 |
На пороге двери в иной мир
|
|
|
|
Прошло ещё несколько дней, а необычайный прилив сил и жажда деятельности возрастали всё более, соединяя Германа с космической стихией жизни. Стремительный невидимый гейзер энергии внутри тела окроплял радужными брызгами душу и сердце. Это вполне подтверждало истинность недавних мистерий и открытие входа в иной мир. Волшебная дверь автоматически распахнулась после того как он, стоя перед ней, но не подозревая о её наличии, поочерёдно отключил все биомагнитные замки чувствами, мыслями и действиями, подсказанными кристаллом интуиции. Это напоминало детскую сказку о деревянном Буратино, открывшем золотым ключиком потайной вход за намалёванным холстом.
Герман имел моральные устои, далеко не всегда одобряемые обществом, к тому же был наполовину атеистом и поэтому хорошо понимал, что получил божественное преобразование не за свои заслуги, которых вообще не было, а благодаря то случайному, то инстинктивному применению системы нужных средств. Тем не менее, он решил быть достойным помощи свыше и хотя бы попробовать мужественно пройти по заманчивому неизведанному пути. Исключительный подъём энтузиазма мог со временем ослабеть и следовало успеть осуществить хотя бы одну важную цель. Ограниченный духовными обетами, Герман не думал об азартном устремлении к удовольствиям, к богатству, к славе, к способностям экстрасенса или факира. Только две мечты виделись окружёнными светящимся ореолом красоты и притягательности: создание повести с образом заурядного человека, который упорно стремится переделать и себя и всё окружающее в новые прекрасные формы; отыскание сверхсредства, дающего высшее счастье и гениальность каждому, кто его использует.
|
|
|
Любая из этих сложных целей требовала полного сосредоточения, а значит, мешала достижению крупного успеха в другом русле; поэтому от одной из них следовало отказаться. Герман предался глубоким размышлениям о них обеих и, когда они отобразились в сознании своими гранями, столкнул вместе для сравнения. Уже через минуту стало ясно, как велика ценность мечты о знаниях, ведущих к счастливому могуществу. Она ошеломляла сиянием грандиозного золотого храма, и Герман понял, что хочет служить именно ей.
Теперь нужно было делать конкретную работу, но многочисленные попытки нащупать нечто осязаемое в выбранном направлении зависали в пустоте. Выдающиеся идеи и способности никак не появлялись, и он с огорчением убедился, что стал не гением, не мессией, а только артистом, исполняющим их роли. Исследование мистерий, в которых он участвовал, открывало хорошую перспективу, однако такая возможность вызывала суеверный страх. Сумбурные мысли и смятенные чувства, наконец, оформились чётким вопросом: «Имеется ли у него достаточное право, чтобы изучать, переосмысливать и делать достоянием публики эти сведения, составляющие тайную основу религии и надёжно скрываемые до сих пор оболочками мифов?»
Герман всё более сомневался в наличии такого права и начал склоняться к тому, чтобы навсегда отказаться от этой темы, как от слишком опасной и к тому же никем не санкционированной. Пребывание живым оказалось намного ценнее, чем выглядело до мистерий, и риска нужно было избегать. А ведь двадцать лет назад в первые месяцы службы в армии он обратился к жизни с очень раздражёнными словами:
Ты – большая сволочь,
Знаю я теперь;
В эту злую полночь
Жертвенных потерь
Унесёшься птицей
В мертвенную даль;
Нынче пригодится
Штыковая сталь.
Нет уже обмана,
Но осталась честь;
За глухие раны
Ждёт святая месть.
Стоя в одиноком ночном карауле, он приготовился покончить с собой, но вынужденно прислушался к мощным ударам сердца, забившегося от прикосновения к груди острого клинка. Для успокоения Герман медленно разжевал сухую горбушку, ненароком прихваченную с ужина и найденную в кармане, и вдруг почувствовал изумительное удовольствие. Это было отрезвляющим вмешательством провидения.
|
|
|
В ту далёкую памятную минуту он ясно осознал и мерзость тоскливого смирения, и ненависть к враждебным принуждениям, и радостный долг несгибаемой воли за полное раскрытие своих способностей. За одну ночь его внутренние силы многократно, устойчиво возросли и появилось умение тонкого восприятия советов интуиции. Но сейчас ситуация сложилась другая – требовалось преодоление не своих слабостей, жизненных невзгод и чужих авторитетов, а невидимых преград, обусловленных могущественными потусторонними силами.
Получение напутствия
Наступил тёмный вечер, и Герман, расстроенный постоянными творческими неудачами, отправился на неторопливую прогулку. С возвышенной печалью он размышлял о необходимости бесповоротного отказа от заманчивых изысканий в сфере религии. Весенний воздух был насыщен туманом от тающих снегов и словно перекликался с сумрачной грустью. Неожиданно Герман почувствовал, как некий прохожий, шедший метрах в пятидесяти, стал пытаться подладить к нему сексуальное биополе. Такое нахальство неприятно удивило. Не оглядываясь, он окружил себя защитной магической оболочкой и сразу же ощутил недовольство гнусной личности. Герман замедлил шаги, чтобы пропустить человека вперёд, но тот тоже пошёл тише, хотя всё-таки приближался. Тогда он резко повернул назад, рассчитывая разойтись окончательно. В этот момент незнакомец, коренастый мужчина лет сорока пяти, с красным от возбуждения лицом, спросил порывисто и взволнованно: «Хочешь семечек?», затем, не дожидаясь ответа, быстро сунул руку в карман, вынул целую горсть и протянул Герману. Взбешенный явно гомосексуальным поползновением Герман грозно сверкнул глазами, грубым тоном произнёс: «Я не ем!» и чеканно пошёл прочь.
В груди продолжала клокотать ярость, и через минуту, не стерпев оскорбления, он остановился, обернулся и ярко представил сквозное пронзение спины наглого психа большим обоюдоострым кинжалом, без извлечения обратно. Герман остался весьма доволен своим действием, так как вспомнил рассказы очевидцев о маньяке, вот уже два года периодически появляющемся в обнажённом виде из зарослей соседнего парка перед одиночными женщинами. Вероятно, встреча была именно с ним. Герман не знал, какой фактической урон нанёс воображаемый кинжал, но верил в ужасную силу такого наказания и полагал, что слухи о новых выходках маньяка в этом районе больше не появятся.
|
|
|
Происшествие слегка взбудоражило, но уснуть удалось легко и спокойно. В середине ночи сон прервало тихое размеренное звучание рифмованных слов. Герман с любопытством воспринимал их внутри себя и осторожно, боясь спугнуть стройное течение фраз, немедленно записывал услышанное на бумагу. Незнакомый ранее приятный мужской голос имел слегка задумчивую интонацию и вызывал доверие.
В мире множество дорог –
Выбери одну
И, когда наступит срок,
Не пойдёшь ко дну.
Тот, кто вечно был с тобою,
Твой подскажет путь;
Будь же с ним одной судьбою,
Благодарен будь.
Много трудных испытаний
Встретишь впереди;
Только сердце, а не камень
Сохраняй в груди.
Одевай себя одеждой,
Скрытой от врагов,
Омывайся влагой снежной
От чужих следов.
Бить врага без промедленья
Должен ты.
А иначе, - заблужденье
Все твои мечты.
Должен ты при жизни этой
Смерти взгляд познать,
И тогда с рекою Летой
Не вернёшься вспять.
Если сильно ты захочешь,
Сможешь сделать всё;
Но ищи огонь средь ночи
И люби его.
Пусть энергия большая
Обоймёт тебя;
Силы неба, счастье рая,
Обретёшь любя.
Следующее утро было солнечным. Подыскав в чаще леса подальше от лыжни укромную полянку, Герман разделся догола, обтёрся снегом и покатался в нём. Многоплановые слова «Напутствия» могли иметь не только символическое значение, но и буквальное. Дома он приступил к его углублённой расшифровке, но вскоре заметил, что факт мысленного заклания извращенца ему мешает, и тогда был вынужден вообразить вытаскивание окровавленного кинжала в качестве прощения. После этой простой визуальной манипуляции интуитивное мышление заработало нормально; тем не менее, многое из «Напутствия» осталось недостаточно понятым. Наиболее неясным был совет о познании «взгляда смерти», который ясно показывал, что прежний опыт Германа в этой области был недостаточен и требовалось ещё нечто другое.
|
|
|
Пророчество свыше, в основном благоприятное, развеяло трусливые сомнения последних дней и вновь подтолкнуло Германа к решительному исполнению роли помазанника Господа, назначенной сюжетами мистерий. Блеснувшая вскоре мысль о желательности переделки всего содержания «Библии» в современную форму изложения, учитывающую научный прогресс, глубоко взволновала, и он приступил к её реализации.
|
|
|
