 |
В качестве политической элиты 11 глава
|
|
|
|
Нам представляется, что "ленинградское дело" и другие, подобные ему, чистки элитного слоя стали проявлением сложившейся еще в предвоенный период установки Сталина на перманентную чистку как способ элитной ротации и блокирование малейших попыток внутри-элитной консолидации, на поддержание гомогенности внутренней структуры элиты, когда каждый руководитель представляет собой "несвязанный атом". Н. Хрущев вспоминал: "Он (Сталин — О.В.) любил стравливать нас" (287. С. 232). Именно в этом контексте ленинградцы могли показаться Сталину опасными: в среде вышедших из Ленинграда руководителей существовало несомненное внутреннее притяжение— его питали общность пережитого в период блокады, революционные традиции города, которыми они по праву гордились, личные симпатии и взаимное доверие.
В еще большей мере антикорпоративистская мотивация проявилась в "мингрельском" деле, смысл которого заключался в разрушении клиентел Берия в Закавказье. Сложившаяся в 1930—40-х гг. система отношений Берия с руководством закавказских республик (М. Багиров в Азербайджане, Г. Арутинов в Армении, К. Чарквиани в Грузии) носила несомненный характер патрон-клиентных отношений: закавказские руководители избежали чисток, занимали прочные позиции в своих республиках с конца 1930-х гг., имели устойчивую репутацию в Москве благодаря патронажу Берия, с которым их связывала общая работа в Закавказье в 1920—30-х гг. и поддержка которого помогала закавказским руководителям решать проблемы своих республик в Москве и отражать критику центральных ведомств, включая могущественное министерство государственного контроля Л. Мехлиса.
Однако помимо антикорпоративной мотивации "ленинградское дело" стало проявлением серьезного кризиса созданной Сталиным системы власти, ибо важнейшим условием успешного функционирования последней являлась эффективность верховной власти, выступающей монопольным субъектом элитной ротации. "Ленинградское дело" показало, что возраст и состояние здоровья подорвали способность Сталина быть единственным игроком на этом поле. Все встречавшиеся со Сталиным в послевоенный период единодушно отмечали чрезвычайную степень переутомления и происшедшие в связи с этим перемены, прежде всего превратившуюся в манию подозрительность (см. сноску 8), которые стали причиной снижения эффективности верховной власти. Прошедшие огонь, воды и медные трубы прежних чисток "старые кадры", прежде всего Берия, не стали покорно дожидаться своей очереди на заклание. "Ленинградское дело" стало итогом изощренной интриги Берия, который с помощью Маленкова сумел устранить молодых и компетентных конкурентов, подобрав убедительную для Сталина аргументацию (уверив Сталина в том, что амбиции ленинградцев простираются так далеко, что затрагивают и позиции верховной власти).
|
|
|
После "ленинградского дела" Сталин фактически потерял возможность всеобъемлющего контроля над аппаратом партии и репрессивных органов, что, вероятно, ускорило его финал. В этой связи А. Авторханов пишет: "Если бы Сталину удалось уничтожить Политбюро 1952 г., он, вероятно, жил бы подольше" (3. С. 54).
Анализ особенностей мобилизационной модели элитообразования в ее классическом варианте целесообразно дополнить характеристикой свойственного этой модели типа политического лидерства. В условиях советской политической культуры характерный для мобилизационного развития тип политического лидерства проявился предельно ярко. В политической системе МТР формируется тип лидерства, в основе которого — способность к мобилизации населения, что требует от лидера способности предельной личной концентрации и мобилизации сторонников. Главные качества лидеров в этих условиях — железная воля, предельная собранность и готовность подчинения руководству, высокая работоспособность, физическая выносливость, способность добиваться цели любой ценой — недаром родились выражения "железные наркомы", "железные секретари" и псевдонимы "Молотов", "Сталин" и т.п.
|
|
|
Именно эти качества не всегда проявляли лидеры оппозиции, что стало одной из главных причин их поражения. Об отсутствии у Троцкого способности к мобилизации сторонников вспоминал Луначарский: "Троцкому не хватало способности создать не то что партию, но даже маленькую группу. У него практически не было сторонников: ему мешала исключительная очерченность его собственной личности." (цит. по: 143. С. 96). Ярчайшие лидеры-трибуны — Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин — оказались не в состоянии держать удар в критической ситуации. В период острейшей внутрипартийной борьбы 1923—24 гг. Троцкого занимали не коллизии борьбы со Сталиным, а публицистика по таким проблемам, как семейная этика, конфликт между фрейдистской и павловской школами в психологии, вопросы чистоты речи и т.п. (143. С. 93). Весьма характерно, что так же, как Троцкий в 1924 г., вел себя в критический момент М. Бухарин: осенью 1928 г., когда разгрому подверглись его ученики и друзья — молодые редакторы "Правды" и "Большевика" Слепков, Марецкий, Цейтлин, Зайцев, Астров, — Бухарин оставался в отпуске, и, как пишет Коэн, "не только не оказывал открытого сопротивления, но...не сделал ни одного символического жеста, чтобы придать им воодушевления" (119. С. 362). Зиновьев в критические моменты был подвержен панике. Свердлов, по свидетельству Троцкого, говорил: "Зиновьев — это паника", а сам Троцкий писал, что в благоприятные моменты Зиновьев "очень легко взбирался на седьмое небо. Когда же дела шли плохо, Зиновьев ложился обычно на диван, не в метафорическом, а в подлинном смысле, и вздыхал" (цит. по: 143. С. 114). Еще один видный деятель "старой гвардии" — Каменев, по свидетельству современников, незаурядный теоретик, был весьма посредственным администратором.
|
|
|
Характер доминирующего в условиях "служебной" модели рекрутирования элиты типа политического лидерства определяется тем обстоятельством, что, несмотря на приоритет политических факторов в системе факторов развития, политика в условиях мобилизационной модели в значительной мере растворена в административном управлении, а выработка внутри- и внешнеполитического курса является монополией верховной власти, поэтому политическая элита выполняет не только собственно политические функции, но и экономико-хозяйственные, быть может, экономико-хозяйственные прежде всего. Партия как доминирующий компонент политической системы по существу одновременно выступала в качестве государственного экономико-хозяйственного механизма; в центре внимания партийного руководства постоянно были хозяйственные проблемы. Подобный характер функций обусловил соответствующий характер образования правящего слоя. Значительная часть руководящего слоя имела техническое (28,3 процента), военное (25 процентов) и партийное (15 процентов) образование(110. С. 33) при практически полном отсутствии в составе правящей элиты экономистов и юристов, востребованных в условиях экономико-центричного развития. В условиях мобилизационного режима лидер не только и не столько политик (ибо выработка политического курса есть прерогатива верховной власти), но администратор, а постановления ЦК правящей партии — документы прежде всего государственные и даже хозяйственные.
Анализ периодической печати и стенограмм заседаний партийных органов различного уровня показывает: секретариат ЦК КПСС обсуждал неглубокую пахоту и нехватку кормов для скота в Рязанской области; Украинское Политбюро — производство ламп "летучая мышь"; делегаты партийного съезда Азербайджана — снабжение запчастями; а делегаты грузинского партийного съезда — выращивание винограда. Один из секретарей райкома Киргизии откровенно говорил: "У меня на первом месте хлеб, на втором — табак, на третьем — животноводство, на четвертом — пропаганда" (226. С. 155). Среди лозунгов партийных комитетов различного уровня первенство неизменно удерживали призывы типа: "ежедневно сообщайте количество тары для МТС", "отберите баранов-производителей для обеспечения случной кампании", "используйте заморозки для накопления льда" и т.п. (226. С. 143).
|
|
|
И хотя изучение архивных материалов (226. С. 149) показывает, что высшее политическое руководство осознавало необходимость изменения образования правящей элиты (именно с этой целью в послевоенный период была создана система высших партийных школ, а для подготовки высшего управленческого эшелона — Академия общественных наук при ЦК КПСС), численное преимущество специалистов с техническим, сельскохозяйственным и партийным образованием в составе руководящего слоя сохранилось практически до перестройки: так, при Н. Хрущеве 46,2 процента руководителей имели техническое образование, 15 процентов—сельскохозяйственное, 11 процентов—военное, 8,7 процентов — партийное. Аналогичные пропорции характерны для брежневской когорты руководителей (110. С. 33). Известный партийный работник П." Шелест вспоминал, что в бытность первым секретарем Киевского обкома партии в начале 1960-х гг. он посвящал 75—80 процентов рабочего времени проблемам сельского хозяйства (301. С. 128). Таким образом, мышление правящей элиты было ориентировано главным образом на решение хозяйственных проблем (поэтому, забегая вперед, несложно прогнозировать поражение этой элиты в "холодной войне", главными инструментами которой стало психологическое, организационное, информационное воздействие в режиме современных технологий).
"Хозяйственная" ориентация мышления объясняет тот факт, что в личностном плане политические деятели, сформировавшиеся в условиях мобилизационного развития, зачастую неярки, порой даже бесцветны. В этой связи уместно напомнить констатацию В. Ключевского: из страшной Смуты начала XVII в. (преодоление которой потребовало колоссальной мобилизации сил) Московское государство "выходило без героев; его выводили из беды добрые, но посредственные люди" (100, кн. 2. С. 179), имея в виду личностную маловыразительность и юного царя Михаила Романова, и кн. Дм. Пожарского.
Политическая система мобилизационного типа "выдавливает" яркие личности. По мнению ряда исследователей, Троцкий обоснованно называл творца этой системы — Сталина — "самой выдающейся посредственностью партии". И. Дойчер писал о Сталине, как о "безликой личности", а Э. Карр полагал, что Сталин — это самый "безликий среди великих исторических деятелей прошлого" (328; 324. С. 177). Однако нам представляется более обоснованной позиция Дж. Боффа, который, комментируя характеристику Сталина как безликого исторического персонажа, данную Э. Карром, пишет: "Безликой была, скорее, его (Сталина — О. Г.) манера выступать в первой трудной фазе восхождения к абсолютной власти" (29, т. 1. С. 259).
|
|
|
Однако в любом случае трудно отрицать весьма невыразительный облик подавляющего числа сталинских протеже. Так, никакими особыми талантами не обладал Ворошилов: ни политической гибкостью, ни теоретическими знаниями, ни работоспособностью, ни аппаратной интригой, но Р. Медведев отмечает, что может быть, именно из-за отсутствия каких-либо выдающихся способностей Ворошилов дольше других сохранял свое место в высшем эшелоне партии и государства (144. С. 178). Единственной характерной чертой Ворошилова было абсолютное подчинение Сталину. Столь же невыразителен Г. Маленков: "О Маленкове трудно написать даже самый краткий очерк. В сущности это был человек без биографии, деятель особых отделов и тайных кабинетов. Он не имел ни своего лица, ни собственного стиля. Он был орудием Сталина, и его громадная власть означала всего лишь продолжение власти Сталина" (144. С. 221). Однако такие лица, как Молотов, Каганович, столь же невыразительные в личностном плане, в глазах Сталина обладали несомненными преимуществами: колоссальной работоспобностью и абсолютной подчиненностью воле вождя.
Хозяйственно ориентированный характер функций обусловил соответствующий тип политического лидерства — тип администратора-практика. Не случайно упоминание в различных контекстах рефрена: "Мы, практики" (249, т. 1. С. 116). В. Молотов писал в журнале "Большевик": "подавляющее большинство из нас — не теоретики, а практики" (Большевик. — 1931. — № 3. — С. 20). И спустя почти сорок лет после статьи в "Большевике" Молотов повторял, "Мы, практики" (293. С. 348). Именно качества руководителей-практиков — Молотова и Хрущева отмечал М. Джилас (66. С. 56, 87, 89). Подобный облик сталинской гвардии дал основание Г. Федотову констатировать, что Россией правят не большевики, а новые люди, пришедшие к власти после разгрома Сталиным революционеров. "Если бы теории были столь важны для действия, то, конечно, им никогда бы не сидеть в Кремле; первое место принадлежало бы пророкам подполья: всем этим Троцким, Каменевым, Бухариным" (274, т. 2. С. 87-88).
Даже при взаимной неприязни некоторых членов высшего политического руководства они признавали деловые качества друг друга как руководителей-практиков: поздний Хрущев при всем неприятии Кагановича не раз в воспоминаниях подчеркивал его организаторские способности и невероятную работоспособность (287. С. 11, 20). Организаторские способности Кагановича отмечал и Молотов (293. С.318-319). И несмотря на негативное отношение к Хрущеву и Берия, Молотов все же отмечал их организаторские и административные качества. Так, он говорил о Хрущеве: "Практик неплохой, руководитель энергичный" (293. С. 341, 361). Собственно на этом поприще когорте "практиков" и проиграли деятели оппозиции — блестящие ораторы, но слабые организаторы.
Характерными чертами этого лобового, директивного стиля лидерства были жесткость (переходившая в жестокость), и способность добиваться цели любой ценой; доминирование методов жесткого управления. В этом отношении показательна фигура Кагановича, который предстает в воспоминаниях современников грубым, жестким, безжалостным и даже беспощадным, прибегающим исключительно к силовым методам управления руководителем: ему ничего не стоило обругать или даже ударить подчиненного, либо не разобравшись, в чем дело, снять с работы. Нередко после очередного телефонного разговора Каганович бросал трубку так, что разбивал телефонный аппарат или толстое стекло на столе. Иногда дело доходило до угроз репрессий за невыполнение его указаний; и свои угрозы Каганович нередко исполнял (18. С. 17-18; 197. С.75, 69-70, 97-98). Сдержанный, спокойный и терпимый по отношению к коллегам и подчиненным А. Андреев (197. С. 69-70) или гибкий А. Микоян были исключениями на этом фоне.
Фигура А. Микояна в контексте характеристики политического лидерства мобилизационного типа заслуживает особого внимания как исключение в когорте "железных наркомов". Микоян демонстрировал уникальный пример политической гибкости и способность пройти "между струями дождя". Несколько эпизодов дают представление об этом. Созданную по поручению февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б) комиссию по рассмотрению дела Бухарина и Рыкова было поручено возглавить Микояну. Опубликованный в 1989 г. протокол заседания комиссии знакомит с предложениями всех ее участников (при этом самой либеральной выглядит позиция Сталина: в отличие от И. Якира и А. Косарева, предлагавших расстрелять Бухарина и Рыкова без суда, или предложений Н. Шверника и П. Постышева — предать суду, Сталин предложил не предавать Бухарина и Рыкова суду, а направить их дело на доследование), кроме позиции А. Микояна. Несмотря на то, что Микоян был председателем комиссии, он не высказал своего мнения и оно не отражено в протоколе (145. С. 93). В критический момент борьбы большинства высшего руководства против Берия в 1953 г. в приватном разговоре с Хрущевым Микоян уклонился от согласия на смещение Берия, и на следующий день он был единственным из членов Президиума ЦК КПСС, кто воздержался при голосовании против Берия, мотивируя свое решение тем, что "Берия не безнадежный человек и с ним можно... работать в условиях коллективного руководства" (287. С. 278, 281; 142. С. 66). О том, что Микоян занял в этой ситуации выжидательную позицию, вспоминал и Молотов (293. С. 343). В 1964 г. Микоян был единственным в составе высшего политического руководства, кто не участвовал в предварительных переговорах о смещении Хрущева и был единственным, кто на знаменитом заседании Президиума ЦК КПСС предложил сохранить Хрущеву один из его постов — должность руководителя правительства. Однако и в этот момент проявилась гибкость Микояна: Микоян не забыл подстраховаться — разбираясь по заданию Хрущева с сигналом В. Галюкова, предупредившего о готовящемся против Хрущева заговоре, он предложил сыну Н. Хрущева письменно зафиксировать лояльность Микояна по отношению к Брежневу, Подгорному и Шелепину — главным заговорщикам — и хранил это заявление в своем архиве (288. С. 256). Именно Микоян был автором знаменитой фразы на 70-летии Сталина:
"Сталин — это Ленин сегодня". И именно Микоян поддержал Хрущева в его радикально антисталинистких мерах (293. С. 467). Но Микоян — уникальный пример гибкости политика, а не политики.
* * *
Что касается отношений в системе "элита — массы", то в сталинский период тип этих отношений буквально повторил характерную для предшествовавших версий мобилизационного развития модель: верховная власть против аристократии в лице правящей номенклатуры при опоре на внеэлитные слои. "Сталин и есть красный царь, каким не был Ленин" (274, т. 2. С. 90-91). С. Берия пишет, что победа Сталина в противостоянии с Троцким не в последнюю очередь была обусловлена тем, что Сталин опирался в этой борьбе на "чернь", к которой издевательски относился Троцкий; Троцкий никогда не утруждал себя общением с чернью (23. С. 348). Представление об отношении к внеэлитным слоям большевистской верхушки "первого призыва" дают впечатления В. Кривицкого, датированные началом 1930-х гг. Он вспоминал, что в крайне тяжелой экономической ситуации, сопряженной для широких слоев населения с ужасающей нищетой и голодом, особенно в деревне, большевистские верхи, весьма обеспеченные, выработали в себе защитное свойство не замечать человеческих страданий: "Мы идем к социализму трудными дорогами. Многим приходится посторониться. Нам надо хорошо питаться и отдыхать от своих трудов, пользуясь удобствами, все еще недоступными для других, потому что мы строители Прекрасного будущего... Мы должны быть всегда в форме, чтобы продолжать наш нелегкий путь. В свое время забота о всех несчастных, встречающихся на нашем пути, будет проявлена. А пока — прочь с дороги! Не мозольте нам глаза своими бедами!" (120. С. 9). В этой связи объяснима реакция внеэлитных слоев на "большую чистку" конца 1930-х гг. А. Ларина -Бухарина с болью вспоминала шумное одобрение в среде "простого народа" расстрела группы военных (Тухачевского и др.) в июне 1937 г. (129. С.28-30). И осуждая чудовищность преступлений Сталина против "старой гвардии", А. Ларина с горечью констатировала "колоссальный авторитет" Сталина в стране (129. С. 271).
Вовлечение в орбиту политической жизни новых слоев населения — в подавляющем большинстве представлявших выходцев из деревни — способствовало воспроизведению патерналистского и даже патриархального типов политической культуры: сложилось подданническое отношение внеэлитных слоев к верховной власти, которая рассматривалась в качестве источника высшей справедливости, но с которой население практически не соприкасалось. В этой связи культ личности предстает не только инструментом удовлетворения личного тщеславия, но и точно рассчитанным ходом верховной власти в противостоянии с правящим слоем в лице номенклатуры.
Причем, судя по ряду свидетельств, сам объект этого культа относился к нему весьма прохладно (во всяком случае в начальный период культа). В этой связи примечательно замечание такого проницательного наблюдателя, как Л. Фейхтвангер, о том, что Сталина раздражали многочисленные проявления его почитания (275). И если это впечатление можно отнести за счет стремления Сталина снять налет азиатчины перед лицом европейского гостя, то воспоминания дочери, близко наблюдавшей отца, о раздражении, охватывавшем Сталина в моменты бурных проявлений почитания, представляются заслуживающими доверия: "Отец вообще не выносил вида толпы, рукоплещущей ему и орущей "Ура", — у него перекашивалось лицо от раздражения... "Разинут рты и орут, как болваны!" — говорил он со злостью" (6. С. 152-153). "Когда мне приходится...читать и слышать, что мой отец при жизни сам себя считал чуть ли не богом, — мне кажется странным, что это могут утверждать люди, близко знавшие его" (6. С. 155). Представляется, что возрождение автократии было не побочным продуктом сталинской революции, а скорее результатом целенаправленной политики. В частном разговоре Сталин в ответ на реплику Кирова о значении ЦК и Политбюро обронил следующую фразу: "Да, это верно — партия, ЦК, Политбюро. Но учтите,... веками народ в России был под царем. Русский народ — царист. Русский народ, русские мужики привыкли, чтобы во главе был кто-то один" (161. С. 81).
Однако, как известно, власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно. Молотов вспоминал, что сначала Сталин боролся со своим культом, а потом культ ему понравился: "Он был очень сдержанным в первые годы, а потом... зазнался" (293. С. 299, 242, 261).
Если с верховной властью население сталкивалось редко, то с "боярами" — номенклатурой — общение было повседневным и по большей части рождающим негативные эмоции. Анализ сохранившихся в архивах жалоб и обращений граждан показал, что рядовые работники не подвергали сомнению справедливость существующего режима и видели виновных своих повседневных тягот и лишений чаще всего в местном начальстве — партийном и хозяйственном (39. С. 208), что, естественно, рождало враждебное отношение к последнему (это поразительно напоминает ненависть населения к боярам-кормленщикам, известную из истории XV — XVI вв.). Между тем причина этой враждебности — не в том, что в обществе действовал механизм особой "негативной селекции", рекрутировавший в ряды номенклатуры особо жестоких карьеристов, а в том, что главной задачей номенклатуры была мобилизация населения на решение задач, опережающих реальные возможности рядовых исполнителей. Кроме того, в связи с отсутствием возможности материального стимулирования в условиях дефицита необходимых средств и ресурсов нередко это сопровождалось применением мер принуждения и насилия. Отсюда — негативное отношение населения к номенклатуре — новому "боярству", защиту от которого люди искали в апелляциях к царю — генсеку, тем более, что последний не упускал случая подчеркнуть особую роль "маленького человека", "простого труженика", позиция и мнение которого не должны быть заглушены партийным "боярством". Так, например, в речи 4 мая 1935 г. он в резких тонах осудил "неслыханно бесчеловечное отношение обюрократившихся кадров" к простым людям, труженикам, "этому самому драгоценному капиталу" (цит. по: 39. С. 208). В этой связи объяснимы распространенные в широких слоях населения либо одобрение репрессий против партийных "бояр", либо интерпретацию репрессий как творимых "нечестными" приспешниками втайне от Сталина. Даже министр производства боеприпасов Б. Ванников, арестованный накануне войны по клеветническому доносу и освобожденный в начале войны по личному приказу Сталина, был убежден, что в его бедах виноват не Сталин, а его гнусное окружение; вождь же, напротив, во всем разобрался и восстановил справедливость (213. С. 190). Отсюда — нескончаемый поток обращений за помощью и защитой "лично к товарищу Сталину".
Дополнительным и сильным аргументом в пользу подобного представления в глазах широких слоев населения было осознание внеэлитными слоями населения того факта, что принадлежность к правящей среде отнюдь не гарантировала безопасности. Напротив, вовлечение в орбиту кровавых репрессий высших лиц государства и их родственников, причем в формах публичного осуждения (открытые процессы второй половины 1930-х гг.) для внеэлитных слоев было веским аргументом в пользу справедливости сталинского правления —одинаково сурового в отношении "простых людей" и "бояр". Советский "президент" М. Калинин в ответ на просьбы родственников осужденных о помощи отвечал, что не может помочь даже бывшей жене, отбывающей наказание в лагере (129. С. 225). Следует отдать должное и изощренности сталинского умения возлагать ответственность за свои преступления на конкретных исполнителей.
Таким образом, в треугольнике "верховная власть — правящая среда — внеэлитные слои" в эпоху Сталина была воспроизведена модель Ивана Грозного — причем воспроизведена сознательно и с теми же целями: предельной мбилизации элиты и всего общества для решения задач развития в условиях дефицита ресурсов. Правление Ивана Грозного было взято за образец с учетом ошибок Петра 1, чрезмерный акцент делавшего на внешней стороне дела (бороды, кафтаны), что обусловливало непопулярность царя в народе и существенно ослабляло позиции верховной власти в ее противостоянии с правящей средой.
Модель отношений "элита—массы" соответствует традиционалистской матрице политической культуры. Это не удивительно, если учесть, что советское общество на значительном протяжении своей истории оставалось обществом традиционалистского типа, что в сочетании с использованием средств массовой коммуникации позволило сформировать феномен, сопутствующий сакрализации харизматической власти в классических традиционалистских обществах Востока.
1. В контексте нашего исследования примечательна констатация исследователей социальной стратификации советского общества О. Шкаратана и В. Радаева: в советском обществе привилегии не были исключительной прерогативой элитных слоев, а представляли собой базовый способ распределения благ фактически для всех членов общества, хотя и в различных масштабах и различного характера и качества (219. С. 204). С нашей точки зрения, суть регулируемых государством различий в привилегиях заключалась в различной значимости выполняемых функций с точки зрения государственных потребностей. Подобный тип распределения, как правило, является следствием дефицита базовых ресурсов и характерен именно для обществ мобилизационного типа. В этой связи следует отметить, что привелегии номенклатуры были результатом не только ее приоритетной диспозиции в системе распределения, но и проявлением характерного для всего общества распределительного механизма (хотя применительно к номенклатуре механизма значительного более щедрого).
2. Биограф Бухарина С. Коэн, безусловный сторонник эволюционизма бухаринского типа, вынужден констатировать, что во многих отношениях опасность угрозы войны была узловым моментом фиаско линии Бухарина и причиной того, что лозунг партии “Догнать и перегнать!” стал “неотложным и грозным велением времени” (119. С. 324). Мнение авторитетных западных исследователей И. Дойчера, Э. Карра и Р. Дэвиса близко позиции С. Коэна: меры по форсированной коллективизации носили вынужденный характер и были обусловлены тяжестью обстоятельств – катастрофическим кризисом хлебозаготовок, поставившим под угрозу снабжение населения городов и рабочих промышленных объектов, и внешней угрозой.
3. Троцкий констатировал, что капиталовложения поглощают СССР около 25-30 % национального дохода(269. С.19). Аналогичные данные приводил министр финансов СССР А.Г.Зверев: норма накопления в годы довоенных пятилетоксоставляла 26-29 процентов национального дохода, что не менее, чем в три раза превышало аналогичные показатели развитых стран того времени (84. С.238), а ежегодные темпы прироста производства в 1928-40 годах были беспрецедентны: 16,8% (18. С.47)
4. Если народнохозяйственный план 1937 г. предусматривал освоениие хозяйственными структурами НКВД лишь 6 процентов всего объема капитального строительства, то в 1940 г. организациями НКВД было выполнено около 13 процентов всего объема капитальных работ по народному хозяйству(284. С.82), а в течение 1941-1944 гг. строительными организациями НКВД было выполнено почти 15 процентов, или седьмая часть всех выполненных в этот период работ по народному хозяйству в целом (подробнее см.: 167. С. 234-236; 168. С. 396-398). Доля НКВД в капиталовложениях в плане на 1941 г. составляла 20 процентов; ГУЛАГ обеспечивал от 20 до 50 процентов (в зависимости от территорий) заготовок и вывоза леса, 40 процентов добычи хромитовой руды (8. С. 108), а по ряду отраслей (золотодобыча, производство никеля, молибдена, кобальта, вольфрама, олова) удельный вес НКВД был еще более высоким, нередко превышая 50 процентов. Причем нередко строительные организации НКВД выполняли самые тяжелые работы(строительство Норильского комбината, Беломоро-Балтийского, Волго-Балтийского, Северо-Двинского водных путей и т.д.). Так, наркомат тяжелой промышленности фактически отказался от освоения богатейшего никеле-кобальтового месторождения под Норильском в связи с исключительно тяжелыми природно-климатическими условиями строительства. Нарком тяжелой промышленности Г.Орджоникидзе предложил передать строительство Норильского комбината в ОГПУ, создав для этого специальный лагерь(281. С.87). Тяжелый физический, и при этом бесплатный труд заключенных в условиях дефицита средств и времени выступал в качестве компенсаторного механизма, призванного восполнить дефицит ресурсов, выполняя функцию инструмента экономии средств.
|
|
|
