Новая форма: оппозиционные партии

Политические системы с организованными политическими партиями, защищаемыми законом, есть, как я уже отметил, [ продукт ] современного развития. Для любой инновации можно подобрать исторические аналогии; тем не менее, оппозиция политических партий в том виде, как мы знаем ее сегодня, представляет радикальный разрыв с предшествующими формами оппозиции.

Поскольку во взаимоотношениях людей неизбежно, как нам кажется, присутствует определенный конфликт взглядов, политические сообщества всегда должны были как-то учитывать наличие оппозиции. Тем не менее, возможность существования в политической системе организованной группы, которая могла противостоять, критиковать и при возможности смещать ведущих должностных лиц со своих постов – такое считалось до недавних пор явлением необычным и в целом неприемлемым. Когда мужи Конституционного Конвента США в 1787 г. выражали свой страх перед «факциями» как погибелью для республик, они отражали общепринятую точку зрения. Аристократическая Венецианская республика, существовавшая дольше всех иных республик, преднамеренно подавляла появление устойчивых политических организаций. Венеция, как ранее Рим, стремилась заложить в своем конституционном устройстве такие сдержки и противовесы, чтобы исключить произвольные решения должностных лиц и добиться высокой степени консенсуса относительно принимаемых решений; таким образом, организованная оппозиция виделась ненужной и представляющей угрозу стабильности республики. Не все ранние (букв.: «домодерные») демократии и республики были такими же, как Венеция. Фракции, коалиции и союзы всяческого рода существовали в афинском народном собрании и вне него[1], и в поздней римской республике политические альянсы выдвигали и различных кандидатов, и различные законопроекты, борясь за голоса в различных народных собраниях. Но эти группы, по-видимому, никогда не были хорошо организованы, не имели постоянной структуры, и даже постоянное название у них отсутствовало. Более того, рано или поздно разногласия между фракциями обычно рано или поздно заканчивались кровопролитием, подобно тому как это было в последнем столетии Римской республики, в средневековой Италии (гвельфы и гибеллины) или во Флоренции времен Савонаролы (Пьянони и Аррабьяти).

Система управления большими политическими конфликтами в обществе путем позволения одной или нескольким оппозиционным партиям бороться с правящей партией за голоса на выборах и в парламенте не является, таким образом, принадлежащей только современности; она также, безусловно, представляет собой одно из величайших и самых неожиданных социальных открытий, на которые когда-либо наталкивались люди. Но более чем два столетия назад никто не мог точно предугадать это. Сегодня существование оппозиционной партии рассматривается как наиболее характерная черта демократии; и мы рассматриваем отсутствие оппозиционной партии как признак, пусти и не всегда решающий, отсутствия демократии.

Тем не менее есть признаки, как показывают помещенные в этой книге очерки, что эта новая форма, неизвестная до 19 в. и распространившаяся в 30 странах в течение 20 в., почти повсюду претерпевает глубокие изменения. Одна из задач этих очерков – показать, какие именно.

 

Значение оппозиции

Термин «оппозиция» трудно определить точно. Такое положение, когда речь заходит о ключевых терминах социальных наук, не является чем-то необычным, хотя и часто беспокоит. Предварительное определение, как я полагаю, будет удовлетворительным для наших целей. Предположим, что А определяет курс правительства в определенной политической системе по тому или иному вопросу в течение некоторого промежутка времени. Нам не нужно определять точно этот промежуток; это может быть прошлый год, настоящий и т.д. Предположим, что в течение этого промежутка времени В не может определять поведение правительства, и что В противостоит тому курсу правительства, что определяется А. Тогда В является тем, что мы называем «оппозицией». Заметим, что в течение некоторого другого промежутка времени предопределять курс правительства может В, и тогда в оппозиции окажется А. Вот таковой оказывается роль оппозиции, которой мы интересовались; мы интересовались А и В лишь постольку, поскольку они исполняют эту роль различными способами.

Это предварительное определение можно несколько прояснить, добавив логические украшения сомнительной красоты. Начнем с того, что «курс» правительства – достаточно широкое и расплывчатое понятие, и я предлагаю оставить его неопределенным; поэтому он останется тем, что логики иногда называют «первоначальным» («исходным») выражением. Но оно достаточно понятно, чтобы учитывать, например, простой факт, что А берет начало из этнической, расовой или религиозной группы, что В противостоит пребывающим в высоких правительственных учреждениях. То, что значит «противостоять», «быть в оппозиции», может также оставаться неопределенным, но несколько замечаний могут помочь уточнить смысл. В том значении, как термин употреблен здесь, А противостоит действию В или стратегии S_b, если А убеждено, что S_b не дает ему предпринять желаемое им действие или реализовать стратегию S_a. В этом смысле нельзя говорить об «объективной» оппозиции или «интересах», независимых от восприятия или убеждений участвующих во взаимодействии сторон[2]. Тем не менее полезно различать активную оппозицию, возникающую, когда В проводит целенаправленные действия ради изменения правительственного курса, и оппозицию пассивную, которая существует, когда В признает конфликт, но не предпринимает специально никаких действий, направленных на изменение правительственного курса. В данной книге мы касаемся почти исключительно активной оппозиции.

Во-вторых, в разных политических системах роли оппозиции могут сильно различаться, либо из-за того, что неясно, то ли А, то ли В определяют политический курс правительства, то ли они вместе. В системах, подобных этой, оппозицию трудно выделить; она растворяется в системе, если так можно выразиться. Как мы увидим позже, что-то подобное столь часто происходит в США, что трудно или даже невозможно точно определить месторасположение «оппозиции».

В-третьих, наше предварительное определение является весьма абстрактным. Оно относится к правительству в любой политической системе. В этой книге, однако, мы рассматриваем национальные правительства территориальных государств. Исследование моделей оппозиции в политических системах иного рода – таких, как местные правительства (местное самоуправление0 или профсоюзы, например – было бы весьма поучительным; но мы тем не менее ограничили наше внимание национальными системами, поскольку национальные модели имеют решающее значение, мы имеем больше информации о них, нежели о других моделях, и они дают нам определенную основу для сравнения.

Наконец, определение не ограничивает себя исключительно «демократическими» политическими системами. Конечно, важно более подробно изучить способы, которыми оппозиция действует в недемократических системах, но в этой книге мы намеренно ограничились изучением действия оппозиции в демократиях.

Наше предварительное определение не следует воспринимать слишком серьезно. Оно не предназначено для того, чтобы служить строгим определением в [ системе ] дедуктивных доказательств; оно скорее будет выполнять роль указки или направляющей. В очерках значение термина обычно достаточно ясно из контекста.

 

Вопросы и проблемы

Первоначально я намеревался написать введение к этой книге, которое, в соответствии с распространенным сейчас модным и достаточно двусмысленным жаргоном, было бы названо аналитическим каркасом – иногда это несколько больше чем классификационная схема и меньше, чем крепко сплетенная теория. Но, поскольку среди соавторов начались дискуссии, наш аналитический каркас изменился – надеюсь, к лучшему. Беспристрастное описание отношений между очерками в этой книге и аналитической схемой, которая возникла, должна будет показать окончательная схема, меньшая по объему, чем сами очерки. Потому я перенес весь сравнительный анализ в последние главы.

Обсуждение черновых и исправленных вариантов сообщений, которые стали в конце концов этими очерками, проходило на Вилле Сербеллони в Белладжио (Италия), в первый раз в течение недели в августе 1962 г., а потом еще раз в течение недели в июле 1963 г. Между этими встречами и после второй все авторы снабдили свои очерки необходимыми дополнениями. Таким образом, результат является в большей степени, чем обычно, совместным продуктом.

Наши дискуссии и письменный обмен мнениями показали, что легче разобрать наши различные «каркасы», чем выстроить один устойчивый. С одной стороны, круг рассматриваемых стран обеспечил такое разнообразие фактического материала, что обобщения всегда слишком легко торпедировались их извечным врагом – такими упрямыми фактами, что не могли быть ни согласованы с выводами, ни игнорированы. Более того, наша попытка понять современную демократическую политику путем изучения оппозиции порождала результаты, вызывавшие новые вопросы, гипотезы, искушающие объяснения и переоценки.

В этих обстоятельствах наилучшим решением стало предоставление каждому автору определенной степени свободы при описании и объяснении моделей политической оппозиции в рассматриваемой им стране. Некоторые из авторов поставили основное ударение на факторах исторического развития, которые, кажется, определяют нынешнее положение вещей; другие придали большее значение более недавним обстоятельствам. Различия трактовок обусловлены, я полагаю, отчасти различиями интеллектуального темперамента, отчасти различиями в характере самой проблемы и объемом знаний, который, по мнению автора, имеется у читателей о данной стране, и отчасти – неразрешимыми противоречиями, отражающими современное состояние социальных наук относительно места исторического объяснения в социальном анализе. Поскольку эти очерки вторгаются в область, которая дотоле не была достаточно хорошо изучена (букв. «не была нанесена на карты»), крепкая, авторитетная аналитическая схема заставила бы наших авторов отбросить значительный объем информации и объяснений, которые не укладывались бы в ее прокрустово ложе. Нельзя не сказать, что в этом случае и читатель, и разработанность данного предмета пострадали бы.

Более того, большая часть фактического материала, собранного в этих очерках, находится, за немногим исключением, вне основного корпуса знаний о политических системах развитых стран. Например, политические системы Норвегии, Бельгии, Голландии и Австрии редко становились объектом сравнительного политического анализа; есть большие развитые страны – Великобритания, Франция, Германия, США – но в общем мы игнорируем опыт малых европейских наций в достижении нынешнего состояния социальном, экономического и политического развития. Из-за нашего сравнительно большего незнания об этих странах кажется разумным дать больше описательного материала, и, возможно, больше, чем обычно требуется, разнообразия в трактовках. Результатом стало то, что количество и разнообразие демократических систем, рассмотренных в данной книге, больше по сравнению с другими подобными работами.

Но есть, к сожалению, важные упущения и в нашей работе. Некоторые из них случайны. Длительная болезнь известного швейцарского коллеги помешала ему написать работу, которая стала бы, безусловно, очень важным вкладом в наше понимание оппозиции в уникальной и старинной швейцарской демократии. Простые соображения относительно объема изложения и имеющихся в наличии авторов исключили многие из потенциальных глав; таким образом, в книгу вошли очерки лишь о двух скандинавских демократиях из пяти и лишь о двух англоязычных демократиях; был исключен Израиль, аванпост демократии на Среднем Востоке, так же как и все незападные демократии, даже столь важные, как Японии и Индия.

Однако было бы совершенно неверно полагать, что каждый из нижеприведенных очерков поведет нас, без путеводителя и карты, на совершенно неизвестную территорию. С одной стороны, изучение проблемы оппозиции есть порой вопрос выработки новой перспективы для рассмотрения хорошо известных предметов – например, политических партий, выборов, законодательных органов. С другой, и это важнее всего, наши дискуссии и ставшие их результатом очерки отражают наш интерес к комплексу общих вопросов, с которыми мы столкнулись с самого начала.

Эти вопросы распадаются на две группы. Что касается национальных моделей: что является главными характеристиками политических оппозиций, в особенности их целей и стратегии? Как возникла в той или иной стране модель, ставшая преобладающей? Подверглась ли модель целей и стратегии оппозиции важным изменениям в последние годы? Чем объясняется эта модель, ее развитие и ее изменения? Что касается сравнения моделей: существует ли одна более или менее стандартная модель политической оппозиции во всех рассмотренных здесь странах? Если нет, каковы главные модели? Какие факторы обусловили вариабельность? До какой степени общие изменения моделей оппозиции связаны с тем типом экономики и общества, который возник после 2-ой мировой войны? В частности, в какой степени модели оппозиции в Западной Европе и США изменились в результате упадка структурной оппозиции, социальных расколов, поляризации и политического отчуждения?

Авторы глав по отдельным странам, естественно, интересовались в первую очередь первой группой вопросов. Вторую группу, затрагивающую сравнительный аспект, я постараюсь рассмотреть в завершающих главах.

* Я употребляю здесь и ниже для удобства слово «правительство» вместо более громоздкого выражения «группы, которые контролируют правительство».

[1] Сноска 4 на с.17: Ни среди политиков, ни среди граждан не было ничего, напоминающего партии в современном смысле слова. С одной стороны, были группы или клики политиков. Но подобные союзы были, вероятно, основаны на личностных качествах, а не идейных принципах, и были, кажется, временными». (А. Х. М. Джонс. Афинская демократия. – Оксф.: Блэкуэлл, 1957. – С.130-131.) Джонс, однако, делает вывод, что «политический курс в Афинах определялся народными собраниями, действовавшими в соответствии с теми советами, что ласкали слух толпы». (с.132)

[2] Сноска 6 со стр. 18: Говорить, что А и В «объективно» противостоят друг другу, хотя они сами не осознают этого, предположительно означает, в наших терминах, следующее: либо (1) наблюдатель может показать, или убежден, что может показать, что стратегия S_a «объективно» делает невозможной для В реализацию его стратегии S_b; или, (2) дав А и В такие «объективные» характеристики, как род занятий или класс, наблюдатель полагает, что он может, исходя из определенных теоретических и эмпирических условий, предсказать, что А и В уверены, что они проводят конфликтующие стратегии; или, возможно, (3) и то, и другое.

⇐ Предыдущая12

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: