Продолжение. Дополнительные пояснения

Коммунизм

К. МАРКС

К критике гегелевской философии права

Введение

[...] Утопической мечтой для Германии является не радикальная ре­волюция, не общечеловеческая эмансипация, а, скорее, частичная, только политическая революция, — революция, оставляющая нетро­нутыми самые устои здания. На чем основана частичная, только поли­тическая революция? На том, что часть гражданского общества эмансипирует себя и достигает всеобщего господства, на том, что оп­ределенный класс, исходя из своего особого положения, предприни­мает эмансипацию всего общества. Этот класс освобождает все обще­ство, но лишь в том случае, если предположить, что все общество на­ходится в положении этого класса, т.е. обладает, например, деньгами и образованием или может по желанию приобрести их.

Ни один класс гражданского общества не может сыграть эту роль, не возбудив на мгновение энтузиазма в себе и в массах. Это тот момент, когда данный класс братается и сливается со всем обществом, когда его смешивают с обществом, воспринимают и признают в качестве его все­общего представителя; тот момент, когда собственные притязания и права этого класса являются поистине правами и притязаниями само­го общества, когда он действительно представляет собой социальный разум и социальное сердце. Лишь во имя всеобщих прав общества от­дельный класс может притязать на всеобщее господство. Для завоева­ния этого положения освободителя, а следовательно, для политическо­го использования всех сфер общества в интересах своей собственной сферы, недостаточно одной революционной энергии и духовного чувст­ва собственного достоинства. Чтобы революция народа и эмансипа­ция отдельного класса гражданского общества совпали друг с другом, чтобы одно сословие считалось сословием всего общества, — для этого, с другой стороны, все недостатки общества должны быть сосре­доточены в каком-нибудь другом классе, для этого определенное сосло­вие должно быть олицетворением общих препятствий, воплощением общей для всех преграды; для этого особая социальная сфера должна считаться общепризнанным преступлением в отношении всего об­щества, так что освобождение от этой сферы выступает в виде всеоб­щего самоосвобождения. Чтобы одно сословие было par exellence (По преимуществу (лат.) сословием-освободителем, для этого другое сословие должно быть, на­оборот, явным сословием-поработителем. Отрицательно-всеобщее значение французского дворянства и французского духовенства обу­словило собой положительно-всеобщее значение того класса, который непосредственно граничил с ними и противостоял им, — буржуазии.

Но ни у одного особого класса в Германии нет не только последова­тельности, резкости, смелости, беспощадности, которые наложили бы на него клеймо отрицательного представителя общества. В такой же степени ни у одного сословия нет также той душевной широты, которая отождествляет себя, хотя бы только на миг, с душой народа, того вдох­новения, которое материальную силу воодушевляет на политическое на­силие, той революционной отваги, которая бросает в лицо противнику дерзкий вызов: я — ничто, но я должен быть всем. Основу немецкой морали и честности, не только отдельных личностей, но и классов, об­разует, напротив, тот сдержанный эгоизм, который отстаивает свою ограниченность и допускает, чтобы и другие отстаивали в противовес ему свою ограниченность. Отношение между различными сферами не­мецкого общества поэтому не драматическое, а эпическое. Каждая из них начинает осознавать себя и располагаться, со всеми своими особы­ми притязаниями, рядом с другими не тогда, когда ее угнетают, а тогда, когда современные отношения создают — без всякого содействия с ее стороны — такую стоящую ниже ее общественную сферу, которую она в свою очередь может угнетать. Даже моральное чувство собствен­ного достоинства немецкой буржуазии основано лишь на сознании того, что она — общий представитель филистерской посредственности всех других классов. Поэтому не только немецкие короли вступают на престол mala propos (Некстати), каждая сфера гражданского общества переживает свое поражение прежде, чем успевает отпраздновать свою победу, она устанавливает свои собственные преграды прежде, чем успевает пре­одолеть поставленную ей преграду, проявляет свою бездушную сущ­ность прежде, чем ей удается проявить свою великодушную сущ­ность, — так что даже возможность сыграть большую роль всегда ока­зывается уже позади прежде, чем эта возможность успела обнаружить­ся, и каждый класс, как только он начинает борьбу с классом, выше его стоящим, уже оказывается вовлеченным в борьбу с классом, стоящим ниже его. Поэтому княжеская власть находится в борьбе с королевской, бюрократ — в борьбе с дворянством, буржуа — в борьбе с ними со всеми вместе, а в это время пролетарий уже начинает борьбу против буржуа. Буржуазия не дерзает еще сформулировать со своей точки зре­ния мысль об эмансипации, когда развитие социальных условий, а также и прогресс политической теории объявляют уже самую эту точку зрения устаревшей или, по крайней мере, проблематичной.

Во Франции достаточно быть чем-нибудь, чтобы желать быть всем. В Германии надо быть ничем, если не хочешь отказаться от всего. Во Франции частичная эмансипации есть основа всеобщей. В Германии всеобщая эмансипация есть conditio sine qua nоn (Необходимое условие) всякой частичной. Во Франции свобода во всей ее полноте должна быть порождена действи­тельным процессом постепенного освобождения, в Германии — невоз­можностью такого постепенного процесса. Во Франции каждый класс народа — политический идеалист и чувствует себя прежде всего не особым классом, а представителем социальных потребностей вообще. Поэтому роль освободителя последовательно переходит — в полном драматизма движении — к различным классам французского народа, пока, наконец, не дойдет очередь до такого класса, который осуществит социальную свободу, уже не ограничивая ее определенными условия­ми, лежащими вне человека и все же созданными человеческим обще­ством, а, наоборот, организует все условия человеческого существова­ния, исходя из социальной свободы как необходимой предпосылки. В Германии, напротив, где практическая жизнь так же лишена духовного содержания, как духовная жизнь лишена связи с практикой, ни один класс гражданского общества до тех пор не чувствует ни потребности во всеобщей эмансипации, ни способности к ней, пока его к тому не принудят его непосредственное положение, материальная необхо­димость, его собственные цепи.

В чем же, следовательно, заключается положительная возмож­ность немецкой эмансипации?

Ответ: в образовании класса, скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не есть класс граждан­ского общества; такого сословия, которое являет собой разложение всех сословий; такой сферы, которая имеет универсальный характер вследствие ее универсальных страданий и не притязает ни на какое осо­бое право, ибо над ней тяготеет не особое бесправие, а бесправие во­обще, которая уже не может ссылаться на историческое право, а только лишь на человеческое право, которая находится не в односто­роннем противоречии с последствиями, вытекающими из немецкого го­сударственного строя, а во всестороннем противоречии с его предпо­сылками; такой сферы, наконец, которая не может себя эмансипиро­вать, не эмансипируя себя от всех других сфер общества и не эманси­пируя, вместе с этим, все другие сферы общества, — одним словом, такой сферы, которая представляет собой полную утрату человека и, следовательно, может возродить себя лишь путем полного возрож­дения человека. Этот результат разложения общества, как особое со­словие, есть пролетариат.

Пролетариат зарождается в Германии в результате начинающегося прокладывать себе путь промышленного развития; ибо не стихийно сложившаяся, а искусственно созданная бедность, не механически согнувшаяся под тяжестью общества людская масса, а масса, возни­кающая из стремительного процесса его разложения, главным об­разом из разложения среднего сословия, — вот что образует пролета­риат, хотя постепенно, как это само собой понятно, ряды пролетариата пополняются и стихийно возникающей беднотой, и христианско-германским крепостным сословием.

Возвещая разложение существующего миропорядка, пролета­риат раскрывает лишь тайну своего собственного бытия, ибо он и есть фактическое разложение этого миропорядка. Требуя отрица­ния частной собственности, пролетариат лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип, что воплощено уже в нем, в пролетариате, помимо его содействия, как отрицательный ре­зультат общества. Пролетарий обладает по отношению к возникающе­му миру таким же правом, каким немецкий король обладает по отно­шению к уже возникшему миру, когда он называет народ своим наро­дом, подобно тому как лошадь он называет своей лошадью. Объявляя народ своей частной собственностью, король выражает лишь тот факт, что частный собственник есть король.

Подобно тому как философия находит в пролетариате свое мате­риальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духов­ное оружие, и как только молния мысли основательно ударит в эту не­тронутую народную почву, совершится эмансипация немца в человека.

Из всего этого вытекает:

Единственно практически возможное освобождение Германии есть освобождение с позиций той теории, которая объявляет высшей сущностью человека самого человека. В Германии эмансипация от сре­дневековья возможна лишь как эмансипация вместе с тем и от ичных побед над средневековьем. В Германии никакое рабство не может быть уничтожено без того, чтобы не было уничтожено всякое рабство. Основательная Германия не может совершить революцию, не начав революции с самого основания. Эмансипация немца есть эмансипация человека. Голова этой эмансипации — философия; ее сердце — пролетариат. Философия не может быть воплощена в дей­ствительность без упразднения пролетариата, пролетариат не может упразднить себя, не воплотив философию в действительность.

К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ

Предисловие

[...] В общественном производстве своей жизни люди вступают в оп­ределенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — про­изводственные отношения, которые соответствуют определенной сту­пени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структу­ру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества при­ходят в противоречие с существующими производственными отноше­ниями, или — что является только юридическим выражением послед­них — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной револю­ции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотре­нии таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономи­ческих условиях производства от юридических, политических, религи­озных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разре­шение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе пере­ворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из про­тиворечий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными от­ношениями.

КРИТИКА ГОТСКОЙ ПРОГРАММЫ

Замечания к программе германской рабочей партии

Свободное государство — что это такое?

Сделать государство «свободным» — это отнюдь не является целью рабочих, избавившихся от ограниченного верноподданнического обра­за мыслей. В Германской империи «государство» почти столь же «сво­бодно», как в России. Свобода состоит в том, чтобы превратить госу­дарство из органа, стоящего над обществом, в орган, этому обществу всецело подчиненный; да и в наше время большая или меньшая свобода государственных форм определяется тем, в какой мере они ограничи­вают «свободу государства».

Германская рабочая партия — по крайней мере, если она принимает эту программу, — обнаруживает, как неглубоко прониклась она соци­алистическими идеями; вместо того чтобы рассматривать существую­щее общество (а это сохраняет силу и для всякого будущего общества) как «основу» существующего государства (или будущее общество как основу будущего государства), она, напротив, рассматривает госу­дарство как некую самостоятельную сущность, обладающую своими собственными «духовными, нравственными, свободными основами».

Да к тому же еще грубое злоупотребление в программе словами: «современное государство» и «современное общество», а также и еще более грубое непонимание того государства, которому она предъявляет свои требования!

«Современное общество» есть капиталистическое общество, кото­рое существует во всех цивилизованных странах, более или менее сво­бодное от примести средневековья, более или менее видоизмененное особенностями исторического развития каждой страны, более или менее развитое. Напротив того, «современное государство» меняется с каждой государственной границей. В прусско-германской империи оно совершенно иное, чем в Швейцарии, в Англии совершенно иное, чем в Соединенных Штатах. «Современное государство» есть, следо­вательно, фикция.

Однако, несмотря на пестрое разнообразие их форм, различные го­сударства различных цивилизованных стран имеют между собой то общее, что они стоят на почве современного буржуазного общества, более или менее капиталистически развитого. У них есть поэтому не­которые общие существенные признаки. В этом смысле можно гово­рить о «современной государственности» в противоположность тому будущему, когда отомрет теперешний ее корень, буржуазное общество.

Возникает вопрос: какому превращению подвергнется государст­венность в коммунистическом обществе? Другими словами: какие об­щественные функции останутся тогда, аналогичные теперешним госу­дарственным функциям? На этот вопрос можно ответить только науч­но; и сколько бы тысяч раз ни сочетать слово «народ» со словом «го­сударство», это ни капельки не подвинет его разрешения.

Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому перио­ду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата.

Но программа не занимается ни этой последней, ни будущей госу­дарственностью коммунистического общества.

Ее политические требования не содержат ничего, кроме всем из­вестных демократических перепевов: всеобщее избирательное право, прямое законодательство, народное право, народное ополчение и про­чее. Это простой отголосок буржуазной Народной партии, лиги мира и свободы. Все это сплошь требования, которые, поскольку они не пере­ходят в фантастические представления, уже осуществлены. Только государство, их осуществившее, находится не в пределах Германской империи, а в Швейцарии, Соединенных Штатах и так далее. Подобного рода «государство будущего» есть современное государство, хотя и существующее вне «рамок» Германской империи.

Забыли, однако, об одном. Так как германская рабочая партия оп­ределенно заявляет, что она действует в пределах «современного наци­онального государства», стало быть, своего государства, прусско-германской империи, — да иначе и требования ее были бы в большей части бессмысленны, так как требуют ведь только того, чего не имеют, — то она не должна была бы забывать самого главного, а имен­но, что все эти прекрасные вещицы покоятся на признании так назы­ваемого народного суверенитета и поэтому уместны только в демокра­тической республике.

Раз уж не хватило мужества требовать демократической республи­ки, как это делали французские рабочие программы при Луи-Филиппе и Луи-Наполеоне, — и разумно, ибо обстоятельства предписывают ос­торожность, — то незачем было прибегать и к этой уловке, которая не является ни «честной», ни достойной, — требовать вещей, которые имеют смысл лишь в демократической республике, от такого государ­ства, которое представляет собой не что иное, как обшитый парламент­скими формами, смешанный с феодальными придатками и в то же время уже находящийся под влиянием буржуазии, бюрократически сколоченный, полицейски охраняемый военный деспотизм, и сверх того еще торжественно заверять такое государство, что воображают до­биться от него чего-либо подобного «законными средствами»!

Даже вульгарная демократия, которая в демократической республи­ке видит осуществление царства божия на земле и совсем не подозре­вает, что именно в этой последней государственной форме буржуазного общества классовая борьба и должна быть окончательно решена ору­жием, — даже она стоит все же неизмеримо выше такого сорта демо­кратизма, который держится в пределах полицейски дозволенного и ло­гически недопустимого.

Ф. ЭНГЕЛЬС

Анти-Дюринг

СОЦИАЛИЗМ

I. Исторический очерк

Подготовлявшие революцию французские философы XVIII в. апеллировали к разуму как к единственному судье над всем существу­ющим. Они требовали установления разумного государства, разумного общества, требовали безжалостного устранения всего того, что проти­воречит вечному разуму. Мы видели также, что этот вечный разум был в действительности лишь идеализированным рассудком среднего бюр­гера, как раз в то время развивавшегося в буржуа. И вот, когда фран­цузская революция воплотила в действительность это общество разума и это государство разума, то новые учреждения оказались, при всей.своей рациональности по сравнению с прежним строем, отнюдь не абсолютно разумными. Государство разума потерпело полное крушение. Обещанный вечный мир превратился в бесконечную вереницу за­воевательных войн. Не более посчастливилось и обществу разума. Противоположность между богатыми и бедными, вместо того чтобы разрешиться во всеобщем благоденствии, еще более обострилась вследствие устранения цеховых и иных привилегий, служивших как бы мостом над этой противоположностью, а также вследствие устранения церковной благотворительности, несколько смягчавшей ее. Быстрое развитие промышленности на капиталистической основе сделало бед­ность и страдания трудящихся масс необходимым условием существо­вания общества. Количество преступлений возрастало с каждым годом. Если феодальные пороки, прежде бесстыдно выставлявшиеся напоказ, были хотя и не уничтожены, но все же отодвинуты пока на задний план, — то тем пышнее расцвели на их месте буржуазные пороки, ко­торым раньше предавались тайком. Торговля все более и более превра­щалась в мошенничество. «Братство», провозглашенное в революци­онном девизе, нашло свое осуществление в плутнях и в зависти, порож­даемых конкурентной борьбой. Место насильственного угнетения занял подкуп, а вместо меча главнейшим рычагом общественной влас­ти стали деньги. Право первой ночи перешло от феодалов к буржуа-фабрикантам. Проституция выросла до неслыханных размеров. Самый брак остался, как и прежде, признанной законом формой проституции, ее официальным прикрытием, дополняясь к тому же многочисленными нарушениями супружеской верности. Одним словом, установленные «победой разума» общественные и политические учреждения оказа­лись злой, вызывающей горькое разочарование карикатурой на блес­тящие обещания просветителей. Недоставало еще только людей, спо­собных констатировать это разочарование, и эти люди явились на ру­беже нового столетия. В 1802 г. вышли «Женевские письма» Сен-Симона; в 1808 г. появилось первое произведение Фурье, хотя основа его теории была заложена еще в 1799г.; 1 января 1800г. Роберт Оуэн взял на себя управления Нью-Ланарком.

Но в это время капиталистический способ производства, а вместе с ним и противоположность между буржуазией и пролетариатом были еще очень неразвиты. Крупная промышленность, только что возник­шая в Англии, во Франции была еще неизвестна. А между тем лишь крупная промышленность развивает, с одной стороны, конфликты, де­лающие принудительной необходимостью переворот в способе произ­водства, — конфликты не только между порожденными ею производительными силами и формами обмена; а с другой стороны, эта крупная промышленность как раз в гигантском развитии производительных сил дает также и средства для разрешения этих конфликтов. Если, следо­вательно, около 1800 г. конфликты, возникающие из нового общест­венного порядка, еще только зарождались, то еще гораздо менее раз­виты были тогда средства для их разрешения. Хотя во время террора неимущие массы Парижа захватили на одно мгновение власть, но этим они доказали только всю невозможность господства этих масс при тог­дашних отношениях. Пролетариат, едва только выделившийся из общей массы неимущих в качестве зародыша нового класса, еще со­вершенно не способный к самостоятельному политическому действию, казался лишь угнетенным, страдающим сословием, помощь которому в лучшем случае, при его неспособности помочь самому себе, могла быть оказана извне, сверху.

Это историческое положение определило взгляды и основателей со­циализма. Незрелому состоянию капиталистического производства, незрелым классовым отношениям соответствовали и незрелые теории. Решение общественных задач, еще скрытое в неразвитых экономичес­ких отношениях, приходилось выдумывать из головы. Общественный строй являл одни лишь недостатки; их устранение было задачей мысля­щего разума. Требовалось изобрести новую, более совершенную сис­тему общественного устройства и навязать ее существующему общест­ву извне, посредством пропаганды, а по возможности и примерами по­казательных опытов. Эти новые социальные системы заранее были об­речены на то, чтобы оставаться утопиями, и чем больше разрабатыва­лись они в подробностях, тем дальше они должны были уноситься в об­ласть чистой фантазии.

Развитие социализма от утопии к науке

[...] Пролетариат берет государственную власть и превраща­ет средства производства прежде всего в государственную соб­ственность. Но тем самым он уничтожает самого себя как пролета­риат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство. Су­ществовавшему и существующему до сих пор обществу, которое дви­жется в классовых противоположностях, было необходимо государство, т.е. организация эксплуататорского класса для поддержания его внешних условий производства, значит, в особенности для насильст­венного удержания эксплуатируемого класса в определяемых данным способом производства условиях подавления (рабство, крепостничест­во или феодальная зависимость, наемный труд). Государство было офи­циальным представителем всего общества, его сосредоточением в ви­димой корпорации, но оно было таковым лишь постольку, поскольку оно было государством того класса, который для своей эпохи один пред­ставлял все общество: в древности оно было государством рабовла­дельцев — граждан государства, в средние века — феодального дво­рянства, в наше время — буржуазии. Когда государство наконец-то становится действительно представителем всего общества, тогда оно само себя делает излишним. С того времени, когда не будет ни одного общественного класса, который надо бы было держать в подавлении, с того времени, когда исчезнут вместе с классовым господством, вместе с борьбой за отдельное существование, порождаемой теперешней анархией в производстве, те столкновения и эксцессы, которые проис­текают из этой борьбы, — с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в особой силе для подавления, в государстве. Пер­вый акт, в котором государство выступает действительно как предста­витель всего общества — взятие во владение средств производства от имени общества, — является в то же время последним самостоятель­ным актом его как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области задругой излишним и само собой засыпает. На место управления лицами стано­вится управление, вещами и руководство производственными процес­сами. Государство не «отменяется», оно отмирает. На основании этого следует оценивать фразу про «свободное народное государство», фразу, имевшую до известной поры право на существование в качестве агитационного средства, но в конечном счете научно несостоятельную. На основании этого следует оценивать также требование так называе­мых анархистов, чтобы государство было отменено с сегодня на завтра. С тех пор как на историческую сцену выступил капиталистический способ производства; взятие обществом всех средств производства в свое владение часто представлялось в виде более или менее туманного идеала будущего как отдельным личностям, так и целым сектам. Но оно стало возможным, стало исторической необходимостью лишь тогда, когда фактические условия его проведения в жизнь оказались налицо. Как и всякий другой общественный прогресс, оно становится осуществимым не вследствие осознания того, что существование классов про­тиворечит справедливости, равенству и т.д., не вследствие простого же­лания отменить классы, в силу известных новых экономических усло­вий. Разделение общества на классы — эксплуатирующий и эксплуа­тируемый, господствующий и угнетенный — было неизбежным след­ствием прежнего незначительного развития производства. Пока сово­купный общественный труд дает продукцию, едва превышающую самые необходимые средства существования всех, пока, следователь­но, труд отнимает все или почти все время огромного большинства чле­нов общества, до тех пор это общество неизбежно делится на классы. Рядом с этим огромным большинством, исключительно занятым под­невольным трудом, образуется класс, освобожденный от непосредст­венно производительного труда и ведающий такими общими делами об­щества, как управление трудом, государственные дела, правосудие, науки, искусства и т.д. Следовательно, в основе деления на классы лежит закон разделения труда. Это, однако, отнюдь не исключало при­менения насилия, хищничества, хитрости и обмана при образовании классов и не мешало господствующему классу, захватившему власть, упрочивать свое положение за счет трудящихся классов и превращать руководство обществом в усиленную эксплуатацию масс.

Но если разделение на классы имеет, таким образом, известное ис­торическое оправдание, то оно имеет его лишь для известного периода и при известных общественных условиях. Оно обусловливалось недо­статочностью производства и будет уничтожено полным развитием со­временных производительных сил. И действительно, упразднение об­щественных классов предполагает достижение такой ступени истори­ческого развития, на которой является анахронизмом, выступает как отжившее не только существование того или другого определенного господствующего класса, но и какого бы то ни было господствующего класса вообще, а следовательно, и самое деление на классы. Следова­тельно, упразднение классов предполагает такую высокую ступень раз­вития производства, на которой присвоение особым общественным классом средств производства и продуктов, — ас ними и политического господства, монополии образования и духовного руководства, — не только становится излишним, но и является препятствием для эконо­мического, политического и интеллектуального развития. Эта ступень теперь достигнута. Политическое и интеллектуальное банкротство бур­жуазии едва ли составляет тайну даже для нее самой.

Марксизм

В.И.ЛЕНИН

Государство и революция

УЧЕНИЕ МАРКСИЗМА О ГОСУДАРСТВЕ И ЗАДАЧИ ПРОЛЕТАРИАТА В РЕВОЛЮЦИИ

Г л а в а I

КЛАССОВОЕ ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО

4. «Отмирание» государства и насильственная революция

Во-первых. В самом начале этого рассуждения Энгельс говорит, что, беря государственную власть, пролетариат «тем самым уничтожа­ет государство как государство». [...] На деле здесь Энгельс говорит об «уничтожении» пролетарской революцией государства буржуазии, тогда как слова об отмирании относятся к остаткам пролетарской го­сударственности после социалистической революции. Буржуазное го­сударство не «отмирает», по Энгельсу, а «уничтожается» пролета­риатом в революции. Отмирает после этой революции пролетарское государство или полугосударство.

Во-вторых. Государство есть «особая сила для подавления». Это ве­ликолепное и в высшей степени глубокое определение Энгельса дано им здесь с полнейшей ясностью. А из него вытекает, что «особая сила для подавления» пролетариата буржуазией, миллионов трудящихся горстками богачей должна смениться «особой силой для подавления» буржуазии пролетариатом (диктатура пролетариата). В-третьих. Об «отмирании» и даже еще рельефнее и красочнее — о «засыпании» Энгельс говорит совершенно ясно и определенно по от­ношению к эпохе после «взятия средств производства во владение го­сударством от имени всего общества», т.е. после социалистической ре­волюции. Мы все знаем, что политической формой «государства» в это время является самая полная демократия. Но никому из оппортунис­тов, бесстыдно искажающих марксизм, не приходит в голову, что речь идет здесь, следовательно, у Энгельса, о «засыпании» и «отмирании» демократии. Буржуазное государство может «уничтожить» толь­ко революция. Государство вообще, т.е. самая полная демократия, может только «отмереть».

В-четвертых. Выставив свое знаменитое положение: «государство отмирает», Энгельс сейчас же поясняет конкретно, что направляется это положение и против оппортунистов и против анархистов. При этом на первое место поставлен у Энгельса тот вывод из положения об «от­мирании государства», который направлен против оппортунистов.

В-пятых. В том же самом сочинении Энгельса, из которого все по­мнят рассуждение об отмирании государства, есть рассуждение о зна­чении насильственной революции. Историческая оценка ее роли пре­вращается у Энгельса в настоящий панегирик насильственной револю­ции.

Г л а в а II

ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ. ОПЫТ 1848-1851 ГОДОВ

1. Канун революции

Государство есть особая организация силы, есть организация насилия для подавления какого-либо класса. Какой же класс надо по­давлять пролетариату? Конечно, только эксплуататорский класс, т.е. буржуазию. Трудящимся нужно государство лишь для подавления со­противления эксплуататоров, а руководить этим подавлением, провести его в жизнь в состоянии только пролетариат, как единственный до конца революционный класс, единственный класс, способный объединить всех трудящихся и эксплуатируемых в борьбе против буржуазии, в полном смещении ее.

Эксплуататорским классам нужно политическое господство в инте­ресах поддержания эксплуатации, т.е. в корыстных интересах ничтож­ного меньшинства, против громаднейшего большинства народа. Экс­плуатируемым классам нужно политическое господство в интересах полного уничтожения всякой эксплуатации, т.е. в интересах громадней­шего большинства народа, против ничтожного меньшинства современ­ных рабовладельцев, т.е. помещиков и капиталистов.

Маркс всю свою жизнь боролся с этим мелкобуржуазным социализ­мом, ныне возрожденным в России партиями эсеров и меньшевиков. Маркс провел учение о классовой борьбе последовательно вплоть до учения о политической власти, о государстве.

Свержение господства буржуазии возможно только со стороны про­летариата, как особого класса, экономические условия существования которого подготовляют его к такому свержению, дают ему возможность и силу совершить его. В то время как буржуазия раздробляет, распыляет крестьянство и все мелкобуржуазные слои, она сплачивает, объединяет, организует пролетариат. Только пролетариат, — в силу экономической роли его в крупном производстве, — способен быть вождем всех тру­дящихся и эксплуатируемых масс, которые буржуазия эксплуатирует, гнетет, давит часто не меньше, а сильнее, чем пролетариев, но которые не способны к самостоятельной борьбе за свое освобождение.

Учение о классовой борьбе, примененное Марксом к вопросу о го­сударстве и о социалистической революции, ведет необходимо к при­знанию политического господства пролетариата, его диктатуры, т.е. власти, не разделяемой ни с кем и опирающейся непосредственно на во­оруженную силу масс. Свержение буржуазии осуществимо лишь пре­вращением пролетариата в господствующий класс, способный пода­вить неизбежное, отчаянное сопротивление буржуазии и организовать для нового уклада хозяйства все трудящиеся и эксплуатируемые массы.

Пролетариату необходима государственная власть, централизован­ная организация силы, организация насилия и для подавления сопро­тивления эксплуататоров, и для руководства громадной массой насе­ления, крестьянством, мелкой буржуазией, полупролетариями в деле «налаживания» социалистического хозяйства.

Г л а в а IV

ПРОДОЛЖЕНИЕ. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПОЯСНЕНИЯ

ЭНГЕЛЬСА

6. Энгельс о преодолении демократии

В обычных рассуждениях о государстве постоянно делается та ошибка, от которой здесь предостерегает Энгельс и которую мы отме­чали мимоходом в предыдущем изложении. Именно: постоянно забы­вают, что уничтожение государства есть уничтожение также и демокра­тии, что отмирание государства есть отмирание демократии.

На первый взгляд такое утверждение представляется крайне стран­ным и непонятным; пожалуй, даже возникнет у кого-либо опасение, не ожидаем ли мы пришествия такого общественного устройства, когда не будет соблюдаться принцип подчинения меньшинства большинству, ибо ведь демократия это и есть признание такого принципа?

Нет. Демократия не тождественна с подчинением меньшинства большинству. Демократия есть признающее подчинение меньшинства большинству государство, т.е. организация для систематического на­силия одного класса над другим, одной части населения над другою.

Мы ставим своей конечной целью уничтожение государства, т.е. всякого организованного и систематического насилия, всякого насилия над людьми вообще. Мы не ждем пришествия такого общественного порядка, когда бы не соблюдался принцип подчинения меньшинства большинству. Но, стремясь к социализму, мы убеждены, что он будет перерастать в коммунизм, а в связи с этим будет исчезать всякая на­добность в насилии над людьми вообще, в подчинении одного человека другому, одной части населения другой его части, ибо люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения.

 

Г л а в а V

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ОТМИРАНИЯ ГОСУДАРСТВА

2. Переход от капитализма к коммунизму

Раньше вопрос ставился так: чтобы добиться своего освобож­дения, пролетариат должен свергнуть буржуазию, завоевать полити­ческую власть, установить свою революционную диктатуру.

Теперь вопрос ставится несколько иначе: переход от капиталисти­ческого общества, развивающегося к коммунизму, в коммунистическое общество невозможен без «политического переходного периода», и государством этого периода может быть лишь революционная диктатура пролетариата.

Каково же отношение этой диктатуры к демократии?

В

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: