Судьба и творчество А. Н. Радищева.

«ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ»

 

За 7 лет до выхода «Путешествия», другое выдающееся произведение посвящено было также изображению ужасов крепостного права, вторая комедия Фонвизина «Недоросль» <…>.

<…> Слишком случайна и полна оптимизма развязка той трагедии, которая разыгрывается в усадьбе Простаковых. Взят, в духе «просвещенного абсолютизма» благодетельного, как будто бы всевидящего, частный случай вмешательства. Всё спасает всевидящее око Правдина, восстановляя справедливость, но сколько Правдиных понадобилось бы, чтобы исправлять таким образом зло, рассеянное по всем уголкам России!

В том разница и заслуга Радищева, что он указывает не только на зло, но и на средство к его уничтожению.

А.Н. Веселовский

Сочинитель не любит царей, и где может к ним убавить любовь и почтение, тут же жадно прицепляется с редкой смелостью.

Екатерина II

«Путешествие из Петербурга в Москву» – одно из наиболее сложных для восприятия современных читателей произведений литературы ХVIII в. Сложность эта объясняется и самим текстом, насыщенным значимыми идеями отдаленной от нас эпохи, и архаичной манерой повествования, и внешней калейдоскопичностью эпизодов, сменяющих друг друга. Восприятие книги усложняют и противоречивые ее оценки, не прекращающиеся до настоящего времени споры о ее авторе.

Александр Николаевич Радищев родился в 1749 г. в Москве в богатой дворянской семье, детство провёл в деревне Верхнее Аблязово (Пензенская губ.). Мать его принадлежала к роду Аргамаковых, представителей передовой дворянской интеллигенции. Дальний родственник по матери М.Ф. Аргамаков, в доме которого с семи лет воспитывался и получал первоначальное образование будущий писатель, был ректором недавно открывшегося Московского университета. В 1762 г. был определён в Пажеский корпус, где учение сочеталось со службой во дворце. В 1766 г. в числе лучших пажей был направлен для обучения юридическим законам в Лейпцигский университет. Здесь познакомился с идеями Гельвеция (книга «Об уме»), Руссо, Мабли. По приезде в Россию в
1771 г. был назначен протоколистом в Сенат. В 1773 г. перешёл на должность военно-юридического советника в штаб Финляндской дивизии. В 1775 г. женился на племяннице своего университетского товарища Анне Васильевне Рубановской и вышел в отставку. В 1777 г. вновь поступил на службу в Коммерц-коллегию, возглавляемую графом А.Р. Воронцовым, по рекомендации которого в 1780 г. был назначен помощником управляющего петербургской и кронштадтской таможней, а в апреле 1790 г. – управляющим.

30 июня 1790 г. в связи с выходом «Путешествия из Петербурга в Москву» был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. 15 июля началось слушание дела Радищева в суде. 24 июля вынесен смертный приговор, который 7 августа заменен Сенатом на десятилетнюю ссылку в Илимский острог в Сибирь. Недовольная мягким приговором Екатерина утвердила его только 4 сентября. 8 сентября указ объявлен Радищеву. Путь в Илимск занял 1 год и 4 месяца. В пути созданы стихотворения «Ты хочешь знать: кто я, что я? куда я еду?..», «Почто, мой друг, почто слеза из глаз катится…» (см. хрестоматию В.А. Западова). С 1792 по 1797 гг. Радищев находился в остроге (всего — 5 лет и 1 месяц). В ссылке были написаны философский трактат «О человеке, его смертности и бессмертии» (1792) и стихотворная «Песнь историческая».

В 1797 г. Павел I отменил все распоряжения Екатерины и вернул Радищева из Сибири, только не в столицы, а на жительство в калужское имение
отца — село Немцово, под надзор полиции, где создавались поэма-сказка «Бова» (осталась незаконченной), стиховедческий трактат «Памятник дактило-хореическому витязю». В 1801 г. Александр I дал Радищеву полную амнистию, сделал его важным государственным сановником (ввел в Комиссию по составлению законов, бесполезная деятельность которой вызвала разочарование у Радищева). В том же году было написано стихотворение «Осьмнадцатое столетие». Очевидно, 1800—1802 гг. следует датировать поэму «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам» и прозаическое произведение «Дневник одной недели», где утверждается бессмертие души (бессмертие ждёт человека в памяти потомков). В соответствии с просветительской идеей о праве человека на самоубийство как форме протеста, приняв яд, Радищев, написавший в предсмертной записке «Потомки за меня отомстят», умер в сентябре 1802 г., его похоронили на Волковом кладбище в Петербурге.

Одним из первых литературных трудов Радищева был перевод книги Мабли «Размышления о греческой истории, или О причинах благоденствия и несчастия греков» (1773). В одном из примечаний переводчик, поясняя французский термин «despotisme», писал: «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». И далее: «Мы не токмо не можем дать над собою неограниченной власти; но ниже закон, извет общия воли, не имеет другого права наказывать преступников, опричь права собственныя сохранности. Если мы живём под властию законов, то сие не для того, что мы оное делать долженствуем неотменно; но для того, что мы находим в оном выгоды. Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природныя власти, то дабы оная употребляема была в нашу пользу; о сём мы делаем с обществом безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от нашея обязанности. Неправосудие государя даёт народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему даёт закон над преступниками. Государь есть первый гражданин народного общества». Знакомство Радищева с книгой Мабли и работа над её переводом на русский язык подталкивали писателя к более углублённым размышлениям о России, о её прошлом и настоящем, о существующем в ней правлении и положении народа. Философские взгляды Радищева сформировались под влиянием просветительских концепций: «естественного права», «общественного договора», «разумного эгоизма».

Одно из первых оригинальных произведений Радищева – публицистическое: «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске по долгу звания своего» (1782), в котором автор обращается к своему товарищу по Пажескому корпусу и Лейпцигскому университету Сергею Николаевичу Янову. Повод для его написания – открытие памятника Петру I («Медного всадника») в Петербурге. Здесь содержится оценка писателем деятельности Петра и затронуты важнейшие вопросы, относящиеся к государственному устройству России. Радищев очень высоко ставит реформы Петра, называя его обновителем и просветителем народа. Видя в Петре царя-преобразователя, все помыслы которого были направлены на то, чтобы сделать Россию более сильной и процветающей, писатель приходит к выводу: «Пётр по общему признанию наречён великим, а Сенатом – отцом отечества». Великий государь – правитель, заботящийся о благе Отечества. Но Радищев не идеализирует Петра: «Да не уничижуся в мысли твоей, любезный друг, превознося хвалами столь властного самодержца, который истребил последние признаки дикой вольности своего отечества. Он мёртв, а мёртвому льстити не можно! И я скажу, что мог бы Пётр славнее быть, возносяся сам и вознося отечество своё, утверждая вольность частную < …> но нет и до скончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея власти, седяй на престоле». «Письмо» печаталось в домашней типографии Радищева «на пробу», предваряя издание «Путешествия из Петербурга в Москву», и было приобщено к его делу во время следствия. На полях экземпляра «Письма», прочитанного Екатериной II с подчеркиванием отрывков, рукой императрицы написано: «…видно из подчерченных мест, что давно мысль его готовилась ко взятому пути, а французская революция его решила себя определить в России первым подвизателем».

К 1783–1784 гг. относится создание оды «Вольность», включённой затем с пропусками в текст «Путешествия». Новаторство Радищева в жанре оды заключалось в том, что в высоком жанре поэзии классицизма восхваляется не государь, не выдающийся политический деятель, не полководец, а свобода человека как высшая жизненная ценность:

О дар небес благословенный,

Источник всех великих дел,

О вольность, вольность, дар бесценный,

Позволь, чтоб раб тебя воспел.

Исполни сердце твоим жаром,

В нём сильных мышц твоих ударом

Во свет рабствá тьму претвори,

Да Брут и Телль ещё проснутся,

Седяй во власти да смятутся

От гласа твоего цари.

Новаторский характер произведения обусловлен, кроме того, осуществлённой в нём трансформацией и синтезом жанровых признаков торжественной и научно-философской оды. Ода «Вольность» насыщена инверсиями («сильных мышц твоих ударом» и т.п.), архаизмами («седяй», «глас» и т.п.), труднопроизносимыми созвучиями («Во свет рабствá тьму претвори»). Тематика, система образов, стиль оды – в традициях русской гражданской поэзии XVIII века ставившей перед собой ораторские, проповеднические задачи (ближайший предшественник «Вольности» – знаменитое державинское стихотворение «Властителям и судиям»). Но в оде Радищева впервые с такой последовательностью и полнотой в результате осмысления многовекового опыта истории была обоснована идея правомерности народного мщения правителю за подавление свободы (13–14 строфы):

Но мститель, трепещи, грядёт.

Он молвит, вольность прорекая, –

И се молва от край до края,

Глася свободу, протечёт.

Возникнет рать повсюду бранна,

Надежда всех вооружит;

В крови мучителя венчанна

Омыть свой стыд уж всяк спешит.

Меч остр, я зрю, везде сверкает,

В различных видах смерть летает,

Над гордою главой царя.

Ликуйте, склепанны народы:

Се право мщенное природы

На плаху возвело царя!

В смелой критике деспотизма Радищев превзошёл своих современников, введя в оду картину народного суда над царём (строф15–22):

«Преступник власти, мною данной!

Вещай, злодей, мною венчанный,

Против меня восстать как смел?

……………………………………

Злодей, злодеев всех лютейший,

Превзыде зло твою главу,

Преступник, изо всех первейший,

Предстань, на суд тебя зову!

Злодействы все скопил в едино,

Да ни едина прейдет мимо

Тебя из казней, супостат.

В меня дерзнул острить ты жало.

Единой смерти за то мало,

Умри, умри же ты стократ!»

В заключительных строках строфы 47 радищевской оды даётся и авторская самооценка:

Под игом власти, сей, рожденный,

Нося оковы позлащенны,

Нам вольность первый прорицал.

«Вольность» Радищева стоит у истоков русской вольнолюбивой лирики (Пушкина, декабристов).

Идея справедливого мщения получила дальнейшее развитие в документально-публицистической повести «Житие Фёдора Васильевича Ушакова» (1788, опубл. в 1789). Обратившийся к житийному жанру, Радищев создал «житие» на новый лад, полемически заострив его и против настоящих житий святых, и против панегириков вельможам (Г.А. Гуковский). Как и в «Письме к другу», в «Житии» конкретные события, очевидцем которых был сам автор, ― основа для размышлений на политические темы. Ушаков ― современник Радищева, его старший друг; он вместе с Радищевым учился в Лейпциге, здесь же и умер совсем ещё молодым человеком от «дурной» болезни. Ушаков, движимый стремлением к справедливости, явился идейным вдохновителем бунта студентов против самодурства и произвола притеснявшего их начальника колонии майора Бокума. Столкновение студентов с Бокумом – эпизод, в миниатюре отражающий историю взаимоотношений деспотического правителя и его подданных: «Но дивиться не должно, что противоречие в подчинённом, справедливое хотя противоречие, или лучше сказать единое напоминовение справедливости произвело здесь со стороны сильного негодование и прещение. Сие в самодержавных правлениях почти повсеместно». Второй план повествования составляет философское осмысление описываемых событий, поиски закономерностей, предопределяющих их исход: «…человек в естественном положении, при совершении оскорбления влекомый чувствованием сохранности своей, пробуждается на отражение оскорбления». Ушаков, поднявший своих товарищей на «отражение оскорбления», – идеал гражданина, активного человека, ценного для общества, а следовательно, истинный сын отечества, способный к ниспровержению враждебных ему обстоятельств.

Рассказывая о частной истории взаимоотношений студентов с их непосредственным начальником, автор имеет в виду и некие общие закономерности «самодержавных правлений». Характерно, что при таких правлениях огромное множество начальников самого разного ранга также начинают ощущать себя «самодержцами» («Пример самовластия государя, не имеющего закона на последование, ниже в расположениях своих других правил, кроме своей воли или прихотей, побуждает каждого начальника мыслить, что, пользуяся уделом власти беспредельной, он такой же властитель частно, как тот в общем»). Каждый, даже самый маленький, начальник не терпит никаких возражений и замечаний со стороны лиц, находящихся в его подчинении, и любое противоречие ему трактует как «оскорбление верховной власти» («Мысль несчастная, тысячи любящих отечество граждан заключающая в темницу и предающая их смерти; теснящая дух и разум и на месте величия водворяющая робость, рабство и замешательство, под личиною устройства и покоя!»). Самовластие препятствует воспитанию самостоятельно думающих, озабоченных судьбами страны сынов отечества. Оно убивает в людях смелость, мужество, благородство и культивирует робость, бездумность, умственное и нравственное рабство. Бокум, являясь «властителем частным», требующим беспрекословного повиновения, сопоставляется автором с монархами: «Имея власть в руке своей и деньги, забыл гофмейстер наш умеренность и подобно правителям народов возомнил, что он не для нас с нами; что власть, ему данная над нами, и определённые деньги не на нашу были пользу, но на его. Власть свою хотел употребить он на приведение нас к молчанию о своих поступках». А далее Бокум прямо сравнивается с королём французским, который отвергал парламентские претензии (этот пример был самым свежим и самым наглядным: следствием тяжёлых притеснений и нежелания слушать «представления» парижского парламента явилась французская революция).

Поведение Бокума подтолкнуло молодых людей к соответствующим поступкам: «Подобно как в обществах, где удручение начинает превышать пределы терпения и возникает отчаяние, так и в нашем обществе началися сходбища, частые советования, предприятия и всё, что при заговорах бывает, взаимные о вспомоществовании обещания, неумеренность в изречениях; тут отважность была похваляема, а робость молчала, но скоро единомыслие протекло всех души, и отчаяние ждало на воспаление случая». О том, что может быть уготовано частным и общим притеснителям, не желающим прислушиваться к голосу нижестоящих, Радищев говорит совершенно чётко и определённо, хотя и не употребляет слова «революция»: «Человек много может сносить неприятностей, удручений и оскорблений. Доказательством сему служат все единоначальства. Глад, жажда, скорбь, темница, узы и самая смерть мало его трогают. Не доводи его токмо до крайности. Но сего-то притеснители частные и общие, по счастию человечества, не разумеют и, простирая повсеместную тяготу, предел оныя, на коем отчаяние бодрственную возносит главу, зрят всегда в отдалённости, хождая воскрай гибели, покрытой спасительною для человека мглою». Остаётся спорным вопрос: означает ли сказанное Радищевым «призыв» к революции или он прежде всего «предостерегает властителей» от возможной её перспективы?

Завершая своё повествование о столкновении русских студентов в Лейпциге с их непосредственным начальником, писатель считает необходимым ещё раз подчеркнуть смысл рассказанного: «Намерение моё было показать только то, сколь много ошибаются начальники в употреблении своей власти и коликий вред причиняют безвременною и безрассудною строгостию». Вред наносится не только тем, кто находится под их властью, ибо в молодых людях подавляются лучшие их задатки и чувства. Огромный вред причиняется и отечеству, так как оно теряет благородных, самоотверженных своих сынов, которые могли бы принести ему (каждый на своём поприще) большую пользу. Ведь, будучи не в силах выносить притеснения со стороны Бокума, студенты помышляли даже о том, чтобы бежать в Голландию, Англию или Америку. Радищев пишет: «Если бы государство изгнанием добровольным десяти граждан ничего, казалося, не потеряло, то отечество потеряло бы, конечно, искренно любящих его сынов».

Современные исследователи акцентируют в «Житии Фёдора Васильевича Ушакова» «духовные искания героем Истины». Отмечается, что обращение писателя к агиографическому жанру (к жанровой традиции древнерусского «жития») связано с его личным поиском «сокровенного духовного смысла»
(О.М. Гончарова). История Ф. Ушакова и его товарищей, обучавшихся в Лейпциге русских студентов, показывает понимание Радищевым природы и сущности человеческого характера. Для писателя в образе Ушакова ценно, прежде всего, то, что он предпринимает практические шаги к изменению неблагополучных условий внешней жизни, активно действует, отстаивая свои и товарищей человеческие и гражданские права. В противостоянии обстоятельствам автор «Жития…» видел проявление свободной воли человека.

В том же 1788 г. Радищев закончил «Слово о Ломоносове», начатое ещё в 1780 г. и в итоге включённое в «Путешествие». Прославляя заслуги Ломоносова, Радищев подчёркивал патриотический характер его деятельности: «Ты жил во славу имени Российского». Однако лесть Елизавете Петровне в стихах Ломоносова вызывает осуждение со стороны Радищева, которого никакие соображения государственной пользы, первостепенные для Ломоносова, не могут заставить признать необходимой хвалу императрице, не заслуживающей её. Радищев спорил не столько с Ломоносовым, сколько с теми, кто хотел видеть в поэте придворного одописца, кто стремился любовь к государю представить главным качеством истинного сына отечества.

В декабре 1789 г. в журнале «Беседующий гражданин» анонимно было опубликовано научно-публицистическое сочинение «Беседа о том, что есть сын отечества», развернувшее полемику о патриотизме (основная мысль — истинный патриот враждебен самодержавию), которое долгое время приписывалось перу Радищева. Но В.А. Западов убедительно доказал ошибочность устоявшегося мнения (см.: Был ли Радищев автором «Беседы о том, что есть сын отечества»? // XVIII век. Сб. 18. СПб., 1993. С. 131–155). Исследователь аргументировал свои выводы, в первую очередь, тем, что «язык и стиль "Беседы" абсолютно лишены индивидуального "я" и личностного начала, столь характерных для любого произведения Радищева». Кроме того, идейные убеждения автора «Беседы» не соответствуют взглядам Радищева. Так, для автора «Беседы» крепостной крестьянин — «не человек». Но в «Путешествии из Петербурга в Москву», произведении, о котором доподлинно известно, что оно принадлежит Радищеву, утверждается прямо противоположное: «гражданин, в каком бы состоянии небо родиться ему ни судило, есть и пребудет всегда человек». В «Беседе» пропагандировались масонские идеи, Радищев же занимал просветительские позиции (для его Путешественника масонская идеология ― суеверие, схоластика, рыскание «в пространных полях бредоумия»). Содержание «Беседы» принципиально отличает автора статьи от автора «Путешествия».

Пафосом (пафос < греч. ‛страсть’, ‛воодушевление’ – главная эмоционально насыщенная мысль, «идея-страсть», пронизывающая произведение или всё творчество писателя) оды «Вольность», «Письма к другу», «Жития
Ф.В. Ушакова» выступает идея протеста против несвободы нравственной и политической. Две стороны жизни общества – нравы и законы – всегда интересовали Радищева. Он настойчиво, целеустремлённо изучал нравы российского общества и стремился к усовершенствованию российского законодательства, справедливо полагая, что путём введения новых, более продуманных законов можно добиться улучшения нравов. Именно об этом заботился он, работая над «Опытом о законодавстве» (1782–1789 гг.), где, в частности, утверждается: «Государство есть великая махина, коея цель есть блаженство граждан. Два рода пружин, кои оную приводят в движение, суть нравы и законы. Сии последние суть почти дополнение первых. Чем народ имеет нравы непорочнее, простее, совершеннее, тем меньше он нужды имеет в законах. Но чем больше они повреждены и удаляются простоты, тем большую нужду имеет он в законах для восстановления рушившегося порядка». Именно в этом состоял и пафос его главной книги – «Путешествия из Петербурга в Москву», в которой реальная русская жизнь предстала перед читателем такой, какой увидел её человек, глубоко обеспокоенный состоянием своего отечества. Так, единомышленник Путешественника крестицкий дворянин, напутствуя сыновей, говорит: «Но если бы закон, или государь, или бы какая-либо на земле власть подвизала тебя на неправду и нарушение добродетели, пребудь в оной неколебим. Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения, нижé самой смерти. Пребудь незыблем в душе твоей, яко камень среди бунтующих, но немощных валов. Ярость мучителей твоих раздробится о твердь твою; и если предадут тебя смерти, осмеяны будут, а ты поживёшь на памяти благородных душ до скончания веков».

Когда Радищев задумал «Путешествие», не совсем ясно. Замысел этого произведения возник, вероятно, уже в начале 1770-х гг.: опубликованный
Н.И. Новиковым в журнале «Живописец» в 1772 г. «Отрывок путешествия
в *** И*** Т***», по мнению ряда исследователей (Семенников, Барсков, Гуковский, Берков, Елеонский, Фёдоров, Кулакова, Западов и др.), принадлежит Радищеву (хотя проблема авторства «Отрывка» – одна из наиболее спорных в литературоведении). Крестьянский вопрос был поставлен в «Отрывке» очень серьёзно: в полный голос говорилось о нищете и бесправии крепостных, рабство и тирания осуждались как преступление против «человечества». По сюжету, ходу мысли автора и по некоторым отдельным мотивам он соответствует таким главам «Путешествия», как «Любани» и «Пешки». Непосредственно работа над «Путешествием» началась в конце 1786–1787 гг., но отдельные его эпизоды были написаны ранее как самостоятельные произведения: оратория «Творение мира» (1779–1782), сперва входившая в главу «Тверь», но в окончательной редакции книги отсутствующая, «Слово о Ломоносове» (1780–1788), ода «Вольность» (1783–1784). В 1785–1786 гг. были созданы «повесть о проданных с публичного торга» («Медное»), рассказ о происшествии на Финском заливе («Чудово»), рассуждение о цензуре («Торжок», основной текст главы), возможно, «Сон» («Спасская Полесть») и описание встречи с Анютой и её матерью («Едрово»).

По признанию автора, книга «готова была в исходе 1788 года», когда её рукопись была отправлена в полицию для прохождения цензуры. Однако после получения цензурного разрешения (22 июля 1789 г. подписанного обер-полицмейстером Никитой Рылеевым) писатель до февраля 1790 г. внёс в рукопись большие дополнения. Неспроста в «Послании цензору» Пушкин писал: «Радищев, рабства враг, цензуры избежал». В конце апреля 1790 г. 640–650 экземпляров «Путешествия» были напечатаны в домашней типографии автора и в мае частично поступили в продажу (26 анонимных экземпляров – в книжную лавку купца Зотова в Гостином дворе), частично были разосланы в качестве подарка, в том числе Г.Р. Державину. А.Н. Веселовский в статье «Просветительный век и Александровская пора» писал: «Поэт, сам ославленный якобинцем, <…> оскорбился за Русь, изображенную Радищевым, и со свойственной ему прямотой <…> высказывал негодование по поводу книги и настолько рьяно, что Екатерина узнала о том, потребовала себе произведение, и возмутилась, прочтя…»[1]. В июне по воле Екатерины, которая, внимательно прочитав книгу, назвала Радищева «бунтовщик хуже Пугачёва», началось следствие. Писатель был арестован (30 июня), заключён в Петропавловскую крепость и обвинён в государственной измене, а экземпляры книги изъяты полицией или уничтожены самим издателем накануне ареста. Ему в августе 1790 г. вынесли смертный приговор на основании устава морской службы (вследствие отсутствия в российском законодательстве статьи наказания за «литературные преступления»). Кстати, когда Державин узнал об этом, то написал оду «На шведский мир» и все ее отпечатанные экземпляры передал членам Государственного совета, которые решали судьбу Радищева. В оде поэт выражал надежду, что императрица простит «незлобных винных». 8 сентября по случаю заключения мира со Швецией казнь была заменена 10-летней каторгой (в Илимском остроге в Сибири). Столь суровый приговор во многом объясняется обострением ситуации в России под влиянием революции во Франции.

В конце XVIII – начале ХIХ вв. в России это сочинение Радищева имело широкое хождение в рукописях (из гипотетического количества порядка 300 списков к 1985 г. найдено 96, большая часть которых восходит к печатной редакции 1790 г.), но было запрещено к печати и не вошло в шеститомник писателя 1806–1811 гг. Первые публикации книги появились за рубежом: в Лондоне в 1858 г. (осуществлена А.И. Герценом) и дважды в Лейпциге в 1876 г. Попытки выпустить её в России терпели неудачу: издания 1868, 1872 и 1903 гг. были почти полностью уничтожены цензурой, а предпринятое крупным издателем Сувориным в 1888 г. вышло тиражом 100 пронумерованных экземпляров. Первое научное издание памятника появилось только в 1905 г. в разгар первой русской революции.

А.С. Пушкин, возможно, «желая оживить имя Радищева, нещадно его ругал» (В.А. Западов). Статья «Александр Радищев», предназначавшаяся для пушкинского журнала «Современник» (№ 3 за 1836 г.), была запрещена главой цензурного ведомства С.С. Уваровым. Он же, уже в качестве министра образования, запретил публикацию статьи в 1840-м, когда к печати готовилось первое посмертное собрание сочинений Пушкина. Лишь в 1857 г. П.В. Анненков поместил полный текст статьи в 7-м (дополнительном) томе пушкинского собрания сочинений. Самое удивительное заключено в том, что в 1815 г. не кто иной, как С.С. Уваров, тогда еще будущий реакционный государственный деятель, выступил инициатором первой после запрещения «Путешествия» публикации отрывка из главы «Тверь», который был напечатан анонимно в 17-м номере журнала «Чтение в Беседе любителей русского слова».

В своей статье Пушкин назвал «Путешествие из Петербурга в Москву» «сатирическим воззванием к возмущению» и «весьма посредственною книгой», а самого писателя «истинным представителем полупросвещения». При этом проявил глубокую человеческую симпатию к личности замечательного русского литератора с печальной, драматически тяжелой судьбой: «… но со всем тем не можем в нем не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика, заблуждающегося конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостью». Авторскую манеру Радищева поэт охарактеризовал в целом как обличительную («желчью напитанное перо»), но главу «Клин», где описана встреча героя с нищим певцом, он назвал «пустословием», видимо, чувствуя какую-то ее особенность в сравнении с общим «критическим» пафосом «Путешествия». (Встреча с нищим певцом и новое возвращение к ней, уже после его смерти, стала моментом приобщения героя к нечаянно открывшемуся миру истинных ценностей человека: нищий и слепой старик способствует очередной ступени внутреннего «прозрения» героя). Интересную параллель заметили ученые: о Радищеве Пушкин говорит почти теми же словами, что и о герое «петербургской провести» «Медный всадник» – бедном Евгении. Действие его кажется Пушкину «действием сумасшедшего. Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия …». Ведь при всем сложном отношении к Евгению Пушкин искренне сочувствует ему. Не значит ли это, что и к Радищеву испытывает он схожее чувство? Неоднозначность отношения Пушкина к Радищеву проявилась в том, что между ними заочно происходили и творческое «сотрудничество» (неслучайны у Пушкина – неоконченное стихотворение «Бова», «Послание к цензору», ода «Вольность», «Деревня», сокровенное признание в черновике «Памятника»: «Вослед Радищеву восславил я свободу»), и творческая полемика (очерк «Путешествие из Москвы в Петербург» (1833—1835), где российская жизнь показана с противоположной стороны).

Вопрос о том, куда же движется Россия – от Петербурга к Москве, т.е. от европейской упорядоченности к древней семейственной патриархальности, или же наоборот, от исконно русского образа жизни к общеевропейскому, деловому, активному опыту, – занимал не только Радищева, но и Пушкина, который, сознавая, что путь России лежит по направлению к Петербургу, все же не скрывал, что по-человечески ему ближе Москва, хотя и отмечал, что просвещение больше любит новую столицу. Видимо, таким же сложным было и его отношение ко всему написанному Радищевым. Пушкина трудно заподозрить в сочувствии и содействии самодержавной тирании, но «кровавое» исправление мира ему чуждо: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества». Вспомним, что в «Капитанской дочке» бунт назван «бессмысленным и беспощадным». Исследователями отмечается и сходство с радищевским замыслом фабулы «Мёртвых душ», подаренной Пушкиным Н.В. Гоголю.

В начале ХХ века в обществе господствовало несколько различных оценок личности и деятельности Радищева. В нём видели и предтечу российского либерализма, и воспитанного идеями «Наказа» Екатерины II просветителя, чьё преступление состояло лишь в несвоевременном напоминании императрице о политических идеалах начала ее царствования. По мнению Н.А. Бердяева, «когда Радищев <…> написал слова: "Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала", – русская интеллигенция родилась». Идея народной революции, прозвучавшая в «Путешествии из Петербурга в Москву», позволила В.И. Ленину охарактеризовать Радищева как первого русского революционера, который вопреки своей «классовой сути», выступил проповедником идеалов демократии и народной революции. Именно эта оценка была общепринятой в советском литературоведении. Однако, хотя в 1918 г. в Петрограде был сооружён памятник Радищеву и имя писателя подверглось мифологизации, в СССР «Путешествие» долго не издавалось (двухтомник Радищева вышел лишь в 1935 г., а первый том полного собрания сочинений писателя в 1938 г.). Одномерность марксистских представлений о Радищеве как «пророке и мученике революции» (А.В. Луначарский) отмечал еще в 1948 г. такой знаток русской философии, как В.В. Зеньковский: «Кругом него все еще не прекращается легенда – в нем видят иногда зачинателя социализма в России, первого русского материалиста. Для таких суждений, в сущности, так же мало оснований, как в свое время было мало оснований у Екатерины II, когда она подвергла Радищева тяжкой каре».

Определяя роль и место Радищева в русской культуре современные исследователи полагают, что «это был прежде всего крупнейший мыслитель европейского уровня, интеллектуал, писатель-философ» (О.М. Гончарова). По поводу устойчивой формулы «Радищев – первый русский революционер» автор новейшего учебника по истории русской литературы ХVIII века О.Б. Лебедева пишет: «Безусловно, Радищев является одним из наиболее последовательных и радикальных политических мыслителей <... >. Однако, это только одна грань облика Радищева-литератора, абсолютизация которой идет в ущерб представлению о нем как о художнике, да и сама природа революционности радищевской идеологии тоже нуждается в более основательных дефинициях». Профессор О.М. Буранок в своем учебнике утверждает: «А.Н. Радищев — европейски образованный русский мыслитель, поэт и прозаик, положивший начало развитию революционной мысли в России. <…> Он революционер, но не в политическом смысле этого слова (он не был участником революции или членом политической революционной партии и т.п.); он революционер как первооткрыватель новых идей, свое назначение он видел в том, чтобы "дорогу проложить, где не бывало следу"».

Тексты Радищева обладают синтетической природой: их называют и философско-публицистическими, и художественно-философскими, и художественно-публицистическими. Его творчество с самого начала принимает общественный, гражданский характер.

Если мировоззрение Радищева понимают в целом как философско е, то произведения его соотносят с традициями актуальной для века Просвещения популярной философской прозы («Аргенида» Барклая, «Телемак» Фенелона, проза Вольтера, Руссо) с ее пристальным вниманием к вопросам познания, поисками истинного (=естественного) и настоящего, противопоставленным лжи и заблуждениям. Активный интерес Радищева-мыслителя к такого рода вопросам и порождает своеобразие художественной структуры «Путешествия из Петербурга в Москву». Построение сюжетных событий в книге Радищева демонстрирует путь чувственного познания – путь от лжи к истине. Ведущим сюжетным мотивом в «Путешествии» становится мотив «прямого взора». Путешественник видит впервые реальную жизнь. В «Спасской Полести» герой аллегорического сна-утопии, приснившись себе сидящим «во власти на престоле», видит себя в двойном отражении. Вначале он «великий государь», окруженный похвалами и лестью, затем ― источник всевозможных ужасов (крови, смерти, коварства, ненависти, страдания) и государственных неустройств. Истина–Прямовзора открывает ему настоящие (= истинные) механизмы государственного устройства в целом и суть человеческих заблуждений ― слепоту.

Эпиграф «Путешествия» («Чудище όбло, озόрно, огромно, стозевно, и лáяй») – парафраз стиха из героической поэмы В.К. Тредиаковского «Тилемахида» (перевод романа Ф. Фенелона «Приключения Телемака»). Обло – тучно, озорно – нагло, пакостливо, лаяй – лающее. В строфе «Тилемахиды» В.К. Тредиаковского, речь идет о зеркале Истины, в котором злые цари в Тартаре видят себя чудовищами более ужасающими, чем страж подземного царства Цербер («чудище обло, озорно, огромно, с тризевной и лаей»; словосочетание «с тризевной и лаей» означает «имеющее три пасти и глотку») и «стозевная» Лернейская Гидра, тогда как в зеркале Лести (Лжи) они представлялись себе в ином – ложном виде. «Методом двух зеркал» назвал этот сюжет В.А. Западов, с точки зрения которого «чудище» является изображением «русского самодержавия и крепостничества». О.М. Гончарова считает, что «для Радищева <…> важна иная проблематика, его интересует наличие двойной гносеологической перспективы, в которой может видеть, опознавать и распознавать себя человек: отражаясь в зеркале Истины или в зеркале Лжи. Два «зеркала», таким образом, оказываются двумя способами мировидения и миропонимания, самосознания и самоосуществления. <…> Познание своей естественной человечности и естественного общежития и есть трудный путь познания Истины, гарантирующий установление гармонии и правды, избавление от "тьмы" заблуждений, которая, по мнению Радищева, и рождает "чудовищей"». На взгляд О.М. Гончаровой, «главенствующей проблематикой «Путешествия» является наиболее актуальная для эпохи Просвещения философская концепция "естественного права" и государства».

Эту книгу Радищев посвятил своему «любезнейшему другу» и «сочувственнику» Алексею Михайловичу Кутузову, с которым они вместе учились в Пажеском корпусе и Лейпцигском университете. Кутузов рано сблизился с кругом московских масонов (отсюда ― «мнения мои о многих вещах различествуют с твоими»); после некоторого охлаж

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: