 |
ЗА ПРОДУКТАМИ
|
|
|
|
К ак-то послала меня супруга за продуктами. В наш придворный мини-маркет. В седьмом подъезде. А до него идти-то всего ничего. Это летом. А зимой, естественно, дольше. На лифте с
шестнадцатого этажа спуститься и три минуты пёхом. Если на такси, то дольше получится. Но сейчас ноябрь. Двор не чистят. Всё во льду и колдобинах. Скользко. И ветер. Метров семнадцать или восемнадцать в секунду, не меньше. Хорошо, что у меня цепочки на ботинках. Ржавые, правда. Но не в Кремль же иду на Ёлку, а по надобности. Я бы и не пошёл, но жена говорит, что есть иногда тоже надо.
Ну я, конечно, утеплился, чтобы не продуло. Как-никак уже не молодой. Семьдесят лет недавно стукнуло. Старый мохеровый шарф надел, чтоб новый не занашивать, и трёхслойную тёмно-серую синтепоновую куртку. Немаркую такую. Сын отдал, чтобы не выбрасывать. Кому она там, на помойке, попадёт? А хочется, чтобы в добрые руки. В подъезде висит объявление: «Отдам кошку в добрые руки. А если руки очень добрые, то и сама отдамся». Все ласки и тепла хотят, не только кошки.
В левом боковом кармане у меня – «Шок». Мой верный перцовый газовый баллончик. Это у моего тестя был подарочный «ТТ» от самого К. К. Рокоссовского «За боевые заслуги и личную доблесть», а у меня так, баллончик.
Помню отдыхали мы с женой в доме отдыха «Подмосковье» на Клязьме.... Жена никогда не ходила на концерты заезжих артистов, а зря. Иногда такие смешные и пьяные попадались. Смешнее, чем в цирке. Но однажды мне серьёзно повезло. Приехал выступать – подрабатывать с лекцией или скорее со своими воспоминаниями – известный в то время телевизионный диктор Владимир Ухин. Весёлый такой красивый, добрый мужчина. Он вёл передачу «Спокойной ночи, малыши! » И всем нравился. Стал он рассказывать нам о своей работе диктором. Ведь мало кто знает, как дикторам работается. И истории там всякие приключаются. Вот одну он нам и поведал.
|
|
|
Приехал к ним накануне 9 Мая маршал Константин Константинович Рокоссовский. Рассказать о взятии Берлина.
– Расскажете?
– Расскажу!
– Вот мы вам все карты повесили. Вот указка. Через пять минут начнём. Вы садитесь на этот стул и будете говорить, когда красная лампочка загорится, и беседовать с Владимиром. Вот с этим. Ухиным. Ясно?
– Предельно.
Рокоссовский оглядел студию. А там уже все юпитеры запалили. Температура в студии сорок-шестьдесят градусов. Записи передач тогда ещё не делали. Всё шло в прямом эфире.
– Готовы?
– Готов, – промямлил маршал.
Но вдруг он сник и заявляет:
– Я передумал. Отказываюсь выступать.
А до эфира две минуты осталось. Все в шоке.
– Как же так? Вы обещали. Мы на Вас рассчитывали.
– Я вот передумал. Выступать не буду.
– Почему?
– Я всё забыл, как что было. Всё забыл. Не знаю, о чём говорить.
Все в ступоре. И всё же почти насильно ведут его, упирающегося и сильного, толпой под руки к столу и сажают на стул. Двое держат его за плечи. А он в шоке. Ни бе ни ме.
– Готовы?
Маршал набычился. Молчит и крутит головой. Оператор показывает палец. Значит, одна минута до эфира. Ребята, державшие маршала за плечи, отскочили в стороны.
– Смотрите в объектив, – говорит Ухин. – Красная лампочка! Начали!
Диктор представил маршала телезрителям. Маршал кивнул головой, но молчит. Тогда Ухин взял указку и вместо него подошёл к карте, стараясь вывести Константина Константиновича из шокового состояния и разговорить. Такое часто случается на телевидении.
– Вот красной линией со стрелками обозначена линия наступления наших войск. Видите? Правильно?
Маршал кивнул головой.
– А здесь проходила оборона немецких войск. Правильно?
|
|
|
Маршал опять кивнул головой. Ухин говорит:
– А здесь наступал 3-ий Белорусский фронт. Верно?
– Нет, не верно! – вспылил и вскочил маршал. – Никакой не 3-ий, а 1-ый Белорусский!
Он отнял у диктора указку и стал водить ей по карте. А потом начал описывать всю военную операцию за наших и за гитлеровцев. Как те оборонялись. Какими силами и средствами.
– А вот войска 1-го Украинского фронта осуществляли стремительный манёвр по выходу к Берлину с юга и запада. Вот здесь, – и показал, где наступали наши войска, фронты, армии.
Все дивизии назвал по номерам, какие полки в них входили, численность и вооружение, номера рот, вплоть до взводов. И также рассказал всё про немцев. А потом рассказал последовательность операции по часам и минутам! Маршал вытер платком лоб. Диктор завершил передачу. Отключили юпитеры. Константину Константиновичу все в студии хлопали в благодарность за подробный рассказ. А он, вытирая пот со лба, сказал:
– Я больше, дорогие товарищи, к вам ни ногой! Ну её к чёрту, такую работу! Пытка! Я лучше ещё раз Берлин возьму, чем буду здесь выступать!
Этими словами Владимир Ухин закончил свой рассказ, как он вёл тогда эту передачу с участием известнейшего нашего геройского маршала…
Итак, спустился я на лифте на первый этаж, а там у нас два цветника. В горшочках растения разные и цветы. Я ещё осенью положил в горшочки семена каштанов и дуба. И ведь уже проросли! И стебельки так и колосятся, так и прут! Летом будет своя каштановая роща. И дуб. Как вырастет, так потолок разнесёт на хрен! Зато каштаны можно будет собирать и жарить.
Вышел я на улицу. Прошёл примерно пятьдесят метров. И вспомнилось мне, что также было скользко тогда, в Лиме. Там часть дорог асфальтом была покрыта, а часть – бетоном. И столько на этом бетоне накопилось бензина, машинного масла, мазута! Надо и так ехать по бетону осторожно, а тут ночью в Лиме прошёл первый за сто лет дождь. Мне, можно сказать, повезло. Фигурально. Я ехал в советский офис на дешёвом японском «Датсуне». На скорости 20-30 километров в час повернул в переулок. И как пошёл я юзом! Туда-сюда, туда-сюда! Бросило меня на бордюр слева, а от него – прямёхонько на припаркованную у тротуара справа хорошую, дорогую машину.
|
|
|
Разбил я свою правую фару и помял уголок, а той машине фару разнёс, бампер и помял слева. А время ещё детское – 8: 30. На улице ни души! А ведь надо сообщить в полицию о происшествии и в наше посольство. Хожу я по улице и звоню во все квартиры. Никто не выходит. Чья машина? Кто владелец?
Появляется натуральная индейка. Раскосая. Как сразу из Мачу-Пикчу. Как я понял, служащая в частном доме. Их местные называли по-испански muchachas. Домашними прислугами или, как у нас в старинку, приходящими дворовыми девками. Я спрашиваю эту мучачу, естественно, по-испански, мол, чья эта машина. Она отвечает, что в этом доме живёт её владелец. И показала пальцем на дом. Для верности.
– Спит, видимо, сеньор. Ещё звоните.
Стал звонить. Звонил, звонил. Наконец дверь открывает мужчина лет 40. В цветном шёлковом халате с колпаком на голове. Наверное, чтобы об подушку голову не разбить.
– Пока вы спали, я ваш автомобиль разбил. Дождь вот идёт. Моя машина пошла юзом, и я влетел. Вот моя визитка. Вот визитка моего страхового агента. Он смотрит мою визитку:
– Так вы русский!
– Русский. В советском представительстве работаю.
– А я бизнесмен.
Мужчина не сразу врубается, что его машина помята. Наконец выходит на улицу. Обходит машины. Рассматривает их, чешет голову:
– Да-а-а... На чём я теперь поеду?
– Я ехал на работу. Разрешите мне позвонить в полицию и в посольство.
– Пожалуйста. Только зачем? Наши агенты сами всё решат.
– Надо. Порядок такой.
Я позвонил. Назвал адрес и причину звонка. Сказали: ждите, приедем. А мужчина вдруг раздобрел:
– О! Так мы с вами славяне! Какая встреча! Я румын. Мой отец у вас в стране много лет провёл.
Приносит штоф с коньяком, наливает:
– За нас, славян, за нашу вечную дружбу!
– С удовольствием за дружбу, только после вас и полиции.
А сам думаю: «Отец его наверняка был у нас долго в плену, а потом сюда мотанул».
– Ну, как желаете, – поставил штоф на стол.
Вскоре подъезжают две машины. Полицейская и наша посольская с советником по безопасности посольства. Мы изложили им ситуацию, что машины застрахованы. Форс-мажор. Дождь. Столкновение произошло из-за скользкой дороги. Машины отремонтируют. Но полицейский всё равно сказал румыну одеваться и ехать в участок для сдачи крови на алкоголь.
|
|
|
– Он же спал, когда я в него въехал, – объяснил я полицейскому.
Но тот сурово и безапелляционно повторил:
– Ехать обоим!
И румыну:
– Собирайтесь поскорее.
Мы на четырёх машинах поехали. Когда наш советник по бетонке газанул, его машина пошла таким же юзом, как и у меня. И он мне из окна махнул:
– Я понял. Вашей вины здесь нет.
А в Перу в те годы половина населения была за США, а другая – за СССР, «империю зла». Мне не повезло. Медсестра, которая брала у меня на анализ кровь из вены, была за «империю добра», то есть за США. И проколола мне вену. Через 20 минут вена в месте укола вздулась на три сантиметра в высоту и на два сантиметра в длину и посинела. Синь в течение часа перешла до кисти и до плеча. Что делать? Мы с женой не знали. И оба испугались. А врача нет. Где его возьмёшь, врача-то? Пошли в посольство. Там медсестра сказала, что пройдёт. Что водителю посла также вену прокололи. Потихоньку волдырь и синева стали, действительно, спадать. Сначала рука из синей превратилась в фиолетовую, потом в зелёную с жёлтым и синим отливами, потом в жёлтую. Через месяц-полтора и следа от вражьего укола не осталось…
Иду я себе дальше за продуктами. Уже полдороги прошёл, как вдруг останавливается около меня машина. Из неё азербайджанец высунулся и широко улыбается мне своими двадцатью шестью золотыми зубами:
– Отец! Вам сварочный аппарат не нужен? Отдаю дёшево. Всего за тысячу.
– Нет, – прорычал я, – не нужен!
– А набор мельхиоровых вилок, ножей, ложек? За пятьсот отдам!
– Какой я тебе отец! – крикнул я и потянулся в карман за шоковым перчиком. – Я действующий полковник ФСБ!
Смотрю, а машины-то и нет. Только что стояла вот тут живьем, можно сказать, и вдруг испарилась. То ли вперёд испарилась, то ли назад, то ли вверх, то ли вниз, под землю. Только дымок в воздухе вонючий и остался.
Откуда ни возьмись, передо мной три цыганки. А цыганки меня за версту чуют и разбегаются, ещё с тех пор как я одну так послал, что она меня всего своим молоком из груди обдала. Нажала, оно и прыснуло. Я ей и врезал. Она сама вся в своём молоке убежала.
А вот двум жильцам из моего подъезда не повезло. К одной пенсионерке подошла женщина на переходе, что-то ей шепнула, и они пошли в банк. Старушка под гипнозом сняла со своего счёта 400 тысяч рублей и отдала аферистке. И спасибо ещё сказала. А буквально через неделю к слеповатому и глуховатому пенсионеру подошла аферистка, представилась его родственницей, пошла к нему домой и взяла у него спокойненько так 120 тысяч рублей. Подошла бы она ко мне! Меня сам Мессинг боялся. От меня за занавесом прятался. Всё ждал, пока я из зала уйду. Это я Вам соврал, конечно. Бывает такое со мной иногда. Привираю. А Глоба меня действительно письмами забросал. Всё просит что-то новенькое для него придумать, чтобы он предсказал, а то все его выдумки народу уже до чёртиков надоели…
|
|
|
А вот и магазин. Там четыре продавщицы. Одна из них Ларка. Злая-презлая. Шутливая Ирина. Наташа-ни то ни сё. Хотя… с какой стороны посмотреть. И одна ещё лет 50. Я даже не интересовался, как её зовут. Зачем, если она мне в матери годится? Набрал я картошки килограммов шесть, взял буханку нарезанного и расфасованного хлеба «Ароматный», чтобы ножи не тупить. Один пакет молока «Домик в деревне». А потом подумал и второй пакет взял, но уже совсем другой жирности. Думаю, пусть будет. Так сказать, «на чёрный день». А в винный отдел даже и не пошёл. Меня от коньяка, виски, водки уже четыре дня воротит. Я всегда новые анекдоты знакомым рассказываю. Наташе такой анекдот рассказал:
– Один радостно и весело сообщает другому: «Я сегодня такую красавицу в постель уложил! «А мне не везёт. Мне всё одни старухи попадаются», – говорит другой, такой весь из себя расстроенный, грустный и печальный. И два вируса гриппа полетели дальше.
Ирине я рассказал другой анекдот:
– Приходят три мужика в винный отдел. «У вас пиво безалкогольное есть? » – «Есть». – «Тогда нам две бутылки водки».
А пожилой бабульке вот такой анекдот:
– Девочка лет восьми, которую за прилавком и не видно, просит продавщицу: «Тётенька, дайте мне пять бутылок сухого винца». – «Деточка, так ты такая маленькая. Ты их до дома не донесёшь. Надорвёшься». – «Да, пожалуй. Тогда я три здесь выпью».
Посмешив народ, я отправился в обратный путь. Три раза чуть не грохнулся. Зашел в лифт, посмотрел на себя в зеркало, показал себе язык. Розовый. Я успокоился. Вышел из лифта, сорвал рекламу пиццы. Хотел посмотреть в глазок, кто там за дверью стоит: жена со скалкой, Юрка с бутылкой, Евгений Иванович со своими воспоминаниями о работе на стройках Сибири или Миля Хавкин и Галя Цуккерман с айфонами. Но в обратную сторону глазок не показывает. Звоню. Стоит супруга. Смотрит. Когда человек выпил, не сразу различишь. Присматриваться надо, принюхиваться. А когда ты трезвый – сразу видно, как ни придуривайся.
– Где ты шлялся столько времени? Полдня тебя где-то чёрт носит!
Посмотрел я на свои наручные часы. Ничего не понять! Минутная стрелка ходит, а часовая отвалилась. И внизу циферблата лежит. Не шелохнётся. Месяц собираюсь починить. Руки всё не доходят.
|
|
|
