна и сама подготовка, да и процедура проведения. Но мы эти детали здесь опустим, чтобы не морочить читателю голову лишними подробностями, оставим лишь главные моменты.

Итак, все предварительные ритуальные процедуры пройдены, на конечном этапе инициации, перед тем как получить новое имя и вступить в свое новое качество, у ритуального огня расстилали медвежью шкуру, добытую неофитом, и сыпали на нее горкой очень острые обсидиановые осколки, на которые ставили или усаживали кандидата в волхвы. Но иногда вместо шкуры медведя использовали выдолбленное из сосны, ели или ясеня ритуальное корыто. Обсидиановым ножом, именно тем, которым кандидат справился с медведем, очерчивали вокруг него обережный круг, нож оставляли в земле до завершения обряда, а в дальнейшем он становился мощным оберегом нового ведьмака, который мог использоваться им также в обрядах исцеления соплеменников или какого-либо волхования (колдовства) в качестве атаме.

Посвящающий волхв, произнося слова заклинания, трижды окроплял родниковой водой лицо кандидата, затем его чело и темя. Затем волхв отрезал прядь волос – Велес и волос, по сути, однокоренные слова – у нарекаемого и клал их в огонь, нашептывая при этом новое имя. Причем до того, как инициируемый получит имя, никто, кроме посвящающего и нарекаемого не должен был знать нового выбранного имени. После этого волхв подходил к неофиту и громко произносил: «Нарекаю имя тебе такое-то». И так трижды. После этого нож из земли вынимался и обережный круг размыкался, нареченному давалась лепешка и ковш с медом для его первого жертвоприношения в новом обрядовом качестве для почитания Велеса и приближенных к нему духов, под чье покровительство он переходил.

Теперь можно было встать со стекол и надеть новую одежду, подчеркивающую заслуженно приобретенный новый социальный статус – как правило, у подготовленного неофита обсидиановых порезов на теле не оставалось, а все незначительные царапины неким магическим образом исчезали прямо на глазах. На этом обряд присвоения нового имени и перерождения в качестве ведьмака считался совершенным, и вновь обращенный переходил в ученичество волховской науке к творящему обряд волхву. Богатые дары волхв забирал себе. А нож, ставший во время обряда магическим амулетом, оставался у неофита до конца жизни.

Во время ритуала рядом со святилищем можно было заметить присутствие волка, собаки, грача, ворона или ужа. Это Велес самолично наблюдал за происходящим, перевоплотившись в дикого зверя и представ в его обличии.

 

Посвящение в колдуны на Руси

 

Ко времени христианства по большей части благие цели знахарей-волхвов были уже отринуты, и место Велеса занял Нечистый. Вначале выполнялось отречение от Бога. Оно проводилось в течение трех ночей перед сном, перед перевернутой церковной свечей в канун церковного праздника, и заклинания вершились стоя спиной к иконам. В течение трех ночей необходимо было читать «Отче наш» задом наперед. При этом могли появляться пугающие тени на стенах дома и странные потрескивания в стенах, а также другие необъяснимые явления. Тем не менее, все это необходимо было делать без страха в сердце и втайне от людей. После третьей ночи до восхода солнца надо было подойти к церковным вратам и, повернувшись к ним спиной, смотря на землю трижды произнести заклинание.

После неофит возвращался домой, не оборачиваясь и не разговаривая ни с кем.

После окончательного отречения в канун новолуния на закате дня следовало идти в глухой лес, одетым во все черное, на шею повесить медный ключ, взять с собой черную курицу или какое-либо иное животное для жертвы. В лесу нужно было найти перекресток двух пеших дорог, встать в середину и очертить вокруг себя круг, далее вырыть яму в земле посередине круга и в полночь зарезать над нею жертву. Затем необходимо было есть плоть жертвы и пить кровь ее над ямой, а когда неофит заканчивал эту процедуру, то простирался ниц головой на север, расположив крестом обе руки, и в таком положении пребывал до рассвета. В это время к неофиту являлся бес – его новый наставник – и называл свое имя.

Во время ритуала нельзя было зажигать огонь, все должно было происходить втайне от людей и без страха.

 

Обряд святого Секария (черная месса)

 

В католической Европе посвящение в колдуны или ведьмы чаще всего выполнялись при помощи обряда черной мессы, хотя сама по себе она служила и для иных целей, например, ее заказывали для устранения соперника или любовной привязки. При этом было несколько их разновидностей, от бескровных, с чтением Евангелие наоборот, до кровавых жертвоприношений, в том числе человеческих – обычно, новорожденных младенцев. Так, к примеру, после ареста адепта черной магии графа де Ретца, известного под именем Синяя Борода, в подвалах его замка нашли двести детских черепов. Причем во всех случаях обряда не чурались различного рода сексуально извращенных действий. При этом для черной мессы обязательно избирались монахи, отказавшиеся от Бога и ставшие поклонниками Сатаны.

 

«Огород»

 

Во время колдовской работы, особенно при снятии порчи или изгнания беса, необходимо защитить себя «огородом», иначе, огородительной молитвой, дабы не навлечь на себя ответку от колдуна, наславшего порчу, либо от проникновения в вас беса при отчитке. О молитве святого огорда я уже писал ранее.

Ниже я привожу еще один пример короткой и безоговорочно защищающей вас молитвы святого огорода. Для этого возьмите в руку кочан капусты и начитайте на нее эту молитву. Если вы и получите ответку – ее заберет капуста, абсолютно вас не коснувшись.

«Встану я, раб Божий (имя), благословясь, пойду помолясь, из избы в двери, из дверей в ворота, в чистое поле прямо на Восток и скажу:

Молитва святого огорода

«Гой еси, солнце жаркое, не пали ты овощ мой и хлеб мой, а жги и пали усоль– и полынь-траву.

Будьте мои слова крепки и лепки. Аминь».

 

Перекресток

 

Часто колдовство вершится на перекрестках. Для этого нужно подбирать такие из них, по которым сами не ходите. После работы на перекрестке оставьте откупное бесам, для которых он является излюбленным местом, – лучше всего несколькими монетами.

Сами же никогда не подбирайте мелочь на перекрестках, чтобы не навлечь на себя гнев злых духов.

 

Полевой

 

Полевой относительно доброго, но проказливого нрава, имеет много общего с домовым, но по характеру самих проказ он напоминает лешего: так же сбивает с дороги, заводит в болото, и в особенности потешается над пьяными пахарями. Охраняет поля, урожай от грызунов и прочих мелких вредителей у рачительных сельчан.

Внешне описывается разным образом, в разной же одежде, но, в целом, похожей на ту, что носит местное население. Общее у всех полевых одно: все они маленькие – росточком не доходят даже до колена взрослому человеку.

У меня была редкая возможность встретиться с полевым воочию, этот эпизод описан в моей повести «Каторга полевых». Ниже привожу оттуда отрывок.

«…Однажды по малолетству меня не пустили на вечерний сеанс для взрослых в наш кинотеатр «Металлист» – такая уж вредная билетерша попалась. Продав билет, весь в мыслях о несправедливых киношных порядках, я незаметно сам для себя забрел за кинотеатр. Нынче здесь проходит улица Ватутина, а в те времена там был пустырь, сплошь засаженный картошкой, межующейся с полями, буйно поросшими коноплей, которую нынче днем с огнем не только в городе, но и далеко за его пределами не сыщешь. В те времена это растение к наркотикам не имело никакого отношения, впрочем, как и мак, который свободно выращивался во всех огородах, поелику о наркоманах никто ничего тогда не слыхивал.

Оказавшись на пустыре, я огляделся: стоял сентябрь, и местами картошка была уже выкопана хозяевами участков. Везде валялась подсыхающая ботва, а кое-где и небольшие картофелины, не подобранные людьми из-за своей незначительности. Там и сям были видны серо-черные следы от костров – местные пацаны по вечерам частенько тут баловались печеной картошкой.

Я машинально сунул руки в карманы шаровар и удовлетворенно брякнул коробком лежавших там спичек. Невдалеке, словно кем-то уже приготовленная заранее, высилась кучка сухой ботвы – заготовка для костра. Осталось только набрать несколько картофелин и запалить эту кучку, чтобы через недолгое время поживиться вкусным лакомством. Насобирав полную фуражку картошки, я направился к вороху ботвы, но внезапно, в метре от нее, остановился, как вкопанный. Картошка посыпалась из фуражки на землю.

Я увидел, как в ботве зашевелился маленький краснокожий человечек. Он был сантиметров двадцати пяти-тридцати росточком, точно я определить не мог, потому что в тот момент, когда я его обнаружил, он стоял на четвереньках, пытаясь подняться, что ему не удалось, и он сел на кучку ко мне лицом. Мои глаза отчетливо видели маленького, как кукла, загорелого до красноты живого человечка. Но разум отказывался это воспринимать, и я бессознательно ассоциировал его с каким-то животным, не то с крысой, не то с хорьком, пока до меня, наконец, окончательно не дошло – это все же человечек, но не ребенок, ибо даже новорожденные больше его раза в два и пропорции у них совершенно другие. Мне было с чем сравнивать – у нас соседка по квартире недавно родила, и я не раз лицезрел ее Петечку голеньким у нее на руках и в кроватке.

Волосы у человечка были длинные до плеч и густые, как у куклы. Такие же густые и черные у него были реснички и черные же глаза. Он был наг и имел все признаки и пропорции взрослого мужчины, только очень маленького. Левая часть головы у виска была в запекшейся крови, волосы в этом месте были свиты в черные окровавленные висюльки.

Он страдальчески посмотрел на меня и сделал рукой жест, как будто просил пить, во всяком случае, я так это понял, причем не просто понял, а это было так, как будто бы он мне сам об этом сказал, хотя человечек не проронил ни слова.

Бежать за водой до дома было слишком далеко, он был в полукилометре отсюда, еще можно было бы сбегать в киоск «Соки-воды» в сквере «Металлист», но это было немногим ближе. Также можно было налить воды из-под крана в самом кинотеатре «Металлист», но для этого надо сначала пройти мимо контролера, и, к тому же, иметь с собой хоть какую-то посудину. Последний вариант был таков: там же в кинотеатре купить в буфете бутылку минеральной воды, если буфетчица никуда не делась в перерыве между сеансами, но для этого надо было, опять-таки, пройти через строгую контролершу.

Мысли эти прокрутились у меня в голове в течение нескольких секунд, пока я, сломя голову, несся к своей цели. Я остановился на последнем варианте. Правда, убедить седую контролершу в строгих очках, что мне нужно только в буфет, стоило мне нескольких дорогих минут. Не помню уже, что я ей там такое жалостливое наплел, но, оставив у нее в залог свою фуражку, я все же прорвался к буфету и купил минералку.

Когда я примчался назад, то обнаружил вокруг горки ботвы скучившихся пацанов. Некоторых я знал. Когда я протиснулся между ними, то увидел человечка, лежащего на спине, с закрытыми кукольными ресничками глазами, совершенно неподвижного. Витька Залозный, мой сосед этажом ниже, из пятого «В», отпетый второгодник, самый большой и старший из нас, с нажимом ковырял маленькое тельце прутиком, явно стараясь проткнуть его. Однако красно-коричневого оттенка кожа, с виду тонюсенькая и нежная, была прочной, как толстый пергамент. Она глубоко прогибалась в тело, но не прорывалась острым прутом.

– Ты че делаешь?! – преодолевая страх перед старшим по возрасту и более сильным, нежели я, недорослем и снизу вверх глядя на него, стал наступать я на Витьку. – Это же человечек!

– Да забей! Это выкидыш, или аборт какая-нибудь тетка сделала тут! – авторитетно изрек прыщавый, незнакомый мне паренек, в шелковой дорогой зеленой безрукавке, лет тринадцати.

Тогда мне было лет девять, и я мало что понял из этой реплики.

Витек же снисходительно улыбнулся, отодвинул меня рукой в сторону и назидательно сказал:

– Да не, не выкидыш. Полевой это. У нас в Битках, откуда мы с мамкой приехали, бегал точно такой же в поле.

– Да ври больше, у вас в деревне и лягушки с телят ростом были! – захихикал один из пацанов, худой и длинный, как жердь, в сером, в клеточку, жакете и украинской соломенной дырявой шляпе на голове.

– А че ты лыбишься, – парировал Витек, – то не лягушки, а жабы были, и не с теляти ростом, а с кота. А полевого мы всем гуртом ловили, да не выходило все никак. Вроде вот только тут стоял, подбежишь, а там уже пусто, прямо-таки на глазах терялся, как будто сквозь землю проваливался. И он такой хитрый, что собаки след не брали. А щас тут увидел его, косматого, ну и стал гонять палкой, иначе никак не поймаешь. Изловчился разок, да и тюкнул его по башке. Тут он как заверещит, будто щенок, волком придавленный, и пропал снова с глаз. Вот тут был – и пропал. Я его в ботве обыскался весь. Только пропал, и все тут. Вот тогда, пацаны, я за вами и пошел, чтобы вместе искать, – он обвел глазами мальчишек. – Вот, пришли, а он тут лежит готовенький!

– Так это ты его, гад! – я бросился на Витька с намерением прибить его на месте.

Но он больно обхватил меня рукой за шею и швырнул на землю, навалившись на меня всем телом. Я яростно пытался отбиться, но он был явно сильней, и я беспомощно беззвучно заплакал, но не от боли, а от собственного бессилия. Когда он меня, наконец, отпустил, и я стал подниматься на четвереньки, вытирая от крови и земли разбитые губы, он наладил мне такой пинок, что я отлетел метра на три. Поднявшись, я стал уходить, поняв, что ничем уже нельзя помочь этому маленькому мертвому человечку, а только наполучаю от Витька еще больше.

– Пошел, пошел отсюда! – издевательски смеялся вслед мне Витек и свистел, а пацаны похохатывали.

Отойдя на почтительное расстояние, я оглянулся, чтобы крикнуть что-нибудь этакое оскорбительное для Витька так, чтобы он надолго запомнил – теперь-то не догонит! И тут увидел, как прямо по картофельному полю к ватаге пацанов ехала телега, запряженная огромным вороным конем, игравшим могучими мышцами под лоснящейся ухоженной шкурой. В ней сидел черный, бородатый мужик в черных же, похоронных одеждах, похожий на большого ворона. Я подумал, что это кто-то приехал по свою картошку – тогда автомобили еще не вытеснили четвероногих помощников человека, и запряженные лошадьми телеги летом, и сани зимой были частью нашей обыденности. Но все оказалось не так.

Мужик слез с телеги и вразвалку, похлестывая по сапогу кнутовищем, направился к пацанам. Те молча расступились, и он, взяв маленькое тельце с ботвинной кучи, бережно завернул его в какую-то тряпицу и, прижав к груди, понес с собой. Легко запрыгнув в телегу, словно был тренированным спортсменом, он положил сверток то ли в торбу, то ли в корзинку, я толком не разглядел, и что-то сказал мальчишкам трескучим голосом. После этого все они побежали к телеге и позалазали на нее. Мужик встал в полный рост, пронзительно и громко свистнул так, что заколыхалась вокруг картофельные стебли, стегнул вожжами по крупу коня, и тот, взбаламутив столб пыли, лихо покатил телегу по полю. Пацаны заохали, загоготали и посыпались с нее один за другим, катясь вслед за повозкой еще какое-то время, словно перекати-поле. Один Витек, стоя позади мужика и крепко, как клещ, обхватив его за талию, оставался в телеге, уносимый в бирюзовую даль…

А на следующее утро, с самым рассветом, к нам в квартиру заявилась тетя, Валя – уборщица нашей школы, мать Витька – тихая тетка лет сорока. Простоватое лицо ее было заревано, светлые короткие волосы – плохо скреплены гребнем на затылке и торчали клочьями там и сям.

– Ох, горе-то у меня, горе-то какое! Вчерась до двух ночи Витеньку свово искала, пропал Витенька-то мо-о-ой, – заголосила она с порога моему отцу, открывшему ей дверь. – Авось, Колька ваш чего знает, а, Иван-ваныч? Коля, ты не видел Витька-то мово?

Я рассказал ей все, что знал, и тетя Валя, заведясь еще сильнее, выскочила из квартиры.

В этот же день к нам приходил милиционер – пропавший табаком дядька в униформе, тоже у меня все подробно расспрашивал и что-то записывал в тетрадь, которую достал из своей планшетки. Обошел он, как я узнал позже, и других участников того загадочного происшествия. Но ясности в дело это не внесло. Не появился Витек и на следующий день, и через неделю, и через месяц. Одним словом, пропал, никто никогда его больше не видел – как в воду канул».

На этом можно было бы закончить эту историю, но она неожиданно получила продолжение более чем через тридцать лет.

Случилось так, что однажды я, в начале своей целительской деятельности, заглянул в гости к одной ведьме, добротный дом которой стоял на отшибе одной из глухих деревень в Сузунском районе Новосибирской области. Заехал я к ней специально, по рекомендации одного знахаря, дабы попробовать выведать у бабки что-либо для себя полезное. Особо, правда, у нее ничего узнать не удалось – редко, кто из этой породы людей просто так своими секретами делится – тем не менее, съездил туда не зря.

Когда она провожала меня к воротам, в калитку вошел загорелый до черноты мужик в простой полотняной рубахе на выпуск, рабочих брезентовых штанах и кирзовых сапогах. За спиной он нес вязанку хвороста, и когда он приблизился к нам, от него приятно пахнуло лесом и свежей сосновой смолой. Лицо мне его, с какими-то мертвыми, водянистыми глазами, кого-то напоминало, однако я не мог вспомнить, кого именно. Из вежливости я поздоровался, а мужик лишь только мельком взглянул на меня и вдруг глаза его просветлели, вязанка выпала из рук, и он бросился ко мне на плечо с рыданиями.

– Ви-итя! Ви-итя! – бормотал он невнятно, как обычно это делают глухие, бия себя в грудь и захлебываясь слезами и слюнями, обильно потекшими из его рта.

Я ничего не понимал и недоуменно смотрел на ведьму. Та слегка коснулась его костлявым кулачком и с нажимом сказала:

– Ступай к себе, ступай!

Мужик вмиг затих, развернулся и стал уходить, ступая, словно заведенная игрушка, обреченно опустив плечи, пока не скрылся в пристройке к дому.

– Кто это? – спросил я старуху.

– Да, вот, в работниках держу из жалости. Больной он на голову, ведь больше никому не нужен такой, – ответила та. – Еще мальчишкой ко мне его черт принес…

Я недоуменно посмотрел на собеседницу: не в прямом ли смысле сказала так ведьма?

Старуха больше не проронила ни слова, только вперилась в меня тяжелым, исподлобья, недобрым взглядом, от которого у меня заиндевел затылок. Мне ничего не оставалось, как только уйти прочь.

Уже на выезде из деревни я заметил перечеркнутый дорожный знак «Битки», и хоть я и знал, откуда я выезжаю, этот знак что-то замкнул в моей голове, и я узнал мужика через многие прошедшие годы. Это был тот самый Витек!

 

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: