Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Латинская империя и латинские государства романии. Греки в XIII В. 1 глава




Ф.И. Успенский

 

 

ИСТОРИЯ

ВИЗАНТИЙСКОЙ

ИМПЕРИИ

 

 

Отдел VIII. Ласкари и Палеологи

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

 

ОТДЕЛ VIII ЛАСКАРИ И ПАЛЕОЛОГИ

 

 

Глава I. Разорение Константинополя

Глава II. Латинская империя и латинские государства Романии. Греки в XIII в.

Глава III. Эпирское государство в XIII в.

Глава IV. Никейское царство Ласкарей. Трапезунтское царство в XIII в. Сельджукские султаны и нашествие монголов

Глава V. Михаил Палеолог

Глава VI. Андроник II Старший

Глава VII. Андроник III и Кантакузин. Движение против служилой знати

Глава VIII. Соседи Византии в XIV в.: сербы, османы, Трапезунт

Глава IX. Последние Палеологи. Падение Константинополя и остальных греческих государств

Источники и литература (приведенные Ф.И. Успенским)

 

 

Отдел VIII

ЛАСКАРИ И ПАЛЕОЛОГИ

 

 

Глава I

РАЗОРЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ

 

Выше было изложено, при каких обстоятельствах в па­схальный понедельник 1204 г. латиняне ворвались в Кон­стантинополь. Впервые пала гордая, богохранимая столи­ца преемников Константина Великого. Твердыня, некогда устоявшая перед полчищами персов и победоносного калифата, была захвачена сборною дружиною в 20 000 чело­век. Как только рыцари захватили стены, громадное грече­ское население до 400 000 человек было охвачено паниче­ским страхом, сопротивлялись немногие, без системы. Без боя были захвачены отчасти укрепленные великолепные дворцовые кварталы: Влахерны с остатками царской гвар­дии, Большой дворец верхний и нижний, приморский Ву-колеон. Богатые жители заперлись в своих домах; простой народ, женщины и дети при виде рыцарей складывали пальцы крестом, крича: «Да здравствует святой царь мар­киз», т. е. вождь крестоносцев Бонифаций Монферратский. Вооруженные греки толпой загородили улицы, тесня и да­вя друг друга, они спешили покинуть город; часть их, как Ф. Ласкарь, переправлялась на азиатскую сторону. Крово­пролитие было не так велико, как можно было ожидать от разъяренных рыцарей, погибло всего около 2000 греков. Притом убивали, по словам очевидца, преимущественно бывшие с крестоносцами латинские купцы, изгнанные греками из их кварталов во время осады. Рыцарей привле- кала неслыханная добыча. Убит был из них всего один, и тот случайно. Участник похода парижский каноник Гюнтер, прерывая свой рассказ лирическими отступлениями в стихах, сохранил нам во всей свежести настроение благо­честивых грабителей:

 

Вторгнись, доблестный воин Христов,

Вторгнись в город, Христом данный победителю.

Смотри: царь миролюбивый Христос на осляти

Предшествует тебе с радостным лицом.

Ты воюешь за Христа, исполняешь приговор

Судии Христа, твое желание впереди твоего оружия.

Вторгнись, грози, гони робких, наступай сильнее,

Голосом греми, потрясай оружием, но не проливай крови!

Вселяй страх, но помни, что братья

Те, кого ты теснишь, это они заслужили своею виною.

Христу угодно обогатить тебя добычею виновных,

Да не ограбит их иная победоносная нация.

Вот тебе палаты, полные вражеских богатств,

Издревле накопленное добро получит новых хозяев.

Ты же пока придержи дух свой и руки,

Отложи на время и презри грабеж,

Несись на трусов, жестоко тесни побежденных,

Не дай им вздохнуть и усталым собраться с силами.

Когда все враги будут выгнаны из города,

Тогда лишь настанет время для добычи и можно грабить побежденных!

 

Толпы отступавших греков в беспорядке запрудили улицы. Никита Хониат, сановник и историк, пережил с семьею эти мрачные дни в городе. Его рассказ изложен рито­рически, согласно вкусам эпохи, но полон глубокого горя и негодования.

«В день взятия города, — описывает он, — хищники расположились на ночлег повсюду и грабили все, что было внутри домов, не стесняясь с хозяевами, наделяя иных ударами; кого они уговаривали, кому грозили по всякому поводу. Все они получили или сами нашли: часть лежала на виду или была принесена хозяевами, часть разыскали сами латиняне, пощады у них не было никакой, и ничего они не отдавали собственникам обратно. Общий кров и стал не повели к сближению, наоборот — латиняне ока­зались подозрительными и необщительными, приводили или прогоняли своих хозяев с оскорблениями. Потому их начальники сочли за лучшее разрешить желающим уйти из города. Собираясь партиями, жители уходили, одетые в рубище, изнуренные бессонницей и осунувшиеся, видом мертвецы, с налитыми кровью глазами, будто плачущие кровью, а не слезами. Одни горевали о потере имущества, другие уже не удручались этим, но оплакивали похищен­ную и поруганную девицу-невесту или супругу, каждый шел со своим горем».

У Хониатов был родовой дом, «несравненный по кра­соте и величиною величайший», в квартале Сфоракия, в центре города. Он сгорел во время второго пожара при взятии города. Семья Хониата думала найти безопасное убежище в соседнем храме Софии, но латиняне у входа расставили стражу, перехватывали всех искавших в хра­ме спасение и уводили куда у них было постановлено. На семейном совете Хониатов было решено искать другого убежища. Был у них знакомый венецианец, некогда при­нятый у них в доме, а теперь он оказался им полезен. Об­лачившись в панцирь и переменив купеческую одежду на воинскую, он оттонял подходивших грабителей от дома, где приютились Хониаты, делая вид, что он их соратник и ранее захватил себе этот дом, говоря с ними на их язы­ке. Когда же они подошли толпою и ему было не под силу сдерживать их, особенно когда подступили французы, которые и храбростью и ростом превосходили прочих и хвастались, будто боятся лишь того, как бы на них не об­рушилось небо, венецианец предложил семье Хониата удалиться, чтобы они не попали в плен, угрожавший муж­чинам оковами, а женщинам надругательством и уводом на бесчестье. Под предводительством венецианца, быв­шего их домашнего человека и клиента, теперь же став­шего помощником и защитником, Хониат с семьею поодиночке перебрались в дом знакомых ему венецианцев как плененная добыча, влекомые за руку, удрученные и плохо одетые. Но так как и тот квартал попал в долю французов, Хониаты должны были снова искать себе убе­жища, причем все слуги бесчеловечно их покинули и раз­бежались. Знатным Хониатам пришлось самим нести ма­лолетних детей на плечах, и сам Никита нес на груди сво­его мальчика-сына, и так пришлось идти им по улицам. Проведя в городе пять дней при таких условиях, решили и они уйти из города. Была суббота, и наступила зима, а супруга Хониата была беременна, как сказано в Писании, «молитесь, да не придется вам бежать зимою и в субботу» и «горе носящим во чреве в дни те». Собралось несколько знакомых, родных и присоединившихся к уходящим, и пошли, как вереница муравьев. Навстречу попадались во­ины не в полных доспехах, но с длинными мечами, висев­шими у седла, и с кинжалами за поясом; одни были нагру­жены добычей, другие вели пленных и щупали их, не скрыта ли под лохмотьями ценная одежда, не спрятано ли на груди золото или серебро. Иные уже уставились глазами на женщин, выделявшихся красотою, как бы со­бираясь немедленно схватить их и совершить насилие. Опасаясь за своих женщин, Хониат их поместил посреди мужчин, а девушкам намазали щеки грязью вместо преж­них притираний, чтобы скрыть их румяные щеки и что­бы румянец не привлек, как огонь ночных путников, сна­чала зрителей, потом воспламененных любовью, затем и насильников, уверенных в безнаказанности. Поднявши молитвенно руки к небу, с бьющимися в груди сердцами и со слезами на глазах беглецы не знали, всем ли мужчи­нам и всем ли женщинам удастся миновать неистовых зверей-латинян. Путь шел на Золотые ворота. У храма ве­ликомученика Мокия некий насильник и безбожник-вар­вар вырвал из середины беглецов, как волк ягненка, при­гожую девицу, дочь одного судьи. Изнуренный болезнями старик отец упал на землю и, катаясь по грязи, простирал руки к Хониату, умоляя спасти дочь. Хониат побежал по следам похитителя, останавливая прохожих, хватая их руками и крича о помощи всем, кто мог понять его грече­ский язык. Нашлись участливые люди из латинян, погна­лись за бесстыдным плотоугодником и застали его у во­рот дома, куда он загнал девушку. Вы постановили, кри­чал Хониат, не допускать поругания замужних, девушек и монахинь! Умоляю о помощи именем семей ваших, Гроба Господня и заповедей Христа! Собравшиеся латиняне на­чали грозить похитителю виселицей и уже собрались пе­рейти от слов к делу, когда он отдал девушку, и Хониат от­вел ее к отцу. Выведя всех за городские стены, он бросил­ся на землю и зарыдал. Ему было что оплакивать! Стояли стены, но лучшая часть города погибла от огня и меча. Ему хотелось верить в ту минуту: стены ждут, когда вос­станет грозный мститель за народ свой, Господь на Запа­де, по пророчеству Давида. В развалинах дымился царст­венный град и чертог Всевышнего, хвала, честь и приют слуг Его; чудо из чудес мира стало долиной плача. Когда он восстанет вновь, окруженный поклонением унизив­ших его, когда будет пить молоко народов и по-прежнему насытится богатствами царей? Когда его дети совлекут с себя рубище и облекутся в светлые тканые хитоны? Свя­тейший город должен указать Богу на свои храмы и мощи мучеников, на все свое горе по слову: «Призови Меня в го­дину бедствия, и Я возвеличу тебя».

Таково было настроение у Хониата. Но, приехав с семьею в Силиврию, он встретил у местных крестьян вместо участия насмешки и злорадство. Они радовались, что бо­гатые византийцы разорены и попали на один с ними уровень; они даже разбогатели, скупая у латинян награбленное за бесценок. Столица далеко не заслужила любви провинциалов, и, повторяя самого Хониата, она слишком много «пила молоко народов». Народного восстания на выручку столицы не могло быть: простонародье, в том числе и столичное, видело в завоевании смену одних гос­под другими и даже надеялось на лучшее. Хониат понял и хорошо ответил: «Они еще познают латинян, съедающих разом по быку и изрыгающих вместе с чистым (неразбав­ленным) вином чистую желчь». Через полвека восстановитель Греческой империи встретил уже действительно иное отношение фракийских крестьян, но и последних осталось мало.

Тем временем в городе шел неслыханный грабеж, како­го Константинополь не видал ни раньше, ни позже. Тогда богатства, особенно святыни, были еще целы. Туркам в 1453 г. досталось несравненно меньше. Турки меньше на­грабили, но больше убивали; латиняне, как христиане, по­ступали наоборот. После латинского разорения Констан­тинополь никогда не оправился; обедневшему царству бы­ло не под силу восстановить тысячелетние несравненные богатства, накопленные с IV и V столетий. Памятники классического искусства и святыни апостольских времен погибли или рассеялись по всем углам Европы.

Перед грабежом огненная стихия сделала свое дело. Около трети всей площади столицы лежало в развалинах. В последние дни осады три громадных пожара уничтожи­ли центральные населенные кварталы. Некому было ту­шить, причиной были поджоги латинян. Еще перед свер­жением Алексея Ангела 17 июня 1203г. венецианцы, захва­тив нынешний Фанар, подожгли соседние дома. Огонь опустошил обширную долину от крутого холма, где был расположен монастырь Христа Евергета, на северо-запад до самого Влахернского дворца; выгорела часть Девтера, примыкавшая к Адрианопольским (Харсийским) воротам. Это были кварталы, наполненные частными, но богатыми домами; обнесенные стенами монастыри Евергета, Пантепопта, Старой Петры, Хоры не пострадали. Уцелели окру­жавшие храм Апостолов или расположенные на высоком холме Петрия еще более аристократические кварталы, ле­том прохладные, царящие над Золотым Рогом, полные дворцов цариц и женских монастырей; их, может быть, спасли гигантские открытые цистерны Аспара и Бона, ны­не вмещающие целые кварталы на своем высохшем дне. Все-таки панорама пожара, бушевавшего перед террасами Влахернского дворца, потрясла даже царя Алексея Ангела.

Менее чем через два месяца, 22 — 24 августа, случился несравненно более опустошительный пожар, настоящая катастрофа для города и его памятников. Толпы пизанцев, венецианцев и французов разграбили мусульманский квартал и, выбитые греками, подожгли соседние построй­ки в разных местах одновременно, «зная уже по опыту, что огнем всего легче уничтожить город». Некому было ту­шить огонь, а дул северный ветер. Пожар стих лишь вече­ром следующего дня, истребив всю середину города — от Золотого Рога до Мраморного моря. Пламя перекидыва­лось на отдаленные кварталы, возвращалось на уцелев­шие промежутки и сливалось в сплошное огненное море; снесенные в безопасные, казалось бы, места пожитки гиб­ли внезапно, и люди теряли голову. Горящие головни за­жигали даже корабли в гавани. Мраморные портики и па­мятники на площадях перегорали в известь, не спасали ни кирпичные стены, ни высокие террасы. Погибли лучшие кварталы. Мусульманская мечеть, с которой начался по­жар, находилась в квартале Митата, на спуске к Рогу, вбли­зи св. Ирины Морской, построенной в V в. на самом бере­гу, у нынешнего моста. Следовательно, пизанцы и венеци­анцы подожгли те улицы, которые прилегали к их договорным кварталам, отведенным Комнинами, за не­сколько дней ранее сожженным греками. Так как дул се­верный ветер, то он погнал пламя через форум Констан­тина к Мраморному морю, и действительно сгорели те лучшие, центральные кварталы, которые были располо­жены в этом направлении.

Выше итальянских кварталов были расположены кор­мившие столицу казенные хлебные склады еще с IV в. Вверх до самого Среднего проспекта (Месы), главной ар­терии города, пролегавшей по хребту константинополь­ских холмов, тянулись торговые кварталы, каждый со сво­ей физиономией. Тогда, как и теперь, мастера одного цеха располагались рядом, образуя кварталы с соответствен­ными именами: Халкопратии (Медный ряд), Аргиропратии (Серебряный ряд), Керополии (Свечной), Артополии (Хлебный), Влаттополии (Шелковый и Пурпурный) и т. д. Снаружи и, вероятно, с внутренней стороны торговые ря­ды представляли из себя портики или гостиные дворы, часто в два этажа, с открытыми комнатами без окон, закры­ваемыми лишь на ночь; шстера и купцы сидели со своими товарами почти на улице. Для производства [у] всех сосе­дей существовали общие шаблоны и нормы. В некоторой связи с организацией специальных рядов находилась ор­ганизация торгово-промышленных корпораций, извест­ных из устава епарха ок.900 г. Константинопольские тор­говые ряды были велики и обслуживали далеко не одну столицу. Здесь находились оптовые склады местных и привозных товаров, регулировавшие спрос и предложе­ние, господствовавшие над торговым обменом Востока и Запада; в этих товарах были помещены капиталы местных и иногородних купцов. Мастерские, особенно шелковых и шерстяных тканей, изделий из металлов, драгоценнос­тей и художественных произведений (эмаль, слоновая кость), работали на экспорт, для которого даже Англия и Кавказ не являлись крайними рынками сбыта. Потому пожар, истребивший эти кварталы со всеми товарами и богатствами, оказался настоящей катастрофой для всей восточной торговли, гибелью вложенных капиталов, на­копленных и унаследованных состояний. Разорение купе­чества порвало традиционные деловые связи и погубило личный кредит, т. е. самую возможность восстановить ут­раченное. Торговля стала искать иных путей, минуя Кон­стантинополь. Разорение целых корпораций мастеров вызвало упадок и даже прекращение производств, про­цветавших столетия и державшихся на унаследованных навыках и секретах; так, например, столь славные художе­ственные изделия из перегородчатой эмали исчезают, по-видимому, с XIII в.

Любопытно отметить, что нынешний район турецкого Большого Базара и в византийское время был базарным, и в нем так же, как и теперь, торговали преимущественно ма­нуфактурой; так что Магомет, устраивая знаменитый Безе-стен, в сущности, вновь отстроил портики и перекрыл сво­дами переулки между ними на пространстве целого квар­тала, но, конечно, лишь в части торговых районов XII в. Западная половина последних пересекалась большой улицей по имени Длинный Портик и спускалась от форума к Рогу, по ней ездили иногда цари из Большого дворца во Влахерны. И теперь по тому же приблизительно месту пролегает улица, полная магазинов, и носит также имя Узун Чарши, или Длинный Рынок.

Итак, за два дня пожар Константинополя нанес его торговле и промышленности такой удар, который уже не был залечен. Поднявшись на верх гряды, по которой проходила Средняя улица, пожар истреблял уже не только товары и магазины, но и лучшие памятники античного искусства, колоссальные статуи, привезенные из городов Ионии и Эллады, уничтожая монументальные постройки времен Константина Великого. Сдержанный на юго-за­паде площадью Тавра, огонь направился прямо на форум Константина, бывший центром и священным украшени­ем царственного града. Здесь сходились главнейшие пу­ти, почти все крестные ходы останавливались на форуме и служили литии; при торжественных выездах императо­ры принимали на форуме славословия городских димов и при триумфах попирали шею пленных варваров. На площади и дальше по Месе были расположены часть при­сутственных мест, суды, библиотека и академия, портики, где собирались адвокаты и дельцы, гостиницы для приез­жих и весьма близко ипподром — сборище всего населе­ния; имевшие дело в торговых кварталах и в гавани и, на­оборот, возвращавшиеся в жилые, тихие кварталы прохо­дили обыкновенно через форум. Со времен Константина Великого площадь была украшена со всею роскошью и величием, на какое была способна процветавшая миро­вая держава. Вымощенный большими плитами, как атрий храма, овальный форум открывался на восток и запад ап­сидами, или триумфальными арками; их украшали золо­ченые статуи Константина В. с семьею и при них двух ар­хангелов-стражей, а также кресты, символы торжества христианской империи («сим победиши»). Между арками площадь огибали двухэтажные портики из белого про-коннисского мрамора с античными статуями; на откры­том месте площади были расставлены монументальные кресты, двенадцать статуй из красного порфира и столь­ко же позолоченных сирен, изваяния животных и таин­ственные зодиаки мага Аполлония Тианского — средне­вековый музей. В центре высилась величественная колонна из громадных блоков красного порфира, скреп­ленных золочеными обедами, наверху стоял крест; в ос­новании гигантского цоколя с мраморною лестницею, где умещалась целая часовня, были зарыты христианские святыни и палладиум города, статуя божества Тυχη (Судь­бы). С севера примыкало второе здание сената, построен­ное Константином, как и первое, у Софии, — круглое и высокое, с высокой колоннадой из 4 массивных колонн в сторону площади — вроде большого мавзолея, здесь уже собраны бесценные памятники античного искусства: вход был украшен знаменитыми бронзовыми скульптур­ными дверьми из храма Дианы Эфесской, под портиком или рядом с ним стояли колоссальные бронзовые статуи Афины и Амфитриты с клешнями на голове, вывезенные с Родоса.

От арок форума в обе стороны тянулись казенные дву­хэтажные портики, несмотря на неоднократные пожары все еще роскошно украшенные. На запад, в сторону Тавра, по Хлебному рынку, стоял крест Константина, арка, Анемодулий — хитрый памятник александрийского искусст­ва — и другие; на восток Средняя улица продолжалась лишь с полверсты, расширяясь в площадь Милия и Августея. Здесь находились палаты Лавса, где помещался выс­ший царский суд по гражданским делам, преторий градо­начальника с полицейским судом и тюрьмою, немного вниз — знаменитый Халкопратийский храм с Ризою Бо­гоматери, к востоку от него — разукрашенная статуями по главному фасаду базилика с Октагоном — центр умст­венной и учебной жизни столицы, ближе к Милию был квартал Сфоракия с храмом Феодора. Здесь были уже и частные большие дома, как Хониата, но выходили уже и торговые ряды, заполняя промежутки между обществен­ными зданиями, составляя для них оживленнейший фон: упоминается Смирний, рынок ароматов и пряностей, назад к форуму — Четырехугольный портик, Кожевенный и Меховой ряд и ниже, доходя до Халкопратийского храма, Медный и Серебряный ряды. По другую сторону Средней улицы, в сторону ипподрома, был двор Антиоха с рядом гостиниц; для их потребностей служила цистерна Фи-локсена, сохранившаяся поныне; на площадь перед Со­фией выходили древние бани Зевксиппа, уже утратившие к XII в. свою былую роскошь и скульптуры; ближе к фору­му выходил на Месу ряд церквей: Юлиана Египтянина, Евфимии, Сорока Мучеников и на самом форуме — храм Богородицы.

Не перечисляя всех погибших построек, Хониат опре­деленно передает нам, что кругом форума Константина, и на север и юг от него все, от моря до моря, сделалось до­бычей пламени. Мраморные портики обратились в из­весть. Только порфировая колонна Константина на фору­ме высилась одиноко среди дымящихся смрадных разва­лин, и до наших дней стоит она обгорелая. Даже северная сторона ипподрома, его амфитеатра, террас и служебных пристроек пострадала, но огня к Большому дворцу не пропустила.

Через Зевксипповы бани и портики Милия пожар про­рвался до самой Софии, окруженной церковными и част­ными домами с тесными проулками, и дошел до патриар­ших палат «Длинного покоя» и «Синодов»; но здесь ка­менная масса св. Софии его остановила. Западнее ипподрома пожар дошел до Мраморного моря. Здесь, в Домниновых рядах на Мавриановом дворе, стоял — и теперь стоит — храм Анастасии V в., термы Дагистея с гро­мадным залом, где городские димы избирали своих стар­шин; в начале Девтера стоял храм Анны, богатая построй­ка Юстиниана, с другими, меньшими церквами. По морскому берегу пожар разошелся на несколько верст, так как достиг до квартала Елевферия. Эта местность, из­вестная во времена Аркадия под именем Нового Города, в отличие от старого Акрополя, была густо заселена с IV — V вв.; здесь стояли церкви, приписываемые Константину, имена позднейших известны десятками. Гавани Софианская (названная по соседнему дворцу и кварталу жены Юстина II) и Гептаскалон в XIII в. были еще не засорены и сосредоточивали около себя рабочее простонародье; вы­ше лежали бывшие дворы вельмож VI и V вв. Амантия, Да-рия, Нарзеса, давно превратившиеся в кварталы, застро­енные церквами, монастырями, частными и казенными зданиями. Все это погибло или пострадало от этого по­жара. Без преувеличения он уничтожил лучшую, сред­нюю часть столицы.

При самом взятии, 12—13 апреля, немецкие кресто­носцы подожгли ту часть прибрежья Золотого Рога, кото­рая уцелела между двумя описанными пожарищами — между монастырем Христа Евергета и воротами Друнгария, истреблены были кварталы Дексиократа и Арматия. По словам Вилльгардуэна, при этом третьем пожаре по­гибло больше домов, чем насчитывалось в трех самых крупных городах Франции. Были и другие пожары после взятия, так, знаменитейший в византийской истории Сту­дийский монастырь франками был не только разграблен, но и сожжен, и храм оставался без крыши до конца XIII в., когда был возобновлен Константином Палеологом, а по усадьбе монастыря в XIII в. паслись овцы. Следы пожара именно времени латинского разорения обнаружены при работах Русского Института. Тогда же погорел велико­лепно отстроенный Василием I храм Диомида в самом уг­лу между Золотыми воротами и морской стеной, так как при возобновлении соседнего Студийского храма в кон­це XIII в. были употреблены кирпичи с клеймом «св. Дио­мида»; очевидно, Диомидов храм лежал в развалинах, рав­но как и знаменитый храм Мокия поблизости, из разва­лин которого брали материал для укрепления башен у Золотых ворот.

Население Константинополя привыкло к пожарам и стихийным бедствиям, о них напоминали им ектений на каждой обедне; были и особые народные молебствия и крестные ходы. Но если горячая вера, а также привычка ко всяким несчастиям и помогли бы населению пережить, пе­ретерпеть и такое разорение, то неизбежные материальные последствия катастрофы города должны были ска­заться во всей силе. Половина народа осталась без имуще­ства, без крова, без занятий, а другая половина была ограб­лена латинянами. Все «законные дети Константинова гра­да» утратили при этом не только свое царство, но почти всю обстановку повседневной жизни, свой несравненный город, его удобства, чем привыкли любоваться и гордить­ся. Даже храмы со «вторым небосводом» Софией были от­няты, а в церквах была вся духовная жизнь греков, особен­но женщин. Оставался один исход — эмиграция для тех, кто мог уехать.

Такого планомерного грабежа, как в три дня 14—16 ап­реля 1204 г., византийцы еще не испытывали, но и после того, преимущественно до 1209г. (1), драгоценности и святы­ни переправлялись в Европу. Сами латиняне так и озаглав­ливали свои описания событий 1204 г.: «Гибель» или «Опу­стошение города». Для них взятие Константинополя было небывалая удача, славный подвиг, торжество, посланное Богом своим верным сынам. Для них Константинополь был городом чудес, святынь и несравненных богатств, сре­ди них ходила легенда о путешествии самого Великого Карла к святыням Константинополя и Иерусалима; расска­зы послов и папских легатов, паломников и особенно ита­льянских купцов, наживавшихся в греческой столице, вы­возивших на Запад частицы мощей и вещи церковного ис­кусства, разжигали воображение латинян, средневековых людей, у которых хищность уживалась с благочестием. Сам Алексей I Комнин в письме к Роберту Фландрскому, ес­ли письмо это подлинно, перечисляет святыни своей сто­лицы, приглашая крестоносцев на Восток против невер­ных. Рыцари четвертого похода явились с определенными расчетами на легкую добычу, но им пришлось ожидать ее столько времени и столько претерпеть при затянувшейся осаде, видя перед собою золоченые крыши; к лживым и трусливым грекам они относились с презрением, начиная с их союзника Алексея.

При вступлении в город дворцы Влахернский и Вуколеон были сразу заняты Балдуином и Бонифацием. Они нашли в дворцах «самых знатных в мире дам» — императриц, а также сокровища, к которым немедленно приставили стражу. Для прочих дворцов, храмов, казенных зданий не было принято мер охраны, хотя к Софии была поставлена стража, по известию Хониата.

Прочие крестоносцы, пишет Вилльгардуэн, рассеялись по городу и захватили столь замечательную добычу, что нельзя сказать, сколько они набрали золота, серебра, со­судов, драгоценных камней, бархату и других шелковых тканей, отборных мехов куницы, пеструшки, песца и горностая (эти меха шли на нарядные рыцарские ман­тии) и иных столь же драгоценных вещей. «И, — свиде­тельствует Жоффруа де Вилльгардуэн, маршал Шампа­ни, по совести, как правду, — с тех пор как стоит свет, никогда не было взято столько добычи ни в одном завое­ванном городе».

Среди крестоносцев и венецианцев господствовала ве­ликая радость из-за этой дарованной Богом победы, бла­годаря которой «находившиеся в крайней бедности и ни­щете сразу оказались среди изобилия всех благ и наслаж­дений». В таком «чрезвычайном веселии» прошло три дня, но случилось лунное затмение, испугавшее вождей, и они прекратили грабежи. Маркиз, бароны и дож приказали че­рез глашатаев, чтобы все немедленно под страхом отлуче­ния и согласно прежнему договору отнесли всю добычу в три церкви, отведенные для этого и поставленные под ох­рану 10 французов и 10 венецианцев. Но не все вели себя честно, за что, по словам Вилльгардуэна, Господь возлю­бил их менее, как прежде возвеличил. Граф Сен-Поль дол­жен был одного рыцаря повесить с утаенным золотом на шее. При разделе добычи договор 1204 г. не был соблюден в точности. Три восьмых досталось венецианцам сверх 50 000 марок серебра за провоз крестоносцев, две вось­мых досталось на долю императора, об избрании которо­го будет изложено ниже, а остальные три восьмых пошли на всех крестоносцев, причем конные получили вдвое против пеших, а рыцари — вдвое против всадников про­стого звания. Духовенству предполагалось дать лишь мощи, но они запротестовали, ссылаясь на свои подвиги при взятии, и граф Сен-Поль уговорил других вождей дать и духовенству часть денег; их приравняли, по известию Клари, к конным воинам простого звания, именно по десяти марок (40 иперпиров). Поступило в раздел не менее 300 000 марок серебра и 10 000 животных, но наверное были оставлены запасы на военные нужды. В эту сумму не вошли драгоценности и шелковые ткани и одежды: их че­рез несколько времени поделили между собою некоторые крестоносцы и венецианцы, воспользовавшись отсутст­вием Балдуина и Бонифация. Драгоценности были добы­ты не только грабежом населения — причем переплавили даже серебряные жаровни, употреблявшиеся гречанками в банях, — но главным образом в храмах, церковных риз­ницах и даже могилах. Несмотря на присутствие среди крестоносцев многочисленного латинского духовенства с просвещенными епископами и канониками, в погоне за добычей латиняне не отступили перед планомерным свя­тотатством и перед варварским истреблением памятни­ков искусства.

Первой чертой их нации, пишет Хониат, является сре­бролюбие, и для обирательства они придумали способ новый и никакими прежними грабителями не применяв­шийся. Открыв могилы императоров в усыпальнице при великом храме учеников Христовых, они ночью ограби­ли (саркофаги) и беззаконно присвоили все найденные золотые украшения, жемчужные нити и драгоценные камни, лежавшие нетронутыми и нетленными. Найдя и тело Юстиниана, несмотря на долгое время оставшееся целым, они подивились, но все убранство все-таки себе присвоили. Перечень драгоценных царских саркофагов из порфира, зеленого и белого мрамора, стоявших в усы­пальнице (ηρωον) и в самом храме Апостолов, дошел до нас; в позднейшее время, но уже со времен Македонской династии они погребались в своих царских монастырях или в тех, где они постригались перед кончиною. Ряды роскошных громадных саркофагов содержали драгоцен­ности, утрата которых невознаградима для археологии.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...