 |
Чувства низших рас.. Ум и характер низших рас.
|
|
|
|
Чувства низших рас.
По словам Герберта Спенсера, у низших рас «существует сравнительное равнодушие к неприятным или мучительным ощущением или, лучше сказать, ощущения эти не имеют столь острого характера. Про разных дикарей рассказывают, что самые поразительные перемены температуры не вызывают у них никакого ощущения. Они преспокойно поправляют голыми ногами горящие уголья, погружают руки в кипящее содержимое котлов и чрезвычайно равнодушны к суровостям климата. То же самое замечается и по отношению к ощущениям, вызываемым телесными повреждениями. То спокойствие, с которым они переносят самые серьезные операции, невольно заставляет нас придти к убеждению, что причиняемые им страдания должны быть гораздо меньше тех, которые были бы вызваны при тех же условиях у людей высших типов».
По тому же поводу у Карла Фохта мы находим следующее: «Относительно тонкости чувств, негры вообще, кажется, уступают людям белой расы и вовсе не соответствуют тому мнению, по которому диким народам в естественном состоянии приписываются более острые чувства. Зрение даже обыкновенно бывает тупо. Обоняние, вкус и слух не отличаются ни особенной тонкостью, ни остротой. Осязание не особенно тонко, осязательные сосочки на концах пальцев развиты гораздо менее, чем у белых, но самое поразительное явление относится к ощущению, к кажущейся, по крайней мере, нечувствительности негра к боли».
Чувство любви слабо развито у низших рас. Они удивительно холодны и равнодушны друг к другу. У многих из них не существует слов «любить», «любимый», «милый».
Половое чувство также слабее у низших рас, чем у высших. Дикари вовсе не проявляют нежности к женщинам в виде поцелуев, объятий и пр.
|
|
|
Способность, по выражению французов, «faire amour en tous temps», по‑ видимому, есть исключительная принадлежность высших рас, а у самых низших, наоборот, существует, как у остальных животных, периодическое спаривание раз или два раза в году. Вестермарк, много занимавшийся этим вопросом, находит остатки такого порядка вещей у калифорнийских индейцев, у туземцев западной Австралии, у дравидийских племен Ост‑ Индии и у многих африканских племен.
Чувство стыдливости надо также признать принадлежностью высших рас, так как у многих из низших рас его совершенно нет. Еще Геродот и Страбон указывали на тамилов и кельтов Ирландии, как на людей, совершавших любовный акт публично. Из числа же современных дикарей такое явление наблюдалось у калифорнийских индейцев, алеут, эскимосов, гуякурусов в Парагвае и гоаранисов. Другие народы выказывают тоже недостаток стыдливости в полном отсутствии одежды, как бушмены, жители Андаманских островов и др. Но из сказанного однако не следует, чтобы отсутствие стыдливости имело что‑ либо общее с безнравственностью. Безнравственность, немыслимая без сильного полового чувства, находится в обратном отношении к полноте костюма. Вполне одетые, то есть сравнительно более высокие племена, оказываются в то же время и наиболее безнравствеными.
Ум и характер низших рас.
Ум дикаря кажется образованному человеку как бы дремлющим. Если вы предложите ему новый вопрос, вам придется повторить ему несколько раз, пока мысль дикаря не пробудится, и при этом нужно говорить как можно выразительнее, чтобы ваша мысль была понята. Внимание его крайне неустойчиво, он не может следить даже в течение очень короткого времени за самой простой мыслью. Не способный к напряжению мысли, он иногда даже не может ответить на самый простой вопрос словами «да» или «нет». Так, будучи спрошенными о названиях и расстояниях ближайших местностей, дикари никогда не дадут точного ответа. Если два раза спросить их, как далека какая‑ нибудь местность, то они дадут противоречащие друг другу показания. Краткий разговор утомляет их, в особенности если предложенные вопросы требуют напряжения мысли и памяти. Дикари перестают тогда слушать, физиономия принимает усталое выражение, они жалуются на головную боль и обнаруживают все признаки того, что неспособны более переносить эти усилия. Ум их кажется в это время как бы блуждающим. Они начинают лгать и говорить бессмыслицы.
|
|
|
Спис и Марцус рассказывают о бразильском индейце, что «едва лишь кто‑ нибудь начнет задавать ему вопросы об его языке, как он становится раздражительным, жалуется на головную боль и вообще обнаруживает все признаки того, что неспособен переносить это усилие», а Бетс говорит о тех же самых племенах, что «от них очень трудно добиться их понятий насчет предметов, требующих хотя немного отвлеченной мысли». Точно так же и Добрицгофер замечает о пионах, что «когда им не удастся понять чего нибудь с первого раза, они быстро утомляются исследованиям и догадками и восклицают: что же это наконец? ».
Память дикарей так слаба, что один, например, забыл имя своей жены, с которой расстался всего три дня. Другой не помнил имен своих покойных отца и матери.
Язык низших рас соответствует их умственным способностям, он состоит из незначительного числа слов, с помощью которых нельзя описать самых обыкновенных вещей, не прибегая к самым странным перифразам. Некоторые из дикарей не в состоянии усвоить себе понятия числа. Их язык совершенно лишен выражений для чисел, и они не могут сказать: «один», «два», «три», не умеют считать даже по пальцам. Есть у них слова для обозначения всех известных растений и животных, но нет слов для общих понятий, как «дерево», «рыба», «птица» и пр., а тем более нет слов для таких отвлеченных понятий, как «правда», «заблуждение», «преступление».
У низших рас отсутствует не только любознательность, но даже простое любопытство: при виде новых предметов они остаются совершенно равнодушными и не выражают никакого удивления. Новые вещи ни на минуту не приковывают их внимания. Все развлекает их как детей, но ничто не может заинтересовать.
|
|
|
Когда австралийцы увидали впервые европейское судно, корабль Кука и людей, так сильно отличавшихся от них, они не выказали ни малейшего удивления. На палубе корабля их более всего заинтересовали 12 черепах, пойманных моряками. Кук передает о новозеландцах, что они «кажутся совершенно довольными ничтожными знаниями, которыми обладают, нисколько не выказывая стремления улучшить их. Они и не любопытны ни в к своих расспросах, ни в наблюдениях. Новые предметы совсем не так поражают их, как это можно предположить, и часто даже ни на одну минуту не приковывают их внимания».
По словам Кука, огнеземельцы обнаруживали совершенное равнодушие в присутствии вещей, которые были вполне новы для них. Точно так же о тасманийцах Кук рассказывает, что они ничему не удивлялись. Капитан Валлис утверждает о патагонцах, что они «проявляли самое непонятное равнодушие ко всему окружающему их на корабле, даже зеркало не возбуждало в них никакого изумления, хотя очень забавляло их». Двое из веддахов «не выказали ни малейшего удивления по отношению к зеркалу». А о самоедах мы читаем у Пинкертона, что «ничто не вызывало у них удивления, кроме зеркала, да и то лишь на одно мгновение». Берчель замечает по этому поводу о бушменах: «Я показывал им зеркало, при этом они смеялись и глазели в него с тупым удивлением, что они видят свои собственные лица, но они не выразили ни малейшей любознательности по этому поводу».
В человеке низшей расы нет ни энергии, ни инициатив, ни предприимчивости, ни чувства, ни радости, ни надежды. Ничто духовное для него не существует. Все подчеркнуто мраком ночи, поэтому он бесстрастно смотрит на все явления жизни и природы и проявляет какое‑ то скотское равнодушие ко всему на свете за исключением еды. Настоящая минута для них все. Заглядывать в будущее они не способны, потому что мысль о будущем – это уже отвлеченная мысль. Отсюда у низших рас нет никакой предусмотрительности. Если им повезет на охоте, то они без всякой необходимости убивают сотни животных. Утром отдают ту же вещь за бесценок, которую накануне вечером не соглашались продать ни за какую цену. Отдают запасы пищи в обмен на блестящие безделушки, а через несколько времени платят невозможные цены за свой же товар. Они повторяют это из года в год и урок прошлого не служит им на пользу.
|
|
|
Но если даже мысль о будущем не приходит в голову самого низшего дикаря, то у него не может быть никаких религиозных потребностей, а потому миссионеры и путешественники указывают несколько народов, у которых они не нашли никакой религии. Сюда относится несколько эскимосских племен, некоторые племена Бразилии и Парагвая, некоторые из полинезийцев, андаманцы, некоторые дикие племена Индостана и Восточной Африки, готтентоты и дикие бедуины.
Но не только самые низшие расы, а даже и несколько более высокие племена, как кафры, обнаруживают полное равнодушие к религии. Они поднимают на смех проповедников и шутят над бессмертием души. Для них смерть – лишь уничтожение, а высшее блаженство – изобильная пища.
Неподвижностью мозга у низших рас объясняется и их поразительный консерватизм, благодаря которому верования, обряды и обычаи уцелели у них в течение многих тысячелетий. Уже древние поражались консерватизмом некоторых современных им народов. Так Геродот, передавая об одном народе, писал: «По крайней мере более 2000 лет, а может быть еще гораздо дольше, эти люди живут все также, как и жили. Они и теперь настолько же богаты и бедны, как были тысячелетия тому назад. Они ничего не прибавили к тому, чем обладали в те времена. История каждого поколения была та же, что и предыдущих». «Первобытный человек, – говорит Герберт Спенсер, – консервативен до чрезвычайной степени. Даже из сравнения высших рас между собой, и из сравнения друг с другом различных классов того же самого общества, можно заметить, что наименее развитые выказывают наиболее отвращения ко всякой перемене. Какой‑ нибудь улучшенный метод прививается к простонародью с большим трудом и даже всякий новый род пищи встречается обыкновенно неприязненно. Нецивилизованный человек отличается этим качеством еще в большей степени. Его более простая нервная система, теряющая ранее свою пластичность, оказывается еще менее способною подчинятся перемене. Отсюда его бессознательная и сознательная преданность тому, что уже раз установилось». «Так как это было хорошо для моего отца, то оно хорошо и для меня», – говорят все нецивилизованные люди. Ко всякой самой ничтожной перемене они выказывают отвращение и постоянно противятся всякому нововведению и улучшению в их быте. Поэтому обычаи их остаются неизменными. Жилища их так же постоянны, как гнезда птиц, каждое племя, подобно отдаленным видам птиц, имеет в этом отношении свои постоянные особенности. Одежда и покрой ее не подвергается влиянию моды до малейшей пуговицы или складки, каймы или обшивки.
|
|
|
Из числа прочих нравственных качеств низших рас надо упомянуть об их осторожности, недоверии, подозрительности и скрытности. Все эти свойства, конечно, отнюдь не свидетельствуют об их высоте, так как известно, что животные, плохо защищенные в борьбе за существование, как например, зайцы или овцы, наделены этими свойствами в высшей степени и без них погибли бы в борьбе за существование.
Очень близко к осторожности стоят еще два порока низших рас: трусость и робость. Вот для примера рассказ, ярко рисующий эти два порока у лопарей. Раз, один русский чиновник, объезжавший лопарские погосты по делам службы, в досаде на одного лопаря за то, что тот нечаянно опрокинул чайник, потаскал его за волосы. Лопарь ударился в слезы, а за ним и вся его семья. Перепуганный бедняк долго не мог успокоиться, воображая, что он совершил страшное преступление и, уже наказанный не в меру за свою неловкость, спрашивал сквозь слезы, что ему за то будет. Своих ближайших властей лопари боятся чуть ли не более высших, они сами говорят, что для них рассыльный – бог. И о вотяках: «Одна из выдающихся черт в характере вотяков, – говорит гр. Верещагин, – необыкновенная робость. Замахнись на здешнего вотяка, ради шутки русский, и вотяк в момент встанет в тупик и чуть не задрожит».
Замечательно, что некоторые из низших рас робкие от природы, но унаследовавшие от своих отдаленных предков обычай войны и грабежа, проделывают все это, но в очень курьезном виде. По описанию миссионеров и путешественников, война между такими дикарями ведется только для того, чтобы обманывать друг друга. Сражаются они легким оружием и очень неохотно, единственно для изображения стыда вернуться домой ни с чем. Для решения победы достаточно бывает двух‑ трех убитых или раненых и сражение кончается. Страх одолевает этими людьми при виде крови, они, так сказать, боятся обагрить ею поле сражения, а потому тотчас же разбегаются в разные стороны, после чего наступают переговоры. Подобные же трусливые народы, занимаясь грабежом, стараются прежде всего напасть на людей таких же трусливых как они сами, проделывают это воровски, внезапно, врасплох, но при малейшем отпоре обращаются в бегство, бросая все, что могло бы их задержать.
Некоторые из низших рас кроме трусости обнаруживают рабское подобострастие к тем, кто сурово обращается с ними и презирают тех, кто обращается с ними мягко. Они лишены всякой независимости и не только не избегают рабства, но ищут его. Раболепное почтение к высшим и страх – у них самые сильные чувства.
Дамары, по словам Дальтона, «добиваются попасть в рабство» и «следуют за господином, как болонка». Подобные явления встречаются и у других южных африканцев. Один из них говорил европейцу: «Какой же вы господин; я у вас был два года и вы меня ни разу не побили? ».
Стадность обнаруживается между прочим и в страхе низших рас перед общественным мнением своего села или племени, перед неудовольствием или насмешками товарищей. Этот страх так силен, что вполне управляет поведением человека и заставляет его неукоснительно следовать предписаниям местных обычаев, как бы они ни были бессмысленны или жестоки.
Из числа пороков, в которых упрекают низшие расы, на первом месте должна быть поставлена ложь, которая местами возводится в добродетель. Человек, способный лгать так, что ему верят, считается человеком ловким и пользуется всеобщим уважением. Затем в числе пороков указываются: лицемерие, непостоянство, неверность данному слову, обман, хитрость, алчность, беспечность, лень и склонность к праздности.
Сходство низших рас с животными травоядными обнаруживается между прочим в том, что они крепко привязаны к известному уголку земли. Дикарь, по словам Дарвина, так же восприимчив к значительным климатическим и другим изменениям, как его ближайшие родичи человекообразные обезьяны, которые, будучи увезены со своей родины, как известно, никогда долго не выживали. «Удивительное дело, – говорит один путешественник, – как мало дикий человек удаляется от своего места рождения. Я знал черных, которые хотя уродились в расстоянии 3 немецких миль от берега моря, никогда его не видали».
Все собранные здесь наблюдения над характером дикарей и людей нецивилизованных не составляют какой‑ либо новости, они хорошо известны людям науки, и многие из этих последних пришли даже к очень печальным выводам относительно положения дикарей в человеческом обществе и их будущности.
Нельзя, говорит Дарвин, назвать ничтожной разницу в умственном развитии варвара, который, по описанию мореплавателя Байрона, бросил своего ребенка о скалу за то, что тот уронил корзинку с морскими ежами, и таких людей, как Говард или Кларксон; или разницу в умственных способностях между дикарем, не употребляющим никаких отвлеченных выражений, и Ньютоном и Шекспиром.
«У этих племен, – говорит Герберт Спенсер, – мысли, ограниченные в своем течении узкими, прочно установленными путями, не имеют той свободы, которая требуется для вступления в новые комбинации и для порождения таким образом новых способов действия и новых форм промышленности. Первобытным людям не следует приписывать даже той изобретательности, на которую, по‑ видимому, указывают их простые орудия».
По утверждению Нота и Глиддона, готтентоты и особенно бушмены нравственно и физически только немного отличаются от орангутанга и не дальше от него, чем европеец от них самих. Африка южнее 10 градуса обитаема только людьми, ум которых темен, как их кожа, и строение их черепа делает утопической мечтой всякую надежду на их будущее улучшение.
Вайтц, описывая характер дикарей, заключает: «следовательно, мнение некоторых ученых, что умственная жизнь низших рас стоит не выше обезьян, а сердечная не выше жизни хищного животного, до некоторой степени справедливо».
«Я считаю, – говорит он, – поэтическим заблуждением приписывать первобытному человеку стремление, непреодолимое страстное стремление к моральному и интеллектуальному развитию. Напротив, вследствие ли лени или силы привычки, он предпочитает оставаться в своем прежнем состоянии; он вряд ли решится по собственному почину, без внешнего принуждения, взяться за тяжелую работу цивилизации. Ведь точно так же низшие классы общества, предоставленные самим себе, не предпринимают ничего подобного, пока им живется хотя бы сколько‑ нибудь сносно в материальном отношении, и это несмотря на то, что они постоянно имеют перед глазами примеры высшего развития. Не будь это так, оставался бы совершенно непонятным чрезвычайно медленный ход прогресса в человечестве, взятом во всем его целом».
|
|
|
